Недобрая усмешка тронула его губы.
Али сразу же получил удар сзади и откатился к мешкам. Он мог все видеть, и зрелище наполнило его сердце отчаянием. Ставшая в миг жестокой судьба нанесла ему смертельный удар. И чьими руками! Его родственника, человека, которого он знал с самого детства. Али не мог поверить в это. Этого просто не могло быть.
Из всех несчастных действенное сопротивление смог оказать лишь долговязый египтянин. Он увернулся от удара ятаганом, могучим взмахом кулака сбил с ног одного разбойника, схватил оружие и вонзил клинок другому нападавшему в живот. Потом снес голову третьему грабителю. Равных ему в бою не было. И неизвестно, чем бы закончилась схватка, если бы однорукий товарищ египтянина, который должен был защищать его спину, не выхватил нож и по самую рукоять не вонзил ему в шею.
Вскоре все закончилось. На удивление, разбойники не жалели никого - ни женщин, с которыми хорошо можно было позабавиться, ни богатых купцов, за которых можно было получить щедрый выкуп. Летели головы, пронзались сердца, и вот уже нет среди путников живых.
Тут застывший в неподвижности Абдула очнулся и огляделся. Взгляд его упал на лежавшего без движения Али.
- Ты жив, Али?
Караванщик приподнялся и застонал.
- Зачем, Абдула, ты сделал это? Разве я обидел тебя чем-то? Или когда-нибудь предал тебя?
- Нет, Али. Я люблю тебя и много лет хранил тебя от напастей. Но есть вещи поважнее!…
С этими словами он вонзил нож в грудь караванщику. Али исполнилось сорок восемь лет, когда Аллах отвернулся от него.
Абдула вытер нож, упал на колени рядом с поверженным и прочитал молитву.
- Мне очень жаль, Али, но я не мог поступить иначе.
К разбойнику подошел однорукий, единственный оставшийся в живых из каравана, и снисходительно произнес
- Ты вел себя достойно и заслуживаешь доброго слова.
- Я знаю.
Однорукий подошел к мешку, который обронил его товарищ, покопался в нем и извлек древнюю книгу в обложке из дубленой кожи. Бережно полистав, проверяя сохранность страниц, он завернул ее в тряпку и сунул в свою сумку.
- Дело сделано.
Потом он шагнул, снял с руки египтянина перстень с хитрой монограммой и приладил его на свой палец…
* * *
- Откуда ты это знаешь? - негромко спросил Карвен.
- Откуда? Меня, Магистра Хаункаса, который и раньше знал немало интересных и поучительных историй, не было здесь более десяти лет. Разве за это время я не мог узнать что-то новое?
- Значит, утерянной книгой Гурта Проклятого все эти годы владел Лагут?
- Не знаю, получил ли он ее, но вряд ли она так уж помогла ему. Видимо, пророчества в ней касались или грядущих, или прошедших времен.
- Пожалуй… Наверное, он очень надеялся на нее.
- Еще больше на нее надеялся Долкмен. Используя знания о будущем, он хотел, и вполне мог бы, подчинить вас и весь Орден своей воле. Или в крайнем случае уничтожить тебя, Карвен, ибо властолюбия в нем не меньше, чем в Лагуте.
Я ничего не преувеличивал. Действительно, Мудрым казалось, что утерянная книга Гурта Проклятого с самыми неоднозначными и странными из его предсказаний - ключ к всеобъемлющей власти. Немало лет потратил Долкмен на ее поиски, огромные деньги были затрачены на это, и все-таки он напал на ее след. Он послал за ней двух своих самых верных слуг - египтянина и однорукого. Но ни их, ни книги Долкмен не увидел. Позже у него возникли подозрения, что однорукий попросту предал его, а плодами предательства воспользовался Лагут, но подтверждения этому Долкмен не нашел.
Когда же я подсунул итальянцу перстень и рассказал о его одноруком продавце, это вполне соответствовало тому, что знал Долкмен, поэтому он поверил мне. Мысль о том, что Лагут перебежал ему дорогу и теперь владеет запретной книгой, наполняла Долкмена яростью и страхом, ибо знание пророчества Гурта давало турку существенные преимущества. Тогда Долкмен решил разделаться со своим врагом. И одна из расставленных им ловушек сработала.
- Карвен, ты можешь отослать меня прочь из аббатства. Можешь заткнуть уши и прикрыть глаза, чтобы не видеть и не слышать очевидного Но представь себе, что я говорю правду, а это истинная правда. Чего тогда будет стоить вся твоя жизнь? И пробьет ли тогда час Трижды Проклятого и Трижды Вознесенного?
