От этого становилось как будто легче.
— Ивик, все будет хорошо. Вы поправитесь. Все будет хорошо, милая.
Марк приходил всегда после работы. Вечером. Ивик уже привыкла к его посещениям. И вся палата привыкла. Ивик положили вместе с пятью другими ранеными гэйнами, из них три - как она, из Маирской части. Не из ее шехи, правда, но Ивик знала их. Все они были старше Ивик, все замужем и уже родили детей. Вначале в палате было семь человек, но одна, Фалена, на третью ночь умерла. Остальные стали выздоравливать. У всех, кроме Ивик, ранения были огнестрельные - чаще всего гэйны гибнут и получают раны на Тверди. В Медиане - только если силы очень уж неравны.
Страшно было ночью. Ивик почти не спала. Днем как-то все отвлекало - шум, хождения туда-сюда, разговоры с ближайшими соседками, процедуры, перевязки. Потом приходил Марк, его полюбила вся палата. Он приносил всегда что-нибудь совершенно фантастическое - апельсины, свежие летние ягоды свиринки (оказывается, местные старожилы умудрялись как-то замораживать эти ягоды на зиму), морс (и побольше, побольше), сладости. Ивик почти не могла есть, а приносил он много - и доставалось всем.
А вот ночью становилось плохо. Первые ночи очень болели кости - бедро и плечо. Наркотиков врачи не разрешали никому. Ивик проводила ночи в борьбе с собой, потому что очень хотелось постонать или мерно, протяжно повыть, казалось, что так будет легче. Но она не стала этого делать, потому что так делала Шана - та совсем теряла контроль над собой и выла, и никто не мог из-за этого забыться сном хотя бы ненадолго. К счастью, Шана иногда засыпала. Ей никто ничего не говорил по этому поводу, все и всё понимали, но… Ивик страшно было подумать, что и она вот так же будет всех мучить своими воплями, а ведь соседкам без того несладко. Эта мысль заставляла терпеть.
Она думала, что вот этого никто ведь и не знает… и не задумывается об этой стороне жизни. Ни сами гэйны, ни люди вообще, и даже медики к этому относятся спокойно, как мясник на бойне - к страданиям забиваемых животных. Да и понятно, иначе ни один медик жизни такой не выдержит - если еще и сочувствовать. Никто же, никто, шендак, не знает, и не догадывается, где на самом деле ад… И что такое ад - это когда время останавливается. Когда мысль только одна - дожить бы до утра. Дотерпеть бы. То, что боль когда-нибудь пройдет - не верится, да и когда это случится. Молиться - невозможно. Думать о чем-то - тоже нет. Сочинять - какое там. Дожить бы до утра - а когда чудом удается извернуться и глянуть на часы с белыми стрелками, видными в темноте - оказывается, что прошло всего три минуты. Еще одна. Еще одна. Этих минут - целая бесконечность.
Когда боль чуть стихала, Ивик вспоминала, как все случилось. Ей было стыдно за себя. Силы были равны. Опытная гэйна справилась бы и с большим числом врагов. Но она, Ивик - действительно полная никчемность. В самый неподходящий момент дрогнуть. Она ведь чуть не сдохла на самом деле! Позор был бы - гэйна, погибшая в Медиане… правда, никто бы и не узнал, сочли бы пропавшей без вести. Хорошо еще, что она, видно, смертельно перепугалась и в последний момент все-таки взяла себя в руки…
Она еще смутно помнила что-то - сверкающий свет, фигуру сзади, физически ощутимый рывок вверх. Было ли это на самом деле? Ощущение того, какой на самом деле должна быть любовь. Какая она, наверное, в Царстве Божьем. Ощущение было реальным, Ивик его помнила. Но все остальное? Никаких доказательств и объяснений этому не было. Ивик решила, что все-таки, видимо, у нее была галлюцинация. От страха. Он ведь, тот, не уничтожил доршей. Вообще ничего не сделал, только развеял дым, создал видимость (это могла сделать она сама, бессознательно), и поставил ее на ноги (так она на адреналине и сама могла вскочить).
А может, не галлюцинация - но ведь все равно поверить этому невозможно. И не надо об этом думать.
— Может, Ивик, позвонить твоей маме? - спросил Марк.
— Нет, - быстро сказала она, - не надо.
Мама, конечно, будет беспокоиться, добралась ли она до места, писать запросы. Но беспокоиться она начнет не сразу, скорее всего, еще не начала. Ивик ей позвонит, как только встанет на ноги, скажет, не было времени и так далее. Пусть она будет бессердечной дочерью, которая не беспокоится о маминых нервах.
