Хэнратти лежал, похрапывая, возле койки. Бараклоу сидел на полу с ружьем на коленях. Миссис Лэнсфорд прислонилась спиной к металлическому щиту, отгораживающему туалет, обхватив руками колени и задумчиво глядя в печку.
Уолкер повернул голову, все еще не вставая, и посмотрел на лошадей. Подпруги на них ослабили, но расседлывать не стали: кормить коней здесь было нечем. Лошади вели себя смирно и спали стоя, слишком измученные, чтобы ощущать голод.
Он перевел взгляд на миссис Лэнсфорд, а затем на Бараклоу. Тот повернул голову и пристально смотрел на женщину маслеными похотливыми глазами – он явно забавлялся, но нетрудно было прочесть, какие у него гнусные мысли в голове. Его взор словно гипнотизировал.
Миссис Лэнсфорд, если и чувствовала на себе пристальный взгляд Бараклоу, ничем не выдавала этого. Она сидела, уронив голову на колени, волосы тяжело рассыпались по щекам, скрывая лицо.
Бараклоу вынул сигарету изо рта, зевнул и похлопал себя по губам.
Снежный ураган оглушительно барабанил по стенам: его шум поглощал все прочие звуки, включая и возню лошадей, изредка переступавших ногами. Уолкер прикрыл глаза и притворился спящим, но не упускал из виду Бараклоу и женщину, и сейчас его голова начала работать.
Есть охотники и есть убийцы. Иногда один человек может быть и тем, и другим, но это скорее исключение, чем правило. Бараклоу – убийца, он находит в убийстве удовольствие – Уолкер сам прочел это на его лице, когда тот вышел из дома на ранчо, где задушил полицейского.
В целом картина складывалась хуже некуда. Уолкер облизал больной зуб и, взглянув на руки Бараклоу, сжимающие лежащее на его коленях ружье, вдруг понял ясно, что, когда придет время убить миссис Лэнсфорд, именно Бараклоу сделает это с превеликим удовольствием.
У Уолкера даже сомнения не было, что ее собираются убить. Возможно, копы уже нашли какие-то зацепки, которые позволят им опознать дерзких преступников, но члены шайки всеми силами старались не оставлять улик, и более чем вероятно, что полицейские все еще не знают толком, кого же они преследуют. Именно это обстоятельство и делало возможным для них разделиться в Юте и раствориться в потоке всякого рода чужаков, хлынувшем в Калифорнию. Поэтому остаться неизвестными – для них вопрос жизни и смерти, а миссис Лэнсфорд единственная могла опознать беглецов. Ясно, что майор ни за что не отпустит ее.
Он и Хэнратти не оставит в живых. Хэнратти – человек сломанный, а умом никогда не отличался: надо лишь найти нужную кнопку и надавить, и он, как компьютер, выдаст все, что хранится в его памяти.
Ну а сам он, Уолкер? Он не из их компании. Эти трое – майор, Бараклоу и сержант Барт – желают отправиться куда-нибудь в Южную Африку или Латинскую Америку и на свою часть награбленных денег набрать личную армию, с которой можно будет заявиться потом в одну из малых стран и принять участие в войне. Все это, конечно, прекрасно, да вот только не сработает, если в тылу останется кто-то, кто может ткнуть в них пальцем, ибо в мире осталось не так много стран, которые откажутся выдать убийц и грабителей. Харгит и Бараклоу расчетливые и осторожные ребята – они не станут рисковать понапрасну, не оставят кончик ниточки, ведущей к ним, за который можно будет потянуть, и в глубине души давно уже никому, кроме себя, не доверяют.
Они убьют и его, Уолкера. Он старался разубедить себя в этом, пытаясь приписать свои страхи паранойе и дурным предчувствиям, охватившим его из-за всех зловещих событий, происшедших в последние двадцать четыре часа, но логика однозначно подсказывала: они не оставят его у себя в тылу, потому что он может сделать неверный шаг, а попавшись, по той или иной причине выложит копам все, что знает.
Прямо сейчас, конечно, они убивать никого не собираются. Все еще нельзя полностью исключать, что полиция их выследит, и тогда им понадобится живая заложница и как можно больше людей, способных держать оружие. Поэтому их не убьют в ближайшие десять минут, а возможно, и в следующие десять часов. Но рано или поздно, еще до того, как они выберутся из этих гор, те трое обязательно постараются избавиться от всех остальных.
И Уолкер не видел смысла оставаться с ними дальше, покорно дожидаясь своей участи.
