«Немедленно уничтожь ублюдка!»
После того как его история стала всеобщим достоянием, все вдруг захотели принять в деле какое-то участие. Появилось множество психологов и судебных психиатров, которые просили разрешения нам помочь. Это расследование могло стать дойной коровой для всякого, кто сумеет распорядиться открывшимися возможностями, и они выстраивались в очередь, расталкивая друг друга, рассчитывая занять место Эррола Эркиннена, который помогал мне с самого начала.
Звонили тысячи людей. Их указания сводили нас с ума.
«Я видела его в аптеке, ну, вы знаете, рядом с бензоколонкой «Ультра-Март»...» «Он стоял передо мной в очереди в кинотеатр. Я хотела посмотреть «Здесь едят маленьких детей», так что это определенно был он, ведь фильм его...»
«Мы видели его в аэропорту. Он был одет как Грета Гарбо, в меховое манто и все такое. В такую жаркую погоду надеть меха – никто не станет так поступать, если нет необходимости, значит, это он...»
«Он пытался забраться в раздевалку на бейсбольном стадионе. И у него была его старая перчатка».
Или последнее перевоплощение.
«Он был в форме. Я видела его с парой других полицейских. Они ничего не поняли, но я сообразила. Я знаю, что это он...»
Пресса впала в неистовство, почти как в случае с Симпсоном. Каждый день, когда я входила в участок или выходила из него, там уже толпились репортеры с микрофонами и камерами. Женщины причесывались и прихорашивались в ранние утренние часы, мужчины надевали костюмы от Армани – что их заставляло так поступать? Конечно, каждый надеялся на удачный снимок или интервью, чтобы сразу стать знаменитым на всю страну. То был один из способов повысить рейтинг Нильсена Данные об относительной популярности всех коммерческих телевизионных программ в США, передаваемых по сетям крупнейших телекомпаний. Публикуются в регулярном докладе специализированной компании; отражают количество (в процентах) телевизионных приемников, настроенных на каждый из каналов во время демонстрации оцениваемых программ.
.
Наверное, во всех профессиях есть свои «рейтинги».
Я чувствовала себя защищенной от всей этой вакханалии, благодаря любезности Фреда, обеспечившего мне анонимность до тех пор, пока у нас на руках не появятся все козыри, – один из тех редких случаев, когда я была полностью с ним согласна. До того как мы вышли на Дюрана, у нас имелись все основания сохранять тайну. Теперь, когда мы не сомневались, что похищения совершал именно он, нам требовалась помощь населения, но при этом мы рассчитывали, что нам не будут мешать, – и тут все зависело от четкости работы службы информации. Впервые за свою карьеру я поняла, в чем смысл работы нашего пресс-секретаря Хэзер Маруни – она оказалась на переднем крае борьбы с гражданскими лицами. Существовала лишь совсем небольшая вероятность, что меня выдаст кто-то из отдела – если вдруг выяснится, что у меня есть неизвестный враг, что казалось мне сомнительным, поскольку я всегда старалась вести себя прилично. Фред беспокоился, что мое имя назовет кто-нибудь из окружения Дюрана.
В результате тайное стало явным, но ребята из нашего отдела были не виноваты, да и пресса хранила молчание. Обо мне рассказал сам Уилбур Дюран.
Глава 29
В глубине души я понимала, что Жиль де Ре чудовище, сам дьявол, и, называя его этими именами, я надеялась, что он лишится власти надо мной. Я рассталась со своим материнским отношением к нему, перестала быть женщиной, которая вытирала ему в детстве слезы и укладывала спать, когда его собственная мать забывала о нем. Я больше не могла страдать за него, сочувствовать его боли, не могла защитить от ужасов, случившихся с ним волей его деда, от которого никто – ни я, ни вечно отсутствующие родители, вообще никто на свете – был не в силах его уберечь.
– Тише, малыш, она уехала с твоим отцом в Пузож. Не огорчайся, крошка, они вернутся в Шантосе меньше чем через две недели, и вы снова будете вместе.
Разумеется, мой юный воспитанник не мог не замечать, что милорд Ги и леди Мари часто брали с собой Рене, когда уезжали, особенно в Машекуль. Я подозревала, что болезненный младший брат, чуть не погибший во время родов, был матери дороже, чем ее первенец.