Но мысль о том, что мама притащится сюда, и начнет здесь за ней ухаживать… Даже если она не будет читать морали ей в таком состоянии и в присутствии других - Ивик просто не хотелось, чтобы мама хоть что-то делала для нее.
А вот Марк умел помогать и ухаживать совершенно незаметно и тактично, и казалось, что это ему доставляет удовольствие. Он был какой-то весь уютный и хозяйственный. Они быстро подружились. Ивик чувствовала себя с ним свободно и легко. Марк, видимо, привязался к ней, часто и охотно рассказывал, как он ее нашел, вытащил, привез сюда. Ивик думала, что в его жизни, однообразной и бедной на приключения, жизни простого строителя, бригадира отделочников, такие события случались не часто.
Марк сразу же, придя, поправлял ей постель, устраивал подушку так, что Ивик становилось приятно и удобно. Подавал он ей и судно, Ивик и не думала этого стесняться, ведь не стесняешься же медиков. И сам он был мягкий, круглолицый, уютный. И вокруг него становилось уютно и удобно. Он озабоченно убирал у нее на тумбочке, притащил даже какую-то салфетку вязаную, регулярно таскал вялые гвоздики из теплицы, а потом подснежники. Как женщина, думала иногда Ивик. Вот Ашен такая же хозяйственная и умеет уют вокруг создавать.
У Марка были слишком большие для мужчины оленьи серые глаза, и слишком длинные, густые, чуть загнутые темные ресницы. А руки у Марка были мужские, крупные, с неожиданно ловкими сильными пальцами. Ему оказалось 25 лет, а выглядел он старше, но был еще не женат. Как поняла Ивик, что-то у него не сложилось.
Говорили о самых простых вещах. Не так, как с гэйнами, те всегда почти были сложнее. Говорили о том, какие на родине Ивик растут фрукты - Марк вырос в умеренной полосе, ближе к северу. Какие дополнительные предметы преподавались в тоорсене. Во что там играли обычно. О фасонах штанов, которые можно взять на Базах, и как их можно перешить. В разговор включались соседки. Ивик уже замолкала, но улыбалась, слушать эти неторопливые беседы было приятно. Марк рассказал, что в его родном городке, в Хари, по субботам устраивали маленький рынок на площади, туда народ приносил старые вещи, ходили и меняли одно на другое, шило на мыло. Грейн заметила, правда, что еще немножко - и они так дойдут до введения денег. Ивик вспомнила, что до появления в Дейтросе христианства, как известно, деньги существовали. Мало того, на Триме они существуют и сейчас, и церковь ни в чем этому не помешала. Грейн отрезала, что деньги - зло, и они несовместимы с учением Христа, и хорошо очень, что наша церковь не совершила тех ошибок, что были совершены на Триме… Ивик сказала, что может, и так. А про себя подумала, что деньги-то, конечно, зло, но к сожалению, есть много других вещей, которые тоже несовместимы с учением Христа, но которые есть и в Дейтросе - и куда от этого денешься? Марк рассказал, как в детстве они с мальчишками собирали шарики, а потом эти шарики выменивали друг у друга, и можно было, например, купить редкий шарик за сладости, присланные из дома. Он даже рассказал, какие у него были шарики, и об этом было почему-то приятно слушать. Он их хорошо помнил - красный полупрозрачный, целая россыпь перламутровых, золотистый, нежно-зеленый, как майская листва, прозрачно-синий, матовый белый, еще были шершавые на ощупь металлические золотые, и редкие упругие - каучуковые.
— Ты их так описываешь, что хочется потрогать, - сказала Ивик. Она в детстве тоже собирала - не шарики, а фантики от конфет, но уже ничего об этом не помнила.
Ивик никогда не понимала, как человек может сознательно стремиться получить какую-нибудь специальность вроде работы на станке или на стройке. Инженером-строителем или архитектором - ну еще может быть. Или конструктором. Но стремиться к тому, чтобы всю жизнь, как Марк, заниматься, скажем, отделкой помещений?
То есть понятно, что никто ведь и не спрашивает о желании, оно играет вспомогательную роль. Существует распределительная комиссия. Ивик была убеждена, что хочет стать врачом. Ей, правда, скорее повезло. Ивик на самом деле просто вытесняла мысль о желании стать гэйной - ей это казалось невозможным. До сих пор она думала, что распределительная комиссия выявляет способности подростков, и тех, у кого эти способности есть, направляют учиться на инженера, учителя или гэйна. Ну а остальные, середнячки, те, кто учится плоховато или просто плохо, лишен особых ярких талантов - их, видимо, просто распределяют так, как это нужно и выгодно дейтрийской экономике.
