Твоя доля составит минимум пятьдесят тысяч, а то и больше. А все, что тебе придется сделать, – слетать на паре самолетов и миль двадцать вести машину.
– Риск слишком велик.
– Игра стоит свеч.
– На кой черт тебе такая сумма и что ты собираешься делать потом?
– Чтобы собрать армию, надо очень много денег, капитан. Нанять людей, обучить, снарядить...
– Господи, да с такими деньгами, о которых ты говоришь, можно забыть обо всем и жить припеваючи всю оставшуюся жизнь.
– Некоторые так бы и сделали.
Было поистине ужасно видеть, как этот вояка становится преступником. Но все годы военной службы он по приказу нарушал все моральные нормы и просто перестал воспринимать их, как нечто обязательное.
– Не заставляй меня повторять тебе все снова, капитан.
– Нет, считай, я тебя понял. Ты собираешься ограбить банк.
– Не любой банк. Банк с наличностью в миллион долларов.
– А если нас сцапают?
– Это военная операция, капитан. Мы продумали все до тонкостей, исключив любую возможность, что нас поймают.
– Даже и не знаю. Я в своей жизни крал только жевательную резинку – в детстве.
– Капитан, это, возможно, твой последний шанс заиметь свою авиацию и летать на собственном самолете.
Харгит отличался проницательностью и умел использовать слабости других людей.
– Я же не предлагаю тебе стать грабителем, – добавил майор. – Мы проделаем это один раз. Попадаются те, кто грабит постоянно, – шансы поймать их с каждым новым преступлением увеличиваются. – Он положил на стол перед Уолкером неподписанную лицензию, достал из кармана авторучку, отвинтил колпачок и вручил ему.
Немного помедлив, Уолкер поставил свою подпись там, куда майор указывал пальцем.
* * *
– Но почему именно я?
Они ехали на север в «линкольне». Стрелка спидометра моталась возле отметки «70», но в салоне, оборудованном кондиционером, было тихо и прохладно. Майор вел машину в той же манере, в какой делал все прочее: внешне небрежно, но обдуманно и четко.
– Так почему я? – повторил Уолкер.
– Потому что всегда лучше иметь дело с тем, кого знаешь. Ты был хорошим офицером. Умеешь выполнять приказы, участвовал в военных операциях. У меня есть с полдюжины знакомых военных летчиков, которых я мог бы привлечь к делу, но им бы пришлось брать отпуск, а это чревато. Тебя же никто не хватится.
Уолкер был далек от мысли, что майор вкладывал какой-то скрытый смысл в эти слова, но у него вдруг мурашки побежали по спине. Поборов охвативший его страх, он поспешил переменить тему разговора:
– Кто еще в деле?
– Трое. Двоих, возможно, ты знаешь.
– Бараклоу?
– Да.
Бараклоу тоже упоминался в газетной вырезке. Он имел звание капитана и служил непосредственно под началом Харгита. Его тоже отправили в отставку по тому приговору военно-полевого суда. Уолкер смутно помнил Бараклоу: поджарый сардонический тип со шрамом от напалма на руке.
– Кто еще?
– Эдди Барт.
– Его, кажется, не помню.
– Он был у меня сержантом.
– Его тоже судили?
– Нет. Хотели было, но им пришлось отказаться от основного обвинения и накопать на него всякой мелочи – чепуховых предлогов, по которым любого солдата можно уволить со службы, ибо у всякого, кто служит за границей, рыльце в пуху.
– Но этот парень так и остался с тобой?
– Он мне предан. – В легкой улыбке майора сквозило искреннее довольство.
– А кто пятый?
Выражение лица Харгита резко изменилось.
– Ты его никогда не встречал. Бандюга, бывший заключенный Хэнратти. – Он даже не счел нужным скрыть отвращение.
* * *
Бараклоу ждал их в Финиксе. Они пообедали там втроем, дружески беседуя о старых временах в Сайгоне, словно ничего другого они и в мыслях не держали. Бараклоу был одет в спортивные брюки и ветровку, но и то и другое, равно как и ботинки, отнюдь не выглядели дешевкой. Очевидно, операция финансировалась неплохо.
