хорошую одежду вместо лохмотьев, чистую теплую постель, достаточно еды, чтобы он навсегда забыл о голоде, ботинки, которые защитят его ноги зимой.
– Тебе нужно только пойти со мной к моему хозяину, который обожает хорошеньких маленьких мальчиков, таких, как ты, и очень хочет с тобой встретиться.
Его родители, которых прибрал наш Господь, так и не узнали, что случилось с их сыном, – возможно, к своему счастью. По крайней мере, я предполагала, что могло произойти с моим. И могла направить свою ненависть на вполне определенный предмет.
В таком случае, откуда же моя неуверенность и сомнения?
В понедельник девятнадцатого сентября Жиль де Ре должен был предстать перед его преосвященством в большом зале Тур-Нёв. Никто из тех, кто должен был выиграть от неминуемого падения милорда, не получил разрешения присутствовать – Жан де Малеструа не собирался допустить, чтобы про него сказали, будто он облегчает им жизнь, а также он не позволил им войти в зал суда до того, как туда допустили публику.
Он чуть было не запретил мне присутствовать в зале суда. Он вошел в прихожую, где я занималась его священным облачением, и объявил:
– Жильметта, я не думаю, что вам сегодня следует присутствовать в суде.
– Вы обещали мне, что я буду присутствовать – что стану свидетельницей всего, – когда я согласилась прекратить свое собственное расследование в пользу вашего, – почти закричала я.
– Я не давал никаких конкретных обещаний.
– Ваше преосвященство, как вам не стыдно! Неужели вы хитростью собираетесь лишить меня возможности участвовать в деле, которое я начала без вашей помощи и которое было проведено настолько хорошо, что вы посчитали возможным заняться им после меня?
Жан де Малеструа поморщился, поскольку не привык, чтобы на него кричали, да еще так пронзительно. Как, впрочем, и его охрана, которая примчалась на шум. Одним движением глаз он отослал их, и мы снова остались одни: я в ярости, которая росла с каждым ударом сердца, он – со своим проклятым терпением.
– Вы выставляете все в таком невыгодном свете. Я же всего лишь хотел защитить вас от страданий.
– Вы меня хорошо знаете, брат; я не из слабых. Бог столько раз меня испытывал, что я стала сильной.
– Я хотел бы защитить вас от испытания, которое Он приготовил вам сейчас. Оно может оказаться слишком тяжелым.
– Вы часто напоминаете мне, что Господь не отказался испить горькую чашу – и я вам это повторю.
– В моей власти запретить вам присутствовать на слушании. И вам это известно.
Какое возмутительное предательство!
– Естественно, ваше преосвященство, вы можете поступить со мной как посчитаете нужным, пока я остаюсь вашей личной служанкой. Но не удивляйтесь, если я сброшу этот проклятый покров и перестану вам подчиняться.
– Вы этого не сделаете. Вы не можете.
Я сорвала с головы покров и швырнула на землю.
– Я жила без этой тряпки раньше и, если нужно, проживу и дальше. Чего бы мне это ни стоило.
Он несколько секунд молчал, просто смотрел на меня грустно и одновременно сочувственно.
– Вас может не беспокоить, что станет с вами, Жильметта, но, поверьте, меня это беспокоит, и очень сильно, – сказал он наконец.
– В таком случае вы должны сдержать обещание, которое дали мне перед Богом, – заявила я.– Или я отсюда уйду.
В результате, когда Жан де Малеструа отправился тем утром на заседание светского суда, я шагала рядом с ним. Настроение у меня было немного испорчено нашей размолвкой, так что вид разъяренной толпы, собравшейся на площади перед дворцом, немного меня отвлек. Увидев нас, все одновременно завопили и бросились вперед. Крестьяне орали от негодования, возмущались тем, что суд проходит при закрытых дверях и очень затягивается. Политические игры аристократов – с привлечением золота и владений – были непонятны этим простым людям. Они хотели быстрого и простого правосудия.
Но, выглядывая из-за щитов и поднятых мечей стражи, я увидела среди собравшихся большое количество людей, чья одежда выдавала высокое положение. Думаю, их привлекло обещание мрачного и захватывающего зрелища – все-таки не каждый день могущественный аристократ и прославленный герой так драматично падает с высоты своего положения.
