поскольку в настоящий момент войны не предвиделось, рыцари и помещики, служившие прежде тому или иному лорду, бесцельно бродили по окрестностям и нападали на всех подряд, а добыча давала им возможность продолжать свои черные дела. Такова ирония мира.
Теперь отличить солдата от преступника было очень трудно, поскольку различия между ними практически стерлись. Мои сограждане, совершавшие жестокие поступки, от которых наверняка плачет сам Господь Бог, так же мало добились успеха в изгнании из своих душ жажды крови, как и презираемые ими англичане. В свои последние дни, когда мой муж, Этьен, метался в горячке, он рассказал мне то, о чем не стал бы говорить, находясь в здравом рассудке. Он видел, как мужчин заковывали в цепи и поджаривали на огне, а их жен и детей заставляли на это смотреть, как вырывали зубы один за другим, пока несчастные не отдавали своим мучителям все деньги до последней монетки, видел пытки и истязания невинных – зверства, в которые невозможно поверить.
А теперь, как будто ужасов было недостаточно, начали исчезать невинные дети. Я поняла, что это продолжается уже некоторое время и никто ничего не замечал.
Я вернулась в аббатство к вечеру и завела ослика в стойло. Затем я ласково с ним попрощалась, потому что он оказался достойным спутником, всегда с радостью меня слушал и ни разу не произнес ни одного слова возражения. Я поблагодарила его за то, что он быстро добрался до дома, и дала большую охапку соломы.
В поле за конюшней я разглядела молодых монахов и послушниц с завязанными на спине покровами, сажающих будущий урожай. Брат Демьен наверняка был там же и присматривал за ними, подходя к каждому по очереди, чтобы выдать точные указания насчет того, что следует делать для достижения наилучшего результата. Позже, когда растения начнут набирать силу и приносить первые плоды, можно будет увидеть, как он шепчет ласковые слова какому-нибудь своему любимчику, словно колдун или фокусник, или, больше того, заботливая мать. Иногда я удивлялась тому, что он может есть эти растения, этих своих детей, которых с такой любовью и нежностью вырастил.
«Здесь едят маленьких детей...»
Как и всегда, когда брат Демьен находился в саду, он был спокоен и всем доволен, в отличие от меня – результаты моего путешествия вызывали у меня серьезную тревогу. Теплая улыбка, которой он меня приветствовал, была точно ложка меда, смягчившая больное горло, и меня охватила благодарность.
Он стряхнул с рук землю и спустил рукава.
– Матушка... Мы ждали вас через день или два, – сказал он.– Но я рад, что вы вернулись. Его преосвященство стал ужасно раздражительным в ваше отсутствие.
Я испытала греховное удовольствие оттого, что мое отсутствие не прошло незамеченным, хотя мне не понравилось, что Жан де Малеструа страдал от каких-то неудобств.
– Я тоже рада, что вернулась, – устало проговорила я.
– Вы встретились с какими-то трудностями, которые заставили вас вернуться?
– Только с од ной, – ответила я. – Мне удалось слишком многое узнать за слишком короткое время. Я не видела причин задерживаться, учитывая, что приближается Прощеное воскресенье.
Он ничего не сказал, но взял у меня из рук небольшую сумку с вещами и жестом показал на аббатство. Взявшись за руки, мы медленно зашагали в ту сторону.
– Разумеется, вы хотите немедленно сообщить новости его преосвященству.
– Естественно.
– Судя по настроению епископа, ситуация в стране довольно сложная.
– Боюсь, я только еще больше испорчу ему настроение.
– Одиннадцать, – сказала я Жану де Малеструа.– И Бернар ле Камю. Так что всего двенадцать за два года, только в районе Бурнёфа. Не говоря уже о том, что я, слышала по дороге туда. Я не пошла дальше, поскольку и без того собрала много свидетельств.
Я с нетерпением ждала ответа, но епископ молчал.
– Мы не можем не обратить на это внимание, – настаивала я.
Он довольно долго раздумывал над моими словами, но потом все-таки заговорил:
– И снова вы дали мне пищу для размышлений. А у меня и без того забот достаточно. Скажите мне, Жильметта, вы встречались с этими людьми – вы находите их истории правдивыми?
На мгновение я потеряла дар речи.