Когда это происходило, у нас всегда случались неприятности – как правило, не сразу после того, как они уезжали, но как только возникали какие-нибудь сложные ситуации, никогда не имевшие отношения к тому, что его оставили. Он злился по пустякам, начинал колотить меня своими маленькими кулачками и устраивал настоящий скандал. Порой, когда я пыталась его удержать и успокоить, он змеей выскальзывал из моих рук, падал на пол и принимался колотить ногами, да так сильно, что камни содрогались. Родители запретили мне наказывать его за эти выходки в их отсутствие, хотя я считала, что его следовало призвать к порядку, причем самым суровым образом. А когда они находились дома, их воспитательные меры можно было назвать в лучшем случае скромными и совершенно бесполезными.
Однажды, уже не в силах выносить его возмутительное поведение, я совершила серьезную ошибку, результат которой преследует меня до сих пор. Я пошла к Жану де Краону, который занимался счетами, и объяснила, что у нас происходит. Он положил перо, громко выругался и заявил, что мальчика испортили и превратили в девчонку. Я терпеливо ждала, когда он закончит свою речь, надеясь, что он замолчит и я смогу спросить, что мне делать. Его непристойные речи набирали силу, и вскоре он начал так жутко ругаться, что от его слов стало бы дурно ангелам на небесах.
Затем он помчался в детскую, я следовала за ним, умоляя быть снисходительным. Мы обнаружили мальчика с горничной, на чьем попечении я его оставила. Они тихонько разговаривали, и он показался мне достаточно спокойным – что меня невероятно удивило, ведь он громко вопил, когда я передала его девушке. Жан де Краон, решив, что я побеспокоила его без причины, наградил меня испепеляющим взглядом.
– Прошу вас, простите меня, милорд Жан, но он успокоился – это благословение, конечно же, только я очень удивлена, потому что он был в ужасно возбужденном состоянии, когда я его оставила и...
Не дослушав моих извинений, Жан де Краон повернулся и, бормоча на ходу проклятия, направился к двери. Но как только он повернулся к нам спиной, Жиль снова впал в истерику. Он выл и стонал, устроив представление для старика, который собирался бросить его, как мать и отец.
Что за странное отклонение от нормы, когда ребенок стремится завоевать внимание методами, грозящими ему наказанием, если не может получить его другим способом?
Как бы там ни было, представление тут же возымело успех, потому что, услышав вопли, Жан де Краон снова к нам повернулся и с искаженным от гнева лицом направился прямо к мальчику. Жиль был великолепным актером; он растянулся на полу и изо всех сил колотил ногами по каменным плиткам. Пришедший в ярость старик поднял моего маленького воспитанника и принялся валтузить его кулаками, а я стояла рядом и умоляла прекратить. Испуганная горничная выскочила из комнаты, оставив меня защищать ребенка от озверевшего деда, который отмахнулся от моих попыток вмешаться с ловкостью, неожиданной для его возраста. Он поднял руку и ударил бы и меня тоже, хотя я не была его женой, если бы в этот момент в дверь детской не постучал стражник, удивленный шумом.
Когда дед отвлекся на него, я схватила Жиля и побежала, умоляя Господа послать моего мужа или еще кого-нибудь, кто мог бы мне помочь. Маленький Жиль лежал у меня на руках, обмякнув, словно тряпка, и плакал, а я выскочила в коридор, соединявший детскую с апартаментами леди Мари. Я знала все потайные места, потому что ее служанки в разное время были вынуждены прятаться, когда Ги де Лаваль неожиданно заявлялся, чтобы получить причитающиеся ему знаки внимания. В такие моменты возможности покинуть комнату в соответствии с правилами приличий не было, поскольку он не любил ждать. Он брал ее прямо на месте – на скамейке, около стены, иногда даже стоя, не дожидаясь, когда мы уйдем. Поэтому мы прятались и молча ждали, когда милорд покончит со своими делами, что происходило достаточно быстро.