Мы поспешно вернулись во дворец и были вынуждены пройти по сырому, плохо освещенному лабиринту тоннелей, шедших под землей по периметру всего дворца. Мы миновали место, где однажды англичанам удалось прорвать оборону, теперь его, естественно, восстановили, но все равно следы остались, и через некоторое время вышли в подвал под верхним вестибюлем.
Свет и воздух! Я вдохнула полной грудью и встряхнула подол, чтобы прогнать насекомых, которые могли прицепиться к нему по пути. Мы быстро поднялись на балкон третьего этажа и посмотрели вниз, на толпу, находящуюся примерно в пяти или шести футах. Хотя его преосвященство стоял в глубине балкона, нас все равно заметили, и тут же в воздух поднялся дружный хор проклятий и угроз, которые гулким эхом отражались от каменных стен.
– Повесить его! Пусть он страдает так, как страдали наши сыновья! Пусть он будет проклят и навечно отправляется в ад!
Брат Демьен сумел пробраться к нам на балкон.
– Они сошли с ума, – задыхаясь, проговорил он.
– И с каждой минутой становятся все безумнее, – подтвердил его преосвященство. На его лице, когда он оглядывал толпу, появился намек на страх, который я замечала на нем так редко.– Стража может оказаться в меньшинстве, – заметил он.– Какие они все разные – богатые, бедные, простые люди и аристократы.
Брат Демьен оказался не столь великодушен в оценке их природы.
– Шарлатаны, карманники, лоточники с дурацкими безделушками...
Он лучше меня замечал подобные вещи, но, присмотревшись внимательнее, я поняла, что он прав. Сверху было отлично видно, что в толпе снуют лавочники и мелкие воришки, которые решили поживиться за счет тех, кто пришел в Нант с полупустыми карманами, а домой вернется и вовсе с пустыми. Кроме воров и карманников, здесь собрались танцоры, жонглеры, менестрели и шуты, одетые в разноцветные диковинные костюмы, они шныряли в толпе в надежде получить хотя бы пару су за свои выступления. Существовала опасность, что происходящее превратится в развлечение, а серьезность и торжественность предстоящего события раскрасит яркая мишура праздника.
Однако все эти люди хотели одного и того же – Жиля де Ре. Его временно поместили в той части аббатства, что была отведена под жилища братьев, и ему придется пройти сквозь толпу, чтобы попасть во дворец, где будет проходить суд.
Они его ждали.
Минут пять спустя появились закрытые занавесками женские носилки, которые несли шестеро сильных мужчин вместо обычных четверых.
Что-то тут явно было не так. Мы все не сводили с носилок глаз, а брат Демьен наконец сумел высказать вслух наши подозрения:
– Очень полная дама.
Толпу тоже не удалось обмануть. Они бросились вперед и принялись дергать занавески. Носильщики пошли быстрее и сильнее сжали ручки носилок, а стража, сопровождавшая их, начала оттеснять толпу.
– Не мог же он пройти по переходам, как мы, – тихо сказала я.
– Он войдет этим способом, – со спокойной уверенностью ответил Жан де Малеструа.
Я сделала шаг назад и посмотрела на епископа. На лице у него я не заметила радости, скорее чувство, близкое к удовлетворению. Он давал этим людям то, что они хотели, иными словами, присутствие Жиля де Ре в самом сердце толпы. Отсюда его беспокойство за стражу, необходимость в которой он, похоже, недооценил. Я взглянула вниз и увидела, что стражникам удается справляться с толпой, но ценой огромных усилий.
Я повернулась, намереваясь заговорить с епископом, но он умудрился незаметно исчезнуть.
Когда пробил колокол, толпа пришла в неистовство, от нее потекли волны яростной, жгучей ненависти. Оскорбления, проклятия и угрозы неслись со всех сторон, словно простым крестьянам позволено, не опасаясь наказания, поносить своего правителя. Совсем недавно, когда милорд был в фаворе, они расступились бы перед ним, показывая свое почтение, как случилось во время Прощеного воскресенья, когда он пришел на исповедь. Сегодня почтение сменилось злобными насмешками и глумливыми криками.
Солдаты Бога, в одеждах священного алого цвета, были вынуждены обнажить свое оружие и наставить на волнующееся море людей мечи и пики.
