– Я так огорчен, мистер Уолкер. Вам бы лучше попробовать искусственное осеменение – слышали о таком? Это, пожалуй, единственный выход, если вы с женой по-прежнему категорически не хотите стать приемными родителями, взяв детей из приюта. Видите ли, вы стерильны. Нет, не тревожьтесь о своей потенции, она здесь ни при чем. Это связано с некими особенностями, закладывающимися еще в утробном состоянии в результате несовместимости на генном уровне вашего отца и матери. Ваши сперматозоиды не функционируют, как положено, и потому вы не можете оплодотворить свою жену... равно как и любую другую женщину, окажись она на ее месте. – Тут врач лукаво подмигнул. – Знаете, это в некотором роде преимущество, о котором другие мужчины могут лишь мечтать.
Сначала новость не показалась Уолкеру столь уж существенной. В конце концов, столько есть детей, которых можно усыновить или удочерить. Но Карла и слышать не хотела ни о чем подобном.
Она ходила мрачная и подавленная, и ему передавалось ее отчаяние. Он стал чувствовать себя неуверенно: само его мужское начало было поставлено под сомнение.
Карла становилась все более язвительной и саркастичной, а временами сварливой и злой – Уолкеру приходилось ходить вокруг нее на цыпочках.
Потом случилась авария в Юджине – и в ту ночь Уолкер здорово напился. На следующий день Карла бросила в слезах:
– Я не желаю больше быть с тобой.
И ушла. Собрала вещи и исчезла насовсем.
Вскоре адвокат вручил Уолкеру заявление о разводе – сама Карла уехала в Рино на шесть недель. Пришлось заложить часть акций «Ор-Колл», чтобы оплатить издержки. Первое время Уолкер пребывал в своего рода эмоциональной анестезии, но, когда все осталось позади, его душу начали терзать печаль и болезненное, как жало, ощущение потери. Именно тогда он понял, что любит ее.
Но Карла снова вышла замуж, за другого пилота, капитана из «Юнайтед эрлайнс», который был старше ее на двадцать лет, и Уолкер узнал потом из разговоров в кругу пилотов, что она благополучно забеременела и довольна жизнью.
Ладно, люди могут жить без руки, без глаза и даже без обеих ног. Тем более можно прожить без любви. Уолкер с головой окунулся в работу, набирая каждый месяц максимум дозволенных Ассоциацией пилотов часов, и даже больше. Он выходил из оцепенения, занимаясь неустанным поиском заказчиков для «Ор-Колл»: вел переговоры о заключении контрактов на воздушный фрахт с рыболовными компаниями по всему побережью, местными типографиями и прочими представителями мелкого бизнеса в горных городишках, куда машиной можно было добраться только в сухую погоду.
Затем министерство связи объявило конкурс на получение контракта: речь шла о доставке в течение дня срочной почты в захолустные провинциальные города. Это означало полеты по ночам, в дождь, в снег и множество прочих опасностей. Уолкер сделал все, чтобы заполучить этот контракт, и начал летать сам в «лире» от Сакраменто до Юрека, каждые двадцать четыре часа с четырьмя посадками по пути – по большей части в плохую погоду, вслепую, ориентируясь по приборам и позывным радиомаяков. Контракт оставлял за пилотом право не лететь в непогоду, но вся штука была в том, что если не летишь, то тебе и не платят.
Это были не полеты, а сплошной зубовный скрежет. Шесть ночей в неделю – такое долго не выдержишь. Начинаешь принимать небольшие, безобидные на вид таблеточки в форме сердечка – легкий допинг, чтобы привести себя в норму. Затем начинаешь принимать их по две, по три и четыре штуки за раз, и через какое-то время у тебя в каждом полете карманы битком набиты таблетками, нервы натянуты, как тетива у лука, а мозг начинает играть с тобой злые шутки: ты соображаешь слишком медленно; сдираешь резину с шин при резком торможении; неправильно оцениваешь высоту и клюешь носом так, что едва успеешь выровнять машину и выпустить шасси; или летишь в чистом ночном небе и вдруг видишь, как из облака тебе подмигивает Карла или на тебя пикирует северовьетнамский «МиГ-21», бесшумно выплевывая струи огня из пушек, спрятанных в крыльях, и, пытаясь уйти из-под обстрела, ты едва не врезаешься в верхушку горы.