Подобные вещи, казавшиеся мне весьма неприятными тогда, были пустяком по сравнению с тем, что я переживала сейчас. Однако знание потайных уголков помогло мне в сложном положении, в котором я оказалась. Когда я вошла в дверь, ведущую в апартаменты леди Мари, я обернулась и увидела, что Жан де Краон, ослепленный яростью, пытается нас догнать. Жиль прижался ко мне, но мне удалось высвободить одну руку и захлопнуть за нами дверь. Раздался страшный грохот, но я успела задвинуть засов, и, к моему великому облегчению, он встал на место. Злобный старик принялся колотить в дверь с такой силой, что деревянные планки задрожали и во все стороны полетели щепки. Прижимая к груди ребенка, я бросилась к шкафу, а Жан де Краон в бессильной ярости ломился в дверь, не желавшую поддаваться.
Прошло довольно много времени, прежде чем он устал и оставил дверь в покое. Я в ужасе дрожала, прячась в шкафу, пока не убедилась, что он ушел. К тому времени, когда мы выбрались из нашего душного укрытия, платье у меня промокло от слез Жиля и моих собственных. Запах в шкафу стоял невообразимый, потому что мой напуганный воспитанник не смог сдержаться и испачкал штанишки. Когда мы выбрались наружу, я увидела у него на лице такой стыд, что у меня чуть не разорвалось сердце.
Несколько часов спустя, когда ребенок уже лежал в кровати, я выскользнула в большой зал, чтобы отыскать мужа. Его не было целый день, и мне отчаянно хотелось рассказать ему о том, что произошло. Он ужинал за длинным столом со своими товарищами. А среди них я заметила злобного старика, который так напугал меня и своего внука днем; пьяно покачиваясь, с бессмысленной улыбкой на лице, он поднялся на ноги.
На мгновение я замерла, прижимаясь спиной к стене. Если бы он решил наброситься на меня, я бы ничего не могла сделать. Но я видела, что он перебрал сладкого вина и едва держится на ногах.
Когда он, качаясь, направился ко мне, я призвала на помощь все свое мужество и, опустив глаза, проскользнула мимо него. Он что-то презрительно проворчал мне вслед, но больше ничего не сказал; даже не попытался меня остановить, словно в детской вообще ничего не случилось.
Я бы хотела сказать, что мой муж пришел в ужас, когда я рассказала ему о том, что случилось днем, но он меня разочаровал.
– Юный господин Жиль является старшим сыном, наследником благородного рода и должен научиться принимать свою роль правителя. А это требует твердости характера.
– Он станет жестоким, если с ним будут так обращаться, – возразила я.
– Ему придется быть жестоким. И не твое дело решать подобные вещи.
И все – на этом наш разговор был закончен, а я испытала ужасное разочарование.
Жиль де Ре предстал перед закрытым судом в тот день не как заброшенный ребенок, нуждающийся в утешении, и не как жалкое существо, которого следует избегать. Нет, он выглядел точно так, как его представляли себе люди, коим он причинил зло, до того, как это все началось: богатый, могущественный мужчина в расцвете сил, аристократ, в чьей власти раздавить, точно букашку, каждого, кто выступит против него, просто потому, что ему так захотелось. Он держался с невероятным высокомерием, и можно было даже подумать, что ему неведомо понятие скромности. Он оделся, словно бог, в роскошную накидку из красного бархата, украшенную спереди драгоценностями и золотом. Ткань скользила вслед за ним с такой легкостью, что я не могла отвести от нее взгляда.
– Да простит меня Бог, он великолепен, – выдохнул брат Демьен.
Он был прав. Жиль де Ре не нуждался в физической привлекательности, чтобы исполнить свою роль в этом мире, потому что успеха ему помогло бы добиться огромное состояние, если бы он его не растратил. Но Бог наделил его невероятной мужской красотой, и он нес ее в тот день гордо, точно девушка – прекрасный рубин на шее, и притягивал к себе взгляды окружающих. Но что-то внутри у него сломалось, и он перестал быть человеком, хотя примочки и пудра, и краска для век очень эффективно это скрывали. Зная о страшном уродстве его души, я вдвойне порадовалась, что жуткие планы Жана де Краона, мечтавшего, чтобы милорд занял еще более высокое положение, не претворились в жизнь.
Несмотря на все трудности, походка Жиля де Ре была уверенной, а манеры высокомерными. Однако его присутствие действовало на всех угнетающе. Чем дольше он игнорировал заседания суда, тем более нереальным казалось его существование, словно он являлся представлением о зле, а не человеком, отдавшимся на его волю. Великолепие и гордость осанки делали почти невозможным увидеть в Жиле де Ре обвиняемого и преступника. Он казался равным по положению с теми, кто сидел за судейским столом.