– Они готовы разорвать его на части, прямо там, – прошептала я брату Демьену.
– А кое-кто скажет, что такой исход был бы не так уж плох.
Только не я. В моей душе жило греховное желание услышать, как он сам рассказывает о том, что сделал.
Со стороны двора появился новый отряд стражников, им наконец удалось разделить толпу, носилки снова двинулись вперед и вскоре оказались во дворе.
Мы поспешно покинули свой пост на балконе и направились в сторону часовни. Она находилась за круглой ротондой, через которую вели ступени. Когда мы ее обходили, то услышали, что по лестнице кто-то быстро поднимается. Я посмотрела вниз через перила и увидела милорда, окруженного стражниками; все они спешили, словно спасаясь от преследования, хотя толпа осталась позади.
Красивый, притягивающий к себе взгляды Жиль де Ре, в роскошном костюме королевского голубого цвета, казался диковинной птицей среди стражников в алых куртках. Услышав, как я вскрикнула, он поднял голову, и наши взгляды встретились. И весь остаток пути по лестнице мы не сводили друг с друга глаз, в которых застыло смущение. Мысленно я повернула время вспять и представила себе, что милорд поднимается по лестнице при совершенно иных обстоятельствах, например, чтобы получить какую-нибудь награду. Я одета в нарядное платье, может быть даже украшенное золотой лентой. Рядом со мной, счастливый и здоровый, стоит Этьен, мой обожаемый муж, который безмерно горд подвигами своего господина и в глубине души понимает, что тоже имеет к ним отношение. Зазвучит труба, и все рядом с нами, многочисленные верные слуги милорда, начнут хлопать в ладоши и выкрикивать приветственные слова. А во взгляде милорда я прочту любовь и уважение, и его глаза расскажут о том, что он чувствует ко мне, женщине, благодаря влиянию которой он заслужил те почести, которых удостоился. Если бы все сложилось иначе.
Вместо этого я увидела в его взгляде мимолетную вину и стыд, а потом его лицо снова превратилось в жесткую маску . А в следующее мгновение, словно по мановению волшебной палочки, черты лица моего когда-то любимого молочного сына начали таять, и вскоре он стал для меня безликим.
Я услышала его голос; он произнес словно издалека: «Матушка Жильметта...» – но эти звуки показались мне какими-то фальшивыми, они были лишены нежного чувства, которому следовало в них быть...
Если бы все сложилось иначе.
Я собрала остатки сил и сказала, стараясь, чтобы мой голос звучал твердо и уверенно, но сама услышала в нем мольбу:
– Милорд, мне нужно с вами поговорить, я хочу вас кое о чем спросить.
Я протянула к нему руку, но он прошел мимо, оставшись вне пределов моей досягаемости. Впрочем, я знала так же верно, как то, что стояла тут: мне никогда не суждено от него освободиться.
В этот день, наверное самый важный в жизни Жана де Малеструа, на чью долю выпало исполнение двойных обязанностей, епископ выглядел так величественно в своем темнокрасном бархатном одеянии, что у меня захватывало дух. Брат Блуин, сидевшй рядом с ним, был одет так же великолепно, хотя впечатление производил совсем не такое потрясающее, как мой епископ, который, исполняя волю герцога, являлся религиозным и одновременно мирским правителем этого судебного королевства. Перед началом слушания обвинитель, назначенный герцогом, Гийом Шапейон, торжественно объявил их имена, а затем взял на себя ведение процесса.
Жан де Малеструа казался суровым и невозмутимым, но я слишком хорошо его знала, чтобы верить бесстрастному выражению его лица. Он слегка наклонился вперед, чтобы лучше все слыщать, но взгляд его выдавал, что епископ взволнован. Милорд Жиль также держался совершенно спокойно, даже напустил на себя равнодушный, скучающий вид, словно его совсем не волновала буря, которая вот-вот его поглотит.
– Понять не могу, почему он держится с таким безразличием, – шепнул мне брат Демьен.
– Я тоже, – ответила я.