Бараклоу отличался своеобразным чувством юмора, и в характере его странно сочетались чувствительность и холодность. Его заботили изящество манер и правильность речи, а шутки его по большей части касались собственной персоны, что свойственно обычно людям умным. Он был способен и на неприкрытую грубость: с официанткой, разносящей коктейли, он обращался так, словно она являла собой низшую форму жизни: «Дорогуша, вам не мешало бы подумать о том, как бы сбрить свои усики», и притом ухитрился ущипнуть ее при первом удобном случае.
Спустя какое-то время Уолкер осознал, что эти двое хорошо сработались, потому что дополняли друг друга. Оба они были жестокими людьми, но каждый по-своему.
Садистская наклонность Бараклоу проявлялась изощренно и зловеще, но он давал себе волю лишь тогда, когда обстоятельства позволяли ему прибегнуть к крайностям, не опасаясь заслуженного возмездия.
Жестокость Харгита была сродни жестокости хищного зверя. Он оставался безразличен к страданиям жертв, поскольку ему просто не приходило в голову считаться с чувствами других людей. С ястребиными чертами лица, гибкий, неистово-стремительный, он обладал всеми инстинктами дикой кошки и той же грацией.
Они направились в Рино, останавливаясь по дороге – два раза, чтобы заправиться и один раз, чтобы самим перекусить в Лас-Вегасе. Говорил по большей части Бараклоу – в его ведении были все детали, и он вводил Уолкера в курс дела. Он оказался к тому же отличным водителем: выжимал из машины предельную скорость, а когда приходилось сворачивать, делал это плавно, без рывков и резкого торможения.
Барт поджидал их в Рино. Сейчас, увидев, Уолкер вспомнил его. У Барта была наголо обритая голова, слегка осунувшееся лицо воскового цвета и выправка исправного служаки. Он воплощал собой образцовый тип армейского сержанта, каковым и являлся в действительности, о чем наглядно свидетельствовала его куртка цвета хаки, из рукава которой еще торчали нитки от срезанных нашивок.
Барт снял для них охотничий домик в шести милях от города и в миле от шоссе: чахлый лесок скрывал эту развалюху от всех любопытных глаз. В домике имелись две спальни и большая гостиная, отделанная деревянными панелями, с каменным очагом и голыми стропилами под крышей, что придавало ей вид подлинного охотничьего жилища. Хэнратти – пятый участник – прилетел днем раньше из Лос-Анджелеса, и Барт встретил его в аэропорту. В их распоряжении было две машины – «линкольн-континенталь» Харгита и «плимут», который Барт взял напрокат в Рино.
Хэнратти оказался изворотливым, как ящерица, парнем, успевшим уже трижды побывать за решеткой. Как выяснилось, он доводился свояком Эдди Барту, правда, сестра Барта развелась с ним, пока он отбывал свой второй срок. У Хэнратти было узкое, рябое, цвета сырой говядины лицо и нос крючком, как у чайника: весь он выглядел так, словно собран из каких-то остатков, плохо подогнанных друг к другу: толстые ноги и ягодицы, короткий торс, худые, как спички, руки и маленькая головка. Говорил он сквозь сжатые зубы, как все бывшие заключенные, цедя слова уголком рта, словно чревовещатель. С большим револьвером Хэнратти, казалось, никогда не расставался.
Именно Хэнратти, как оказалось, и предложил всю операцию. Его освободили из заключения восемь месяцев назад, и департамент досрочного освобождения помог ему получить работу на медеплавильном заводе в Сан-Мигеле. Неизменный ритуал выдачи наличности по четным пятницам привлек его внимание с самого начала. Хэнратти уже подумывал о том, как бы связаться с некоторыми своими сокамерниками, когда случайно наткнулся на бывшего свояка в казино Лас-Вегаса и в разговоре нечаянно проболтался про банк в Сан-Мигеле – держать язык за зубами он просто не умел, – после чего Барт представил его майору. Майор и возглавил операцию – это вышло само собой.
Итак, теперь все были в сборе. У Бараклоу имелись сделанные «полароидом» фотографии банка и улицы. В первую ночь в Рино все расселись вокруг кухонного стола, и майор посвятил их во все детали плана, как генерал отдает распоряжения своим батальонным командирам.
На следующий день Бараклоу повез Уолкера в аэропорт, чтобы показать ему один из самолетов, который они собирались задействовать.