– Разумеется, ваше преосвященство, конечно, они говорили правду. Кроме того, я не могу себе представить, зачем разные люди вдруг станут объединяться, чтобы сочинить истории, которые я слышала. Для этого им нужно было бы договориться между собой, а это не просто, да еще обладать воображением, коим наш Господь их не наделил.
– И что, по вашему мнению, мы должны сделать по поводу происходящего?
О Господи! И о чем он только думает? Такое решение не я должна принимать. Я предприняла свое путешествие исключительно ради того, чтобы заставить действовать епископа. Я не забыла, что он неохотно согласился меня отпустить, но Жан де Малеструа совершенно не заинтересовался тем, что я ему сообщила, и это меня изумило. Однако я решила попридержать язык. Возможно, я чего-то не понимаю. Ведь по природе своей епископ добрый и сострадательный человек.
– Совершенно очевидно, ваше преосвященство, что кто-то должен заняться этим делом, разобраться в каждом случае исчезновения детей и определить, не связывает ли их что-нибудь, – спокойно проговорила я.– Думаю, вы поступите правильно, если выберете человека, обладающего острым умом, а также заинтересованного в том, чтобы узнать правду.
– Ну, в настоящий момент в моем распоряжении не так много людей с острым умом, да еще готовых заняться этим делом.
– Одного будет вполне достаточно.– Я немного помолчала, а потом смело ринулась напролом.– Поскольку именно я начала это расследование, полагаю, будет разумно, если я и займусь им, чтобы довести до логического конца.
– Жильметта, вы женщина. А кроме того, аббатиса. Учитывая ваше положение, мне представляется, что вам не пристало тратить свое время и силы на подобные занятия.
– Возможно, вы правы, но вы не найдете никого, кто так же страстно хотел бы понять, что происходит.
– Ваша страсть может помешать вам принимать здравые решения. Может быть, нам стоит поручить это дело кому-нибудь более беспристрастному...
Просто возмутительно! Его преосвященство дает, и он же отнимает.
– Я думаю, что именно мое отношение к данному вопросу придаст моим мыслям и действиям ясность – я обладаю способностью проникнуть в суть ситуации в отличие от того, кто будет действовать беспристрастно.
Потерпев поражение в попытке разубедить меня при помощи доводов рассудка, он решил напомнить о моих обязанностях.
– Мы не можем освободить вас от ваших обязанностей, чтобы вы посвятили себя этому делу.
– Да перестаньте, пожалуйста.– Я поморщилась.– У нас тут полно бездельников, которым не повредит немного поработать.
– Ну, хорошо, – проговорил он.– Тогда считайте, что лично я не могу вас отпустить.
– В таком случае я организую свое расследование таким образом, что вам не придется меня отпускать.
Уголок его рта едва заметно дрогнул.
– Хорошо, если вам так хочется провести расследование на более детальном уровне, я даю вам свое согласие.
Мне требовалось его благословение, но я решила, что согласие тоже подойдет.
– Мы передадим ваши ежедневные обязанности сестре Элен, – добавил он.– Она очень старательна и мечтает о более высоком положении. Она прекрасно вас заменит.
Он всегда должен нанести последний удар. Жан де Малеструа увидел огорчение, появившееся у меня на лице, потому что поспешно проговорил:
– Разумеется, она не может совсем занять ваше место, и нам всем будет вас не хватать. Не беспокойтесь, как только вы закончите расследование, все снова встанет на свои места. И мы будем очень рады видеть вас среди нас.
– В таком случае, с вашего позволения, я не буду тратить время и начну немедленно.
– Жильметта, не стоит так спешить. Будет лучше, если вы начнете после Прощеного воскресенья, – сказал епископ.– В конце концов, вы мне будете очень нужны, как, впрочем, и всегда.
Чтобы стоять у стены во время подготовки. Конечно же, заменить меня просто невозможно.
– Разумеется, ваше преосвященство. Это будет разумно. Я считала, что ничего разумного в его словах нет.
Так самая священная неделя года стала казаться мне бесконечной. Я с нетерпением ждала возможности приступить к расследованию, но это все откладывалось – я должна была внести свою лепту в трудную задачу пробуждения религиозного духа у прихожан, хотя прекрасно понимала, что в таком огромном приходе, как наш, большинство из них скорее получит удовольствие от праздничного ужина, чем от очередной порции духовной пищи. Несмотря на богатство и процветание, в Нанте много бедняков, пострадавших от бесконечных войн и, соответственно, жестоких поборов.