Возможно, адвокат или еще кто-нибудь сказал ему, что благородное поведение будет хорошо выглядеть в суде и поможет завоевать расположение судей. Перед нами был отнюдь не раскаявшийся в грехах человек, которого мы видели во время Прощеного воскресенья, человек, на лице которого заботы проложили глубокие морщины, и не злобное чудовище, разрубившее пополам кота, а нечто промежуточное. Я наблюдала за этим человеком, боясь отвести глаза, словно сама моя жизнь зависела именно от того, удастся ли мне установить с ним связь. Он ни разу не взглянул на меня прямо, лишь молча выслушал обвинения, зачитанные Шапейоном, в том, что он напал на Сент-Этьен и захватил в плен священника. А затем, словно прокурор вспомнил об этом в самый последний момент, в жестоких убийствах огромного количества невинных детей.
Писцы старательно выполняли свою работу: «В понедельник , после праздника Воздвижения Животворящего Креста , на суде в присутствии его высокопреосвященства , епископа Нанта , выступающего в роли судьи в большом зале Ла Тур-Нёв в Нанте , перед судом появились , с одной стороны , почтенный Гийом Шапейон , прокурор названного суда , который представил вызов на слушания в связи с исполнительным ордером , и названный ранее милорд Жиль , рыцарь и барон , обвиняемый , – с другой».
– Вы готовы признаться в грехе ереси? – спросил Шапейон.
Я переглянулась с братом Демьеном в надежде, что милорд ответит утвердительно и спасет нас всех от необходимости принять участие в мучительно длинном и сложном процессе.
Однако Жиль де Ре не признал своей вины.
– Нет, ваша светлость, – ответил он с удивившей всех убежденностью в голосе.– Я не признаю своей вины по этому обвинению. А также по всем остальным, предъявленным мне. Я по собственной воле предстал лично перед вами, ваше преосвященство, перед судьями и следователями, определяющими наличие ереси в поступках того или иного человека, чтобы снять с себя фальшивые обвинения, которые выдвинуты против меня.
Перья, как безумные, носились по листам пергамента, а непонятные слова метались под сводами часовни.
«На что милорд Жиль , рыцарь и барон , после многочисленных обвинений со стороны вышеназванного прокурора против вышеназванного милорда Жиля , требующих признания в ереси , кою вышеназванный прокурор подтвердил , высказал желание предстать лично перед вышеназванным его преосвященством , милордом епископом Нанта , а также перед другими представителями Церкви и перед следователями , выявляющими еретиков , чтобы снять с себя вышеназванные обвинения».
Его слова являлись таким же не вызывающим сомнений объявлением войны бретонским и французским судьям, каким когда-то стал поднятый над головой меч, угрожавший англичанам у Орлеана. История может назвать совсем немного сражений, исход которых был бы так же очевиден и предрешен, как то, в которое бросился Жиль де Ре. Но он никогда не отличался трусостью, и нам не следовало удивляться его словам, которые застали нас врасплох. Брошенный им вызов пронесся по залу, и единственным звуком, нарушавшим тишину в течение нескольких секунд, был лишь шорох пергамента с обвинениями, выпавшего из рук удивленного Шапейона. Он тоже оказался не готов к такому повороту событий.
Когда заговорил епископ, его голос звучал твердо, хотя и очень тихо:
– Как пожелаете, лорд Жиль. Это ваше право, и оно будет вам даровано.
Они обменялись обжигающими взглядами, исполненными неприкрытого презрения. В них не было даже намека на учтивость и любезность, которая потом появится на страницах официальных отчетов. Вне всякого сомнения, никому из писцов не захочется запечатлеть на бумаге гневные слова Жана де Малеструа.
– Жиль де Ре, барон и рыцарь, – провозгласил епископ, – вам велено явиться в этот суд двадцать восьмого числа настоящего месяца сентября, тысяча четыреста сорокового года, где передо мной и святым отцом Жаном Блуином вы ответите за все преступления и злодеяния, перечисленные в заявлении Гийома Шапейона, которому мы поручаем и впредь исполнять роль прокурора, с коей он справляется весьма успешно. Именем Господа нашего и закона вы ответите за все свои прегрешения.– Он помолчал немного, а потом добавил: – И да смилуется над вами Бог, если на то будет Его воля.