Ивик втайне жалела таких людей - в чем смысл их жизни, в чем интерес, чем они вынуждены заниматься большую часть каждого дня? Это же просто скучно…
Марк рассказал, что направление комиссии не было для него неожиданным. Он в принципе и хотел чего-то подобного. Всегда хорошо работал руками. Строительная школа? Ну и замечательно. Точно, конечно, он не представлял, кем будет - так ведь непосвященные и не представляют, что такое строительство, и какие специальности там существуют.
— Марк, а тебе не скучно там работать?
— Работа как работа, - он пожимал плечами, - а тебе разве не бывает скучно?
Ивик вспомнила нестерпимо долгие, муторные патрули - и хорошо еще, если партнер подходящий. Изнурительные тренировки… Многочасовые ожидания неизвестно чего, по сигналу "тревога-3". Скучно - это не то слово. Если честно, большую часть своей работы она просто ненавидела.
Ненавидела - но не променяла бы ее ни на что другое.
Она это теперь понимала. Даже возможность "просто жить и писать" не привлекала, потому что Ивик не знала - сможет ли она тогда писать… Если не будет всего вот этого.
— Пожалуй, бывает, - сказала она, -но… все равно у нас не так. Во всем этом есть большой смысл.
— А у нас разве нет смысла? Мы ведь строим для всех. Жилье. Базы. Помещения разные. Ведь люди же живут… Вот мы сейчас оштукатурим объект, поставим плинтуса, стены покроем олифой. Линолеум опять же. Люди въедут - спасибо ведь нам скажут.
— Да, ты прав, - растерянно согласилась Ивик. Ей вдруг стало даже неловко. Она живет в комнате тренты, и даже не думает, что кто-то здесь красил, вставлял стекла, проводил электричество. Простые вещи, как воздух, вода и хлеб - замечаешь лишь тогда, когда их не хватает. Кто-то шьет для нее форму. Кто-то выращивает хлеб и скот на мясо, перевозит, готовит. Мастера оружия - уникальные специалисты, редкие таланты - вручную делают шлинги, которые для них, гэйнов - так, расходный материал. Делают келлоги, без которых в Медиане никак, а на заводе кто-то штампует "Клоссы", без которых не выжить на Тверди. Это же с ума сойти, если подумаешь, сколько людей работает только для того, чтобы она, Ивик, могла выйти в Медиану и что-то там сотворить… оправдывает ли она вообще этот их труд? Убийство двадцати доршей - оправдывает?
Несколько раз к Ивик приезжали девочки и ребята из ее шехи. Привозили что-нибудь вкусненькое, разговаривали, играли на клори. Это было обычно - ко всем в палате так приходили друзья.
Однажды приехала Дана. У нее теперь было достаточно времени, с хозяйственных работ несложно отпроситься. Дана просидела с Ивик два дня, переночевала в поселке. Живот у Даны еще не был виден. Она похудела и побледнела, под глазами залегли синяки. Зато Ивик уговорила остальных, и Дану попросили сыграть на скрипке. Она сыграла - и через некоторое время палата наполнилась гостями, те, кто мог ходить или ковылять - явились из соседних палат.
Боль почти прошла. Заживающая на месте ожога кожа со страшной силой зудела и шелушилась. Так ведь теперь, наверное, и будет, думала Ивик. Справа останется шрам, а слева - вообще кошмар, летом неловко будет в купальнике… Но почему-то ее это не слишком огорчало. Она ведь никогда и не была красавицей. Со шрамами или без них - она никому не нужна. Со шрамами пожалуй, даже оправдание будет - для мамы, кто же такую уродку замуж возьмет…
И все же хорошо, что лицо не задето.
Бедренная кость была только надломлена. Однажды, ощупав ее, лечащий врач Ивик, пожилая, добрая Виэри, сказала, что сегодня надо сделать рентген, но она уверена, что все в порядке, и что можно начинать вставать.
— А плечо? - Ивик скосила глаза на гипс.
— А с плечом, детка, надо подождать. Там тебе косточку раздробило. На операции осколочки собирали. Покажи-ка мне левую руку. Пошевели пальцами.
Ивик пошевелила - пальцы пока двигались с трудом.
— Ничего, восстановится. Кисть у тебя не сильно задета, вторая степень, обойдется без контрактур. Только делай упражнения, не забывай.
Виэри посидела рядом, помолчала. Она любила так просто посидеть. Никогда не торопилась. Виэри все раненые очень любили.
— Долго мне еще лежать? - спросила Ивик.