– Мы намерены использовать два самолета, потому что они, возможно, сумеют засечь первый. Кто-нибудь может увидеть нас случайно, когда мы будем взлетать. Как только они догадаются, что мы улетели на самолете, то вообразят, что нам, кроме как в Мексику, бежать некуда. Тогда мы и утрем им нос. Мы поменяем самолеты – второй должен быть таким, чтобы он смог доставить нас в Канаду через границу с Айдахо. Мы уже присмотрели взлетную полосу в Британской Колумбии.
– Какой длины?
– Полоса? Четыре тысячи футов. Ее обычно использует для своих нужд одна из компаний по заготовке древесины. Она малость подзаросла травой, но сойдет. Я сам проверял на прошлой неделе. – Они сидели в «плимуте» возле взлетной дорожки, рука Бараклоу лежала на спинке сиденья. – Я думаю, следует предоставить выбор второго самолета тебе, – закончил Бараклоу.
У ангара стоял двухмоторный «апач».
– Где вы достали деньги, чтобы купить этот?
– Покупать – еще чего? Я арендовал его в Пасадине на вымышленное имя. Мы наняли пилота, чтобы он перегнал его сюда, и я пообещал ему, что мы обратимся к нему, когда он нам понадобится. – Бараклоу вытащил ключ из зажигания и открыл дверцу. – Ты, наверное, хочешь глянуть на самолет.
Уолкер вместе с ним направился к «апачу». Какой-то механик, работающий на «цессне», окинул их равнодушным взглядом и вернулся к своему занятию.
Машина смотрелась неплохо, но внешний вид сам по себе еще ничего не значит. Нельзя сказать что-нибудь толком о самолете, попинав ногой его шины.
– У тебя есть от него ключи?
Бараклоу вручил ему ключ, и Уолкер, забравшись внутрь, отпер бардачок во внутренней дверце и пролистал бортовые журналы. Машина налетала всего несколько часов после последнего ремонта. Но в этой махине примерно пятнадцать тысяч частей, и с каждой может что-нибудь случиться. Уолкер покачал головой:
– Мне бы хотелось попробовать самолет в воздухе.
– Завтра. Мы оформим на тебя документы, и сможешь сообщить диспетчеру, что ты и есть тот самый пилот, которого мы наняли в Лос-Анджелесе. А сейчас поговорим насчет второго самолета. Какой нам нужен, по-твоему?
Они обсудили этот вопрос и порешили на двухмоторном «биче».
– Если нам удастся арендовать такой.
– Ну а если не удастся, – заявил Бараклоу, – мы просто его угоним, что нам мешает?
* * *
Майор и Бараклоу раздобыли несколько ручных гранат и баллончик с газом «Мейс» с военного склада возле Сакраменто. Они заехали туда по дороге из Тахо, и майор выдал себя за инспектирующего офицера. Сержант Национальной гвардии, несший охрану, должен был проверять удостоверения личности и пропуска у всех проходящих на склад, но за годы службы в армии у него выработалась привычка вытягиваться в струнку при звуках голоса старшего офицера и беспрекословно подчиняться, поэтому Харгит и Бараклоу спокойно вошли внутрь, спрятали там гранаты и четыре баллончика с газом в брезентовую сумку военного образца и уехали, а сержант лихо отдал им честь при расставании.
В Солт-Лейк-Сити нашелся подходящий «бич», и Барт повез туда Уолкера, чтобы забрать самолет. Уолкер чувствовал себя неуютно в аэропортах – не дай бог встретится кто-то знакомый, – поэтому ходил опустив голову, а оформление всех документов предоставил Барту. Обратно они вернулись уже на «биче», посадив его на лужайку возле охотничьего домика. Барт отправился в город и подрядил грузовик-цистерну, чтобы привезти горючее и дозаправить баки «бича».
После полудня в среду – за два дня до намеченного срока – Бараклоу уехал из Рино на «линкольне», который они собирались использовать во время бегства и потом бросить. Уолкера это удивляло, пока Бараклоу не объяснил, что машина краденая. Они прогулялись как-то вечером по одному из богатых пригородов Эль-Пасо, отыскивая дома, где веселились большие компании. Отправляясь на гулянку, люди часто оставляют ключи в машинах, чтобы их могли отогнать, если они кому-то помешают. Харгит выбрал для себя большой новый «линкольн», и они угнали его в Лас-Крусес, перекрасили, повесили аризонские номера со старой развалюхи, которую Барт купил в Уилсоксе за сто пятьдесят долларов под вымышленным именем. Теперь документы на «линкольн» были в полном порядке, а дешевую старую машинку со снятыми номерами бросили на стоянке в Таксоне.