Прошла Страстная пятница; печаль, которую она принесла, окатила нас своей волной и отступила перед радостным ликованием Воскресения Христова. Пасха в этом году была рано, в конце марта, и, когда наша процессия направилась в собор, весенний воздух пронизывала прохлада. Вдоль всего нашего пути на грязных улицах стояли верующие, у некоторых на ногах вместо обуви были намотаны тряпки, но люди надеялись увидеть епископа и его свиту, гордо шествующих в священной процессии. Впрочем, даже имевшие обувь счастливчики промочили ноги, и я знала, что после службы на полу собора останутся разводы грязи, за уборку которых теперь будет отвечать сестра Элен.
В собор набилось множество прихожан в праздничной одежде, которую люди надевали только по самым торжественным случаям. Однако то, что, по их представлениям, считалось нарядным, не являлось таковым ни по каким меркам. Услуги мадам ле Барбье очень пригодились бы многим из тех, кто явился в тот день на службу. Я огляделась по сторонам, но так и не обнаружила ее среди прихожан.
Несмотря на отчаяние и нищету, большинство этих людей не теряли надежду и обращали к Богу самые искренние молитвы. Ведь был день возрождения, обещание весны. Воздух был прохладным, ярко сияло прозрачное солнце, напоминая всем, что скоро оно станет дарить людям тепло, весело щебетали птицы, словно разбуженные самим Богом.
У нас были и собственные птицы на хорах в задней части собора – мальчики и мужчины с ангельскими голосами. Я закрыла глаза и позволила их пению наполнить все мое существо.
– Kyrie eleison, Christe eleison.
О Domine, Jesu Christie, rex gloriae, libera animas omnium fidelium de functorum, de poenis inferni, et de prof undo lacu Господи, помилуй, Христос, помилуй. Господи Иисусе! Царь славы! Избавь души всех верных усопших от мук ада и глубины бездны (лат.). Часть католической мессы, реквием.
.
Я отдалась на волю сладостного песнопения, но открыла глаза, услышав, что один голос звучит отдельно от остальных. Этот голос был мне хорошо знаком.
– Hostias, te preces tibi Domine, laudi suferium, tu suscipe, animas iras... Жертвы и молитвы тебе, Господи, восхваляя, приносим. Прими их ради душ тех... (лат.)
Я находилась в передней части собора и обернулась, чтобы взглянуть на хор.
– Боже праведный...– едва слышно прошептала я.
– Quarum hodie, memoriam, et jus... Которых поминаем ныне... (лат.)
Брат Демьен сидел прямо передо мной, и, потянувшись к нему, я дернула его за рукав. Очевидно, я помешала его искренней молитве, потому что он обернулся и сурово на меня посмотрел, что случалось не часто.
Я показала наверх.
– Смотрите... в хоре, – прошептала я.
Он приложил руку к глазам, чтобы прикрыть их от солнца, которое проникало сквозь расположенное в задней части собора окно.
– Благословение Богу, – так же шепотом проговорил он.– Буше! Но... почему он не в Машекуле? Боже мой! –
Брат Демьен с изумлением посмотрел на меня.– Герцог, наверное, переманил его от милорда Жиля.
Мне его предположение показалось маловероятным.
– Интересно, как ему это удалось – милорд и Буше были близки, словно близнецы-братья.
– Судя по всему, больше нет.
Андре Буше прославился в наших краях – и вполне заслуженно – он был молод и красив, а еще обладал голосом, который мог быть оскорблением самому Богу своим совершенством, если бы не Он его сотворил и если бы Буше не использовал его для прославления Создателя. Жиль де Ре однажды услышал его в приходе Сент-Этьен, который является его собственностью, и забрал в хор своей церкви Святых праведников. Церемония, сопровождавшая введение Буше в хор, поражала воображение и стала темой множества разговоров, хотя никому так и не удалось в точности передать все детали, даже таким же музыкантам и певцам, – ее окутывала совершенно особая атмосфера. Теперь же, будучи избалованным самыми разными привилегиями, певец ожидал соответствующего отношения и вел себя вызывающе, если его что-то не устраивало.