— А вот ходить научишься, да и выпишем тебя домой. Дома-то лучше, правда?
Ивик при слове "домой" слегка вздрогнула, но тут же подумала, что никто не заставляет ее ехать к маме. Еще чего не хватало. Она прекрасно сможет жить в тренте… Как уже хочется туда! Надоело - не то слово. Эта койка, стена, окрашенная желтоватым, стойкий запах дезинфекции и еще какой-то сладковато-затхлый, от чужих тел и ран, окно с двойной рамой, с белой занавеской - еще долго потом будет сниться Ивик, и она будет просыпаться в холодном поту. Наверное, если ад существует, то он примерно так и выглядит.
Ивик научилась ходить - не на костылях, потому что правая рука не действовала, а сразу просто с палочкой. Сначала ходила с помощью Марка. Он был терпелив и мог водить ее сколько угодно по коридору, а Ивик тренировалась до темноты в глазах, преодолевая боль. Только бы поскорее выбраться отсюда. Она дошла до гостевой комнаты и оттуда наконец позвонила маме. Мямля и стараясь изображать бодрый уверенный голос, она наврала, что вот хотела позвонить, да простудилась, болела гриппом, долго не могла выйти. Мама встревожилась и даже сказала.
— Наверное, ты мне врешь… Передавали, что у вас был прорыв. Наверное, тебя ранили, а ты мне теперь заливаешь. Я же чувствую, ты врать не умеешь.
— Прорыв был до меня, - твердо ответила Ивик, - я еще была в отпуске и не дошла сюда… да, у нас поубивало многих.
Из шехи действительно пять человек погибли.
— Врать нехорошо, - сказал Марк, когда она положила трубку. Ивик отмахнулась.
— А, ну ее… волноваться начнет, не спать ночами. Зачем это мне такая радость?
— Ты все-таки молодец, - сказал Марк задумчиво, - о матери заботишься. Какие вы все-таки, гэйны… это ж уму непостижимо, откуда столько силы в человеке… тем более, в женщине.
— Да ну и что, - ответила Ивик небрежно, - думаешь, я какая-нибудь сильная? Да я всегда в школе была отстающей и всего боялась. Просто нас в квенсене дрессируют… ну и вообще, в Медиане… там если будешь бояться - убьют. Очень помогает от страха.
— Я не о том даже. Хочется же иметь кого-то близкого… Маму, например. Чтобы пожаловаться, поплакать. Нет? А ты как будто обо всех заботишься, а сама… тебе как будто никто не нужен. А тебе ведь всего семнадцать, и ты девчонка. Как ты справляешься с этим?
Ивик вдруг почувствовала, как защипало внутри. Опустила голову.
— Конечно, нужен кто-то, - тихо сказала она, - очень нужен… человек, который бы понял. Пожалел.
Она почувствовала, что сейчас заплачет и прикусила губу до боли.
— Только если нет такого человека? - сказала она зло, - вот нет его? Что толку жаловаться маме, она же не поможет, не поддержит, только сама расстроится… еще и ругать будет, что я сама виновата. А остальным - вообще плевать. Мир - он такой, Марк. Всем на тебя плевать по большому счету. Все говорят - братская любовь, Христос - а на самом деле… - она замолчала.
Марк напряженно смотрел на нее. Положил ладонь ей на предплечье.
— Как же ты живешь так, Ивик? Тяжело ведь…
Рука ее вздрогнула. Как будто его слова копнули глубоко запрятанный пласт… и все там было - и мама с ее оплеухами, и холодное равнодушие учителей, и унижение, и травля Скеро, и тот ужасный случай на втором курсе, и как венец всего - дорши, дорши во всех видах…
Но об этом лучше было не думать. Иначе разревешься, разрыдаешься, начнешь себя жалеть… плавали, знаем. Ивик замкнулась.
— Да ладно, ничего… бывает и хуже, - сказала она.
— Ты такая хорошая, Ивик, - просто сказал Марк, - такая… красивая.
Ивик вытаращила на него глаза.
— Я?!
— Ты очень красивая, - серьезно продолжал он, - правда. Я даже когда увидел тебя первый раз… ты была вся покалеченная, в крови, а лицо… Я подумал, лицо, как у ангела. Как на иконе. Такое… таких и не бывает лиц. Оно у тебя все такое светлое. И глаза необыкновенные. У тебя такие добрые глаза, внимательные… Умные.
— Ну ты скажешь тоже, - улыбнулась Ивик, - вот нашел красавицу! А я-то думала, что нужно, чтобы завоевать мужское сердце - косметикой я толком не умею пользоваться, одеваться не умею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
— Ивик, все будет хорошо. Вы поправитесь. Все будет хорошо, милая.