* * *
Женщина сидела, поджав колени к груди, склонив голову на руки. Он понял, что она наблюдает за ним.
Уолкер чуть шире открыл глаза.
Поняв, что привлекла его внимание, она села прямо и начала заниматься своими волосами: откинула их назад и собрала на затылке в «конский хвост». Уолкер заметил страдальческие тени в уголках ее глаз и рта. Она продолжала бросать острые взгляды на Бараклоу и остальных: у нее был вид загнанного животного, пытающегося следить сразу за всеми подбирающимися с разных сторон волками. Несомненно, она была на грани нервного срыва и из последних сил старалась держать себя в руках.
Бараклоу встал, прислонил ружье к стене, потянулся и немного наклонился, чтобы растереть ноги. Его тонкое лицо зарделось в холодном воздухе, а брови цинично выгнулись, когда он взглянул на женщину.
Уолкер наблюдал за ним, как стал бы следить за барракудой.
У него ныли все внутренности. Уолкер взглянул вновь на миссис Лэнсфорд и прочел в ее мертвенно-бледном лице понимание того, что вот-вот должно случиться с ней. Ему подумалось, что она все время сознавала это – глупой ее уж никак не назовешь, – но, возможно, как и он, Уолкер, изыскала способ заставить себя не верить в такое. Сейчас все ее иллюзии развеялись – и она, глядя на Бараклоу, уверилась в самом худшем.
Уолкер ощутил спазм в желудке, словно он проглотил кусок бетона, – это был страх.
Из-под полуприкрытых век он, не отрываясь, смотрел на женщину. Она повернулась так, чтобы Бараклоу не мог видеть ее лица, и изо всех сил старалась встретиться взглядом с Уолкером. Сейчас выражение ее глаз изменилось: вновь, как тогда во дворе ранчо, возникло ощущение тесной связи и полного взаимопонимания – и он прочел в ее взоре немую мольбу о помощи.
Почти незаметно Уолкер кивнул. Это было просто движение век, но он не сомневался, что она уловила знак и верно его истолковала: по ее губам скользнула улыбка.
Главное было даже не то, что она положилась на него. Почему-то, хотя он сам не до конца понимал почему, она, едва зная его, сочла, что ему можно довериться. Что-то, что он сказал или сделал, что-то, что она прочла в его взгляде, заставило ее поверить ему. И если сейчас Уолкер откажет ей в помощи, не она перестанет его уважать, а он не будет уважать сам себя. У Уолкера осталось не так много самоуважения, чтобы губить те последние крохи, которые пока еще есть.
Он попытается ее спасти.
* * *
Уолкер не торопясь уселся. Зевнул, поскреб лицо. Сунул ноги в сапоги, словно бы не до конца проснувшись, и с хрустом потянулся.
Он ощутил, как под пристальным взглядом Бараклоу краска бросилась ему в лицо, но он умудрился изобразить ничего не значащую улыбку и пожал плечами, без особой на то причины, желая показать, что ему все до фонаря, затем повернулся к полкам на стене и скользнул взглядом по этикеткам на консервных банках. На Уолкере все еще был тяжелый полушубок, он подсунул под него руку, скользнул по рукаву летной куртки и извлек сигарету. Прикурил ее, затянулся, откашлялся, взял банку с тушенкой и поставил ее на печь. За все это время он ни разу не взглянул на миссис Лэнсфорд.
Барт и Хэнратти похрапывали. Майор тоже крепко спал – даже его вымотало это путешествие.
Бараклоу, должно быть, спал несколько часов, а затем сменил на посту Барта. Он выглядел немного осоловелым, но, похоже, ложиться пока не собирался.
«Дурной пример заразителен», – подумал Уолкер. Он прошел в загороженный металлическими листами туалет и помочился в унитаз размером не больше, чем в самолете.
Шум воды, когда он дернул ручку, был почти не слышен в реве урагана.
Он выбрался из крохотной кабинки, застегнул «молнию» на брюках и прошел обратно к печке, проверить, нагрелась ли банка. Пощупав жесть, он оставил банку на печке и уселся у стены на полпути между печкой и миссис Лэнсфорд. Бараклоу, покуривая, сидел поодаль, поставив ружье к стене.
Уолкер было подумал, что его трюк не сработает, но тут Бараклоу встал, поймал его взгляд, кивнул в сторону женщины, как бы говоря: «Последи за ней!» – и направился в туалет. Бараклоу всегда соблюдал видимость хороших манер, он, наверное, и убивал изысканно вежливо. Случилось так, как и рассчитывал Уолкер: капитан плотно закрыл за собой дверь.