В конце концов, копы непременно найдут «линкольн» и, к удивлению своему, выяснят, что он принадлежит богатому врачу в Эль-Пасо. Казалось, это здорово веселило Бараклоу.
После того, как Бараклоу отбыл из Рино в Аризону, им оставалось только ждать, и для Уолкера это оказалось тяжким испытанием. До сих пор у него просто не находилось времени подумать. Все мысли его были сосредоточены на той части операции, в которой ему отводилась главная роль. Требовалось проложить курс на местных воздушных картах, да еще пришлось немало попотеть, чтобы достать карты Джеппесена, на которых были нанесены радиомаяки; надо было вычислить расход топлива в зависимости от веса, возможные направления ветров и скорости, разработать систему взлета и посадки и рассчитать минимальную высоту, при которой они не попадут на экран радара в Неллисе и в то же время пройдут достаточно далеко от магистралей и городов, чтобы люди с земли не заметили самолет. Не было ни малейшего резона давать копам шанс узнать их маршрут.
Но когда все это было продумано и оговорено в последний раз, осталось лишь думать о возможной неудаче, и ничего другого просто не лезло в голову.
В их плане было нечто нереальное. Ты слышишь о таких преступлениях, читаешь о них. Видишь в ночной телепрограмме одетого с иголочки добродушного пожилого человека и вдруг с удивлением узнаешь, что этот немолодой добряк и есть Вилли Саттон, известный грабитель.
«Но что же вас заставляло грабить банки, мистер Саттон?» – спрашивает ведущий. «Ну, Дик, знаете – там лежат деньги, видите ли». – И ты от души потешаешься над искрящимися юмором рассказами Вилли Саттона о том, как он брал банки: один раз переодевшись банковским охранником, другой – полицейским, а еще раз – водителем бронированного фургона. Но когда выключаешь телевизор и начинаешь шевелить мозгами, понимаешь, что самому Вилли Саттону особенно смеяться не над чем. Он провел две трети жизни в тюрьме.
Думать об этом было ой как невесело! Уолкер сам себе удивлялся – какого черта он встрял в такое дело? Целый вечер в среду и весь день в четверг он не мог избавиться от комка в горле и сухости во рту. По здравом размышлении их затея казалась просто абсурдной. Никто из них не знал ничего о банках, и единственным, кто имел опыт в преступных делах, был Хэнратти, но его уровень был куда ниже, чем у Вилли Саттона. Хэнратти до сих пор промышлял заурядным воровством, но его уже трижды ловили, и пятнадцать из последних двадцати трех лет своей жалкой жизни он провел за решеткой. И вот они собрались здесь: пилот без лицензии, три бывших солдата и вор-неудачник – в надежде заполучить миллион долларов чистоганом без единого выстрела. О чем тут говорить?
Три обстоятельства удерживали его от того, чтобы выйти из игры. Первое: Харгит и Бараклоу, как ни странно, казалось, знают, что делают. План ограбления выглядел вполне реальным, бегство обставлено со всей возможной изобретательностью, и майор настолько не сомневался в себе, что заражал уверенностью и остальных. Когда он говорил, что дело выгорит, нельзя было ему не верить: тут срабатывало и обаяние, и то, что Уолкер знал о его военных заслугах. Харгит проводил сложнейшие операции с неизменным успехом и, как правило, без особых потерь. Второе: если Уолкер попытается сейчас пойти на попятную, его, скорее всего, просто убьют – не могут же они оставить его на свободе при том, что он в курсе всех подробностей. Никто вслух не произносил ничего похожего на угрозы, но ситуация была слишком очевидной: отказавшись участвовать в операции, он подвергал свою жизнь еще большей опасности.
И третье: у него просто не было выбора. Он хотел денег – ему причиталось десять процентов, если дело выгорит, а это составляло около сотни тысяч долларов. С такими деньгами в правильно выбранной южноамериканской стране он купит молчание всех, кого нужно, обзаведется лицензией и всеми нужными документами, приобретет пару-тройку надежных самолетов и организует рабочую международную аэролинию. В каком-то смысле, как он с удивлением понял, его амбиции не так уж сильно отличались от амбиций майора. Каждый из них хотел денег не для себя лично, а для того, чтобы с их помощью найти себе дело.