Уолкер понимал, что начинает рассыпаться по частям, и решил привести себя в порядок: взял две недели отпуска и поселился в Тахо в мотеле на берегу озера. Несколько дней ушло на то, чтобы отвыкнуть от таблеток, и эти дни превратились в настоящую пытку, но он знал, что делает. Он часами валялся возле плавательного бассейна, впитывая в себя лучи горного солнца – была середина июня, – а вечерами поигрывал в долларовую рулетку и двухдолларового блэк-джека. Уолкер чувствовал, как напряжение уходит из него, как вода из колодца. Он стал ходить на прогулки, встречаясь от нечего делать с разведенными женщинами, которых всегда хватало в казино: они с готовностью вешались на шею любому мужчине, не задавая лишних вопросов и не связывая его никакими обещаниями.
Но Уолкер по-прежнему видел Карлу в каждой женщине, с которой спал, и не было никакого способа излечиться.
Он вернулся к работе в конце июня и летел на старом «Ди-Си-Би» в Портланд с грузом для бумажной фабрики, когда врезался в высоковольтные провода.
Тому не было никакого оправдания. Правда, моросил мелкий дождь, но он летел в первоклассный аэропорт точно по курсу и при видимости достаточной, чтобы обозревать землю с высоты семи или даже восьми тысяч футов. Машина была в исправности, а второй пилот сверялся с картой и ничем не отвлекал его внимания. Но голос девушки-диспетчера, ведущей посадку, напомнил Уолкеру голос Карлы, и он мысленно представил ее лицо, вместо того, чтобы следить за приближающейся землей. Второй пилот в это время возился с закрылками и шасси, и самолет, слишком быстро сбросив высоту, зацепил правым колесом высоковольтку. Машина описала дугу, врезалась в землю левым концом крыла и завертелась волчком на полосе. Шасси сломалось, винты – тоже, фюзеляж треснул по швам, левое крыло отломалось у самого основания – словом, самолет, пробороздив брюхом траву, развалился на полудюжину кусков.
Уолкер остался висеть на ремне в перевернутом сиденье, равнодушно слушая вой сирен «скорой помощи», визг шин и свист пены из огнетушителей, а затем команда спасателей взломала кабину и вытащила его и второго пилота наружу. В санитарной машине Уолкера осмотрели врачи, но ничего не нашли, кроме синяков и нескольких царапин. Второй пилот расшиб себе голову, ударившись о штурвал, и целых двенадцать часов был на грани жизни и смерти, а Уолкер все это время сидел в больнице; но парень пришел в себя, так что хотя бы убийцей Уолкер мог себя не считать.
Но из-за обрыва проводов без электричества остались две фабрики, четыреста жилых домов и торговый центр. Весь город был взбудоражен, страховая компания пришла в ярость, и, когда правительство лишило Уолкера лицензии пилота, руководство «Ор-Колл» не замедлило вышвырнуть его на улицу. Они согласились списать угробленный самолет в счет вложенного Уолкером пая, и хотя остались при этом в накладе, готовы были понести убытки, лишь бы избавиться от своего бывшего партнера раз и навсегда.
Уолкер оказался на улице даже без жестяной миски, чтобы собирать в нее милостыню. У него не было ни денег, ни лицензии; в любом случае, после такой аварии он не смог бы получить работу ни в одной компании, имеющей отношение к авиации. Его не брали даже кассиром в аэропорт.
У летчиков есть некая своя гордость. Они не хотели видеть Уолкера, ибо он самим своим присутствием невольно напоминал: такое может случиться с каждым из них. Авария стоила «Ор-Колл» половины ее контрактов, и пилоты не потерпели бы даже намека на то, что человек, подобный Уолкеру, может считаться членом их братства и пользоваться их снисходительностью: летчики подозрительны и не терпят халатности и беспечности в воздухе. Если бы это был несчастный случай, Уолкер мог бы рассчитывать на сочувствие и поддержку товарищей, ибо кто из пилотов не попадал в беду, – но если ты влип по собственному разгильдяйству и глупости, ты опозорил все братство. Уолкер мучился, но не винил этих людей, поскольку сам был одним из них.
И теперь в двадцать девять лет он потерял все.
Уолкер два месяца работал на бензоколонке в Таксоне и пропивал зарплату, когда его нашел майор.
– Ты, наверное, не помнишь меня. Я Харгит, Лео Харгит.
– Я тебя помню, майор.
Майор подкатил к бензоколонке в «линкольн-континенталь» четырехлетней давности. Солидная машина, под стать самому майору. Серые со стальным отливом волосы гладко зачесаны на пробор. Длиннокостное, шести футов высоты тело, стройное и тугое, – в отличной форме. Сейчас он был в штатском – в легком светло-сером костюме, явно сшитом на заказ. Когда Уолкер видел его последний раз в Гуи, майор носил форму «зеленых беретов».