Довольно долго ходили скандальные слухи касательно того, как милорд носился с мальчишкой. Рене де ла Суз возмущался тем, что он тратил на него огромные деньги.
– Божественное сопрано встречается редко, и его следует лелеять, – говорил милорд в свою защиту.
– И еще труднее сохранить, – возражал его брат. – Они вырастают, и голоса у них меняются.
Однако с Буше ничего подобного не случилось.
– Как вы думаете, сколько ему сейчас лет? – спросила я у брата Демьена.
– Наверное, двадцать два.
– Он поет так же, как когда ему было двенадцать.
Я не слишком преувеличивала, а про себя подумала, не сделали ли его кастратом. Возможно, это даже мог быть его собственный выбор. Решение он должен был принять еще подростком, до того как познал мужские желания.
Наверняка мы были не единственными, кого удивило присутствие Андре Буше, потому что люди вокруг нас начали перешептываться. Но, когда он снова запел, все голоса стихли. Песнопение, словно шелковая лента, стекало с его губ, мелодия была сладостной и священной, и загадочной одновременно – и мы все были зачарованы.
– Libera me Domine, de morte eternal in die ila tremenda, quando celli movendisunt et terra, dum veneris judicare se-culum per ignem «Избави меня, Господи, от смерти вечной в тот страшный день, когда содрогнутся земля и небеса, когда придешь Ты судить род людской на муки огненные». Из католической мессы, реквием
.
Затем к нему присоединился другой голос, и еще один, и еще, пока весь хор не зазвучал в такой идеальной гармонии, что казалось, будто это один голос, над которым парит голос Буше. Они от нашего имени умоляли Бога освободить нас от вечной смерти, помочь избежать суда огнем. Ни единый звук, даже детский плач, не нарушал тишины, воцарившейся в соборе, так покорила нас красота пения.
Но в середине последней каденции головы вдруг начали поворачиваться, и в конце собора зашелестели любопытные голоса, которые, словно волна, потекли вперед. Мы находились на передних местах, и я не видела, что или кто вызвал этот шум. Вдоль всего центрального прохода люди начали поворачиваться, когда небольшая процессия двинулась сквозь толпу.
Сначала я увидела священника в белом облачении – монсеньора Оливье де Ферьера. Уже одно его появление могло вызвать удивление, поскольку он был дурным человеком, не слишком набожным и водил дружбу с темными типами, что, разумеется, вызывало неудовольствие вышестоящих. Его святейшество много раз рассматривал возможность лишения этого человека сана.
– Он не имеет отношения к этому приходу, – прошептал брат Демьен удивленно.– Да и ни к какому другому, насколько мне известно.
Я пожала плечами, показывая свое собственное удивление, и встала на цыпочки, вытянув шею и пытаясь хоть что-нибудь увидеть. Последние звуки хорала повисли в воздухе мелодичным эхом.
– Mon Dieu Боже мой (фр.)
, – услышала я собственный голос и почувствовала, как моя рука, словно сама собой, сделала такой знакомый знак крестного знамения.
Сердце отчаянно забилось у меня в груди, когда я увидела, что за Ферьером медленно идет Жиль де Ре и каждый шаг приближает его к нам. Милорд выделялся среди тех, кто его окружал, благодаря какому-то необъяснимому качеству характера, имевшему отношение скорее к его высокому положению аристократа и героя Франции, чем к какой-нибудь физической черте. Он не был особенно крупным мужчиной, всего лишь чуть выше среднего роста, но каким-то непостижимым образом привлекал к себе внимание. Темные волосы, модно подстриженные, так что касались воротника куртки, резко контрастировали с бледной кожей, не тронутой загаром, какой появляется на поле боя. В этот день милорд надел красный костюм, цвета алой крови. А на лице застыло выражение, скорее годящееся для того скорбного дня, когда Господь был распят, а не для светлого дня Его возрождения. Я видела, что милорд едва сдерживает слезы.
Никто не ожидал, что он появится здесь, чтобы отпраздновать это священное событие.
– Почему он не в Машекуле? – удивленно спросила я.
– Он имеет право поклоняться нашему Господу там, где пожелает, сестра.