Он стоял, молча бросая им вызов. Жан де Малеструа ответил первым, как и требовало его положение; он откашлялся и произнес: – Жиль де Ре, рыцарь, барон и маршал Франции.
Печальные истории, бесконечные юридические формулы, произнесенные на латыни, все, что произошло до этого момента, показалось вдруг не важным. Милорд с высоко поднятой головой подошел к свидетельскому месту. Он положил руку в перчатке на рукоять своего меча и стоял в величественном молчании, пока прокурор зачитывал обвинения, выдвинутые против него.
– ...Что вы захватили или вынудили своих сообщников захватить большое количество детей.
Были зачитаны имена. А я обратила к Богу молитву за души сотни безымянных сыновей, исчезнувших еще раньше.
– ...Что вы практиковали над ними смертный грех содомии...
Словно во сне я вспомнила слова Анри, когда его допрашивали после ареста: «Милорд с презрением относился к естественному отверстию, кои имеются у девочек, вместо этого он получал удовольствие с детьми обоего пола, засовывая свой член в не предназначенное для этого отверстие и, ритмично двигаясь, удовлетворял свою похоть».
– ...Что вы и ваши сообщники вызывали духов зла и предлагали им подношения, а также совершили множество других преступлений против Господа нашего, коих число таково, что их невозможно назвать.
Теперь я вспомнила показания Прелати: «Слова, которые мы использовали, звучали так: я вызываю тебя, Баррон, Сатана, Вельзевул, именем Отца, Сына и Святого Духа, именем Божьей Матери и всех святых на небесах, явись перед нами лично, заговори с нами и исполни нашу волю».
– Вы получите письменную копию обвинений, как только она будет составлена, – сказал Жан де Малеструа Жилю де Ре.– Вы понимаете, в чем эти граждане вас обвиняют?
Голос Жиля прозвучал неестественно спокойно. Он слегка приподнял подбородок и негромко сказал:
– Я объявляю все обвинения несостоятельными и требую, чтобы их сняли.
Я вскрикнула вместе со всеми. Боже мой! Никто не ожидал, что он попытается отвергнуть обвинения и откажется признать правомерность суда над собой. Судьи и обвинители принялись что-то взволнованно обсуждать, сблизив головы, чтобы никто их не слышал. Когда они снова выпрямились на своих местах, Жан де Малеструа с отвращением посмотрел на Жиля де Ре и сказал:
– Подобные обвинения не выдвигаются без оснований. И не нужно считать нас недоумками. У нас имеется достаточное количество свидетельств, многие из которых не подвергаются сомнениям, того, что вы виновны в названных преступлениях.
– Ложь и клевета! – громко заявил Жиль де Ре. – Клянусь собственной душой!
– Следите за своими клятвами, месье, чтобы не подвергнуть опасности душу.
– Какого дьявола? Все ваши обвинения ни на чем не основываются!
И снова его слова были встречены дружным вздохом. Его преосвященство взял ситуацию под контроль, заявив:
– Суд так не думает. И рассматривает вероятность того, что в обвинениях, выдвинутых в ваш адрес, содержится правда. Более того, учитывая природу данного дела и свидетельские показания против вас, суд считает ваше поведение легкомысленным и отнимающим у нас время. И еще, – добавил он, – ваши возражения не были представлены в письменной форме.
Жиль оказался к этому не готов, и заявление епископа застало его врасплох.
– Но... мне не дали возможность это сделать! – возмутился он.
Он поднял вверх руки, показывая, что у него нет ни бумаги, ни пера.
– Закон требует, чтобы любые заявления были представлены в письменной форме.
– Это возмутительно!
– Ни в коей мере, милорд, – ответил Жан де Малеструа с едва заметной улыбкой.– Таков закон, которому много лет.
– В таком случае все будет записано! – выкрикнул обвиняемый.– Моей собственной рукой, если потребуется! Я прошу вас дать мне все необходимое.
