Перкин был героем дня, а мой отец лежал на поле со слегка поврежденной рукой и смертельно уязвленной гордостью.
– И Джулиана бросилась к нему? – тихо спросила Мира.
– По словам моих тетушек, которые рассказывали мне эту семейную легенду, она упала на колени рядом с ним и молилась за спасение его души. Она думала, что он опасно ранен и, возможно, даже умирает по ее вине. – Алек посмеивался, представляя себе эту сцену. – Боже, жаль, что меня там не было.
– Разыгрывать из себя несчастных – фамильный талант мужчин в вашей семье, – коротко заметила Мира.
– Это сработало, – подтвердил он. – Об их помолвке было объявлено на балу в тот же вечер.
Мира усмехнулась:
– Я думаю, что, несмотря на твои уверения, твоя мать все же романтическая женщина.
– Не такая, как ты.
Хотя Мира постаралась не обращать внимания на его провокационное замечание, она ощутила, как теплая волна пробежала но ее телу.
– Одного я все же не понимаю, – сказала она. – Как ты унаследовал дворянский титул, если твой отец был младшим сыном?
– Мой дядя умер, не оставив наследника, отец погиб в результате несчастного случая на скачках почти десять лет назад.
Мира с пониманием молча кивнула. Тут она заметила, что во время разговора Алек придержал коня, и теперь они находились в самом конце процессии.
– Почему мы едем так медленно? Неужели лошадь устала?
В глазах Алека появился дьявольский блеск, вызвавший у нее недоверие.
– Мы срежем часть пути.
– Ты не спросил на это моего разрешения.
– Я говорил тебе однажды – не люблю спрашивать разрешения.
– Как ты хочешь срезать?
– Все объезжают лес по дороге, которая ведет обратно в поместье Стамфорд. Мы поедем по другой дороге, направо, и присоединимся ко всем с другой стороны.
– Послушайте меня, милорд. Возможно, вам нравится рисковать своей репутацией, но я…
– Я однажды уже просил называть меня Алеком…
– С тех пор многое переменилось.
– ..и никто не заметит нашего отсутствия.
– Розали обязательно заметит!
– Ты думаешь, она скажет что-нибудь, даже если заметит? – спросил Алек и стегнул коня. – Если только она не боится, что о ее встрече с Брумелем будет известно всему Лондону.
– Ты действительно будешь шантажировать ее? – потребовала ответа Мира, крепче держась за спинку саней, когда они свернули и быстро покатили в сторону от остальных.
– Я предпочитаю смотреть на это, как на обмен моего молчания на ее.
– Ты негодяй! Неудивительно, что она сказала, что ты…
– Что я? – подхватил Алек, улыбаясь тому, как Мира мгновенно замолчала. Сани проносились мимо заснеженных сосен. – Не беспокойся, я угадаю. Я стесняю ее, не так ли?
Она не доверяет мне…
– Похоже, что она чрезвычайно проницательна.
– ..и она не хочет, чтобы я находился рядом с ее подопечной. С ее бедной, беззащитной Мирой, которая носит такие интересные игрушки в своем ридикюле.
– Больше не ношу.
– Сегодня ты без ножа?
– Да!
– Не важно, – сказал он резко, останавливая сани посреди заснеженного леса. – Своими словами ты можешь нанести более глубокие раны.
Тишину зимнего леса нарушал хруст наста и веток. Это был мир вне времени, хрупкий и красивый.
– Они не могут ранить тебя. Мои слова отскакивают от тебя, как тупые стрелы. – Мира говорила негромко в тишине заснеженного леса.
Алек покачал головой, его улыбка исчезла. Внезапно он стал серьезным и нежным. Он смотрел на нее так, будто только что понял нечто, чего не понимал до сих пор.
– Совсем нет. Они попадают в цель, ранят глубоко, и мне не удается избавиться от них.
– Алек, – прошептала она, – боюсь, что я не верю тебе.
– Твой голос дрожит. Чего ты боишься?
– Я замерзла.
– Я не причиню тебе зла. – Он приблизился, взяв ее за подбородок и повернув к себе ее лицо.
Мира опустила глаза, почувствовав холодное прикосновение его руки в перчатке. Она замерла от предчувствия, когда Алек склонил к ней свою темноволосую голову.
Его губы коснулись ее, поцелуй был горячим и медленным. Она ощущала его всем своим существом. Плотные зимние одежды были преградой между их телами. Все, что могла ощущать Мира, был горячий, глубокий поцелуй, нежно и страстно обжигавший ей губы. – .Этим долгим поцелуем он заставил ее пережить нечто совершенно особенное, почувствовать себя единственной на свете женщиной, которую он желал. Мира дрожала, мысли ее путались, все вокруг исчезло, все, кроме Алека, и она страстно ответила на его поцелуй.