- Говори дальше.
- Помнишь ли ты убийство чернокнижника из свиты Лагута?
- Да. Тогда смерть пришла в эти стены.
- Его убил Долкмен.
- Зачем ему было мараться о столь незначительную личность?
- Да потому, что среди близких Лагута чернокнижник был единственным, кто знал, как выглядит подлинный Камень Черного Образа. Убив его, Долкмен мог лгать, и некому было указать на его ложь. Теперь уже не узнать, как он сумел всучить турку фальшивый камень, якобы дающий право безнаказанно убить владельца Жезла Зари, и убедить в его подлинности. Но в ту роковую ночь Лагут перешагнул порог моих покоев, будучи совершенно уверенным, что несет мне смерть.
- И одним ударом Долкмен избавился бы от обоих - от тебя, и от твоего убийцы, на которого обрушилась бы вся мощь Жезла Зари, - задумчиво произнес Карвен. - Но почему, если это так, Долкмен думал, что Лагут сам пойдет на убийство, а не пошлет кого-то из своих людей?
- Во-первых, ничто не могло заставить турка расстаться с камнем. Во-вторых, он люто ненавидел меня и не упустил бы возможности самому вырезать мое сердце.
- Тут ты совершенно прав.
- Жезл защитил меня, а разъяренный Лагут в последний миг понял, что он поддался на обман, кинулся в смертельную схватку, жаждая смерти Долкмена, и погиб. И я пред лицом Тьмы клянусь, что сожалею об этом, ибо он хоть и не любил меня, но не было исполнено еще Лагутом все то, ради чего он пришел в этот мир…
Карвен поглаживал пальцами бархатную подушечку, глядя куда-то в одну точку. Я терпеливо ждал, пока он оценит мои слова и придет к какому-то выводу.
- Признаюсь, ты выдумал любопытный рассказ. И твои умозаключения по поводу происшедших событий увлекательны. Но и только. Почему я должен верить тебе? Твой хитрый нрав известен всем. И правдивость никогда не относилась к числу твоих добродетелей.
- Ну а это что такое? - Я вынул из кармана Камень Черного Образа и бросил на стол.
Аббат взял камень и присмотрелся к нему.
- Похож на Черный Образ. Откуда он у тебя?
- Лагут держал его в руке. Другая его рука сжимала занесенный надо мной кинжал.
- Это не доказательство правдивости остальных твоих слов.
Я бросил на стол кожаный мешочек.
- А это что? - спросил Карвен.
- Это твоя смерть, брат. Что подумал бы ты, если бы я сказал, что этот яд Долкмен дал мне, чтобы убить тебя.
Карвен высыпал немного порошка на поднос, потом поднял на меня глаза, в которых был лед.
- Не слышу ответа… Не хочешь ли ты сказать мне, что я лгу. Ведь это зелье - старый рецепт Лагута, который был уверен, что о нем неведомо никому. Но о нем знаю я и знаешь ты. Сильный, беспощадный яд, случайно изобретенный предками Лагута. Ты бы решил, что я договорился с Лагутом, чтобы утопить Долкмена в море лжи и оговоров. И тогда коли ты действительно владеешь истинным Черным Образом, то просто убьешь меня, ибо коварство и интриги сейчас, как никогда, противопоказаны Ордену.
- Это опять твои домыслы.
- Я прав или нет? Ты мог бы подумать так?
- Ты прав, и я подумал бы именно так
- Долкмен все рассчитал точно. Если я предам его - погибну. Если я употреблю яд по назначению и отравлю тебя, он тоже ничего не теряет. Ты надоел ему. Ему не нравятся оковы, которыми ты, Мудрый, по праву Хранителя Сокровищ ограничиваешь его устремления. Ему не нравится думать лишь о благе Тьмы. И ему ох как хочется быть всем. После твоей смерти он нашел бы способ расправиться и со мной, хоть это трудно из-за Жезла Зари.
- Опять пустой разговор!
- Так тебе нужны еще доказательства? Ты напрасно не веришь моим словам. Они убедительны, и ты знаешь это. Доказательства будут. Хитрый итальянец придет к тебе сам и принесет их. Если ты, конечно, согласишься на невинную хитрость.
Аббат выслушал мое предложение и с внезапной яростью, которую от него трудно было ожидать, опустил свой кулак на стол. Кувшин, стоявший на подносе, подпрыгнул и опрокинулся, из него потекло красное, как кровь, вино, заполняя поднос словно ритуальную чашу в миг жертвоприношения.