Все судьи на мгновение замерли на своих местах. Наконец его преосвященство проговорил:
– Советую вам воспользоваться услугами адвоката для этих целей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
После того как его история стала всеобщим достоянием, все вдруг захотели принять в деле какое-то участие. Появилось множество психологов и судебных психиатров, которые просили разрешения нам помочь. Это расследование могло стать дойной коровой для всякого, кто сумеет распорядиться открывшимися возможностями, и они выстраивались в очередь, расталкивая друг друга, рассчитывая занять место Эррола Эркиннена, который помогал мне с самого начала.
Звонили тысячи людей. Их указания сводили нас с ума.
«Я видела его в аптеке, ну, вы знаете, рядом с бензоколонкой «Ультра-Март»...» «Он стоял передо мной в очереди в кинотеатр. Я хотела посмотреть «Здесь едят маленьких детей», так что это определенно был он, ведь фильм его...»
«Мы видели его в аэропорту. Он был одет как Грета Гарбо, в меховое манто и все такое. В такую жаркую погоду надеть меха – никто не станет так поступать, если нет необходимости, значит, это он...»
«Он пытался забраться в раздевалку на бейсбольном стадионе. И у него была его старая перчатка».
Или последнее перевоплощение.
«Он был в форме. Я видела его с парой других полицейских. Они ничего не поняли, но я сообразила. Я знаю, что это он...»
Пресса впала в неистовство, почти как в случае с Симпсоном. Каждый день, когда я входила в участок или выходила из него, там уже толпились репортеры с микрофонами и камерами. Женщины причесывались и прихорашивались в ранние утренние часы, мужчины надевали костюмы от Армани – что их заставляло так поступать? Конечно, каждый надеялся на удачный снимок или интервью, чтобы сразу стать знаменитым на всю страну. То был один из способов повысить рейтинг Нильсена Данные об относительной популярности всех коммерческих телевизионных программ в США, передаваемых по сетям крупнейших телекомпаний. Публикуются в регулярном докладе специализированной компании; отражают количество (в процентах) телевизионных приемников, настроенных на каждый из каналов во время демонстрации оцениваемых программ.
.
Наверное, во всех профессиях есть свои «рейтинги».
Я чувствовала себя защищенной от всей этой вакханалии, благодаря любезности Фреда, обеспечившего мне анонимность до тех пор, пока у нас на руках не появятся все козыри, – один из тех редких случаев, когда я была полностью с ним согласна. До того как мы вышли на Дюрана, у нас имелись все основания сохранять тайну. Теперь, когда мы не сомневались, что похищения совершал именно он, нам требовалась помощь населения, но при этом мы рассчитывали, что нам не будут мешать, – и тут все зависело от четкости работы службы информации. Впервые за свою карьеру я поняла, в чем смысл работы нашего пресс-секретаря Хэзер Маруни – она оказалась на переднем крае борьбы с гражданскими лицами. Существовала лишь совсем небольшая вероятность, что меня выдаст кто-то из отдела – если вдруг выяснится, что у меня есть неизвестный враг, что казалось мне сомнительным, поскольку я всегда старалась вести себя прилично. Фред беспокоился, что мое имя назовет кто-нибудь из окружения Дюрана.
В результате тайное стало явным, но ребята из нашего отдела были не виноваты, да и пресса хранила молчание. Обо мне рассказал сам Уилбур Дюран.
Глава 29
В глубине души я понимала, что Жиль де Ре чудовище, сам дьявол, и, называя его этими именами, я надеялась, что он лишится власти надо мной. Я рассталась со своим материнским отношением к нему, перестала быть женщиной, которая вытирала ему в детстве слезы и укладывала спать, когда его собственная мать забывала о нем. Я больше не могла страдать за него, сочувствовать его боли, не могла защитить от ужасов, случившихся с ним волей его деда, от которого никто – ни я, ни вечно отсутствующие родители, вообще никто на свете – был не в силах его уберечь.
– Тише, малыш, она уехала с твоим отцом в Пузож. Не огорчайся, крошка, они вернутся в Шантосе меньше чем через две недели, и вы снова будете вместе.
Разумеется, мой юный воспитанник не мог не замечать, что милорд Ги и леди Мари часто брали с собой Рене, когда уезжали, особенно в Машекуль. Я подозревала, что болезненный младший брат, чуть не погибший во время родов, был матери дороже, чем ее первенец.