Я сидела на каменной скамье, стоящей перед комнатой, в которой прежде встречали гостей аббатства. И хотя в здании нашлось бы множество замечательных мест, где можно было оставаться незаметной для посторонних глаз, это я любила больше остальных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
– Тебе нужно только пойти со мной к моему хозяину, который обожает хорошеньких маленьких мальчиков, таких, как ты, и очень хочет с тобой встретиться.
Его родители, которых прибрал наш Господь, так и не узнали, что случилось с их сыном, – возможно, к своему счастью. По крайней мере, я предполагала, что могло произойти с моим. И могла направить свою ненависть на вполне определенный предмет.
В таком случае, откуда же моя неуверенность и сомнения?
В понедельник девятнадцатого сентября Жиль де Ре должен был предстать перед его преосвященством в большом зале Тур-Нёв. Никто из тех, кто должен был выиграть от неминуемого падения милорда, не получил разрешения присутствовать – Жан де Малеструа не собирался допустить, чтобы про него сказали, будто он облегчает им жизнь, а также он не позволил им войти в зал суда до того, как туда допустили публику.
Он чуть было не запретил мне присутствовать в зале суда. Он вошел в прихожую, где я занималась его священным облачением, и объявил:
– Жильметта, я не думаю, что вам сегодня следует присутствовать в суде.
– Вы обещали мне, что я буду присутствовать – что стану свидетельницей всего, – когда я согласилась прекратить свое собственное расследование в пользу вашего, – почти закричала я.
– Я не давал никаких конкретных обещаний.
– Ваше преосвященство, как вам не стыдно! Неужели вы хитростью собираетесь лишить меня возможности участвовать в деле, которое я начала без вашей помощи и которое было проведено настолько хорошо, что вы посчитали возможным заняться им после меня?
Жан де Малеструа поморщился, поскольку не привык, чтобы на него кричали, да еще так пронзительно. Как, впрочем, и его охрана, которая примчалась на шум. Одним движением глаз он отослал их, и мы снова остались одни: я в ярости, которая росла с каждым ударом сердца, он – со своим проклятым терпением.
– Вы выставляете все в таком невыгодном свете. Я же всего лишь хотел защитить вас от страданий.
– Вы меня хорошо знаете, брат; я не из слабых. Бог столько раз меня испытывал, что я стала сильной.
– Я хотел бы защитить вас от испытания, которое Он приготовил вам сейчас. Оно может оказаться слишком тяжелым.
– Вы часто напоминаете мне, что Господь не отказался испить горькую чашу – и я вам это повторю.
– В моей власти запретить вам присутствовать на слушании. И вам это известно.
Какое возмутительное предательство!
– Естественно, ваше преосвященство, вы можете поступить со мной как посчитаете нужным, пока я остаюсь вашей личной служанкой. Но не удивляйтесь, если я сброшу этот проклятый покров и перестану вам подчиняться.
– Вы этого не сделаете. Вы не можете.
Я сорвала с головы покров и швырнула на землю.
– Я жила без этой тряпки раньше и, если нужно, проживу и дальше. Чего бы мне это ни стоило.
Он несколько секунд молчал, просто смотрел на меня грустно и одновременно сочувственно.
– Вас может не беспокоить, что станет с вами, Жильметта, но, поверьте, меня это беспокоит, и очень сильно, – сказал он наконец.
– В таком случае вы должны сдержать обещание, которое дали мне перед Богом, – заявила я.– Или я отсюда уйду.
В результате, когда Жан де Малеструа отправился тем утром на заседание светского суда, я шагала рядом с ним. Настроение у меня было немного испорчено нашей размолвкой, так что вид разъяренной толпы, собравшейся на площади перед дворцом, немного меня отвлек. Увидев нас, все одновременно завопили и бросились вперед. Крестьяне орали от негодования, возмущались тем, что суд проходит при закрытых дверях и очень затягивается. Политические игры аристократов – с привлечением золота и владений – были непонятны этим простым людям. Они хотели быстрого и простого правосудия.
Но, выглядывая из-за щитов и поднятых мечей стражи, я увидела среди собравшихся большое количество людей, чья одежда выдавала высокое положение. Думаю, их привлекло обещание мрачного и захватывающего зрелища – все-таки не каждый день могущественный аристократ и прославленный герой так драматично падает с высоты своего положения.