Мира перевела прерывающееся дыхание, и холодный зимний воздух наполнил легкие. Желая быть ближе к нему, она высвободила руку из муфты и коснулась пальцами его щеки, провела рукой по выбритой щеке, подбородку, наслаждаясь свободой прикосновений. Алек крепко обнял ее, стремясь снова ощутить вкус ее губ, и прильнул к ним в поцелуе. Мира почувствовала, что не в состоянии сдерживать переполняющие ее чувства, и отстранилась.
– Почему ты уехала, не сказав мне ни слова? – прошептал он, обжигая ее горячим дыханием. В его голосе звучала растерянность и еще что-то, чего Мира не понимала. Она закрыла глаза и вспомнила, как ей было тяжело в тот день, когда она покидала Саквиль-Мэнор.
– Ты не оставил мне другого выхода, – ответила она. – Беркли оказались там и предложили мне поехать с ними. А Саквиль потребовал, чтобы я покинула Саквиль-Мэнор в течение нескольких дней.
– Ты не говорила мне об этом.
– Разве это изменило бы что-нибудь? Ты не обещал мне ничего. Ты не предложил мне никакого выхода из ситуации, в которой я оказалась, даже после той ночи…
– Ты знала, что надо попросить меня о помощи, – спокойно сказал Алек, отодвигаясь от нее и внимательно глядя на нее. – Я бы предоставил тебе убежище, где ты могла бы жить…
– ..в том случае, если бы я согласилась стать твоей любовницей, – горько улыбнулась Мира. – И я была настолько глупа, что скорее всего приняла бы это предложение. Но сейчас я не приму его ни за какие деньги. Я изменилась с тех пор и начинаю думать, что я хочу куда больше, чем ты можешь предложить мне.
Алек сжал ее своими сильными руками, словно тисками.
– Какого предложения ты ждешь от меня? – воскликнул он с внезапным гневом и отчаянием в голосе. – Ты знаешь, в каком положении я нахожусь… Ты знаешь об обязанностях, которыми я не вправе пренебрегать.
Боже, я, как и прежде, хочу тебя – ты не можешь не знать этого, – но я Фолкнер. Я старший сын. Я должен заботиться о всей семье, у меня должен быть наследник, достойный носить нашу фамилию. Если бы ты была другой… Если бы я был другим…
– Я понимаю, – спокойно ответила Мира, чувствуя, как растет ледяной холод в душе. – Я все понимаю.
– Тогда почему ты не можешь принять то, что я могу дать тебе? Я могу дать тебе все, все, кроме моего имени. Я могу сделать тебя счастливой…
– Нет, ты не можешь, – быстро перебила она. – Возможно, ты мог сделать это тогда, но не сейчас. Это не твоя вина.., просто все изменилось. Мне не нужны дорогие одежды и деньги, чтобы быть счастливой. Мне не нужны ложа в театре и балы. Мне не нужна страсть. Мне не нужен ослепительный блеск. Все, чего я хочу, – это спокойной жизни и собственной семьи. Я сделаю все, чтобы добиться этого, и. может быть, если это угодно Богу, мне это удастся. Не знаю, почему я поехала с тобой сегодня. Конечно, я не должна была этого делать. Розали права: я была бы гораздо счастливее с кем-нибудь вроде Онслоу. – Она чувствовала его нервное напряжение, но продолжала тираду:
– Я не хочу больше разговаривать с тобой, после того как мы присоединимся к остальным и вернемся в Стамфорд. К счастью, я не посещу больше одной или двух вечеринок вплоть до весны, поэтому все, о чем я прошу, – позаботься, чтобы мы больше не встречались.
– Да, так будет лучше, – с вежливой холодностью согласился Алек и взял поводья, чтобы присоединиться к общей процессии.
Весь оставшийся путь Мира сидела, отодвинувшись от него как можно дальше. Они не обменялись ни единым словом, даже когда Алек помог ей выйти из саней и проводил к особняку. Оказавшись внутри, он тут же оставил ее одну и за целый вечер ни разу не взглянул в ее сторону.
– Я прошу прощения, – сказала Мира Розали, как только им предоставилась возможность поговорить наедине. В ее голосе звучала искренность, которая совершенно обезоружила леди Беркли, готовую сделать строгий выговор подруге. – Я совершила ужасную ошибку. Я не должна была ехать с ним. Ты была права.