Когда это происходило, у нас всегда случались неприятности – как правило, не сразу после того, как они уезжали, но как только возникали какие-нибудь сложные ситуации, никогда не имевшие отношения к тому, что его оставили. Он злился по пустякам, начинал колотить меня своими маленькими кулачками и устраивал настоящий скандал. Порой, когда я пыталась его удержать и успокоить, он змеей выскальзывал из моих рук, падал на пол и принимался колотить ногами, да так сильно, что камни содрогались. Родители запретили мне наказывать его за эти выходки в их отсутствие, хотя я считала, что его следовало призвать к порядку, причем самым суровым образом. А когда они находились дома, их воспитательные меры можно было назвать в лучшем случае скромными и совершенно бесполезными.
Однажды, уже не в силах выносить его возмутительное поведение, я совершила серьезную ошибку, результат которой преследует меня до сих пор. Я пошла к Жану де Краону, который занимался счетами, и объяснила, что у нас происходит. Он положил перо, громко выругался и заявил, что мальчика испортили и превратили в девчонку. Я терпеливо ждала, когда он закончит свою речь, надеясь, что он замолчит и я смогу спросить, что мне делать. Его непристойные речи набирали силу, и вскоре он начал так жутко ругаться, что от его слов стало бы дурно ангелам на небесах.
Затем он помчался в детскую, я следовала за ним, умоляя быть снисходительным. Мы обнаружили мальчика с горничной, на чьем попечении я его оставила. Они тихонько разговаривали, и он показался мне достаточно спокойным – что меня невероятно удивило, ведь он громко вопил, когда я передала его девушке. Жан де Краон, решив, что я побеспокоила его без причины, наградил меня испепеляющим взглядом.
– Прошу вас, простите меня, милорд Жан, но он успокоился – это благословение, конечно же, только я очень удивлена, потому что он был в ужасно возбужденном состоянии, когда я его оставила и...
Не дослушав моих извинений, Жан де Краон повернулся и, бормоча на ходу проклятия, направился к двери. Но как только он повернулся к нам спиной, Жиль снова впал в истерику. Он выл и стонал, устроив представление для старика, который собирался бросить его, как мать и отец.
Что за странное отклонение от нормы, когда ребенок стремится завоевать внимание методами, грозящими ему наказанием, если не может получить его другим способом?
Как бы там ни было, представление тут же возымело успех, потому что, услышав вопли, Жан де Краон снова к нам повернулся и с искаженным от гнева лицом направился прямо к мальчику. Жиль был великолепным актером; он растянулся на полу и изо всех сил колотил ногами по каменным плиткам. Пришедший в ярость старик поднял моего маленького воспитанника и принялся валтузить его кулаками, а я стояла рядом и умоляла прекратить. Испуганная горничная выскочила из комнаты, оставив меня защищать ребенка от озверевшего деда, который отмахнулся от моих попыток вмешаться с ловкостью, неожиданной для его возраста. Он поднял руку и ударил бы и меня тоже, хотя я не была его женой, если бы в этот момент в дверь детской не постучал стражник, удивленный шумом.
Когда дед отвлекся на него, я схватила Жиля и побежала, умоляя Господа послать моего мужа или еще кого-нибудь, кто мог бы мне помочь. Маленький Жиль лежал у меня на руках, обмякнув, словно тряпка, и плакал, а я выскочила в коридор, соединявший детскую с апартаментами леди Мари. Я знала все потайные места, потому что ее служанки в разное время были вынуждены прятаться, когда Ги де Лаваль неожиданно заявлялся, чтобы получить причитающиеся ему знаки внимания. В такие моменты возможности покинуть комнату в соответствии с правилами приличий не было, поскольку он не любил ждать. Он брал ее прямо на месте – на скамейке, около стены, иногда даже стоя, не дожидаясь, когда мы уйдем. Поэтому мы прятались и молча ждали, когда милорд покончит со своими делами, что происходило достаточно быстро.