Марк приходил всегда после работы. Вечером. Ивик уже привыкла к его посещениям. И вся палата привыкла. Ивик положили вместе с пятью другими ранеными гэйнами, из них три - как она, из Маирской части. Не из ее шехи, правда, но Ивик знала их. Все они были старше Ивик, все замужем и уже родили детей. Вначале в палате было семь человек, но одна, Фалена, на третью ночь умерла. Остальные стали выздоравливать. У всех, кроме Ивик, ранения были огнестрельные - чаще всего гэйны гибнут и получают раны на Тверди. В Медиане - только если силы очень уж неравны.
Страшно было ночью. Ивик почти не спала. Днем как-то все отвлекало - шум, хождения туда-сюда, разговоры с ближайшими соседками, процедуры, перевязки. Потом приходил Марк, его полюбила вся палата. Он приносил всегда что-нибудь совершенно фантастическое - апельсины, свежие летние ягоды свиринки (оказывается, местные старожилы умудрялись как-то замораживать эти ягоды на зиму), морс (и побольше, побольше), сладости. Ивик почти не могла есть, а приносил он много - и доставалось всем.
А вот ночью становилось плохо. Первые ночи очень болели кости - бедро и плечо. Наркотиков врачи не разрешали никому. Ивик проводила ночи в борьбе с собой, потому что очень хотелось постонать или мерно, протяжно повыть, казалось, что так будет легче. Но она не стала этого делать, потому что так делала Шана - та совсем теряла контроль над собой и выла, и никто не мог из-за этого забыться сном хотя бы ненадолго. К счастью, Шана иногда засыпала. Ей никто ничего не говорил по этому поводу, все и всё понимали, но… Ивик страшно было подумать, что и она вот так же будет всех мучить своими воплями, а ведь соседкам без того несладко. Эта мысль заставляла терпеть.
Она думала, что вот этого никто ведь и не знает… и не задумывается об этой стороне жизни. Ни сами гэйны, ни люди вообще, и даже медики к этому относятся спокойно, как мясник на бойне - к страданиям забиваемых животных. Да и понятно, иначе ни один медик жизни такой не выдержит - если еще и сочувствовать. Никто же, никто, шендак, не знает, и не догадывается, где на самом деле ад… И что такое ад - это когда время останавливается. Когда мысль только одна - дожить бы до утра. Дотерпеть бы. То, что боль когда-нибудь пройдет - не верится, да и когда это случится. Молиться - невозможно. Думать о чем-то - тоже нет. Сочинять - какое там. Дожить бы до утра - а когда чудом удается извернуться и глянуть на часы с белыми стрелками, видными в темноте - оказывается, что прошло всего три минуты. Еще одна. Еще одна. Этих минут - целая бесконечность.
Когда боль чуть стихала, Ивик вспоминала, как все случилось. Ей было стыдно за себя. Силы были равны. Опытная гэйна справилась бы и с большим числом врагов. Но она, Ивик - действительно полная никчемность. В самый неподходящий момент дрогнуть. Она ведь чуть не сдохла на самом деле! Позор был бы - гэйна, погибшая в Медиане… правда, никто бы и не узнал, сочли бы пропавшей без вести. Хорошо еще, что она, видно, смертельно перепугалась и в последний момент все-таки взяла себя в руки…
Она еще смутно помнила что-то - сверкающий свет, фигуру сзади, физически ощутимый рывок вверх. Было ли это на самом деле? Ощущение того, какой на самом деле должна быть любовь. Какая она, наверное, в Царстве Божьем. Ощущение было реальным, Ивик его помнила. Но все остальное? Никаких доказательств и объяснений этому не было. Ивик решила, что все-таки, видимо, у нее была галлюцинация. От страха. Он ведь, тот, не уничтожил доршей. Вообще ничего не сделал, только развеял дым, создал видимость (это могла сделать она сама, бессознательно), и поставил ее на ноги (так она на адреналине и сама могла вскочить).
А может, не галлюцинация - но ведь все равно поверить этому невозможно. И не надо об этом думать.
— Может, Ивик, позвонить твоей маме? - спросил Марк.
— Нет, - быстро сказала она, - не надо.
Мама, конечно, будет беспокоиться, добралась ли она до места, писать запросы. Но беспокоиться она начнет не сразу, скорее всего, еще не начала. Ивик ей позвонит, как только встанет на ноги, скажет, не было времени и так далее. Пусть она будет бессердечной дочерью, которая не беспокоится о маминых нервах.