– Но здесь и сегодня, в присутствии Жана де Малеструа, с которым у него столь непростые отношения?
Примерно в середине прохода Жиль де Ре замер на месте и повернулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Теперь отличить солдата от преступника было очень трудно, поскольку различия между ними практически стерлись. Мои сограждане, совершавшие жестокие поступки, от которых наверняка плачет сам Господь Бог, так же мало добились успеха в изгнании из своих душ жажды крови, как и презираемые ими англичане. В свои последние дни, когда мой муж, Этьен, метался в горячке, он рассказал мне то, о чем не стал бы говорить, находясь в здравом рассудке. Он видел, как мужчин заковывали в цепи и поджаривали на огне, а их жен и детей заставляли на это смотреть, как вырывали зубы один за другим, пока несчастные не отдавали своим мучителям все деньги до последней монетки, видел пытки и истязания невинных – зверства, в которые невозможно поверить.
А теперь, как будто ужасов было недостаточно, начали исчезать невинные дети. Я поняла, что это продолжается уже некоторое время и никто ничего не замечал.
Я вернулась в аббатство к вечеру и завела ослика в стойло. Затем я ласково с ним попрощалась, потому что он оказался достойным спутником, всегда с радостью меня слушал и ни разу не произнес ни одного слова возражения. Я поблагодарила его за то, что он быстро добрался до дома, и дала большую охапку соломы.
В поле за конюшней я разглядела молодых монахов и послушниц с завязанными на спине покровами, сажающих будущий урожай. Брат Демьен наверняка был там же и присматривал за ними, подходя к каждому по очереди, чтобы выдать точные указания насчет того, что следует делать для достижения наилучшего результата. Позже, когда растения начнут набирать силу и приносить первые плоды, можно будет увидеть, как он шепчет ласковые слова какому-нибудь своему любимчику, словно колдун или фокусник, или, больше того, заботливая мать. Иногда я удивлялась тому, что он может есть эти растения, этих своих детей, которых с такой любовью и нежностью вырастил.
«Здесь едят маленьких детей...»
Как и всегда, когда брат Демьен находился в саду, он был спокоен и всем доволен, в отличие от меня – результаты моего путешествия вызывали у меня серьезную тревогу. Теплая улыбка, которой он меня приветствовал, была точно ложка меда, смягчившая больное горло, и меня охватила благодарность.
Он стряхнул с рук землю и спустил рукава.
– Матушка... Мы ждали вас через день или два, – сказал он.– Но я рад, что вы вернулись. Его преосвященство стал ужасно раздражительным в ваше отсутствие.
Я испытала греховное удовольствие оттого, что мое отсутствие не прошло незамеченным, хотя мне не понравилось, что Жан де Малеструа страдал от каких-то неудобств.
– Я тоже рада, что вернулась, – устало проговорила я.
– Вы встретились с какими-то трудностями, которые заставили вас вернуться?
– Только с од ной, – ответила я. – Мне удалось слишком многое узнать за слишком короткое время. Я не видела причин задерживаться, учитывая, что приближается Прощеное воскресенье.
Он ничего не сказал, но взял у меня из рук небольшую сумку с вещами и жестом показал на аббатство. Взявшись за руки, мы медленно зашагали в ту сторону.
– Разумеется, вы хотите немедленно сообщить новости его преосвященству.
– Естественно.
– Судя по настроению епископа, ситуация в стране довольно сложная.
– Боюсь, я только еще больше испорчу ему настроение.
– Одиннадцать, – сказала я Жану де Малеструа.– И Бернар ле Камю. Так что всего двенадцать за два года, только в районе Бурнёфа. Не говоря уже о том, что я, слышала по дороге туда. Я не пошла дальше, поскольку и без того собрала много свидетельств.
Я с нетерпением ждала ответа, но епископ молчал.
– Мы не можем не обратить на это внимание, – настаивала я.
Он довольно долго раздумывал над моими словами, но потом все-таки заговорил:
– И снова вы дали мне пищу для размышлений. А у меня и без того забот достаточно. Скажите мне, Жильметта, вы встречались с этими людьми – вы находите их истории правдивыми?
На мгновение я потеряла дар речи.