Подобные вещи, казавшиеся мне весьма неприятными тогда, были пустяком по сравнению с тем, что я переживала сейчас. Однако знание потайных уголков помогло мне в сложном положении, в котором я оказалась. Когда я вошла в дверь, ведущую в апартаменты леди Мари, я обернулась и увидела, что Жан де Краон, ослепленный яростью, пытается нас догнать. Жиль прижался ко мне, но мне удалось высвободить одну руку и захлопнуть за нами дверь. Раздался страшный грохот, но я успела задвинуть засов, и, к моему великому облегчению, он встал на место. Злобный старик принялся колотить в дверь с такой силой, что деревянные планки задрожали и во все стороны полетели щепки. Прижимая к груди ребенка, я бросилась к шкафу, а Жан де Краон в бессильной ярости ломился в дверь, не желавшую поддаваться.
Прошло довольно много времени, прежде чем он устал и оставил дверь в покое. Я в ужасе дрожала, прячась в шкафу, пока не убедилась, что он ушел. К тому времени, когда мы выбрались из нашего душного укрытия, платье у меня промокло от слез Жиля и моих собственных. Запах в шкафу стоял невообразимый, потому что мой напуганный воспитанник не смог сдержаться и испачкал штанишки. Когда мы выбрались наружу, я увидела у него на лице такой стыд, что у меня чуть не разорвалось сердце.
Несколько часов спустя, когда ребенок уже лежал в кровати, я выскользнула в большой зал, чтобы отыскать мужа. Его не было целый день, и мне отчаянно хотелось рассказать ему о том, что произошло. Он ужинал за длинным столом со своими товарищами. А среди них я заметила злобного старика, который так напугал меня и своего внука днем; пьяно покачиваясь, с бессмысленной улыбкой на лице, он поднялся на ноги.
На мгновение я замерла, прижимаясь спиной к стене. Если бы он решил наброситься на меня, я бы ничего не могла сделать. Но я видела, что он перебрал сладкого вина и едва держится на ногах.
Когда он, качаясь, направился ко мне, я призвала на помощь все свое мужество и, опустив глаза, проскользнула мимо него. Он что-то презрительно проворчал мне вслед, но больше ничего не сказал; даже не попытался меня остановить, словно в детской вообще ничего не случилось.
Я бы хотела сказать, что мой муж пришел в ужас, когда я рассказала ему о том, что случилось днем, но он меня разочаровал.
– Юный господин Жиль является старшим сыном, наследником благородного рода и должен научиться принимать свою роль правителя. А это требует твердости характера.
– Он станет жестоким, если с ним будут так обращаться, – возразила я.
– Ему придется быть жестоким. И не твое дело решать подобные вещи.
И все – на этом наш разговор был закончен, а я испытала ужасное разочарование.
Жиль де Ре предстал перед закрытым судом в тот день не как заброшенный ребенок, нуждающийся в утешении, и не как жалкое существо, которого следует избегать. Нет, он выглядел точно так, как его представляли себе люди, коим он причинил зло, до того, как это все началось: богатый, могущественный мужчина в расцвете сил, аристократ, в чьей власти раздавить, точно букашку, каждого, кто выступит против него, просто потому, что ему так захотелось. Он держался с невероятным высокомерием, и можно было даже подумать, что ему неведомо понятие скромности. Он оделся, словно бог, в роскошную накидку из красного бархата, украшенную спереди драгоценностями и золотом. Ткань скользила вслед за ним с такой легкостью, что я не могла отвести от нее взгляда.
– Да простит меня Бог, он великолепен, – выдохнул брат Демьен.
Он был прав. Жиль де Ре не нуждался в физической привлекательности, чтобы исполнить свою роль в этом мире, потому что успеха ему помогло бы добиться огромное состояние, если бы он его не растратил. Но Бог наделил его невероятной мужской красотой, и он нес ее в тот день гордо, точно девушка – прекрасный рубин на шее, и притягивал к себе взгляды окружающих. Но что-то внутри у него сломалось, и он перестал быть человеком, хотя примочки и пудра, и краска для век очень эффективно это скрывали. Зная о страшном уродстве его души, я вдвойне порадовалась, что жуткие планы Жана де Краона, мечтавшего, чтобы милорд занял еще более высокое положение, не претворились в жизнь.
Несмотря на все трудности, походка Жиля де Ре была уверенной, а манеры высокомерными. Однако его присутствие действовало на всех угнетающе. Чем дольше он игнорировал заседания суда, тем более нереальным казалось его существование, словно он являлся представлением о зле, а не человеком, отдавшимся на его волю. Великолепие и гордость осанки делали почти невозможным увидеть в Жиле де Ре обвиняемого и преступника. Он казался равным по положению с теми, кто сидел за судейским столом.