В результате Уолкер пришел к выводу, что это его последний шанс ухватить удачу за хвост, и, несмотря на все свои панические размышления, решил идти до конца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
– Риск слишком велик.
– Игра стоит свеч.
– На кой черт тебе такая сумма и что ты собираешься делать потом?
– Чтобы собрать армию, надо очень много денег, капитан. Нанять людей, обучить, снарядить...
– Господи, да с такими деньгами, о которых ты говоришь, можно забыть обо всем и жить припеваючи всю оставшуюся жизнь.
– Некоторые так бы и сделали.
Было поистине ужасно видеть, как этот вояка становится преступником. Но все годы военной службы он по приказу нарушал все моральные нормы и просто перестал воспринимать их, как нечто обязательное.
– Не заставляй меня повторять тебе все снова, капитан.
– Нет, считай, я тебя понял. Ты собираешься ограбить банк.
– Не любой банк. Банк с наличностью в миллион долларов.
– А если нас сцапают?
– Это военная операция, капитан. Мы продумали все до тонкостей, исключив любую возможность, что нас поймают.
– Даже и не знаю. Я в своей жизни крал только жевательную резинку – в детстве.
– Капитан, это, возможно, твой последний шанс заиметь свою авиацию и летать на собственном самолете.
Харгит отличался проницательностью и умел использовать слабости других людей.
– Я же не предлагаю тебе стать грабителем, – добавил майор. – Мы проделаем это один раз. Попадаются те, кто грабит постоянно, – шансы поймать их с каждым новым преступлением увеличиваются. – Он положил на стол перед Уолкером неподписанную лицензию, достал из кармана авторучку, отвинтил колпачок и вручил ему.
Немного помедлив, Уолкер поставил свою подпись там, куда майор указывал пальцем.
* * *
– Но почему именно я?
Они ехали на север в «линкольне». Стрелка спидометра моталась возле отметки «70», но в салоне, оборудованном кондиционером, было тихо и прохладно. Майор вел машину в той же манере, в какой делал все прочее: внешне небрежно, но обдуманно и четко.
– Так почему я? – повторил Уолкер.
– Потому что всегда лучше иметь дело с тем, кого знаешь. Ты был хорошим офицером. Умеешь выполнять приказы, участвовал в военных операциях. У меня есть с полдюжины знакомых военных летчиков, которых я мог бы привлечь к делу, но им бы пришлось брать отпуск, а это чревато. Тебя же никто не хватится.
Уолкер был далек от мысли, что майор вкладывал какой-то скрытый смысл в эти слова, но у него вдруг мурашки побежали по спине. Поборов охвативший его страх, он поспешил переменить тему разговора:
– Кто еще в деле?
– Трое. Двоих, возможно, ты знаешь.
– Бараклоу?
– Да.
Бараклоу тоже упоминался в газетной вырезке. Он имел звание капитана и служил непосредственно под началом Харгита. Его тоже отправили в отставку по тому приговору военно-полевого суда. Уолкер смутно помнил Бараклоу: поджарый сардонический тип со шрамом от напалма на руке.
– Кто еще?
– Эдди Барт.
– Его, кажется, не помню.
– Он был у меня сержантом.
– Его тоже судили?
– Нет. Хотели было, но им пришлось отказаться от основного обвинения и накопать на него всякой мелочи – чепуховых предлогов, по которым любого солдата можно уволить со службы, ибо у всякого, кто служит за границей, рыльце в пуху.
– Но этот парень так и остался с тобой?
– Он мне предан. – В легкой улыбке майора сквозило искреннее довольство.
– А кто пятый?
Выражение лица Харгита резко изменилось.
– Ты его никогда не встречал. Бандюга, бывший заключенный Хэнратти. – Он даже не счел нужным скрыть отвращение.
* * *
Бараклоу ждал их в Финиксе. Они пообедали там втроем, дружески беседуя о старых временах в Сайгоне, словно ничего другого они и в мыслях не держали. Бараклоу был одет в спортивные брюки и ветровку, но и то и другое, равно как и ботинки, отнюдь не выглядели дешевкой. Очевидно, операция финансировалась неплохо.
Бараклоу отличался своеобразным чувством юмора, и в характере его странно сочетались чувствительность и холодность. Его заботили изящество манер и правильность речи, а шутки его по большей части касались собственной персоны, что свойственно обычно людям умным. Он был способен и на неприкрытую грубость: с официанткой, разносящей коктейли, он обращался так, словно она являла собой низшую форму жизни: «Дорогуша, вам не мешало бы подумать о том, как бы сбрить свои усики», и притом ухитрился ущипнуть ее при первом удобном случае.