- Я сделаю то, что ты просишь, Магистр. Ибо живет во мне надежда. Но если я ошибусь в тебе, тогда берегись, Хаункас. Берегись…
* * *
Следующий вечер мне опять пришлось провести с Карвеном. В нашей неторопливой беседе ничто не напоминало о вчерашних страстях и спорах. Разговор был приятный и неторопливый.
- Сейчас это кажется непостижимым, но, до того, как проникнуться истинной верой, я вполне искренне поклонялся триединому христианскому богу, - Карвен тяжело поднялся.
Он подошел к большому сундуку в углу комнаты и начал копаться в нем. Этого времени мне хватило на то, чтобы всыпать порошок в его кубок. Белое вещество растворилось в славном бургундском без следа и пузырьков.
Мудрый Карвен нашел то, что искал, и положил этот предмет передо мной. Это был большой серебряный с эмалью крест
- Я получил его из рук епископа Лотарингского. Давно это было. Как глуп и несмышлен я был в ту пору, как смешно выглядел тогда Я всерьез намеревался служить беспомощному и жалкому, распятому грязными и злобными рабами богу. Но я родился под другой звездой. Все было уже написано в книге Судеб. И кем бы я ни удосужился стать - купцом или нищим, философом или мореходом, - должен был настать тот день, когда Истина предстала бы передо мной во всей своей грандиозности.
- И она предстала? - спросил я.
- Она явилась ко мне в образе странника. Однажды в ненастную ночь ко мне постучал оборванный, но преисполненный гордости и величия путник. Я не мог отказать ему в крове и еде. Он прожил у меня день, неделю. Ненавязчиво, шаг за шагом, повел он меня по темному коридору, открывая одну за другой потайные двери. Он начинал с малого, вел меня по пути знания медленно и уверенно. То, что раньше виделось мне непоколебимым, представало зыбким. А то, что, казалось, рассыплется от дуновения ветра, оказалось на самом деле твердым как сталь. Новые горизонты, новая правда. У меня было чувство, что я знал все это и раньше. Мне казалось, что я не учу новое, а после долгого сна вспоминаю забытое. И однажды я узнал, кто есть мой гость. К тому времени взор мой был открыт и я был уже достаточно разумен, чтобы не испугаться и не возмутиться, а отдаться на волю той силы, частью которой предстояло стать и мне надо сказать, что наставник мне достался лучший из смертных.
Рассказ Карвена был довольно занимателен Да, волею высокого промысла мы отданы Богу или дьяволу, и обязательно придет такой час, когда станет ясно, кому ты обязан жизнью и что предстоит тебе совершить в подлунном мире. Однако касается это лишь избранных. Большинство же людей слабы духом, на них нет печати судьбы. Они с готовностью одновременно служат и Свету и Тьме, одной рукой множа зло, а другой пытаясь сеять добро.
- Кто он был?
- Ты спрашиваешь, кто мой наставник? Великий маг и звездочет Судгар Непокорный Чему же ты усмехаешься, Хаункас? Неужели тебе знакомо это имя? Я знаю, что знакомо. Он, выстоявший во многих боях, погиб в огне, которым был объят Орден не без твоего участия.
Я попытался припомнить, что мне рассказывал Адепт о событиях, когда стараниями Хаункаса Орден погрузился в междоусобицу.
- Меня еще долго будут попрекать этим недоразумением, которое произошло больше десяти лет назад. Полно, брат мой, я никого не убил тогда сам, - небрежно махнул я рукой. - Кроме Эразма Любвеобильного, который хоть и был Мудрым, но вместо служения долгу был больше занят интригами и своим гаремом. Остальные же сами вцепились друг другу в горло. И Судгар погиб, пытаясь помешать тому, чему помешать был не в силах, поскольку, несмотря на выдающийся ум и знание природы и людей, не мог понять одного…
- Что не мог понять великий маг?
- Скрадывая безделье и борясь с зевотой, я несколько дней провел в хранилище знаний. Там не только смог вспомнить то, что знал когда-то, но и узнал много нового. Ведь такие катастрофы, когда Мудрые, Магистры и челядь Ордена, будто ядовитые тарантулы, жалят друг друга, а в самые ответственные моменты Орден оказывается на грани самоуничтожения, происходят в среднем раз в столетие. Находишь ли ты этому объяснение?
- Да. Мы не раз подвергались козням наших врагов, чьи методы порой настолько походят на наши, что у меня возникают сомнения, а не порождение ли мы одной силы? Нередко нас мешали внутренние склоки и неспособность найти взаимопонимание между братьями.