В тот же миг Уолкер сгреб свои шапку и рукавицы, быстро и без шума схватил ружье, оставленное Бараклоу у стены, и повернулся, чтобы оглядеться.
Никто не проснулся.
Миссис Лэнсфорд была уже на ногах и следовала за ним, не говоря ни слова.
Он натянул одну рукавицу, другую сунул в карман и, взяв в свободную руку ружье, поднырнул под веревку и протиснулся между лошадьми к стене хибары.
Женщина смотрела на него с восторгом и ожиданием. Уолкер указал на лошадь, ближайшую к двери, и, когда миссис Лэнсфорд потянулась к поводьям, кивком велел ей выходить первой. Он собрал поводья своей бело-чалой и одной из вьючных лошадей и намотал на левую руку в перчатке. Кивнув женщине, он повесил ружье на локоть и, сдвинув засов, пинком распахнул дверь.
Ветер ворвался внутрь, свечи погасли, и он почувствовал, как миссис Лэнсфорд проскользнула мимо, таща лошадь, которая упорно не желала идти наружу. Уолкер с силой огрел конягу ружьем – вернее, ударил в то место, где, как ему казалось, она находилась, – и, видимо, попал, ибо лошадь шарахнулась, едва не сбив его с ног.
– Что за дьявольщина?
– Проклятие!..
– Что происходит?
Дверь туалета распахнулась, судя по звону металлического листа, но остальные звуки потонули в реве ветра.
Уолкер был уже за дверью и, пригнувшись, тянул поводья. Но что-то застопорилось. Он не мог видеть в темноте, но, должно быть, сразу две лошади не могли протиснуться в узкий дверной проем. Одна из них, жалобно заржав, дернула от боли головой: Уолкер почувствовал, как поводья выскользнули из рукавицы. Пытаясь подхватить их правой рукой, он обронил ружье и упустил повод.
У него осталась в руках только веревка от вьючной лошади, а внутри кто-то уже начал стрелять.
Стреляли по двери, поскольку те, кто оставался в комнате, подумали, что на них напали.
Уолкер бросился на землю и выкатился из зоны обстрела.
Он потерял ружье и лишился обеих лошадей. То, во что Уолкер врезался, оказалось большим сугробом рыхлого снега, нанесенным ветром у стены. Ураган утрамбовал его сверху, но снежные хлопья были слишком сухими, чтобы образовать плотную массу, поэтому Уолкер продавил плотный верхний слой, и на него обрушилась снежная лавина. На миг ему показалось, что он будет погребен здесь заживо и задохнется, ибо дышать стало почти невозможно.
Он с трудом выбрался из сугроба и пополз на четвереньках, отряхиваясь от снега, как мокрая собака. Костяшки пальцев ударились обо что-то твердое, и на ощупь Уолкер определил, что это угол здания; он прокрался на подветренную сторону и встал на ноги.
Кто-то выстрелил дважды или трижды, потом раздался чей-то рык – наверное, майора? – и пальба прекратилась.
Ему пришло в голову, что можно вернуться обратно. Они же ничего не видели, и откуда им знать, что он пытался сбежать? Но он же упустил заложницу, и за одно это его убьют.
Затем послышались шаги и хлопок, донесшийся как бы издалека, и ему стало ясно, что путь назад для него заказан: они закрыли дверь и сейчас там внутри зажигают свечи, чтобы пересчитать всех по головам.
Уолкер стоял у задней стены хижины, миссис Лэнсфорд уехала в противоположном направлении. Он должен найти ее. У него ведь нет ни лошади, ни одеяла, ни оружия, ни еды. У нее же все есть, кроме ружья.
Он добрался до угла, и ветер снова чуть не сбил его с ног. Вокруг был скорее серый сумрак, чем полная темнота, но столь же непроглядный. Уолкеру пришлось идти вдоль стены на ощупь, со страхом ожидая, что вот-вот распахнется дверь и наружу высыпят остальные. Потом до него наконец дошло, что никто и не собирается искать его: при таком свете им, как и ему, ничего не удастся толком разглядеть. Миссис Лэнсфорд поехала по прямой. Уолкер отошел от бревенчатой хижины всего на два шага и при этом, казалось, погрузился в ничто. Ветер обрушивался на него слева, и, если стараться идти так, чтобы он дул в левое плечо, может быть, удастся идти по прямой за миссис Лэнсфорд.
Если бы она остановилась и подождала его! Но ей-то это зачем?
Он должен найти ее. Найти или замерзнуть до смерти здесь, в этой глуши.