У Харгита была ослепительная улыбка: зубы ровные и белые, как надгробия на военном кладбище. Он обладал тем особым обаянием, которое свойственно некоторым людям, привыкшим командовать другими.
Он выбрался из машины и обменялся рукопожатием с Уолкером. Майор не относился к числу тех, от чьего пожатия трещит ладонь, но хватка его была крепкой, хотя, здороваясь, он жал всегда вполсилы.
– Мне сказали, что тебе приходится туго, капитан?
– Зато нет проблем с выплатой подоходного налога.
– Тут найдется местечко, где можно поговорить?
Значит, Харгит искал его.
– До трех часов бензоколонка в моем распоряжении.
Майор глянул на часы и махнул рукой:
– Ну тогда времени хватит.
– Хочешь накачать бензину в свою тачку?
– С этим можно и обождать. – Харгит положил тяжелую руку на плечо Уолкера и повел его внутрь здания. Там стоял стул, стол с телефоном, аппарат для кредитных карточек и стенд с дорожными картами. Все остальное пространство занимали инструменты, старые аккумуляторы и канистры с маслом; пахло бензином и смазкой. Майор скинул с верстака часть барахла, присел на краешек, держа одну ногу на полу, и жестом пригласил Уолкера сесть на стул. Со своего места Харгит мог смотреть на собеседника сверху вниз, как с трибуны или капитанского мостика.
Несмотря на открытые двери, в каморке было тесно и душно. Солнце, отражаясь в стеклах автомобилей и витрине магазина напротив, резало глаза. Неумолимо шумела дорога.
– У меня, возможно, найдется для тебя работа.
– Какая? Снова в армии?
– Нет. Но связанная с полетами.
Смех Уолкера скорее походил на рычание.
– У меня нет лицензии.
– Я тебе ее достану.
– Это не так легко. У меня ее отобрали, и я не получу ее обратно ни под каким видом, пока не начнется пятая мировая война.
– Я добуду тебе лицензию. Эка важность, клочок бумаги!
– Все не так просто, – возразил Уолкер, ощущая, как натягивается кожа на скулах, и не желая выдать подступившую горечь. Его комбинезон был черным и лоснился от смазки, и он спохватился, что вытирает о штаны руки. Ногти были чернильного цвета.
– Возможно, лицензия будет не на твое имя, – сообщил майор, следя за ним пристальным взглядом.
Уолкер поморщился:
– Так все же, о чем речь? На чем летать и куда?
– Двухмоторные самолеты. Летать днем, в основном по радиомаякам. Ты сделаешь это с закрытыми глазами.
– Закрывать глаза запрещено правилами, – съязвил Уолкер, пытаясь скрыть волнение. – Если, конечно, речь идет о нашей стране.
– И о ней тоже.
– Слушай сюда, майор, я не люблю играть втемную. Последний раз, когда я видел тебя, за тобой числилась пара команд спецназа, орудовавших в холмах Лаоса и Камбоджи. Ладно, я читаю газеты и в курсе, что «зеленые береты» ныне не в чести.
Харгит сухо усмехнулся:
– Несколько генералов в Пентагоне решили, что в армии Соединенных Штатов не должно быть элитных подразделений.
– И они поперли тебя с работы. Но я слышал, что спецслужбы нанимают сотни бывших «зеленых беретов» для отправки в Лаос. Так, по крайней мере, пишут в газетах. Всего я не знаю. Но если ты ищешь кандидатов на то, чтобы геройски погибнуть в Лаосе, можешь сразу вычеркнуть меня из списка. Мне уже довольно постреляли в спину.
Майор засмеялся, глаза его превратились в щелочки.
– Мое предложение не имеет ничего общего с Лаосом.
– И со спецслужбами?
– И с ними тоже.
Харгит вытащил объемистый бумажник из внутреннего кармана и извлек из него сложенную газетную вырезку.
– Видимо, ты читаешь не все газеты.
Вырезка была восьмимесячной или девятимесячной давности, судя по тому, как пожелтела и стерлась на сгибах. Над заметкой в одну колонку и снимком Харгита в берете помещался заголовок: «Береточный майор демобилизован после военно-полевого суда во Вьетнаме».
Харгит забрал вырезку прежде, чем Уолкер успел прочесть первый абзац, аккуратно сложил ее и убрал обратно в бумажник.