- Именно так. Разрушение заложено в природе Силы. Честолюбие, коварство, интриги - это лишь инструменты, с помощью которых Сила воцаряется в мире. И глупо рассчитывать на то, что инструмент сей не будет обоюдоостр и в мире, и внутри Ордена.
- Ну и что?
- Орден вполне закономерно раздирается самолюбием, тщеславием и жаждой власти, злостью и ненавистью, которые точат всех, даже Мудрых Таков закон. Такова природа Тьмы, и разве следует ей противиться?
- Может быть, в мыслях твоих есть зерно, но истина вряд ли уложится в эти тесные рамки. Братья скованы единой цепью, спаяны единым стремлением, выделены Силой из болота, в котором копошится остальное неразумное человечество.
- О, Карвен, ты тоже любитель играть словами. Но ты знаешь, что все не так. А не удивляло тебя, что Орден, опутавший всю Землю, влияние которого простирается на огромное количество людей и гигантские расстояния, несмотря на самые тяжелые потрясения, не развалился на куски, не распался, не ослаб?
- Не удивляет, ибо с нами Сила Его.
- Ты же знаешь, Мудрый, Сила должна быть проявлена здесь, в материальном мире, Сила должна иметь своих носителей. Без людей даже Камень Золотой Звезды не более чем обыкновенный булыжник. Именно такова цель Ордена - проявить не проявленное. И именно поэтому за десять тысяч лет он должен был бы рассыпаться в прах.
- Ты поражен тлей неверия. Твоя дотошность не делает тебе чести, Магистр… Хорошо, что следует из твоих слов?
- Следует то, что мы проводим время за кубком бургундского и задаем друг другу вопросы, на которые не знаем ответа, - рассмеялся я. - Давай лучше выпьем, Карвен. Поднимаю, по светским правилам, кубок за то, чтобы сбылось все, о чем мы мечтаем и чему суждено сбыться.
Глотая терпкое вино, я искоса поглядывал на аббата. Он поднес свой кубок к губам, пригубил вино, распробовал, поморщился, будто почуяв что-то неладное, потом проглотил содержимое одним махом.
Мы посидели еще несколько минут, перебрасываясь малозначительными фразами.
- Старость, - неожиданно вздохнул Карвен, поведя плечами так, что хрустнули суставы. - Когда-то я мог выпить сколько угодно, но годы вынуждают меня довольствоваться малым. Что-то я нехорошо чувствую себя.
- Вино не крепкое, но ударяет в голову.
- Пожалуй, что так. Доброй ночи. - Карвен задышал чаще, его лицо стало приобретать синюшный оттенок. И тут в его глазах появилось подозрение.
- Доброй ночи, Мудрый. Мне жаль, что так вышло. Прощай.
- Ты… - В эту секунду он понял все и дико уставился на меня, язык уже почти не слушался его. - Ты отравил меня?
Он попытался встать, уперевшись дрожащими руками о стол. Это усилие истощило его силы, и он упал, уронив голову в ладони, а потом повалился на пол.
- Мы встретимся в новом круге, Карвен. И ты не будешь держать на меня зла.
В соседнем помещении, как всегда, грелся у очага горбун и играли в «кости» монахи, которые должны были охранять Мудрого днем и ночью.
- Мудрый просил не беспокоить Он вздремнул и не хочет, чтобы его покой был нарушен кем-то
Старший телохранитель кивнул и вернулся к игре. Перед ним уже была груда монет - ему везло.
Теперь нельзя терять ни минуты. Я чуть не бегом спустился в подвал, ведущий в библиотеку. Вот и нужное место Я нажал на камень - открылся черный проход, из которого потянуло сыростью.
Я готовился основательно и не один раз обшарил эти мрачные, со склизкими стенами потайные ходы Сеть их была сильно разветвлена, и, в случае если враги возьмут монастырь с боем, чего пока никому не удавалось, братья могли бы продержаться здесь сколько угодно. Никто, кроме аббата, колдуна, а теперь и меня, не был знаком с расположением всех ходов-переходов.
Я задел лицом паутину и, выругавшись, стряхнул ее. Где-то внизу капала вода Я протиснулся в проход, справа была келья с узким окошком, около которого лежала истлевшая, человеческая рука. Видимо, этот человек в последний свой миг пытался выбраться, кулаками разбить камни, но не смог Кто он был-отшельник, пленник ли, - теперь уже не узнаешь.