– Мне не доставляет никакого удовольствия ни моя правота, – ответила Розали, – ни то, что ты выглядишь такой расстроенной.
* * *
Зима прошла вовсе не так медленно, как опасалась Мира.
Нашлось более чем достаточно занятий, заполнивших время.
Не последним из этих дел было лечение разнообразных недомоганий и хворей гостей и родственников, живших в Беркли-Холле. Холодный сырой воздух проникал сквозь одежду и, казалось, пробирал до самых костей, и даже самая горячая еда, самые крепкие напитки и постоянно горящие камины не могли прогреть человека, проведшего на улице несколько часов. По счастью, у Миры в запасе было много засушенных кореньев и трав, которыми она лечила простуду, кашель, насморк, воспаление горла и ушей.
Она варила настойки и готовила порошки и капли. Она знала, какие травы и коренья помогают при артрите и ревматизме. Для лечения ушей и горла она делала горячие компрессы из распаренного ячменя, меда и растительных масел.
В ее рецептах и снадобьях существовала постоянная потребность, потому что погода долгое время оставалась суровой.
Одна же из этих недель была совершенно невыносимой для всех живших в поместье Беркли. Это была неделя в марте, когда болела Розали. Сильнейшая простуда хозяйки дома нарушила обычный распорядок жизни в Беркли-Холле. Больше всего проблем возникло с Рэндом; когда он общался со своей простуженной, кашляющей и сморкающейся женой, он был заботлив и нежен, но по отношению к остальным гостям он находился в таком дурном расположении духа, что никто не решался приближаться к нему. Мира наблюдала за ним с пониманием и тщательно скрываемым юмором, прекрасно зная по опыту прошлых лет, сколь невыносимым становился Рэнд, когда что-нибудь угрожало здоровью или счастью Розали.
– Ты очень-очень скоро поправишься, – сказала Мира однажды утром, принеся чашку с горячим отваром в спальню Беркли. Розали поморщилась, протягивая руку и беря чашку.
– Что в ней? Опять твои ужасные травы?
– На этот раз чай с медом.
– О, какое счастье!.. – Розали с удовольствием сделала большой глоток сладкого напитка. – Теперь скажи мне, почему я должна встать на ноги и почему это должно случиться вскоре? Мне так понравились эти несколько дней отдыха и безделья.
– Твой муж становится неуправляемым.
– Правда? А я думала, он очень мил.
– С тобой, – сказала Мира, смеясь. – Не притворяйся, что ничего не замечаешь – ты знаешь, каков он был с остальными. Стены не настолько толстые.
– Мой бедный Рэнди, – тихонько засмеялась Розали и тут же закашлялась. – Он немного разворчался, но я уверена, он не хотел…
– Не оправдывай его. Просто поправляйся как можно скорее, а не то он всех замучит.
– Бедная Мира. – Розали посмотрела на подругу. – Ты похудела, мне это совсем не нравится. Ты все время заботишься об остальных, но я привезла тебя сюда не для этого.
Тебе нужно больше отдыхать. Ты сегодня ела?
– Через месяц-два начнется сезон балов, и тогда я снова приду в нормальное состояние.
– Пожалуйста, не шути на эту тему. В следующем месяце мы начнем приглашать гостей и давать визиты, поэтому я не хочу, чтобы у тебя был уставший и утомленный вид. Ты выглядишь так, будто тоскуешь о ком-то'.
– Тоскую? – переспросила Мира, нервным жестом Отбрасывая волосы со лба. – О ком? Об Эдварде Онслоу?
– Жаль, что не он объект твоей тревоги. Это было бы проблемой, которую можно было очень просто решить.
– Я не тоскую ни о ком, – резковато ответила Мира.
– Но я же вижу, что тебя что-то беспокоит.
– Меня беспокоит все то же, что беспокоило все последние недели. – Мира села в ногах Розали и устремила блуждающий взгляд на бархатный полог, не обращая внимания на позолоченную кисточку, которая задела ее за переносицу. – Скоро начнется сезон, и в конце концов я приду к выводу, что сыграла все роли, – говорила она тихо, прикрыв глаза. – Ни одна из них не удалась мне особенно хорошо… Я все больше и больше живу самообманом, пока не придет время, когда я почувствую, что все, что делаю, мне не по душе. Мне это больше не кажется привлекательным. Где и когда я найду свое место?
– Но ты уже нашла свое место, – с тревогой сказала Розали. – Оно здесь.
– Мне здесь рады. Но это ваш дом и ваша семья.