– В Южном Вьетнаме погибли мирные жители, и понадобился козел отпущения. Детали не имеют значения – тут замешана политика. Так называемые жертвы по ночам становились вьетконговцами, а днем выдавали себя за законопослушных граждан. Ты же знаешь, как мы поступаем с им подобными, чтобы другим было неповадно. Но эта деревушка числилась среди мирных, и Сайгон поднял страшный хай.
Уолкер пристально взглянул на майора:
– Будь я проклят! И за это тебя вышвырнули из армии?
– Семнадцать лет в строю, – глухим, низким голосом произнес майор. – Если бы не парочка друзей, меня бы упекли в тюрьму за убийство. Убийство – о господи!.. – во время войны. – Майор засунул бумажник в карман и вынул руку из пиджака. – Так что у нас с тобой есть нечто общее, капитан.
– Но ты, похоже, не слишком бедствуешь. – Уолкер не мог удержаться от едкого замечания. Большой автомобиль и костюм за три сотни долларов не располагали к жалости.
Если эта колкость разозлила Харгита, он не подал виду.
– Деньги, что ли? Да, я отложил малость на черный день. Так что дело не в том, что мне не хватает на жизнь. – Он встал и повернулся, чтобы взглянуть в окно, продолжая говорить через плечо: – Я бы мог наняться в полудюжину армий – Южная Америка, Африка... там полно работенки для наемников, знающих толк в партизанской войне.
– Да, тут тебе и карты в руки, – согласился Уолкер. – Так за чем же дело стало?
– Именно это я и собираюсь сделать. Но лишь на моих условиях, а не чьих-либо еще. Вечная ошибка – попадать в ситуацию, когда вся ответственность лежит на тебе, а власть принадлежит другим. Отныне и впредь я не стану выслушивать приказы ни от кого, кроме Лео Харгита.
– Легко сказать. Ты собираешься нанять сам себя?
– Да. – Харгит опять повернулся к Уолкеру. Лицо его оставалось таким же бесстрастным, но взгляд посуровел. – Есть страны, желающие нанять целые армии.
Теперь Уолкер перепугался не на шутку:
– И ты рассчитываешь собрать армию?
– Я соберу армию наемников-профессионалов для ведения партизанской войны – такого мир еще не видывал. А потом приму самое выгодное предложение и проведу заказанную мне войну наилучшим образом – на свой страх и риск, без чьей-либо указки и вечной угрозы трибунала.
Чтобы осознать такое, нужно время. Уолкер помолчал несколько минут, потом спросил:
– И тебе без разницы, за кого сражаться? На чьей стороне – я имею в виду?
– Стороны не имеют значения за экватором.
– Знаю. Чертовски не хотелось бы показаться сентиментальной деревенщиной, но все же как насчет правых и виноватых?
– Добродетели имеют смысл для тех, кто может себе их позволить, так я думаю. Я не могу. В любом случае мораль – загон для овец, выстроенный волками. Бери что хочешь и не оглядывайся назад – вот и все дела!
Уолкер заморгал:
– Чего ради ты пришел ко мне?
– Я уже сказал. Мне нужен пилот.
– Я никогда в жизни не летал на военном самолете.
– Этого и не требуется.
Спрашивать дальше не имело смысла. Уолкер понимал, что Харгит играет с ним, как кошка с мышкой и не скажет больше ни слова, пока он, Уолкер, не дозреет до того, чтобы согласиться. Поэтому он попробовал зайти с другой стороны:
– Как ты нашел меня?
– Какая разница? Выследил тебя, используя старые связи. – Майор снова извлек бумажник, сунул Уолкеру под нос лицензию на право вождения многомоторного коммерческого самолета, выданную по всей форме, с печатями и штампами. В ней значилось: «Кендалл Вильямс. Дата рождения: 10/27/41. Место рождения: Альбукерке, Нью-Мехико. Рост: 5 футов 11 дюймов. Вес: 160 фунтов. Волосы: карие. Глаза: серые». Все графы были заполнены, за исключением подписи владельца.
Уолкер схватил бумагу дрожащей рукой:
– Где ты это достал?
– Это подделка, но знать об этом никто не должен.
– Чертовски хорошая подделка.
– Конечно, а как же иначе? Ты что, принимаешь меня за дилетанта?
– Нет, майор, ты профессионал. – Уолкер встал и отдал лицензию. – Вопрос только, в чем профессионал?
– Ну, скажем так, я – профессиональный вор!

* * *

– Капитан, ты плывешь по течению. Я предлагаю тебе выход... у тебя будет достаточно денег, чтобы двинуть в Канаду или Бразилию и открыть там собственную авиалинию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23