Следующие часы Уолкер не мог потом отчетливо вспомнить. Он шел наугад под ударами ледяного ветра. Тер лицо перчаткой, чтобы соскрести иней. В ноги при каждом шаге вонзались иглы, а все нутро сводило от суеверного ужаса: нечто вроде детского страха оттого, что дом не просто пуст, но в него еще и никто никогда не придет. Его терзал голод и мысль о том, что консервы, съеденные в хижине, – это последнее, что он ел в своей жизни. В довершение всего его не покидало ощущение, что он без конца кружит по собственным следам.
Рев ветра все нарастал, грохоча, как залпы артиллерийской канонады; снег летел почти горизонтально, хлестал по щекам и обволакивал тело лишней тяжестью – Уолкер с трудом удерживал равновесие. Земля раскачивалась, словно он был пьян. Лицо уже ничего не чувствовало, и ледяные сосульки висели на носу, ушах и бровях. В какой-то момент просветления он оценил, что сил у него хватит самое большее еще минут на пятнадцать – он должен найти убежище или умереть.
Как корабль, сорванный с якоря, Уолкер устремился через снег и в течение этих секунд или минут вспомнил имя женщины и стал кричать во всю мощь легких:
– Мериан! Мериан!
Он едва слышал собственный голос... Уолкер рывком выпрямился и усилием воли заставил себя двигаться вперед, с отчаянием понимая, что должен идти, пока слушаются мышцы.
Спазм агонии сковал все его тело. Боль была невыносимой. Мышцы настолько деревенели от холода, что он едва мог шевелиться. Уолкер набрал воздуху в натруженные до рези легкие и продолжал звать, но теперь в его голосе звучали панические нотки.
Большую часть времени Уолкер брел с закрытыми глазами, стараясь придерживаться такого направления, чтобы ветер дул в левую щеку; боль в ногах давала понять, что он еще идет. Когда он перестанет ощущать боль, наступит конец.
Теперь он приподнял веки и смутно увидел деревья, клонимые ветром. Должно быть, он спустился по склону, выйдя из зоны, где свирепствовал шквал.
Нога его за что-то зацепилась – Уолкер снова упал. В животе бурлило, мысли ворочались, как сонные. Он лежал, желая только одного – заснуть, но каким-то невероятным усилием заставил себя подняться. У него возник странный вопрос: двигаются ли его ноги на самом деле или он просто лежит в снегу, воображая, что идет? Что-то хлестнуло Уолкера по лицу, ощутимо, но как бы с расстояния, и он откинул голову назад, решив, что набрел на куст. Но его ударили снова, и он растерянно заморгал.
Перед ним стояла женщина и хлестала его по лицу. Она пошептала в самое ухо Уолкера:
– Прекрати кричать! Я здесь. Прекрати кричать!
До него дошло, что он все еще выкрикивает ее имя.
С его окоченевших губ сорвался булькающий хриплый смешок.
– Пошли... Пошли! – Она тянула его за руку вперед.
Когда она убрала руку, он рухнул на колени, наткнувшись на лошадиную ногу, и лошадь задвигалась, напугав его. Уолкер поднял глаза и различил призрачно-серые очертания лошади на более бледном фоне и верхушки сосен, клонимые ветром. Он мог видеть свои руки и землю под ними.
Когда же он вновь посмотрел вверх, то увидел миссис Лэнсфорд, стоявшую у дерева, и еще одну закутанную в одежды фигуру. Человек этот стоял, широко расставив ноги, и взирал на Уолкера с высоты своего роста. «Харгит, – подумал Уолкер. – Майор Харгит. От него никуда не денешься». Внезапно из глаз его брызнули слезы, желудок свело судорогой – и он плашмя растянулся на мерзлой земле...
Человек склонился над ним, стаскивая перчатки и подсовывая пальцы под нижнюю челюсть, там где она соединялась с черепом. Уолкер ощутил биение пульса в твердых пальцах этого мужчины и услышал его голос – нет, это был голос не майора и ни одного из тех, кто остался с ним.
– С вами все будет в порядке. Пойдемте! – И мужчина, подхватив Уолкера под руку, поднял его на ноги.