– В один прекрасный день у тебя будет свой дом и своя семья, – убеждала ее Розали.
Мира грустно улыбнулась и, открыв глаза, увидела, что Розали улыбается.
– Ты действительно думаешь, что замужество все решит? – спросила она. – Мне так не кажется. Это будет лишь моя новая роль. Боюсь, что я не справлюсь с ней.., но больше мне ничего не остается.
Брак – это просто церемония.., и хотя предполагается, что он должен соединить двух людей вечным союзом, Мира знала, что ни один ритуал, ни одна на свете церемония не сможет защитить от преследующего ее чувства потерянности и отчужденности. Замужество ничего не изменит, не переменит ее внутреннюю убежденность, что она не годится для любого размеренного уклада жизни.
– Я не понимаю твоего упрямства, – недоуменно сказала Розали. – Ты не играешь роль, ты живешь своей собственной жизнью.
– – Я уже жила несколькими жизнями, а мне всегда хотелось лишь одной. – Она устало провела рукой по лбу. – О, какой старой, какой умудренной жизнью я чувствую себя рядом с семнадцати-восемнадцатилетними девочками. Они ничего не знают об этом мире, но зато им известно свое место в нем. Они уже знают, кто они, и точно знают, что им полагается делать. Им известны все правила… Я им завидую.
– Я не думаю, что ты можешь применить к себе общепринятые стандарты.
– Но все остальные будут оценивать меня именно по этим общепринятым стандартам. Неужели ты не понимаешь?
Все это не правильно – не правильно делать вид, будто я принадлежу к вашему кругу, не правильно, что я пробираюсь через черный ход и занимаю место рядом с кем-то, кому принадлежит все это по праву рождения. Неужели нельзя найти подходящее занятие для меня? Где-нибудь в безопасном, тихом месте, где никто не будет обращать на меня внимание.
– Там ты не будешь счастливее, – не сдавалась Розали. – Но если то, что ты говоришь, правда и у тебя действительно нет своего места, значит, ты вполне можешь реализовать то, что я тебе предлагаю – ты подходишь для того, чтобы выйти замуж за барона, равно как и за пекаря.
– Нет ли здесь небольшого преувеличения?
– Ты не обычный человек. У тебя свои правила, свой образ мыслей и чувств. Ты гораздо лучше тех девочек, которым завидуешь, гораздо более интересна и достойна любви, чем они. Ты… – Розали замолчала и беспомощно посмотрела на нее. – Ты Мирей Жермен.., в тебе много всего… В Тебе есть все, и тут ничего не поделаешь.
Мира долго молчала, вновь и вновь обдумывая сказанное. С врожденной практичностью, выработанной многими поколениями француженок, она начала осознавать всю бесполезность сожалений о том, чему не суждено произойти.
Она это она, и, как заметила Розали, ничего нельзя изменить. Не лучше ли извлекать пользу из сложившейся ситуации? И есть ли другой, реальный выход?
– Да, это так, – сказала она с усталой улыбкой, – я Мирей Жермен… Бывает и хуже, правда?
* * *
– Ты следуешь требованию Джулианы, – сказал Алек, поднимая голову от письменного стола.
Поправляя галстук, Карр вошел в кабинет Алека. Обстановка кабинета была по-спартански простой, выдержанной со спокойной симметрией, свойственной египетскому стилю. Широкий стол красного дерева стоял между двумя окнами. Алек проводил здесь много часов за работой как над своими архитектурными проектами, так и над финансовыми документами семьи. Он принял на себя эти обязанности в восемнадцать лет и полностью контролировал все вопросы, касавшиеся поместий Фолкнеров и их собственности.
– Она твоя мать, – резонно заметил Карр, склоняясь над столом Алека и заискивающе улыбаясь. – Она хочет видеть тебя… Когда ты приезжал последний раз? Три месяца назад?
– Два.
– Когда бы это ни было, она недовольна. Она сказала, что ты выглядишь бледным и худым…
– Когда ты перестанешь служить посыльным моей матери за карманные деньги? – разозлился Алек. – Неужели нельзя найти ничего лучше, чем…
– Подумай как следует. Тебе надо поправить здоровье, набрать прежний вес и вернуть нормальный цвет лица.
– Когда я захочу, чтобы мне поставили диагноз, я позову врача.
Алек знал, что выглядел нездоровым во время последней поездки в имение Фолкнеров. Несколько недель беспрерывной пьянки не могли пройти бесследно. После тяжелого разговора с Мирой во время катания на санях он исчез из Лондона на целый месяц, стараясь утопить в вине воспоминания и тоску о ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
– И Джулиана бросилась к нему? – тихо спросила Мира.