Поднявшись по каменной спиральной лестнице, я добрался до нужного места Отодвинув заслонку, приник глазом к отверстию и смог с трехметровой высоты обозревать все, что происходит в комнате аббата. Тот, кто делал глазок, знал толк в своем деле Из комнаты заметить наблюдение было почти невозможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Али сразу же получил удар сзади и откатился к мешкам. Он мог все видеть, и зрелище наполнило его сердце отчаянием. Ставшая в миг жестокой судьба нанесла ему смертельный удар. И чьими руками! Его родственника, человека, которого он знал с самого детства. Али не мог поверить в это. Этого просто не могло быть.
Из всех несчастных действенное сопротивление смог оказать лишь долговязый египтянин. Он увернулся от удара ятаганом, могучим взмахом кулака сбил с ног одного разбойника, схватил оружие и вонзил клинок другому нападавшему в живот. Потом снес голову третьему грабителю. Равных ему в бою не было. И неизвестно, чем бы закончилась схватка, если бы однорукий товарищ египтянина, который должен был защищать его спину, не выхватил нож и по самую рукоять не вонзил ему в шею.
Вскоре все закончилось. На удивление, разбойники не жалели никого - ни женщин, с которыми хорошо можно было позабавиться, ни богатых купцов, за которых можно было получить щедрый выкуп. Летели головы, пронзались сердца, и вот уже нет среди путников живых.
Тут застывший в неподвижности Абдула очнулся и огляделся. Взгляд его упал на лежавшего без движения Али.
- Ты жив, Али?
Караванщик приподнялся и застонал.
- Зачем, Абдула, ты сделал это? Разве я обидел тебя чем-то? Или когда-нибудь предал тебя?
- Нет, Али. Я люблю тебя и много лет хранил тебя от напастей. Но есть вещи поважнее!…
С этими словами он вонзил нож в грудь караванщику. Али исполнилось сорок восемь лет, когда Аллах отвернулся от него.
Абдула вытер нож, упал на колени рядом с поверженным и прочитал молитву.
- Мне очень жаль, Али, но я не мог поступить иначе.
К разбойнику подошел однорукий, единственный оставшийся в живых из каравана, и снисходительно произнес
- Ты вел себя достойно и заслуживаешь доброго слова.
- Я знаю.
Однорукий подошел к мешку, который обронил его товарищ, покопался в нем и извлек древнюю книгу в обложке из дубленой кожи. Бережно полистав, проверяя сохранность страниц, он завернул ее в тряпку и сунул в свою сумку.
- Дело сделано.
Потом он шагнул, снял с руки египтянина перстень с хитрой монограммой и приладил его на свой палец…
* * *
- Откуда ты это знаешь? - негромко спросил Карвен.
- Откуда? Меня, Магистра Хаункаса, который и раньше знал немало интересных и поучительных историй, не было здесь более десяти лет. Разве за это время я не мог узнать что-то новое?
- Значит, утерянной книгой Гурта Проклятого все эти годы владел Лагут?
- Не знаю, получил ли он ее, но вряд ли она так уж помогла ему. Видимо, пророчества в ней касались или грядущих, или прошедших времен.
- Пожалуй… Наверное, он очень надеялся на нее.
- Еще больше на нее надеялся Долкмен. Используя знания о будущем, он хотел, и вполне мог бы, подчинить вас и весь Орден своей воле. Или в крайнем случае уничтожить тебя, Карвен, ибо властолюбия в нем не меньше, чем в Лагуте.
Я ничего не преувеличивал. Действительно, Мудрым казалось, что утерянная книга Гурта Проклятого с самыми неоднозначными и странными из его предсказаний - ключ к всеобъемлющей власти. Немало лет потратил Долкмен на ее поиски, огромные деньги были затрачены на это, и все-таки он напал на ее след. Он послал за ней двух своих самых верных слуг - египтянина и однорукого. Но ни их, ни книги Долкмен не увидел. Позже у него возникли подозрения, что однорукий попросту предал его, а плодами предательства воспользовался Лагут, но подтверждения этому Долкмен не нашел.
Когда же я подсунул итальянцу перстень и рассказал о его одноруком продавце, это вполне соответствовало тому, что знал Долкмен, поэтому он поверил мне. Мысль о том, что Лагут перебежал ему дорогу и теперь владеет запретной книгой, наполняла Долкмена яростью и страхом, ибо знание пророчества Гурта давало турку существенные преимущества. Тогда Долкмен решил разделаться со своим врагом. И одна из расставленных им ловушек сработала.
- Карвен, ты можешь отослать меня прочь из аббатства. Можешь заткнуть уши и прикрыть глаза, чтобы не видеть и не слышать очевидного Но представь себе, что я говорю правду, а это истинная правда. Чего тогда будет стоить вся твоя жизнь? И пробьет ли тогда час Трижды Проклятого и Трижды Вознесенного?