* * *
Сначала он подумал, что его перетащили в какую-то пещеру, но, оглядевшись, увидел, что это не совсем так. Выступ утеса и импровизированная постройка из сухих стволов и седел создавали некое подобие убежища. Ветер сюда если и не проникал, то, по крайней мере, не задувал с такой страшной силой. Двое мужчин сидели внутри на корточках, вошла женщина и вклинилась между ними, чтобы согреться. Человек, тащивший Уолкера, отпустил его, и он тут же обмяк и опустился на землю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Уолкер повернул голову, все еще не вставая, и посмотрел на лошадей. Подпруги на них ослабили, но расседлывать не стали: кормить коней здесь было нечем. Лошади вели себя смирно и спали стоя, слишком измученные, чтобы ощущать голод.
Он перевел взгляд на миссис Лэнсфорд, а затем на Бараклоу. Тот повернул голову и пристально смотрел на женщину маслеными похотливыми глазами – он явно забавлялся, но нетрудно было прочесть, какие у него гнусные мысли в голове. Его взор словно гипнотизировал.
Миссис Лэнсфорд, если и чувствовала на себе пристальный взгляд Бараклоу, ничем не выдавала этого. Она сидела, уронив голову на колени, волосы тяжело рассыпались по щекам, скрывая лицо.
Бараклоу вынул сигарету изо рта, зевнул и похлопал себя по губам.
Снежный ураган оглушительно барабанил по стенам: его шум поглощал все прочие звуки, включая и возню лошадей, изредка переступавших ногами. Уолкер прикрыл глаза и притворился спящим, но не упускал из виду Бараклоу и женщину, и сейчас его голова начала работать.
Есть охотники и есть убийцы. Иногда один человек может быть и тем, и другим, но это скорее исключение, чем правило. Бараклоу – убийца, он находит в убийстве удовольствие – Уолкер сам прочел это на его лице, когда тот вышел из дома на ранчо, где задушил полицейского.
В целом картина складывалась хуже некуда. Уолкер облизал больной зуб и, взглянув на руки Бараклоу, сжимающие лежащее на его коленях ружье, вдруг понял ясно, что, когда придет время убить миссис Лэнсфорд, именно Бараклоу сделает это с превеликим удовольствием.
У Уолкера даже сомнения не было, что ее собираются убить. Возможно, копы уже нашли какие-то зацепки, которые позволят им опознать дерзких преступников, но члены шайки всеми силами старались не оставлять улик, и более чем вероятно, что полицейские все еще не знают толком, кого же они преследуют. Именно это обстоятельство и делало возможным для них разделиться в Юте и раствориться в потоке всякого рода чужаков, хлынувшем в Калифорнию. Поэтому остаться неизвестными – для них вопрос жизни и смерти, а миссис Лэнсфорд единственная могла опознать беглецов. Ясно, что майор ни за что не отпустит ее.
Он и Хэнратти не оставит в живых. Хэнратти – человек сломанный, а умом никогда не отличался: надо лишь найти нужную кнопку и надавить, и он, как компьютер, выдаст все, что хранится в его памяти.
Ну а сам он, Уолкер? Он не из их компании. Эти трое – майор, Бараклоу и сержант Барт – желают отправиться куда-нибудь в Южную Африку или Латинскую Америку и на свою часть награбленных денег набрать личную армию, с которой можно будет заявиться потом в одну из малых стран и принять участие в войне. Все это, конечно, прекрасно, да вот только не сработает, если в тылу останется кто-то, кто может ткнуть в них пальцем, ибо в мире осталось не так много стран, которые откажутся выдать убийц и грабителей. Харгит и Бараклоу расчетливые и осторожные ребята – они не станут рисковать понапрасну, не оставят кончик ниточки, ведущей к ним, за который можно будет потянуть, и в глубине души давно уже никому, кроме себя, не доверяют.
Они убьют и его, Уолкера. Он старался разубедить себя в этом, пытаясь приписать свои страхи паранойе и дурным предчувствиям, охватившим его из-за всех зловещих событий, происшедших в последние двадцать четыре часа, но логика однозначно подсказывала: они не оставят его у себя в тылу, потому что он может сделать неверный шаг, а попавшись, по той или иной причине выложит копам все, что знает.
Прямо сейчас, конечно, они убивать никого не собираются. Все еще нельзя полностью исключать, что полиция их выследит, и тогда им понадобится живая заложница и как можно больше людей, способных держать оружие. Поэтому их не убьют в ближайшие десять минут, а возможно, и в следующие десять часов. Но рано или поздно, еще до того, как они выберутся из этих гор, те трое обязательно постараются избавиться от всех остальных.
И Уолкер не видел смысла оставаться с ними дальше, покорно дожидаясь своей участи.
* * *
Женщина сидела, поджав колени к груди, склонив голову на руки. Он понял, что она наблюдает за ним.
Уолкер чуть шире открыл глаза.