– По словам моих тетушек, которые рассказывали мне эту семейную легенду, она упала на колени рядом с ним и молилась за спасение его души. Она думала, что он опасно ранен и, возможно, даже умирает по ее вине. – Алек посмеивался, представляя себе эту сцену. – Боже, жаль, что меня там не было.
– Разыгрывать из себя несчастных – фамильный талант мужчин в вашей семье, – коротко заметила Мира.
– Это сработало, – подтвердил он. – Об их помолвке было объявлено на балу в тот же вечер.
Мира усмехнулась:
– Я думаю, что, несмотря на твои уверения, твоя мать все же романтическая женщина.
– Не такая, как ты.
Хотя Мира постаралась не обращать внимания на его провокационное замечание, она ощутила, как теплая волна пробежала но ее телу.
– Одного я все же не понимаю, – сказала она. – Как ты унаследовал дворянский титул, если твой отец был младшим сыном?
– Мой дядя умер, не оставив наследника, отец погиб в результате несчастного случая на скачках почти десять лет назад.
Мира с пониманием молча кивнула. Тут она заметила, что во время разговора Алек придержал коня, и теперь они находились в самом конце процессии.
– Почему мы едем так медленно? Неужели лошадь устала?
В глазах Алека появился дьявольский блеск, вызвавший у нее недоверие.
– Мы срежем часть пути.
– Ты не спросил на это моего разрешения.
– Я говорил тебе однажды – не люблю спрашивать разрешения.
– Как ты хочешь срезать?
– Все объезжают лес по дороге, которая ведет обратно в поместье Стамфорд. Мы поедем по другой дороге, направо, и присоединимся ко всем с другой стороны.
– Послушайте меня, милорд. Возможно, вам нравится рисковать своей репутацией, но я…
– Я однажды уже просил называть меня Алеком…
– С тех пор многое переменилось.
– ..и никто не заметит нашего отсутствия.
– Розали обязательно заметит!
– Ты думаешь, она скажет что-нибудь, даже если заметит? – спросил Алек и стегнул коня. – Если только она не боится, что о ее встрече с Брумелем будет известно всему Лондону.
– Ты действительно будешь шантажировать ее? – потребовала ответа Мира, крепче держась за спинку саней, когда они свернули и быстро покатили в сторону от остальных.
– Я предпочитаю смотреть на это, как на обмен моего молчания на ее.
– Ты негодяй! Неудивительно, что она сказала, что ты…
– Что я? – подхватил Алек, улыбаясь тому, как Мира мгновенно замолчала. Сани проносились мимо заснеженных сосен. – Не беспокойся, я угадаю. Я стесняю ее, не так ли?
Она не доверяет мне…
– Похоже, что она чрезвычайно проницательна.
– ..и она не хочет, чтобы я находился рядом с ее подопечной. С ее бедной, беззащитной Мирой, которая носит такие интересные игрушки в своем ридикюле.
– Больше не ношу.
– Сегодня ты без ножа?
– Да!
– Не важно, – сказал он резко, останавливая сани посреди заснеженного леса. – Своими словами ты можешь нанести более глубокие раны.
Тишину зимнего леса нарушал хруст наста и веток. Это был мир вне времени, хрупкий и красивый.
– Они не могут ранить тебя. Мои слова отскакивают от тебя, как тупые стрелы. – Мира говорила негромко в тишине заснеженного леса.
Алек покачал головой, его улыбка исчезла. Внезапно он стал серьезным и нежным. Он смотрел на нее так, будто только что понял нечто, чего не понимал до сих пор.
– Совсем нет. Они попадают в цель, ранят глубоко, и мне не удается избавиться от них.
– Алек, – прошептала она, – боюсь, что я не верю тебе.
– Твой голос дрожит. Чего ты боишься?
– Я замерзла.
– Я не причиню тебе зла. – Он приблизился, взяв ее за подбородок и повернув к себе ее лицо.
Мира опустила глаза, почувствовав холодное прикосновение его руки в перчатке. Она замерла от предчувствия, когда Алек склонил к ней свою темноволосую голову.
Его губы коснулись ее, поцелуй был горячим и медленным. Она ощущала его всем своим существом. Плотные зимние одежды были преградой между их телами. Все, что могла ощущать Мира, был горячий, глубокий поцелуй, нежно и страстно обжигавший ей губы. – .Этим долгим поцелуем он заставил ее пережить нечто совершенно особенное, почувствовать себя единственной на свете женщиной, которую он желал. Мира дрожала, мысли ее путались, все вокруг исчезло, все, кроме Алека, и она страстно ответила на его поцелуй.