– Разумеется, ваше преосвященство, конечно, они говорили правду. Кроме того, я не могу себе представить, зачем разные люди вдруг станут объединяться, чтобы сочинить истории, которые я слышала. Для этого им нужно было бы договориться между собой, а это не просто, да еще обладать воображением, коим наш Господь их не наделил.
– И что, по вашему мнению, мы должны сделать по поводу происходящего?
О Господи! И о чем он только думает? Такое решение не я должна принимать. Я предприняла свое путешествие исключительно ради того, чтобы заставить действовать епископа. Я не забыла, что он неохотно согласился меня отпустить, но Жан де Малеструа совершенно не заинтересовался тем, что я ему сообщила, и это меня изумило. Однако я решила попридержать язык. Возможно, я чего-то не понимаю. Ведь по природе своей епископ добрый и сострадательный человек.
– Совершенно очевидно, ваше преосвященство, что кто-то должен заняться этим делом, разобраться в каждом случае исчезновения детей и определить, не связывает ли их что-нибудь, – спокойно проговорила я.– Думаю, вы поступите правильно, если выберете человека, обладающего острым умом, а также заинтересованного в том, чтобы узнать правду.
– Ну, в настоящий момент в моем распоряжении не так много людей с острым умом, да еще готовых заняться этим делом.
– Одного будет вполне достаточно.– Я немного помолчала, а потом смело ринулась напролом.– Поскольку именно я начала это расследование, полагаю, будет разумно, если я и займусь им, чтобы довести до логического конца.
– Жильметта, вы женщина. А кроме того, аббатиса. Учитывая ваше положение, мне представляется, что вам не пристало тратить свое время и силы на подобные занятия.
– Возможно, вы правы, но вы не найдете никого, кто так же страстно хотел бы понять, что происходит.
– Ваша страсть может помешать вам принимать здравые решения. Может быть, нам стоит поручить это дело кому-нибудь более беспристрастному...
Просто возмутительно! Его преосвященство дает, и он же отнимает.
– Я думаю, что именно мое отношение к данному вопросу придаст моим мыслям и действиям ясность – я обладаю способностью проникнуть в суть ситуации в отличие от того, кто будет действовать беспристрастно.
Потерпев поражение в попытке разубедить меня при помощи доводов рассудка, он решил напомнить о моих обязанностях.
– Мы не можем освободить вас от ваших обязанностей, чтобы вы посвятили себя этому делу.
– Да перестаньте, пожалуйста.– Я поморщилась.– У нас тут полно бездельников, которым не повредит немного поработать.
– Ну, хорошо, – проговорил он.– Тогда считайте, что лично я не могу вас отпустить.
– В таком случае я организую свое расследование таким образом, что вам не придется меня отпускать.
Уголок его рта едва заметно дрогнул.
– Хорошо, если вам так хочется провести расследование на более детальном уровне, я даю вам свое согласие.
Мне требовалось его благословение, но я решила, что согласие тоже подойдет.
– Мы передадим ваши ежедневные обязанности сестре Элен, – добавил он.– Она очень старательна и мечтает о более высоком положении. Она прекрасно вас заменит.
Он всегда должен нанести последний удар. Жан де Малеструа увидел огорчение, появившееся у меня на лице, потому что поспешно проговорил:
– Разумеется, она не может совсем занять ваше место, и нам всем будет вас не хватать. Не беспокойтесь, как только вы закончите расследование, все снова встанет на свои места. И мы будем очень рады видеть вас среди нас.
– В таком случае, с вашего позволения, я не буду тратить время и начну немедленно.
– Жильметта, не стоит так спешить. Будет лучше, если вы начнете после Прощеного воскресенья, – сказал епископ.– В конце концов, вы мне будете очень нужны, как, впрочем, и всегда.
Чтобы стоять у стены во время подготовки. Конечно же, заменить меня просто невозможно.
– Разумеется, ваше преосвященство. Это будет разумно. Я считала, что ничего разумного в его словах нет.
Так самая священная неделя года стала казаться мне бесконечной. Я с нетерпением ждала возможности приступить к расследованию, но это все откладывалось – я должна была внести свою лепту в трудную задачу пробуждения религиозного духа у прихожан, хотя прекрасно понимала, что в таком огромном приходе, как наш, большинство из них скорее получит удовольствие от праздничного ужина, чем от очередной порции духовной пищи. Несмотря на богатство и процветание, в Нанте много бедняков, пострадавших от бесконечных войн и, соответственно, жестоких поборов.