Мы поспешно вернулись во дворец и были вынуждены пройти по сырому, плохо освещенному лабиринту тоннелей, шедших под землей по периметру всего дворца. Мы миновали место, где однажды англичанам удалось прорвать оборону, теперь его, естественно, восстановили, но все равно следы остались, и через некоторое время вышли в подвал под верхним вестибюлем.
Свет и воздух! Я вдохнула полной грудью и встряхнула подол, чтобы прогнать насекомых, которые могли прицепиться к нему по пути. Мы быстро поднялись на балкон третьего этажа и посмотрели вниз, на толпу, находящуюся примерно в пяти или шести футах. Хотя его преосвященство стоял в глубине балкона, нас все равно заметили, и тут же в воздух поднялся дружный хор проклятий и угроз, которые гулким эхом отражались от каменных стен.
– Повесить его! Пусть он страдает так, как страдали наши сыновья! Пусть он будет проклят и навечно отправляется в ад!
Брат Демьен сумел пробраться к нам на балкон.
– Они сошли с ума, – задыхаясь, проговорил он.
– И с каждой минутой становятся все безумнее, – подтвердил его преосвященство. На его лице, когда он оглядывал толпу, появился намек на страх, который я замечала на нем так редко.– Стража может оказаться в меньшинстве, – заметил он.– Какие они все разные – богатые, бедные, простые люди и аристократы.
Брат Демьен оказался не столь великодушен в оценке их природы.
– Шарлатаны, карманники, лоточники с дурацкими безделушками...
Он лучше меня замечал подобные вещи, но, присмотревшись внимательнее, я поняла, что он прав. Сверху было отлично видно, что в толпе снуют лавочники и мелкие воришки, которые решили поживиться за счет тех, кто пришел в Нант с полупустыми карманами, а домой вернется и вовсе с пустыми. Кроме воров и карманников, здесь собрались танцоры, жонглеры, менестрели и шуты, одетые в разноцветные диковинные костюмы, они шныряли в толпе в надежде получить хотя бы пару су за свои выступления. Существовала опасность, что происходящее превратится в развлечение, а серьезность и торжественность предстоящего события раскрасит яркая мишура праздника.
Однако все эти люди хотели одного и того же – Жиля де Ре. Его временно поместили в той части аббатства, что была отведена под жилища братьев, и ему придется пройти сквозь толпу, чтобы попасть во дворец, где будет проходить суд.
Они его ждали.
Минут пять спустя появились закрытые занавесками женские носилки, которые несли шестеро сильных мужчин вместо обычных четверых.
Что-то тут явно было не так. Мы все не сводили с носилок глаз, а брат Демьен наконец сумел высказать вслух наши подозрения:
– Очень полная дама.
Толпу тоже не удалось обмануть. Они бросились вперед и принялись дергать занавески. Носильщики пошли быстрее и сильнее сжали ручки носилок, а стража, сопровождавшая их, начала оттеснять толпу.
– Не мог же он пройти по переходам, как мы, – тихо сказала я.
– Он войдет этим способом, – со спокойной уверенностью ответил Жан де Малеструа.
Я сделала шаг назад и посмотрела на епископа. На лице у него я не заметила радости, скорее чувство, близкое к удовлетворению. Он давал этим людям то, что они хотели, иными словами, присутствие Жиля де Ре в самом сердце толпы. Отсюда его беспокойство за стражу, необходимость в которой он, похоже, недооценил. Я взглянула вниз и увидела, что стражникам удается справляться с толпой, но ценой огромных усилий.
Я повернулась, намереваясь заговорить с епископом, но он умудрился незаметно исчезнуть.
Когда пробил колокол, толпа пришла в неистовство, от нее потекли волны яростной, жгучей ненависти. Оскорбления, проклятия и угрозы неслись со всех сторон, словно простым крестьянам позволено, не опасаясь наказания, поносить своего правителя. Совсем недавно, когда милорд был в фаворе, они расступились бы перед ним, показывая свое почтение, как случилось во время Прощеного воскресенья, когда он пришел на исповедь. Сегодня почтение сменилось злобными насмешками и глумливыми криками.
Солдаты Бога, в одеждах священного алого цвета, были вынуждены обнажить свое оружие и наставить на волнующееся море людей мечи и пики.