Но мысль о том, что мама притащится сюда, и начнет здесь за ней ухаживать… Даже если она не будет читать морали ей в таком состоянии и в присутствии других - Ивик просто не хотелось, чтобы мама хоть что-то делала для нее.
А вот Марк умел помогать и ухаживать совершенно незаметно и тактично, и казалось, что это ему доставляет удовольствие. Он был какой-то весь уютный и хозяйственный. Они быстро подружились. Ивик чувствовала себя с ним свободно и легко. Марк, видимо, привязался к ней, часто и охотно рассказывал, как он ее нашел, вытащил, привез сюда. Ивик думала, что в его жизни, однообразной и бедной на приключения, жизни простого строителя, бригадира отделочников, такие события случались не часто.
Марк сразу же, придя, поправлял ей постель, устраивал подушку так, что Ивик становилось приятно и удобно. Подавал он ей и судно, Ивик и не думала этого стесняться, ведь не стесняешься же медиков. И сам он был мягкий, круглолицый, уютный. И вокруг него становилось уютно и удобно. Он озабоченно убирал у нее на тумбочке, притащил даже какую-то салфетку вязаную, регулярно таскал вялые гвоздики из теплицы, а потом подснежники. Как женщина, думала иногда Ивик. Вот Ашен такая же хозяйственная и умеет уют вокруг создавать.
У Марка были слишком большие для мужчины оленьи серые глаза, и слишком длинные, густые, чуть загнутые темные ресницы. А руки у Марка были мужские, крупные, с неожиданно ловкими сильными пальцами. Ему оказалось 25 лет, а выглядел он старше, но был еще не женат. Как поняла Ивик, что-то у него не сложилось.
Говорили о самых простых вещах. Не так, как с гэйнами, те всегда почти были сложнее. Говорили о том, какие на родине Ивик растут фрукты - Марк вырос в умеренной полосе, ближе к северу. Какие дополнительные предметы преподавались в тоорсене. Во что там играли обычно. О фасонах штанов, которые можно взять на Базах, и как их можно перешить. В разговор включались соседки. Ивик уже замолкала, но улыбалась, слушать эти неторопливые беседы было приятно. Марк рассказал, что в его родном городке, в Хари, по субботам устраивали маленький рынок на площади, туда народ приносил старые вещи, ходили и меняли одно на другое, шило на мыло. Грейн заметила, правда, что еще немножко - и они так дойдут до введения денег. Ивик вспомнила, что до появления в Дейтросе христианства, как известно, деньги существовали. Мало того, на Триме они существуют и сейчас, и церковь ни в чем этому не помешала. Грейн отрезала, что деньги - зло, и они несовместимы с учением Христа, и хорошо очень, что наша церковь не совершила тех ошибок, что были совершены на Триме… Ивик сказала, что может, и так. А про себя подумала, что деньги-то, конечно, зло, но к сожалению, есть много других вещей, которые тоже несовместимы с учением Христа, но которые есть и в Дейтросе - и куда от этого денешься? Марк рассказал, как в детстве они с мальчишками собирали шарики, а потом эти шарики выменивали друг у друга, и можно было, например, купить редкий шарик за сладости, присланные из дома. Он даже рассказал, какие у него были шарики, и об этом было почему-то приятно слушать. Он их хорошо помнил - красный полупрозрачный, целая россыпь перламутровых, золотистый, нежно-зеленый, как майская листва, прозрачно-синий, матовый белый, еще были шершавые на ощупь металлические золотые, и редкие упругие - каучуковые.
— Ты их так описываешь, что хочется потрогать, - сказала Ивик. Она в детстве тоже собирала - не шарики, а фантики от конфет, но уже ничего об этом не помнила.
Ивик никогда не понимала, как человек может сознательно стремиться получить какую-нибудь специальность вроде работы на станке или на стройке. Инженером-строителем или архитектором - ну еще может быть. Или конструктором. Но стремиться к тому, чтобы всю жизнь, как Марк, заниматься, скажем, отделкой помещений?
То есть понятно, что никто ведь и не спрашивает о желании, оно играет вспомогательную роль. Существует распределительная комиссия. Ивик была убеждена, что хочет стать врачом. Ей, правда, скорее повезло. Ивик на самом деле просто вытесняла мысль о желании стать гэйной - ей это казалось невозможным. До сих пор она думала, что распределительная комиссия выявляет способности подростков, и тех, у кого эти способности есть, направляют учиться на инженера, учителя или гэйна. Ну а остальные, середнячки, те, кто учится плоховато или просто плохо, лишен особых ярких талантов - их, видимо, просто распределяют так, как это нужно и выгодно дейтрийской экономике.