Прошла Страстная пятница; печаль, которую она принесла, окатила нас своей волной и отступила перед радостным ликованием Воскресения Христова. Пасха в этом году была рано, в конце марта, и, когда наша процессия направилась в собор, весенний воздух пронизывала прохлада. Вдоль всего нашего пути на грязных улицах стояли верующие, у некоторых на ногах вместо обуви были намотаны тряпки, но люди надеялись увидеть епископа и его свиту, гордо шествующих в священной процессии. Впрочем, даже имевшие обувь счастливчики промочили ноги, и я знала, что после службы на полу собора останутся разводы грязи, за уборку которых теперь будет отвечать сестра Элен.
В собор набилось множество прихожан в праздничной одежде, которую люди надевали только по самым торжественным случаям. Однако то, что, по их представлениям, считалось нарядным, не являлось таковым ни по каким меркам. Услуги мадам ле Барбье очень пригодились бы многим из тех, кто явился в тот день на службу. Я огляделась по сторонам, но так и не обнаружила ее среди прихожан.
Несмотря на отчаяние и нищету, большинство этих людей не теряли надежду и обращали к Богу самые искренние молитвы. Ведь был день возрождения, обещание весны. Воздух был прохладным, ярко сияло прозрачное солнце, напоминая всем, что скоро оно станет дарить людям тепло, весело щебетали птицы, словно разбуженные самим Богом.
У нас были и собственные птицы на хорах в задней части собора – мальчики и мужчины с ангельскими голосами. Я закрыла глаза и позволила их пению наполнить все мое существо.
– Kyrie eleison, Christe eleison.
О Domine, Jesu Christie, rex gloriae, libera animas omnium fidelium de functorum, de poenis inferni, et de prof undo lacu Господи, помилуй, Христос, помилуй. Господи Иисусе! Царь славы! Избавь души всех верных усопших от мук ада и глубины бездны (лат.). Часть католической мессы, реквием.
.
Я отдалась на волю сладостного песнопения, но открыла глаза, услышав, что один голос звучит отдельно от остальных. Этот голос был мне хорошо знаком.
– Hostias, te preces tibi Domine, laudi suferium, tu suscipe, animas iras... Жертвы и молитвы тебе, Господи, восхваляя, приносим. Прими их ради душ тех... (лат.)
Я находилась в передней части собора и обернулась, чтобы взглянуть на хор.
– Боже праведный...– едва слышно прошептала я.
– Quarum hodie, memoriam, et jus... Которых поминаем ныне... (лат.)
Брат Демьен сидел прямо передо мной, и, потянувшись к нему, я дернула его за рукав. Очевидно, я помешала его искренней молитве, потому что он обернулся и сурово на меня посмотрел, что случалось не часто.
Я показала наверх.
– Смотрите... в хоре, – прошептала я.
Он приложил руку к глазам, чтобы прикрыть их от солнца, которое проникало сквозь расположенное в задней части собора окно.
– Благословение Богу, – так же шепотом проговорил он.– Буше! Но... почему он не в Машекуле? Боже мой! –
Брат Демьен с изумлением посмотрел на меня.– Герцог, наверное, переманил его от милорда Жиля.
Мне его предположение показалось маловероятным.
– Интересно, как ему это удалось – милорд и Буше были близки, словно близнецы-братья.
– Судя по всему, больше нет.
Андре Буше прославился в наших краях – и вполне заслуженно – он был молод и красив, а еще обладал голосом, который мог быть оскорблением самому Богу своим совершенством, если бы не Он его сотворил и если бы Буше не использовал его для прославления Создателя. Жиль де Ре однажды услышал его в приходе Сент-Этьен, который является его собственностью, и забрал в хор своей церкви Святых праведников. Церемония, сопровождавшая введение Буше в хор, поражала воображение и стала темой множества разговоров, хотя никому так и не удалось в точности передать все детали, даже таким же музыкантам и певцам, – ее окутывала совершенно особая атмосфера. Теперь же, будучи избалованным самыми разными привилегиями, певец ожидал соответствующего отношения и вел себя вызывающе, если его что-то не устраивало.