– Они готовы разорвать его на части, прямо там, – прошептала я брату Демьену.
– А кое-кто скажет, что такой исход был бы не так уж плох.
Только не я. В моей душе жило греховное желание услышать, как он сам рассказывает о том, что сделал.
Со стороны двора появился новый отряд стражников, им наконец удалось разделить толпу, носилки снова двинулись вперед и вскоре оказались во дворе.
Мы поспешно покинули свой пост на балконе и направились в сторону часовни. Она находилась за круглой ротондой, через которую вели ступени. Когда мы ее обходили, то услышали, что по лестнице кто-то быстро поднимается. Я посмотрела вниз через перила и увидела милорда, окруженного стражниками; все они спешили, словно спасаясь от преследования, хотя толпа осталась позади.
Красивый, притягивающий к себе взгляды Жиль де Ре, в роскошном костюме королевского голубого цвета, казался диковинной птицей среди стражников в алых куртках. Услышав, как я вскрикнула, он поднял голову, и наши взгляды встретились. И весь остаток пути по лестнице мы не сводили друг с друга глаз, в которых застыло смущение. Мысленно я повернула время вспять и представила себе, что милорд поднимается по лестнице при совершенно иных обстоятельствах, например, чтобы получить какую-нибудь награду. Я одета в нарядное платье, может быть даже украшенное золотой лентой. Рядом со мной, счастливый и здоровый, стоит Этьен, мой обожаемый муж, который безмерно горд подвигами своего господина и в глубине души понимает, что тоже имеет к ним отношение. Зазвучит труба, и все рядом с нами, многочисленные верные слуги милорда, начнут хлопать в ладоши и выкрикивать приветственные слова. А во взгляде милорда я прочту любовь и уважение, и его глаза расскажут о том, что он чувствует ко мне, женщине, благодаря влиянию которой он заслужил те почести, которых удостоился. Если бы все сложилось иначе.
Вместо этого я увидела в его взгляде мимолетную вину и стыд, а потом его лицо снова превратилось в жесткую маску . А в следующее мгновение, словно по мановению волшебной палочки, черты лица моего когда-то любимого молочного сына начали таять, и вскоре он стал для меня безликим.
Я услышала его голос; он произнес словно издалека: «Матушка Жильметта...» – но эти звуки показались мне какими-то фальшивыми, они были лишены нежного чувства, которому следовало в них быть...
Если бы все сложилось иначе.
Я собрала остатки сил и сказала, стараясь, чтобы мой голос звучал твердо и уверенно, но сама услышала в нем мольбу:
– Милорд, мне нужно с вами поговорить, я хочу вас кое о чем спросить.
Я протянула к нему руку, но он прошел мимо, оставшись вне пределов моей досягаемости. Впрочем, я знала так же верно, как то, что стояла тут: мне никогда не суждено от него освободиться.
В этот день, наверное самый важный в жизни Жана де Малеструа, на чью долю выпало исполнение двойных обязанностей, епископ выглядел так величественно в своем темнокрасном бархатном одеянии, что у меня захватывало дух. Брат Блуин, сидевшй рядом с ним, был одет так же великолепно, хотя впечатление производил совсем не такое потрясающее, как мой епископ, который, исполняя волю герцога, являлся религиозным и одновременно мирским правителем этого судебного королевства. Перед началом слушания обвинитель, назначенный герцогом, Гийом Шапейон, торжественно объявил их имена, а затем взял на себя ведение процесса.
Жан де Малеструа казался суровым и невозмутимым, но я слишком хорошо его знала, чтобы верить бесстрастному выражению его лица. Он слегка наклонился вперед, чтобы лучше все слыщать, но взгляд его выдавал, что епископ взволнован. Милорд Жиль также держался совершенно спокойно, даже напустил на себя равнодушный, скучающий вид, словно его совсем не волновала буря, которая вот-вот его поглотит.
– Понять не могу, почему он держится с таким безразличием, – шепнул мне брат Демьен.
– Я тоже, – ответила я.