- Говори дальше.
- Помнишь ли ты убийство чернокнижника из свиты Лагута?
- Да. Тогда смерть пришла в эти стены.
- Его убил Долкмен.
- Зачем ему было мараться о столь незначительную личность?
- Да потому, что среди близких Лагута чернокнижник был единственным, кто знал, как выглядит подлинный Камень Черного Образа. Убив его, Долкмен мог лгать, и некому было указать на его ложь. Теперь уже не узнать, как он сумел всучить турку фальшивый камень, якобы дающий право безнаказанно убить владельца Жезла Зари, и убедить в его подлинности. Но в ту роковую ночь Лагут перешагнул порог моих покоев, будучи совершенно уверенным, что несет мне смерть.
- И одним ударом Долкмен избавился бы от обоих - от тебя, и от твоего убийцы, на которого обрушилась бы вся мощь Жезла Зари, - задумчиво произнес Карвен. - Но почему, если это так, Долкмен думал, что Лагут сам пойдет на убийство, а не пошлет кого-то из своих людей?
- Во-первых, ничто не могло заставить турка расстаться с камнем. Во-вторых, он люто ненавидел меня и не упустил бы возможности самому вырезать мое сердце.
- Тут ты совершенно прав.
- Жезл защитил меня, а разъяренный Лагут в последний миг понял, что он поддался на обман, кинулся в смертельную схватку, жаждая смерти Долкмена, и погиб. И я пред лицом Тьмы клянусь, что сожалею об этом, ибо он хоть и не любил меня, но не было исполнено еще Лагутом все то, ради чего он пришел в этот мир…
Карвен поглаживал пальцами бархатную подушечку, глядя куда-то в одну точку. Я терпеливо ждал, пока он оценит мои слова и придет к какому-то выводу.
- Признаюсь, ты выдумал любопытный рассказ. И твои умозаключения по поводу происшедших событий увлекательны. Но и только. Почему я должен верить тебе? Твой хитрый нрав известен всем. И правдивость никогда не относилась к числу твоих добродетелей.
- Ну а это что такое? - Я вынул из кармана Камень Черного Образа и бросил на стол.
Аббат взял камень и присмотрелся к нему.
- Похож на Черный Образ. Откуда он у тебя?
- Лагут держал его в руке. Другая его рука сжимала занесенный надо мной кинжал.
- Это не доказательство правдивости остальных твоих слов.
Я бросил на стол кожаный мешочек.
- А это что? - спросил Карвен.
- Это твоя смерть, брат. Что подумал бы ты, если бы я сказал, что этот яд Долкмен дал мне, чтобы убить тебя.
Карвен высыпал немного порошка на поднос, потом поднял на меня глаза, в которых был лед.
- Не слышу ответа… Не хочешь ли ты сказать мне, что я лгу. Ведь это зелье - старый рецепт Лагута, который был уверен, что о нем неведомо никому. Но о нем знаю я и знаешь ты. Сильный, беспощадный яд, случайно изобретенный предками Лагута. Ты бы решил, что я договорился с Лагутом, чтобы утопить Долкмена в море лжи и оговоров. И тогда коли ты действительно владеешь истинным Черным Образом, то просто убьешь меня, ибо коварство и интриги сейчас, как никогда, противопоказаны Ордену.
- Это опять твои домыслы.
- Я прав или нет? Ты мог бы подумать так?
- Ты прав, и я подумал бы именно так
- Долкмен все рассчитал точно. Если я предам его - погибну. Если я употреблю яд по назначению и отравлю тебя, он тоже ничего не теряет. Ты надоел ему. Ему не нравятся оковы, которыми ты, Мудрый, по праву Хранителя Сокровищ ограничиваешь его устремления. Ему не нравится думать лишь о благе Тьмы. И ему ох как хочется быть всем. После твоей смерти он нашел бы способ расправиться и со мной, хоть это трудно из-за Жезла Зари.
- Опять пустой разговор!
- Так тебе нужны еще доказательства? Ты напрасно не веришь моим словам. Они убедительны, и ты знаешь это. Доказательства будут. Хитрый итальянец придет к тебе сам и принесет их. Если ты, конечно, согласишься на невинную хитрость.
Аббат выслушал мое предложение и с внезапной яростью, которую от него трудно было ожидать, опустил свой кулак на стол. Кувшин, стоявший на подносе, подпрыгнул и опрокинулся, из него потекло красное, как кровь, вино, заполняя поднос словно ритуальную чашу в миг жертвоприношения.