Ивик втайне жалела таких людей - в чем смысл их жизни, в чем интерес, чем они вынуждены заниматься большую часть каждого дня? Это же просто скучно…
Марк рассказал, что направление комиссии не было для него неожиданным. Он в принципе и хотел чего-то подобного. Всегда хорошо работал руками. Строительная школа? Ну и замечательно. Точно, конечно, он не представлял, кем будет - так ведь непосвященные и не представляют, что такое строительство, и какие специальности там существуют.
— Марк, а тебе не скучно там работать?
— Работа как работа, - он пожимал плечами, - а тебе разве не бывает скучно?
Ивик вспомнила нестерпимо долгие, муторные патрули - и хорошо еще, если партнер подходящий. Изнурительные тренировки… Многочасовые ожидания неизвестно чего, по сигналу "тревога-3". Скучно - это не то слово. Если честно, большую часть своей работы она просто ненавидела.
Ненавидела - но не променяла бы ее ни на что другое.
Она это теперь понимала. Даже возможность "просто жить и писать" не привлекала, потому что Ивик не знала - сможет ли она тогда писать… Если не будет всего вот этого.
— Пожалуй, бывает, - сказала она, -но… все равно у нас не так. Во всем этом есть большой смысл.
— А у нас разве нет смысла? Мы ведь строим для всех. Жилье. Базы. Помещения разные. Ведь люди же живут… Вот мы сейчас оштукатурим объект, поставим плинтуса, стены покроем олифой. Линолеум опять же. Люди въедут - спасибо ведь нам скажут.
— Да, ты прав, - растерянно согласилась Ивик. Ей вдруг стало даже неловко. Она живет в комнате тренты, и даже не думает, что кто-то здесь красил, вставлял стекла, проводил электричество. Простые вещи, как воздух, вода и хлеб - замечаешь лишь тогда, когда их не хватает. Кто-то шьет для нее форму. Кто-то выращивает хлеб и скот на мясо, перевозит, готовит. Мастера оружия - уникальные специалисты, редкие таланты - вручную делают шлинги, которые для них, гэйнов - так, расходный материал. Делают келлоги, без которых в Медиане никак, а на заводе кто-то штампует "Клоссы", без которых не выжить на Тверди. Это же с ума сойти, если подумаешь, сколько людей работает только для того, чтобы она, Ивик, могла выйти в Медиану и что-то там сотворить… оправдывает ли она вообще этот их труд? Убийство двадцати доршей - оправдывает?
Несколько раз к Ивик приезжали девочки и ребята из ее шехи. Привозили что-нибудь вкусненькое, разговаривали, играли на клори. Это было обычно - ко всем в палате так приходили друзья.
Однажды приехала Дана. У нее теперь было достаточно времени, с хозяйственных работ несложно отпроситься. Дана просидела с Ивик два дня, переночевала в поселке. Живот у Даны еще не был виден. Она похудела и побледнела, под глазами залегли синяки. Зато Ивик уговорила остальных, и Дану попросили сыграть на скрипке. Она сыграла - и через некоторое время палата наполнилась гостями, те, кто мог ходить или ковылять - явились из соседних палат.
Боль почти прошла. Заживающая на месте ожога кожа со страшной силой зудела и шелушилась. Так ведь теперь, наверное, и будет, думала Ивик. Справа останется шрам, а слева - вообще кошмар, летом неловко будет в купальнике… Но почему-то ее это не слишком огорчало. Она ведь никогда и не была красавицей. Со шрамами или без них - она никому не нужна. Со шрамами пожалуй, даже оправдание будет - для мамы, кто же такую уродку замуж возьмет…
И все же хорошо, что лицо не задето.
Бедренная кость была только надломлена. Однажды, ощупав ее, лечащий врач Ивик, пожилая, добрая Виэри, сказала, что сегодня надо сделать рентген, но она уверена, что все в порядке, и что можно начинать вставать.
— А плечо? - Ивик скосила глаза на гипс.
— А с плечом, детка, надо подождать. Там тебе косточку раздробило. На операции осколочки собирали. Покажи-ка мне левую руку. Пошевели пальцами.
Ивик пошевелила - пальцы пока двигались с трудом.
— Ничего, восстановится. Кисть у тебя не сильно задета, вторая степень, обойдется без контрактур. Только делай упражнения, не забывай.
Виэри посидела рядом, помолчала. Она любила так просто посидеть. Никогда не торопилась. Виэри все раненые очень любили.
— Долго мне еще лежать? - спросила Ивик.