Поняв, что привлекла его внимание, она села прямо и начала заниматься своими волосами: откинула их назад и собрала на затылке в «конский хвост». Уолкер заметил страдальческие тени в уголках ее глаз и рта. Она продолжала бросать острые взгляды на Бараклоу и остальных: у нее был вид загнанного животного, пытающегося следить сразу за всеми подбирающимися с разных сторон волками. Несомненно, она была на грани нервного срыва и из последних сил старалась держать себя в руках.
Бараклоу встал, прислонил ружье к стене, потянулся и немного наклонился, чтобы растереть ноги. Его тонкое лицо зарделось в холодном воздухе, а брови цинично выгнулись, когда он взглянул на женщину.
Уолкер наблюдал за ним, как стал бы следить за барракудой.
У него ныли все внутренности. Уолкер взглянул вновь на миссис Лэнсфорд и прочел в ее мертвенно-бледном лице понимание того, что вот-вот должно случиться с ней. Ему подумалось, что она все время сознавала это – глупой ее уж никак не назовешь, – но, возможно, как и он, Уолкер, изыскала способ заставить себя не верить в такое. Сейчас все ее иллюзии развеялись – и она, глядя на Бараклоу, уверилась в самом худшем.
Уолкер ощутил спазм в желудке, словно он проглотил кусок бетона, – это был страх.
Из-под полуприкрытых век он, не отрываясь, смотрел на женщину. Она повернулась так, чтобы Бараклоу не мог видеть ее лица, и изо всех сил старалась встретиться взглядом с Уолкером. Сейчас выражение ее глаз изменилось: вновь, как тогда во дворе ранчо, возникло ощущение тесной связи и полного взаимопонимания – и он прочел в ее взоре немую мольбу о помощи.
Почти незаметно Уолкер кивнул. Это было просто движение век, но он не сомневался, что она уловила знак и верно его истолковала: по ее губам скользнула улыбка.
Главное было даже не то, что она положилась на него. Почему-то, хотя он сам не до конца понимал почему, она, едва зная его, сочла, что ему можно довериться. Что-то, что он сказал или сделал, что-то, что она прочла в его взгляде, заставило ее поверить ему. И если сейчас Уолкер откажет ей в помощи, не она перестанет его уважать, а он не будет уважать сам себя. У Уолкера осталось не так много самоуважения, чтобы губить те последние крохи, которые пока еще есть.
Он попытается ее спасти.
* * *
Уолкер не торопясь уселся. Зевнул, поскреб лицо. Сунул ноги в сапоги, словно бы не до конца проснувшись, и с хрустом потянулся.
Он ощутил, как под пристальным взглядом Бараклоу краска бросилась ему в лицо, но он умудрился изобразить ничего не значащую улыбку и пожал плечами, без особой на то причины, желая показать, что ему все до фонаря, затем повернулся к полкам на стене и скользнул взглядом по этикеткам на консервных банках. На Уолкере все еще был тяжелый полушубок, он подсунул под него руку, скользнул по рукаву летной куртки и извлек сигарету. Прикурил ее, затянулся, откашлялся, взял банку с тушенкой и поставил ее на печь. За все это время он ни разу не взглянул на миссис Лэнсфорд.
Барт и Хэнратти похрапывали. Майор тоже крепко спал – даже его вымотало это путешествие.
Бараклоу, должно быть, спал несколько часов, а затем сменил на посту Барта. Он выглядел немного осоловелым, но, похоже, ложиться пока не собирался.
«Дурной пример заразителен», – подумал Уолкер. Он прошел в загороженный металлическими листами туалет и помочился в унитаз размером не больше, чем в самолете.
Шум воды, когда он дернул ручку, был почти не слышен в реве урагана.
Он выбрался из крохотной кабинки, застегнул «молнию» на брюках и прошел обратно к печке, проверить, нагрелась ли банка. Пощупав жесть, он оставил банку на печке и уселся у стены на полпути между печкой и миссис Лэнсфорд. Бараклоу, покуривая, сидел поодаль, поставив ружье к стене.
Уолкер было подумал, что его трюк не сработает, но тут Бараклоу встал, поймал его взгляд, кивнул в сторону женщины, как бы говоря: «Последи за ней!» – и направился в туалет. Бараклоу всегда соблюдал видимость хороших манер, он, наверное, и убивал изысканно вежливо. Случилось так, как и рассчитывал Уолкер: капитан плотно закрыл за собой дверь.
В тот же миг Уолкер сгреб свои шапку и рукавицы, быстро и без шума схватил ружье, оставленное Бараклоу у стены, и повернулся, чтобы оглядеться.