Возможно, адвокат или еще кто-нибудь сказал ему, что благородное поведение будет хорошо выглядеть в суде и поможет завоевать расположение судей. Перед нами был отнюдь не раскаявшийся в грехах человек, которого мы видели во время Прощеного воскресенья, человек, на лице которого заботы проложили глубокие морщины, и не злобное чудовище, разрубившее пополам кота, а нечто промежуточное. Я наблюдала за этим человеком, боясь отвести глаза, словно сама моя жизнь зависела именно от того, удастся ли мне установить с ним связь. Он ни разу не взглянул на меня прямо, лишь молча выслушал обвинения, зачитанные Шапейоном, в том, что он напал на Сент-Этьен и захватил в плен священника. А затем, словно прокурор вспомнил об этом в самый последний момент, в жестоких убийствах огромного количества невинных детей.
Писцы старательно выполняли свою работу: «В понедельник , после праздника Воздвижения Животворящего Креста , на суде в присутствии его высокопреосвященства , епископа Нанта , выступающего в роли судьи в большом зале Ла Тур-Нёв в Нанте , перед судом появились , с одной стороны , почтенный Гийом Шапейон , прокурор названного суда , который представил вызов на слушания в связи с исполнительным ордером , и названный ранее милорд Жиль , рыцарь и барон , обвиняемый , – с другой».
– Вы готовы признаться в грехе ереси? – спросил Шапейон.
Я переглянулась с братом Демьеном в надежде, что милорд ответит утвердительно и спасет нас всех от необходимости принять участие в мучительно длинном и сложном процессе.
Однако Жиль де Ре не признал своей вины.
– Нет, ваша светлость, – ответил он с удивившей всех убежденностью в голосе.– Я не признаю своей вины по этому обвинению. А также по всем остальным, предъявленным мне. Я по собственной воле предстал лично перед вами, ваше преосвященство, перед судьями и следователями, определяющими наличие ереси в поступках того или иного человека, чтобы снять с себя фальшивые обвинения, которые выдвинуты против меня.
Перья, как безумные, носились по листам пергамента, а непонятные слова метались под сводами часовни.
«На что милорд Жиль , рыцарь и барон , после многочисленных обвинений со стороны вышеназванного прокурора против вышеназванного милорда Жиля , требующих признания в ереси , кою вышеназванный прокурор подтвердил , высказал желание предстать лично перед вышеназванным его преосвященством , милордом епископом Нанта , а также перед другими представителями Церкви и перед следователями , выявляющими еретиков , чтобы снять с себя вышеназванные обвинения».
Его слова являлись таким же не вызывающим сомнений объявлением войны бретонским и французским судьям, каким когда-то стал поднятый над головой меч, угрожавший англичанам у Орлеана. История может назвать совсем немного сражений, исход которых был бы так же очевиден и предрешен, как то, в которое бросился Жиль де Ре. Но он никогда не отличался трусостью, и нам не следовало удивляться его словам, которые застали нас врасплох. Брошенный им вызов пронесся по залу, и единственным звуком, нарушавшим тишину в течение нескольких секунд, был лишь шорох пергамента с обвинениями, выпавшего из рук удивленного Шапейона. Он тоже оказался не готов к такому повороту событий.
Когда заговорил епископ, его голос звучал твердо, хотя и очень тихо:
– Как пожелаете, лорд Жиль. Это ваше право, и оно будет вам даровано.
Они обменялись обжигающими взглядами, исполненными неприкрытого презрения. В них не было даже намека на учтивость и любезность, которая потом появится на страницах официальных отчетов. Вне всякого сомнения, никому из писцов не захочется запечатлеть на бумаге гневные слова Жана де Малеструа.
– Жиль де Ре, барон и рыцарь, – провозгласил епископ, – вам велено явиться в этот суд двадцать восьмого числа настоящего месяца сентября, тысяча четыреста сорокового года, где передо мной и святым отцом Жаном Блуином вы ответите за все преступления и злодеяния, перечисленные в заявлении Гийома Шапейона, которому мы поручаем и впредь исполнять роль прокурора, с коей он справляется весьма успешно. Именем Господа нашего и закона вы ответите за все свои прегрешения.– Он помолчал немного, а потом добавил: – И да смилуется над вами Бог, если на то будет Его воля.
Я сидела на каменной скамье, стоящей перед комнатой, в которой прежде встречали гостей аббатства. И хотя в здании нашлось бы множество замечательных мест, где можно было оставаться незаметной для посторонних глаз, это я любила больше остальных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62