Спустя какое-то время Уолкер осознал, что эти двое хорошо сработались, потому что дополняли друг друга. Оба они были жестокими людьми, но каждый по-своему.
Садистская наклонность Бараклоу проявлялась изощренно и зловеще, но он давал себе волю лишь тогда, когда обстоятельства позволяли ему прибегнуть к крайностям, не опасаясь заслуженного возмездия.
Жестокость Харгита была сродни жестокости хищного зверя. Он оставался безразличен к страданиям жертв, поскольку ему просто не приходило в голову считаться с чувствами других людей. С ястребиными чертами лица, гибкий, неистово-стремительный, он обладал всеми инстинктами дикой кошки и той же грацией.
Они направились в Рино, останавливаясь по дороге – два раза, чтобы заправиться и один раз, чтобы самим перекусить в Лас-Вегасе. Говорил по большей части Бараклоу – в его ведении были все детали, и он вводил Уолкера в курс дела. Он оказался к тому же отличным водителем: выжимал из машины предельную скорость, а когда приходилось сворачивать, делал это плавно, без рывков и резкого торможения.
Барт поджидал их в Рино. Сейчас, увидев, Уолкер вспомнил его. У Барта была наголо обритая голова, слегка осунувшееся лицо воскового цвета и выправка исправного служаки. Он воплощал собой образцовый тип армейского сержанта, каковым и являлся в действительности, о чем наглядно свидетельствовала его куртка цвета хаки, из рукава которой еще торчали нитки от срезанных нашивок.
Барт снял для них охотничий домик в шести милях от города и в миле от шоссе: чахлый лесок скрывал эту развалюху от всех любопытных глаз. В домике имелись две спальни и большая гостиная, отделанная деревянными панелями, с каменным очагом и голыми стропилами под крышей, что придавало ей вид подлинного охотничьего жилища. Хэнратти – пятый участник – прилетел днем раньше из Лос-Анджелеса, и Барт встретил его в аэропорту. В их распоряжении было две машины – «линкольн-континенталь» Харгита и «плимут», который Барт взял напрокат в Рино.
Хэнратти оказался изворотливым, как ящерица, парнем, успевшим уже трижды побывать за решеткой. Как выяснилось, он доводился свояком Эдди Барту, правда, сестра Барта развелась с ним, пока он отбывал свой второй срок. У Хэнратти было узкое, рябое, цвета сырой говядины лицо и нос крючком, как у чайника: весь он выглядел так, словно собран из каких-то остатков, плохо подогнанных друг к другу: толстые ноги и ягодицы, короткий торс, худые, как спички, руки и маленькая головка. Говорил он сквозь сжатые зубы, как все бывшие заключенные, цедя слова уголком рта, словно чревовещатель. С большим револьвером Хэнратти, казалось, никогда не расставался.
Именно Хэнратти, как оказалось, и предложил всю операцию. Его освободили из заключения восемь месяцев назад, и департамент досрочного освобождения помог ему получить работу на медеплавильном заводе в Сан-Мигеле. Неизменный ритуал выдачи наличности по четным пятницам привлек его внимание с самого начала. Хэнратти уже подумывал о том, как бы связаться с некоторыми своими сокамерниками, когда случайно наткнулся на бывшего свояка в казино Лас-Вегаса и в разговоре нечаянно проболтался про банк в Сан-Мигеле – держать язык за зубами он просто не умел, – после чего Барт представил его майору. Майор и возглавил операцию – это вышло само собой.
Итак, теперь все были в сборе. У Бараклоу имелись сделанные «полароидом» фотографии банка и улицы. В первую ночь в Рино все расселись вокруг кухонного стола, и майор посвятил их во все детали плана, как генерал отдает распоряжения своим батальонным командирам.
На следующий день Бараклоу повез Уолкера в аэропорт, чтобы показать ему один из самолетов, который они собирались задействовать.
– Мы намерены использовать два самолета, потому что они, возможно, сумеют засечь первый. Кто-нибудь может увидеть нас случайно, когда мы будем взлетать. Как только они догадаются, что мы улетели на самолете, то вообразят, что нам, кроме как в Мексику, бежать некуда. Тогда мы и утрем им нос. Мы поменяем самолеты – второй должен быть таким, чтобы он смог доставить нас в Канаду через границу с Айдахо. Мы уже присмотрели взлетную полосу в Британской Колумбии.