Мира перевела прерывающееся дыхание, и холодный зимний воздух наполнил легкие. Желая быть ближе к нему, она высвободила руку из муфты и коснулась пальцами его щеки, провела рукой по выбритой щеке, подбородку, наслаждаясь свободой прикосновений. Алек крепко обнял ее, стремясь снова ощутить вкус ее губ, и прильнул к ним в поцелуе. Мира почувствовала, что не в состоянии сдерживать переполняющие ее чувства, и отстранилась.
– Почему ты уехала, не сказав мне ни слова? – прошептал он, обжигая ее горячим дыханием. В его голосе звучала растерянность и еще что-то, чего Мира не понимала. Она закрыла глаза и вспомнила, как ей было тяжело в тот день, когда она покидала Саквиль-Мэнор.
– Ты не оставил мне другого выхода, – ответила она. – Беркли оказались там и предложили мне поехать с ними. А Саквиль потребовал, чтобы я покинула Саквиль-Мэнор в течение нескольких дней.
– Ты не говорила мне об этом.
– Разве это изменило бы что-нибудь? Ты не обещал мне ничего. Ты не предложил мне никакого выхода из ситуации, в которой я оказалась, даже после той ночи…
– Ты знала, что надо попросить меня о помощи, – спокойно сказал Алек, отодвигаясь от нее и внимательно глядя на нее. – Я бы предоставил тебе убежище, где ты могла бы жить…
– ..в том случае, если бы я согласилась стать твоей любовницей, – горько улыбнулась Мира. – И я была настолько глупа, что скорее всего приняла бы это предложение. Но сейчас я не приму его ни за какие деньги. Я изменилась с тех пор и начинаю думать, что я хочу куда больше, чем ты можешь предложить мне.
Алек сжал ее своими сильными руками, словно тисками.
– Какого предложения ты ждешь от меня? – воскликнул он с внезапным гневом и отчаянием в голосе. – Ты знаешь, в каком положении я нахожусь… Ты знаешь об обязанностях, которыми я не вправе пренебрегать.
Боже, я, как и прежде, хочу тебя – ты не можешь не знать этого, – но я Фолкнер. Я старший сын. Я должен заботиться о всей семье, у меня должен быть наследник, достойный носить нашу фамилию. Если бы ты была другой… Если бы я был другим…
– Я понимаю, – спокойно ответила Мира, чувствуя, как растет ледяной холод в душе. – Я все понимаю.
– Тогда почему ты не можешь принять то, что я могу дать тебе? Я могу дать тебе все, все, кроме моего имени. Я могу сделать тебя счастливой…
– Нет, ты не можешь, – быстро перебила она. – Возможно, ты мог сделать это тогда, но не сейчас. Это не твоя вина.., просто все изменилось. Мне не нужны дорогие одежды и деньги, чтобы быть счастливой. Мне не нужны ложа в театре и балы. Мне не нужна страсть. Мне не нужен ослепительный блеск. Все, чего я хочу, – это спокойной жизни и собственной семьи. Я сделаю все, чтобы добиться этого, и. может быть, если это угодно Богу, мне это удастся. Не знаю, почему я поехала с тобой сегодня. Конечно, я не должна была этого делать. Розали права: я была бы гораздо счастливее с кем-нибудь вроде Онслоу. – Она чувствовала его нервное напряжение, но продолжала тираду:
– Я не хочу больше разговаривать с тобой, после того как мы присоединимся к остальным и вернемся в Стамфорд. К счастью, я не посещу больше одной или двух вечеринок вплоть до весны, поэтому все, о чем я прошу, – позаботься, чтобы мы больше не встречались.
– Да, так будет лучше, – с вежливой холодностью согласился Алек и взял поводья, чтобы присоединиться к общей процессии.
Весь оставшийся путь Мира сидела, отодвинувшись от него как можно дальше. Они не обменялись ни единым словом, даже когда Алек помог ей выйти из саней и проводил к особняку. Оказавшись внутри, он тут же оставил ее одну и за целый вечер ни разу не взглянул в ее сторону.
– Я прошу прощения, – сказала Мира Розали, как только им предоставилась возможность поговорить наедине. В ее голосе звучала искренность, которая совершенно обезоружила леди Беркли, готовую сделать строгий выговор подруге. – Я совершила ужасную ошибку. Я не должна была ехать с ним. Ты была права.