Довольно долго ходили скандальные слухи касательно того, как милорд носился с мальчишкой. Рене де ла Суз возмущался тем, что он тратил на него огромные деньги.
– Божественное сопрано встречается редко, и его следует лелеять, – говорил милорд в свою защиту.
– И еще труднее сохранить, – возражал его брат. – Они вырастают, и голоса у них меняются.
Однако с Буше ничего подобного не случилось.
– Как вы думаете, сколько ему сейчас лет? – спросила я у брата Демьена.
– Наверное, двадцать два.
– Он поет так же, как когда ему было двенадцать.
Я не слишком преувеличивала, а про себя подумала, не сделали ли его кастратом. Возможно, это даже мог быть его собственный выбор. Решение он должен был принять еще подростком, до того как познал мужские желания.
Наверняка мы были не единственными, кого удивило присутствие Андре Буше, потому что люди вокруг нас начали перешептываться. Но, когда он снова запел, все голоса стихли. Песнопение, словно шелковая лента, стекало с его губ, мелодия была сладостной и священной, и загадочной одновременно – и мы все были зачарованы.
– Libera me Domine, de morte eternal in die ila tremenda, quando celli movendisunt et terra, dum veneris judicare se-culum per ignem «Избави меня, Господи, от смерти вечной в тот страшный день, когда содрогнутся земля и небеса, когда придешь Ты судить род людской на муки огненные». Из католической мессы, реквием
.
Затем к нему присоединился другой голос, и еще один, и еще, пока весь хор не зазвучал в такой идеальной гармонии, что казалось, будто это один голос, над которым парит голос Буше. Они от нашего имени умоляли Бога освободить нас от вечной смерти, помочь избежать суда огнем. Ни единый звук, даже детский плач, не нарушал тишины, воцарившейся в соборе, так покорила нас красота пения.
Но в середине последней каденции головы вдруг начали поворачиваться, и в конце собора зашелестели любопытные голоса, которые, словно волна, потекли вперед. Мы находились на передних местах, и я не видела, что или кто вызвал этот шум. Вдоль всего центрального прохода люди начали поворачиваться, когда небольшая процессия двинулась сквозь толпу.
Сначала я увидела священника в белом облачении – монсеньора Оливье де Ферьера. Уже одно его появление могло вызвать удивление, поскольку он был дурным человеком, не слишком набожным и водил дружбу с темными типами, что, разумеется, вызывало неудовольствие вышестоящих. Его святейшество много раз рассматривал возможность лишения этого человека сана.
– Он не имеет отношения к этому приходу, – прошептал брат Демьен удивленно.– Да и ни к какому другому, насколько мне известно.
Я пожала плечами, показывая свое собственное удивление, и встала на цыпочки, вытянув шею и пытаясь хоть что-нибудь увидеть. Последние звуки хорала повисли в воздухе мелодичным эхом.
– Mon Dieu Боже мой (фр.)
, – услышала я собственный голос и почувствовала, как моя рука, словно сама собой, сделала такой знакомый знак крестного знамения.
Сердце отчаянно забилось у меня в груди, когда я увидела, что за Ферьером медленно идет Жиль де Ре и каждый шаг приближает его к нам. Милорд выделялся среди тех, кто его окружал, благодаря какому-то необъяснимому качеству характера, имевшему отношение скорее к его высокому положению аристократа и героя Франции, чем к какой-нибудь физической черте. Он не был особенно крупным мужчиной, всего лишь чуть выше среднего роста, но каким-то непостижимым образом привлекал к себе внимание. Темные волосы, модно подстриженные, так что касались воротника куртки, резко контрастировали с бледной кожей, не тронутой загаром, какой появляется на поле боя. В этот день милорд надел красный костюм, цвета алой крови. А на лице застыло выражение, скорее годящееся для того скорбного дня, когда Господь был распят, а не для светлого дня Его возрождения. Я видела, что милорд едва сдерживает слезы.
Никто не ожидал, что он появится здесь, чтобы отпраздновать это священное событие.
– Почему он не в Машекуле? – удивленно спросила я.
– Он имеет право поклоняться нашему Господу там, где пожелает, сестра.
– Но здесь и сегодня, в присутствии Жана де Малеструа, с которым у него столь непростые отношения?
Примерно в середине прохода Жиль де Ре замер на месте и повернулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62