– Какой длины?
– Полоса? Четыре тысячи футов. Ее обычно использует для своих нужд одна из компаний по заготовке древесины. Она малость подзаросла травой, но сойдет. Я сам проверял на прошлой неделе. – Они сидели в «плимуте» возле взлетной дорожки, рука Бараклоу лежала на спинке сиденья. – Я думаю, следует предоставить выбор второго самолета тебе, – закончил Бараклоу.
У ангара стоял двухмоторный «апач».
– Где вы достали деньги, чтобы купить этот?
– Покупать – еще чего? Я арендовал его в Пасадине на вымышленное имя. Мы наняли пилота, чтобы он перегнал его сюда, и я пообещал ему, что мы обратимся к нему, когда он нам понадобится. – Бараклоу вытащил ключ из зажигания и открыл дверцу. – Ты, наверное, хочешь глянуть на самолет.
Уолкер вместе с ним направился к «апачу». Какой-то механик, работающий на «цессне», окинул их равнодушным взглядом и вернулся к своему занятию.
Машина смотрелась неплохо, но внешний вид сам по себе еще ничего не значит. Нельзя сказать что-нибудь толком о самолете, попинав ногой его шины.
– У тебя есть от него ключи?
Бараклоу вручил ему ключ, и Уолкер, забравшись внутрь, отпер бардачок во внутренней дверце и пролистал бортовые журналы. Машина налетала всего несколько часов после последнего ремонта. Но в этой махине примерно пятнадцать тысяч частей, и с каждой может что-нибудь случиться. Уолкер покачал головой:
– Мне бы хотелось попробовать самолет в воздухе.
– Завтра. Мы оформим на тебя документы, и сможешь сообщить диспетчеру, что ты и есть тот самый пилот, которого мы наняли в Лос-Анджелесе. А сейчас поговорим насчет второго самолета. Какой нам нужен, по-твоему?
Они обсудили этот вопрос и порешили на двухмоторном «биче».
– Если нам удастся арендовать такой.
– Ну а если не удастся, – заявил Бараклоу, – мы просто его угоним, что нам мешает?
* * *
Майор и Бараклоу раздобыли несколько ручных гранат и баллончик с газом «Мейс» с военного склада возле Сакраменто. Они заехали туда по дороге из Тахо, и майор выдал себя за инспектирующего офицера. Сержант Национальной гвардии, несший охрану, должен был проверять удостоверения личности и пропуска у всех проходящих на склад, но за годы службы в армии у него выработалась привычка вытягиваться в струнку при звуках голоса старшего офицера и беспрекословно подчиняться, поэтому Харгит и Бараклоу спокойно вошли внутрь, спрятали там гранаты и четыре баллончика с газом в брезентовую сумку военного образца и уехали, а сержант лихо отдал им честь при расставании.
В Солт-Лейк-Сити нашелся подходящий «бич», и Барт повез туда Уолкера, чтобы забрать самолет. Уолкер чувствовал себя неуютно в аэропортах – не дай бог встретится кто-то знакомый, – поэтому ходил опустив голову, а оформление всех документов предоставил Барту. Обратно они вернулись уже на «биче», посадив его на лужайку возле охотничьего домика. Барт отправился в город и подрядил грузовик-цистерну, чтобы привезти горючее и дозаправить баки «бича».
После полудня в среду – за два дня до намеченного срока – Бараклоу уехал из Рино на «линкольне», который они собирались использовать во время бегства и потом бросить. Уолкера это удивляло, пока Бараклоу не объяснил, что машина краденая. Они прогулялись как-то вечером по одному из богатых пригородов Эль-Пасо, отыскивая дома, где веселились большие компании. Отправляясь на гулянку, люди часто оставляют ключи в машинах, чтобы их могли отогнать, если они кому-то помешают. Харгит выбрал для себя большой новый «линкольн», и они угнали его в Лас-Крусес, перекрасили, повесили аризонские номера со старой развалюхи, которую Барт купил в Уилсоксе за сто пятьдесят долларов под вымышленным именем. Теперь документы на «линкольн» были в полном порядке, а дешевую старую машинку со снятыми номерами бросили на стоянке в Таксоне.