– Мне не доставляет никакого удовольствия ни моя правота, – ответила Розали, – ни то, что ты выглядишь такой расстроенной.
* * *
Зима прошла вовсе не так медленно, как опасалась Мира.
Нашлось более чем достаточно занятий, заполнивших время.
Не последним из этих дел было лечение разнообразных недомоганий и хворей гостей и родственников, живших в Беркли-Холле. Холодный сырой воздух проникал сквозь одежду и, казалось, пробирал до самых костей, и даже самая горячая еда, самые крепкие напитки и постоянно горящие камины не могли прогреть человека, проведшего на улице несколько часов. По счастью, у Миры в запасе было много засушенных кореньев и трав, которыми она лечила простуду, кашель, насморк, воспаление горла и ушей.
Она варила настойки и готовила порошки и капли. Она знала, какие травы и коренья помогают при артрите и ревматизме. Для лечения ушей и горла она делала горячие компрессы из распаренного ячменя, меда и растительных масел.
В ее рецептах и снадобьях существовала постоянная потребность, потому что погода долгое время оставалась суровой.
Одна же из этих недель была совершенно невыносимой для всех живших в поместье Беркли. Это была неделя в марте, когда болела Розали. Сильнейшая простуда хозяйки дома нарушила обычный распорядок жизни в Беркли-Холле. Больше всего проблем возникло с Рэндом; когда он общался со своей простуженной, кашляющей и сморкающейся женой, он был заботлив и нежен, но по отношению к остальным гостям он находился в таком дурном расположении духа, что никто не решался приближаться к нему. Мира наблюдала за ним с пониманием и тщательно скрываемым юмором, прекрасно зная по опыту прошлых лет, сколь невыносимым становился Рэнд, когда что-нибудь угрожало здоровью или счастью Розали.
– Ты очень-очень скоро поправишься, – сказала Мира однажды утром, принеся чашку с горячим отваром в спальню Беркли. Розали поморщилась, протягивая руку и беря чашку.
– Что в ней? Опять твои ужасные травы?
– На этот раз чай с медом.
– О, какое счастье!.. – Розали с удовольствием сделала большой глоток сладкого напитка. – Теперь скажи мне, почему я должна встать на ноги и почему это должно случиться вскоре? Мне так понравились эти несколько дней отдыха и безделья.
– Твой муж становится неуправляемым.
– Правда? А я думала, он очень мил.
– С тобой, – сказала Мира, смеясь. – Не притворяйся, что ничего не замечаешь – ты знаешь, каков он был с остальными. Стены не настолько толстые.
– Мой бедный Рэнди, – тихонько засмеялась Розали и тут же закашлялась. – Он немного разворчался, но я уверена, он не хотел…
– Не оправдывай его. Просто поправляйся как можно скорее, а не то он всех замучит.
– Бедная Мира. – Розали посмотрела на подругу. – Ты похудела, мне это совсем не нравится. Ты все время заботишься об остальных, но я привезла тебя сюда не для этого.
Тебе нужно больше отдыхать. Ты сегодня ела?
– Через месяц-два начнется сезон балов, и тогда я снова приду в нормальное состояние.
– Пожалуйста, не шути на эту тему. В следующем месяце мы начнем приглашать гостей и давать визиты, поэтому я не хочу, чтобы у тебя был уставший и утомленный вид. Ты выглядишь так, будто тоскуешь о ком-то'.
– Тоскую? – переспросила Мира, нервным жестом Отбрасывая волосы со лба. – О ком? Об Эдварде Онслоу?
– Жаль, что не он объект твоей тревоги. Это было бы проблемой, которую можно было очень просто решить.
– Я не тоскую ни о ком, – резковато ответила Мира.
– Но я же вижу, что тебя что-то беспокоит.
– Меня беспокоит все то же, что беспокоило все последние недели. – Мира села в ногах Розали и устремила блуждающий взгляд на бархатный полог, не обращая внимания на позолоченную кисточку, которая задела ее за переносицу. – Скоро начнется сезон, и в конце концов я приду к выводу, что сыграла все роли, – говорила она тихо, прикрыв глаза. – Ни одна из них не удалась мне особенно хорошо… Я все больше и больше живу самообманом, пока не придет время, когда я почувствую, что все, что делаю, мне не по душе. Мне это больше не кажется привлекательным. Где и когда я найду свое место?
– Но ты уже нашла свое место, – с тревогой сказала Розали. – Оно здесь.
– Мне здесь рады. Но это ваш дом и ваша семья.