— А вот ходить научишься, да и выпишем тебя домой. Дома-то лучше, правда?
Ивик при слове "домой" слегка вздрогнула, но тут же подумала, что никто не заставляет ее ехать к маме. Еще чего не хватало. Она прекрасно сможет жить в тренте… Как уже хочется туда! Надоело - не то слово. Эта койка, стена, окрашенная желтоватым, стойкий запах дезинфекции и еще какой-то сладковато-затхлый, от чужих тел и ран, окно с двойной рамой, с белой занавеской - еще долго потом будет сниться Ивик, и она будет просыпаться в холодном поту. Наверное, если ад существует, то он примерно так и выглядит.
Ивик научилась ходить - не на костылях, потому что правая рука не действовала, а сразу просто с палочкой. Сначала ходила с помощью Марка. Он был терпелив и мог водить ее сколько угодно по коридору, а Ивик тренировалась до темноты в глазах, преодолевая боль. Только бы поскорее выбраться отсюда. Она дошла до гостевой комнаты и оттуда наконец позвонила маме. Мямля и стараясь изображать бодрый уверенный голос, она наврала, что вот хотела позвонить, да простудилась, болела гриппом, долго не могла выйти. Мама встревожилась и даже сказала.
— Наверное, ты мне врешь… Передавали, что у вас был прорыв. Наверное, тебя ранили, а ты мне теперь заливаешь. Я же чувствую, ты врать не умеешь.
— Прорыв был до меня, - твердо ответила Ивик, - я еще была в отпуске и не дошла сюда… да, у нас поубивало многих.
Из шехи действительно пять человек погибли.
— Врать нехорошо, - сказал Марк, когда она положила трубку. Ивик отмахнулась.
— А, ну ее… волноваться начнет, не спать ночами. Зачем это мне такая радость?
— Ты все-таки молодец, - сказал Марк задумчиво, - о матери заботишься. Какие вы все-таки, гэйны… это ж уму непостижимо, откуда столько силы в человеке… тем более, в женщине.
— Да ну и что, - ответила Ивик небрежно, - думаешь, я какая-нибудь сильная? Да я всегда в школе была отстающей и всего боялась. Просто нас в квенсене дрессируют… ну и вообще, в Медиане… там если будешь бояться - убьют. Очень помогает от страха.
— Я не о том даже. Хочется же иметь кого-то близкого… Маму, например. Чтобы пожаловаться, поплакать. Нет? А ты как будто обо всех заботишься, а сама… тебе как будто никто не нужен. А тебе ведь всего семнадцать, и ты девчонка. Как ты справляешься с этим?
Ивик вдруг почувствовала, как защипало внутри. Опустила голову.
— Конечно, нужен кто-то, - тихо сказала она, - очень нужен… человек, который бы понял. Пожалел.
Она почувствовала, что сейчас заплачет и прикусила губу до боли.
— Только если нет такого человека? - сказала она зло, - вот нет его? Что толку жаловаться маме, она же не поможет, не поддержит, только сама расстроится… еще и ругать будет, что я сама виновата. А остальным - вообще плевать. Мир - он такой, Марк. Всем на тебя плевать по большому счету. Все говорят - братская любовь, Христос - а на самом деле… - она замолчала.
Марк напряженно смотрел на нее. Положил ладонь ей на предплечье.
— Как же ты живешь так, Ивик? Тяжело ведь…
Рука ее вздрогнула. Как будто его слова копнули глубоко запрятанный пласт… и все там было - и мама с ее оплеухами, и холодное равнодушие учителей, и унижение, и травля Скеро, и тот ужасный случай на втором курсе, и как венец всего - дорши, дорши во всех видах…
Но об этом лучше было не думать. Иначе разревешься, разрыдаешься, начнешь себя жалеть… плавали, знаем. Ивик замкнулась.
— Да ладно, ничего… бывает и хуже, - сказала она.
— Ты такая хорошая, Ивик, - просто сказал Марк, - такая… красивая.
Ивик вытаращила на него глаза.
— Я?!
— Ты очень красивая, - серьезно продолжал он, - правда. Я даже когда увидел тебя первый раз… ты была вся покалеченная, в крови, а лицо… Я подумал, лицо, как у ангела. Как на иконе. Такое… таких и не бывает лиц. Оно у тебя все такое светлое. И глаза необыкновенные. У тебя такие добрые глаза, внимательные… Умные.
— Ну ты скажешь тоже, - улыбнулась Ивик, - вот нашел красавицу! А я-то думала, что нужно, чтобы завоевать мужское сердце - косметикой я толком не умею пользоваться, одеваться не умею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43