- Я сделаю то, что ты просишь, Магистр. Ибо живет во мне надежда. Но если я ошибусь в тебе, тогда берегись, Хаункас. Берегись…
* * *
Следующий вечер мне опять пришлось провести с Карвеном. В нашей неторопливой беседе ничто не напоминало о вчерашних страстях и спорах. Разговор был приятный и неторопливый.
- Сейчас это кажется непостижимым, но, до того, как проникнуться истинной верой, я вполне искренне поклонялся триединому христианскому богу, - Карвен тяжело поднялся.
Он подошел к большому сундуку в углу комнаты и начал копаться в нем. Этого времени мне хватило на то, чтобы всыпать порошок в его кубок. Белое вещество растворилось в славном бургундском без следа и пузырьков.
Мудрый Карвен нашел то, что искал, и положил этот предмет передо мной. Это был большой серебряный с эмалью крест
- Я получил его из рук епископа Лотарингского. Давно это было. Как глуп и несмышлен я был в ту пору, как смешно выглядел тогда Я всерьез намеревался служить беспомощному и жалкому, распятому грязными и злобными рабами богу. Но я родился под другой звездой. Все было уже написано в книге Судеб. И кем бы я ни удосужился стать - купцом или нищим, философом или мореходом, - должен был настать тот день, когда Истина предстала бы передо мной во всей своей грандиозности.
- И она предстала? - спросил я.
- Она явилась ко мне в образе странника. Однажды в ненастную ночь ко мне постучал оборванный, но преисполненный гордости и величия путник. Я не мог отказать ему в крове и еде. Он прожил у меня день, неделю. Ненавязчиво, шаг за шагом, повел он меня по темному коридору, открывая одну за другой потайные двери. Он начинал с малого, вел меня по пути знания медленно и уверенно. То, что раньше виделось мне непоколебимым, представало зыбким. А то, что, казалось, рассыплется от дуновения ветра, оказалось на самом деле твердым как сталь. Новые горизонты, новая правда. У меня было чувство, что я знал все это и раньше. Мне казалось, что я не учу новое, а после долгого сна вспоминаю забытое. И однажды я узнал, кто есть мой гость. К тому времени взор мой был открыт и я был уже достаточно разумен, чтобы не испугаться и не возмутиться, а отдаться на волю той силы, частью которой предстояло стать и мне надо сказать, что наставник мне достался лучший из смертных.
Рассказ Карвена был довольно занимателен Да, волею высокого промысла мы отданы Богу или дьяволу, и обязательно придет такой час, когда станет ясно, кому ты обязан жизнью и что предстоит тебе совершить в подлунном мире. Однако касается это лишь избранных. Большинство же людей слабы духом, на них нет печати судьбы. Они с готовностью одновременно служат и Свету и Тьме, одной рукой множа зло, а другой пытаясь сеять добро.
- Кто он был?
- Ты спрашиваешь, кто мой наставник? Великий маг и звездочет Судгар Непокорный Чему же ты усмехаешься, Хаункас? Неужели тебе знакомо это имя? Я знаю, что знакомо. Он, выстоявший во многих боях, погиб в огне, которым был объят Орден не без твоего участия.
Я попытался припомнить, что мне рассказывал Адепт о событиях, когда стараниями Хаункаса Орден погрузился в междоусобицу.
- Меня еще долго будут попрекать этим недоразумением, которое произошло больше десяти лет назад. Полно, брат мой, я никого не убил тогда сам, - небрежно махнул я рукой. - Кроме Эразма Любвеобильного, который хоть и был Мудрым, но вместо служения долгу был больше занят интригами и своим гаремом. Остальные же сами вцепились друг другу в горло. И Судгар погиб, пытаясь помешать тому, чему помешать был не в силах, поскольку, несмотря на выдающийся ум и знание природы и людей, не мог понять одного…
- Что не мог понять великий маг?
- Скрадывая безделье и борясь с зевотой, я несколько дней провел в хранилище знаний. Там не только смог вспомнить то, что знал когда-то, но и узнал много нового. Ведь такие катастрофы, когда Мудрые, Магистры и челядь Ордена, будто ядовитые тарантулы, жалят друг друга, а в самые ответственные моменты Орден оказывается на грани самоуничтожения, происходят в среднем раз в столетие. Находишь ли ты этому объяснение?
- Да. Мы не раз подвергались козням наших врагов, чьи методы порой настолько походят на наши, что у меня возникают сомнения, а не порождение ли мы одной силы? Нередко нас мешали внутренние склоки и неспособность найти взаимопонимание между братьями.