– В один прекрасный день у тебя будет свой дом и своя семья, – убеждала ее Розали.
Мира грустно улыбнулась и, открыв глаза, увидела, что Розали улыбается.
– Ты действительно думаешь, что замужество все решит? – спросила она. – Мне так не кажется. Это будет лишь моя новая роль. Боюсь, что я не справлюсь с ней.., но больше мне ничего не остается.
Брак – это просто церемония.., и хотя предполагается, что он должен соединить двух людей вечным союзом, Мира знала, что ни один ритуал, ни одна на свете церемония не сможет защитить от преследующего ее чувства потерянности и отчужденности. Замужество ничего не изменит, не переменит ее внутреннюю убежденность, что она не годится для любого размеренного уклада жизни.
– Я не понимаю твоего упрямства, – недоуменно сказала Розали. – Ты не играешь роль, ты живешь своей собственной жизнью.
– – Я уже жила несколькими жизнями, а мне всегда хотелось лишь одной. – Она устало провела рукой по лбу. – О, какой старой, какой умудренной жизнью я чувствую себя рядом с семнадцати-восемнадцатилетними девочками. Они ничего не знают об этом мире, но зато им известно свое место в нем. Они уже знают, кто они, и точно знают, что им полагается делать. Им известны все правила… Я им завидую.
– Я не думаю, что ты можешь применить к себе общепринятые стандарты.
– Но все остальные будут оценивать меня именно по этим общепринятым стандартам. Неужели ты не понимаешь?
Все это не правильно – не правильно делать вид, будто я принадлежу к вашему кругу, не правильно, что я пробираюсь через черный ход и занимаю место рядом с кем-то, кому принадлежит все это по праву рождения. Неужели нельзя найти подходящее занятие для меня? Где-нибудь в безопасном, тихом месте, где никто не будет обращать на меня внимание.
– Там ты не будешь счастливее, – не сдавалась Розали. – Но если то, что ты говоришь, правда и у тебя действительно нет своего места, значит, ты вполне можешь реализовать то, что я тебе предлагаю – ты подходишь для того, чтобы выйти замуж за барона, равно как и за пекаря.
– Нет ли здесь небольшого преувеличения?
– Ты не обычный человек. У тебя свои правила, свой образ мыслей и чувств. Ты гораздо лучше тех девочек, которым завидуешь, гораздо более интересна и достойна любви, чем они. Ты… – Розали замолчала и беспомощно посмотрела на нее. – Ты Мирей Жермен.., в тебе много всего… В Тебе есть все, и тут ничего не поделаешь.
Мира долго молчала, вновь и вновь обдумывая сказанное. С врожденной практичностью, выработанной многими поколениями француженок, она начала осознавать всю бесполезность сожалений о том, чему не суждено произойти.
Она это она, и, как заметила Розали, ничего нельзя изменить. Не лучше ли извлекать пользу из сложившейся ситуации? И есть ли другой, реальный выход?
– Да, это так, – сказала она с усталой улыбкой, – я Мирей Жермен… Бывает и хуже, правда?
* * *
– Ты следуешь требованию Джулианы, – сказал Алек, поднимая голову от письменного стола.
Поправляя галстук, Карр вошел в кабинет Алека. Обстановка кабинета была по-спартански простой, выдержанной со спокойной симметрией, свойственной египетскому стилю. Широкий стол красного дерева стоял между двумя окнами. Алек проводил здесь много часов за работой как над своими архитектурными проектами, так и над финансовыми документами семьи. Он принял на себя эти обязанности в восемнадцать лет и полностью контролировал все вопросы, касавшиеся поместий Фолкнеров и их собственности.
– Она твоя мать, – резонно заметил Карр, склоняясь над столом Алека и заискивающе улыбаясь. – Она хочет видеть тебя… Когда ты приезжал последний раз? Три месяца назад?
– Два.
– Когда бы это ни было, она недовольна. Она сказала, что ты выглядишь бледным и худым…
– Когда ты перестанешь служить посыльным моей матери за карманные деньги? – разозлился Алек. – Неужели нельзя найти ничего лучше, чем…
– Подумай как следует. Тебе надо поправить здоровье, набрать прежний вес и вернуть нормальный цвет лица.
– Когда я захочу, чтобы мне поставили диагноз, я позову врача.
Алек знал, что выглядел нездоровым во время последней поездки в имение Фолкнеров. Несколько недель беспрерывной пьянки не могли пройти бесследно. После тяжелого разговора с Мирой во время катания на санях он исчез из Лондона на целый месяц, стараясь утопить в вине воспоминания и тоску о ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36