Он стоял, молча бросая им вызов. Жан де Малеструа ответил первым, как и требовало его положение; он откашлялся и произнес: – Жиль де Ре, рыцарь, барон и маршал Франции.
Печальные истории, бесконечные юридические формулы, произнесенные на латыни, все, что произошло до этого момента, показалось вдруг не важным. Милорд с высоко поднятой головой подошел к свидетельскому месту. Он положил руку в перчатке на рукоять своего меча и стоял в величественном молчании, пока прокурор зачитывал обвинения, выдвинутые против него.
– ...Что вы захватили или вынудили своих сообщников захватить большое количество детей.
Были зачитаны имена. А я обратила к Богу молитву за души сотни безымянных сыновей, исчезнувших еще раньше.
– ...Что вы практиковали над ними смертный грех содомии...
Словно во сне я вспомнила слова Анри, когда его допрашивали после ареста: «Милорд с презрением относился к естественному отверстию, кои имеются у девочек, вместо этого он получал удовольствие с детьми обоего пола, засовывая свой член в не предназначенное для этого отверстие и, ритмично двигаясь, удовлетворял свою похоть».
– ...Что вы и ваши сообщники вызывали духов зла и предлагали им подношения, а также совершили множество других преступлений против Господа нашего, коих число таково, что их невозможно назвать.
Теперь я вспомнила показания Прелати: «Слова, которые мы использовали, звучали так: я вызываю тебя, Баррон, Сатана, Вельзевул, именем Отца, Сына и Святого Духа, именем Божьей Матери и всех святых на небесах, явись перед нами лично, заговори с нами и исполни нашу волю».
– Вы получите письменную копию обвинений, как только она будет составлена, – сказал Жан де Малеструа Жилю де Ре.– Вы понимаете, в чем эти граждане вас обвиняют?
Голос Жиля прозвучал неестественно спокойно. Он слегка приподнял подбородок и негромко сказал:
– Я объявляю все обвинения несостоятельными и требую, чтобы их сняли.
Я вскрикнула вместе со всеми. Боже мой! Никто не ожидал, что он попытается отвергнуть обвинения и откажется признать правомерность суда над собой. Судьи и обвинители принялись что-то взволнованно обсуждать, сблизив головы, чтобы никто их не слышал. Когда они снова выпрямились на своих местах, Жан де Малеструа с отвращением посмотрел на Жиля де Ре и сказал:
– Подобные обвинения не выдвигаются без оснований. И не нужно считать нас недоумками. У нас имеется достаточное количество свидетельств, многие из которых не подвергаются сомнениям, того, что вы виновны в названных преступлениях.
– Ложь и клевета! – громко заявил Жиль де Ре. – Клянусь собственной душой!
– Следите за своими клятвами, месье, чтобы не подвергнуть опасности душу.
– Какого дьявола? Все ваши обвинения ни на чем не основываются!
И снова его слова были встречены дружным вздохом. Его преосвященство взял ситуацию под контроль, заявив:
– Суд так не думает. И рассматривает вероятность того, что в обвинениях, выдвинутых в ваш адрес, содержится правда. Более того, учитывая природу данного дела и свидетельские показания против вас, суд считает ваше поведение легкомысленным и отнимающим у нас время. И еще, – добавил он, – ваши возражения не были представлены в письменной форме.
Жиль оказался к этому не готов, и заявление епископа застало его врасплох.
– Но... мне не дали возможность это сделать! – возмутился он.
Он поднял вверх руки, показывая, что у него нет ни бумаги, ни пера.
– Закон требует, чтобы любые заявления были представлены в письменной форме.
– Это возмутительно!
– Ни в коей мере, милорд, – ответил Жан де Малеструа с едва заметной улыбкой.– Таков закон, которому много лет.
– В таком случае все будет записано! – выкрикнул обвиняемый.– Моей собственной рукой, если потребуется! Я прошу вас дать мне все необходимое.
Все судьи на мгновение замерли на своих местах. Наконец его преосвященство проговорил:
– Советую вам воспользоваться услугами адвоката для этих целей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62