Никто не проснулся.
Миссис Лэнсфорд была уже на ногах и следовала за ним, не говоря ни слова.
Он натянул одну рукавицу, другую сунул в карман и, взяв в свободную руку ружье, поднырнул под веревку и протиснулся между лошадьми к стене хибары.
Женщина смотрела на него с восторгом и ожиданием. Уолкер указал на лошадь, ближайшую к двери, и, когда миссис Лэнсфорд потянулась к поводьям, кивком велел ей выходить первой. Он собрал поводья своей бело-чалой и одной из вьючных лошадей и намотал на левую руку в перчатке. Кивнув женщине, он повесил ружье на локоть и, сдвинув засов, пинком распахнул дверь.
Ветер ворвался внутрь, свечи погасли, и он почувствовал, как миссис Лэнсфорд проскользнула мимо, таща лошадь, которая упорно не желала идти наружу. Уолкер с силой огрел конягу ружьем – вернее, ударил в то место, где, как ему казалось, она находилась, – и, видимо, попал, ибо лошадь шарахнулась, едва не сбив его с ног.
– Что за дьявольщина?
– Проклятие!..
– Что происходит?
Дверь туалета распахнулась, судя по звону металлического листа, но остальные звуки потонули в реве ветра.
Уолкер был уже за дверью и, пригнувшись, тянул поводья. Но что-то застопорилось. Он не мог видеть в темноте, но, должно быть, сразу две лошади не могли протиснуться в узкий дверной проем. Одна из них, жалобно заржав, дернула от боли головой: Уолкер почувствовал, как поводья выскользнули из рукавицы. Пытаясь подхватить их правой рукой, он обронил ружье и упустил повод.
У него осталась в руках только веревка от вьючной лошади, а внутри кто-то уже начал стрелять.
Стреляли по двери, поскольку те, кто оставался в комнате, подумали, что на них напали.
Уолкер бросился на землю и выкатился из зоны обстрела.
Он потерял ружье и лишился обеих лошадей. То, во что Уолкер врезался, оказалось большим сугробом рыхлого снега, нанесенным ветром у стены. Ураган утрамбовал его сверху, но снежные хлопья были слишком сухими, чтобы образовать плотную массу, поэтому Уолкер продавил плотный верхний слой, и на него обрушилась снежная лавина. На миг ему показалось, что он будет погребен здесь заживо и задохнется, ибо дышать стало почти невозможно.
Он с трудом выбрался из сугроба и пополз на четвереньках, отряхиваясь от снега, как мокрая собака. Костяшки пальцев ударились обо что-то твердое, и на ощупь Уолкер определил, что это угол здания; он прокрался на подветренную сторону и встал на ноги.
Кто-то выстрелил дважды или трижды, потом раздался чей-то рык – наверное, майора? – и пальба прекратилась.
Ему пришло в голову, что можно вернуться обратно. Они же ничего не видели, и откуда им знать, что он пытался сбежать? Но он же упустил заложницу, и за одно это его убьют.
Затем послышались шаги и хлопок, донесшийся как бы издалека, и ему стало ясно, что путь назад для него заказан: они закрыли дверь и сейчас там внутри зажигают свечи, чтобы пересчитать всех по головам.
Уолкер стоял у задней стены хижины, миссис Лэнсфорд уехала в противоположном направлении. Он должен найти ее. У него ведь нет ни лошади, ни одеяла, ни оружия, ни еды. У нее же все есть, кроме ружья.
Он добрался до угла, и ветер снова чуть не сбил его с ног. Вокруг был скорее серый сумрак, чем полная темнота, но столь же непроглядный. Уолкеру пришлось идти вдоль стены на ощупь, со страхом ожидая, что вот-вот распахнется дверь и наружу высыпят остальные. Потом до него наконец дошло, что никто и не собирается искать его: при таком свете им, как и ему, ничего не удастся толком разглядеть. Миссис Лэнсфорд поехала по прямой. Уолкер отошел от бревенчатой хижины всего на два шага и при этом, казалось, погрузился в ничто. Ветер обрушивался на него слева, и, если стараться идти так, чтобы он дул в левое плечо, может быть, удастся идти по прямой за миссис Лэнсфорд.
Если бы она остановилась и подождала его! Но ей-то это зачем?
Он должен найти ее. Найти или замерзнуть до смерти здесь, в этой глуши.