В конце концов, копы непременно найдут «линкольн» и, к удивлению своему, выяснят, что он принадлежит богатому врачу в Эль-Пасо. Казалось, это здорово веселило Бараклоу.
После того, как Бараклоу отбыл из Рино в Аризону, им оставалось только ждать, и для Уолкера это оказалось тяжким испытанием. До сих пор у него просто не находилось времени подумать. Все мысли его были сосредоточены на той части операции, в которой ему отводилась главная роль. Требовалось проложить курс на местных воздушных картах, да еще пришлось немало попотеть, чтобы достать карты Джеппесена, на которых были нанесены радиомаяки; надо было вычислить расход топлива в зависимости от веса, возможные направления ветров и скорости, разработать систему взлета и посадки и рассчитать минимальную высоту, при которой они не попадут на экран радара в Неллисе и в то же время пройдут достаточно далеко от магистралей и городов, чтобы люди с земли не заметили самолет. Не было ни малейшего резона давать копам шанс узнать их маршрут.
Но когда все это было продумано и оговорено в последний раз, осталось лишь думать о возможной неудаче, и ничего другого просто не лезло в голову.
В их плане было нечто нереальное. Ты слышишь о таких преступлениях, читаешь о них. Видишь в ночной телепрограмме одетого с иголочки добродушного пожилого человека и вдруг с удивлением узнаешь, что этот немолодой добряк и есть Вилли Саттон, известный грабитель.
«Но что же вас заставляло грабить банки, мистер Саттон?» – спрашивает ведущий. «Ну, Дик, знаете – там лежат деньги, видите ли». – И ты от души потешаешься над искрящимися юмором рассказами Вилли Саттона о том, как он брал банки: один раз переодевшись банковским охранником, другой – полицейским, а еще раз – водителем бронированного фургона. Но когда выключаешь телевизор и начинаешь шевелить мозгами, понимаешь, что самому Вилли Саттону особенно смеяться не над чем. Он провел две трети жизни в тюрьме.
Думать об этом было ой как невесело! Уолкер сам себе удивлялся – какого черта он встрял в такое дело? Целый вечер в среду и весь день в четверг он не мог избавиться от комка в горле и сухости во рту. По здравом размышлении их затея казалась просто абсурдной. Никто из них не знал ничего о банках, и единственным, кто имел опыт в преступных делах, был Хэнратти, но его уровень был куда ниже, чем у Вилли Саттона. Хэнратти до сих пор промышлял заурядным воровством, но его уже трижды ловили, и пятнадцать из последних двадцати трех лет своей жалкой жизни он провел за решеткой. И вот они собрались здесь: пилот без лицензии, три бывших солдата и вор-неудачник – в надежде заполучить миллион долларов чистоганом без единого выстрела. О чем тут говорить?
Три обстоятельства удерживали его от того, чтобы выйти из игры. Первое: Харгит и Бараклоу, как ни странно, казалось, знают, что делают. План ограбления выглядел вполне реальным, бегство обставлено со всей возможной изобретательностью, и майор настолько не сомневался в себе, что заражал уверенностью и остальных. Когда он говорил, что дело выгорит, нельзя было ему не верить: тут срабатывало и обаяние, и то, что Уолкер знал о его военных заслугах. Харгит проводил сложнейшие операции с неизменным успехом и, как правило, без особых потерь. Второе: если Уолкер попытается сейчас пойти на попятную, его, скорее всего, просто убьют – не могут же они оставить его на свободе при том, что он в курсе всех подробностей. Никто вслух не произносил ничего похожего на угрозы, но ситуация была слишком очевидной: отказавшись участвовать в операции, он подвергал свою жизнь еще большей опасности.
И третье: у него просто не было выбора. Он хотел денег – ему причиталось десять процентов, если дело выгорит, а это составляло около сотни тысяч долларов. С такими деньгами в правильно выбранной южноамериканской стране он купит молчание всех, кого нужно, обзаведется лицензией и всеми нужными документами, приобретет пару-тройку надежных самолетов и организует рабочую международную аэролинию. В каком-то смысле, как он с удивлением понял, его амбиции не так уж сильно отличались от амбиций майора. Каждый из них хотел денег не для себя лично, а для того, чтобы с их помощью найти себе дело.
В результате Уолкер пришел к выводу, что это его последний шанс ухватить удачу за хвост, и, несмотря на все свои панические размышления, решил идти до конца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23