- Именно так. Разрушение заложено в природе Силы. Честолюбие, коварство, интриги - это лишь инструменты, с помощью которых Сила воцаряется в мире. И глупо рассчитывать на то, что инструмент сей не будет обоюдоостр и в мире, и внутри Ордена.
- Ну и что?
- Орден вполне закономерно раздирается самолюбием, тщеславием и жаждой власти, злостью и ненавистью, которые точат всех, даже Мудрых Таков закон. Такова природа Тьмы, и разве следует ей противиться?
- Может быть, в мыслях твоих есть зерно, но истина вряд ли уложится в эти тесные рамки. Братья скованы единой цепью, спаяны единым стремлением, выделены Силой из болота, в котором копошится остальное неразумное человечество.
- О, Карвен, ты тоже любитель играть словами. Но ты знаешь, что все не так. А не удивляло тебя, что Орден, опутавший всю Землю, влияние которого простирается на огромное количество людей и гигантские расстояния, несмотря на самые тяжелые потрясения, не развалился на куски, не распался, не ослаб?
- Не удивляет, ибо с нами Сила Его.
- Ты же знаешь, Мудрый, Сила должна быть проявлена здесь, в материальном мире, Сила должна иметь своих носителей. Без людей даже Камень Золотой Звезды не более чем обыкновенный булыжник. Именно такова цель Ордена - проявить не проявленное. И именно поэтому за десять тысяч лет он должен был бы рассыпаться в прах.
- Ты поражен тлей неверия. Твоя дотошность не делает тебе чести, Магистр… Хорошо, что следует из твоих слов?
- Следует то, что мы проводим время за кубком бургундского и задаем друг другу вопросы, на которые не знаем ответа, - рассмеялся я. - Давай лучше выпьем, Карвен. Поднимаю, по светским правилам, кубок за то, чтобы сбылось все, о чем мы мечтаем и чему суждено сбыться.
Глотая терпкое вино, я искоса поглядывал на аббата. Он поднес свой кубок к губам, пригубил вино, распробовал, поморщился, будто почуяв что-то неладное, потом проглотил содержимое одним махом.
Мы посидели еще несколько минут, перебрасываясь малозначительными фразами.
- Старость, - неожиданно вздохнул Карвен, поведя плечами так, что хрустнули суставы. - Когда-то я мог выпить сколько угодно, но годы вынуждают меня довольствоваться малым. Что-то я нехорошо чувствую себя.
- Вино не крепкое, но ударяет в голову.
- Пожалуй, что так. Доброй ночи. - Карвен задышал чаще, его лицо стало приобретать синюшный оттенок. И тут в его глазах появилось подозрение.
- Доброй ночи, Мудрый. Мне жаль, что так вышло. Прощай.
- Ты… - В эту секунду он понял все и дико уставился на меня, язык уже почти не слушался его. - Ты отравил меня?
Он попытался встать, уперевшись дрожащими руками о стол. Это усилие истощило его силы, и он упал, уронив голову в ладони, а потом повалился на пол.
- Мы встретимся в новом круге, Карвен. И ты не будешь держать на меня зла.
В соседнем помещении, как всегда, грелся у очага горбун и играли в «кости» монахи, которые должны были охранять Мудрого днем и ночью.
- Мудрый просил не беспокоить Он вздремнул и не хочет, чтобы его покой был нарушен кем-то
Старший телохранитель кивнул и вернулся к игре. Перед ним уже была груда монет - ему везло.
Теперь нельзя терять ни минуты. Я чуть не бегом спустился в подвал, ведущий в библиотеку. Вот и нужное место Я нажал на камень - открылся черный проход, из которого потянуло сыростью.
Я готовился основательно и не один раз обшарил эти мрачные, со склизкими стенами потайные ходы Сеть их была сильно разветвлена, и, в случае если враги возьмут монастырь с боем, чего пока никому не удавалось, братья могли бы продержаться здесь сколько угодно. Никто, кроме аббата, колдуна, а теперь и меня, не был знаком с расположением всех ходов-переходов.
Я задел лицом паутину и, выругавшись, стряхнул ее. Где-то внизу капала вода Я протиснулся в проход, справа была келья с узким окошком, около которого лежала истлевшая, человеческая рука. Видимо, этот человек в последний свой миг пытался выбраться, кулаками разбить камни, но не смог Кто он был-отшельник, пленник ли, - теперь уже не узнаешь.
Поднявшись по каменной спиральной лестнице, я добрался до нужного места Отодвинув заслонку, приник глазом к отверстию и смог с трехметровой высоты обозревать все, что происходит в комнате аббата. Тот, кто делал глазок, знал толк в своем деле Из комнаты заметить наблюдение было почти невозможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37