Следующие часы Уолкер не мог потом отчетливо вспомнить. Он шел наугад под ударами ледяного ветра. Тер лицо перчаткой, чтобы соскрести иней. В ноги при каждом шаге вонзались иглы, а все нутро сводило от суеверного ужаса: нечто вроде детского страха оттого, что дом не просто пуст, но в него еще и никто никогда не придет. Его терзал голод и мысль о том, что консервы, съеденные в хижине, – это последнее, что он ел в своей жизни. В довершение всего его не покидало ощущение, что он без конца кружит по собственным следам.
Рев ветра все нарастал, грохоча, как залпы артиллерийской канонады; снег летел почти горизонтально, хлестал по щекам и обволакивал тело лишней тяжестью – Уолкер с трудом удерживал равновесие. Земля раскачивалась, словно он был пьян. Лицо уже ничего не чувствовало, и ледяные сосульки висели на носу, ушах и бровях. В какой-то момент просветления он оценил, что сил у него хватит самое большее еще минут на пятнадцать – он должен найти убежище или умереть.
Как корабль, сорванный с якоря, Уолкер устремился через снег и в течение этих секунд или минут вспомнил имя женщины и стал кричать во всю мощь легких:
– Мериан! Мериан!
Он едва слышал собственный голос... Уолкер рывком выпрямился и усилием воли заставил себя двигаться вперед, с отчаянием понимая, что должен идти, пока слушаются мышцы.
Спазм агонии сковал все его тело. Боль была невыносимой. Мышцы настолько деревенели от холода, что он едва мог шевелиться. Уолкер набрал воздуху в натруженные до рези легкие и продолжал звать, но теперь в его голосе звучали панические нотки.
Большую часть времени Уолкер брел с закрытыми глазами, стараясь придерживаться такого направления, чтобы ветер дул в левую щеку; боль в ногах давала понять, что он еще идет. Когда он перестанет ощущать боль, наступит конец.
Теперь он приподнял веки и смутно увидел деревья, клонимые ветром. Должно быть, он спустился по склону, выйдя из зоны, где свирепствовал шквал.
Нога его за что-то зацепилась – Уолкер снова упал. В животе бурлило, мысли ворочались, как сонные. Он лежал, желая только одного – заснуть, но каким-то невероятным усилием заставил себя подняться. У него возник странный вопрос: двигаются ли его ноги на самом деле или он просто лежит в снегу, воображая, что идет? Что-то хлестнуло Уолкера по лицу, ощутимо, но как бы с расстояния, и он откинул голову назад, решив, что набрел на куст. Но его ударили снова, и он растерянно заморгал.
Перед ним стояла женщина и хлестала его по лицу. Она пошептала в самое ухо Уолкера:
– Прекрати кричать! Я здесь. Прекрати кричать!
До него дошло, что он все еще выкрикивает ее имя.
С его окоченевших губ сорвался булькающий хриплый смешок.
– Пошли... Пошли! – Она тянула его за руку вперед.
Когда она убрала руку, он рухнул на колени, наткнувшись на лошадиную ногу, и лошадь задвигалась, напугав его. Уолкер поднял глаза и различил призрачно-серые очертания лошади на более бледном фоне и верхушки сосен, клонимые ветром. Он мог видеть свои руки и землю под ними.
Когда же он вновь посмотрел вверх, то увидел миссис Лэнсфорд, стоявшую у дерева, и еще одну закутанную в одежды фигуру. Человек этот стоял, широко расставив ноги, и взирал на Уолкера с высоты своего роста. «Харгит, – подумал Уолкер. – Майор Харгит. От него никуда не денешься». Внезапно из глаз его брызнули слезы, желудок свело судорогой – и он плашмя растянулся на мерзлой земле...
Человек склонился над ним, стаскивая перчатки и подсовывая пальцы под нижнюю челюсть, там где она соединялась с черепом. Уолкер ощутил биение пульса в твердых пальцах этого мужчины и услышал его голос – нет, это был голос не майора и ни одного из тех, кто остался с ним.
– С вами все будет в порядке. Пойдемте! – И мужчина, подхватив Уолкера под руку, поднял его на ноги.
* * *
Сначала он подумал, что его перетащили в какую-то пещеру, но, оглядевшись, увидел, что это не совсем так. Выступ утеса и импровизированная постройка из сухих стволов и седел создавали некое подобие убежища. Ветер сюда если и не проникал, то, по крайней мере, не задувал с такой страшной силой. Двое мужчин сидели внутри на корточках, вошла женщина и вклинилась между ними, чтобы согреться. Человек, тащивший Уолкера, отпустил его, и он тут же обмяк и опустился на землю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23