Ральф посмотрел на меня полным боли таинственным взглядом и открыл морозилку. Вытащив оттуда розовую бутылку без этикетки, он показал ее сыну.
– Гиацинтовая водка, – пояснил Джон. – Привезена контрабандой с Черного моря.
Ральф достал с полки стакан и плеснул себе примерно на дюйм розовой водки. Он попробовал, кивнул и допил остальное.
– Триста баксов за бутылку, – невзначай заметил Джон.
Ральф Рэнсом тут же испуганно завинтил пробку и поставил бутылку обратно в морозильник.
– Что ж, хорошо. Когда мы выезжаем? – спросил Ральф.
– Уже, – сказал Джон, выходя из кухни.
Удивленно переглянувшись, родители последовали за ним.
Джон выглянул на улицу через окошко возле двери.
– О, Боже, они вернулись!
Они вышли на улицу, и Джеффри Боу, Изабель Арчер, а также их операторы тут же выстроились караулом по обе стороны лужайки.
Марджори тихонько взвизгнула, и Ральф обняв ее за плечи подвел к машине. Они уселись на заднее сиденье, Джон кинул мне ключи от машины, я включил мотор и резко рванул с места.
Ральф спросил, откуда они взялись, и Джон объяснил, что журналисты никуда и не исчезали, что это они кидали в окна камни и замусорили газон.
– Сколько тебе всего пришлось пережить! – Ральф сочувственно похлопал сына по плечу.
Джон весь напрягся, но ничего не сказал. Отец снова похлопал его плечу. В зеркале заднего вида отразились следующие за нами потрепанная синяя машина Джеффри Боу и ярко раскрашенный фургончик Изабель.
Они по-прежнему висели у нас на хвосте, когда я свернул к дому Алана Брукнера. Джон обхватил себя руками за плечи и скрипнул зубами, словно раскусывая раскаленный уголек.
Я вышел из машины. Мужчина, работавший на газонокосилке, приветливо помахал мне, и я помахал ему в ответ, снова вспомнив, что нахожусь на Среднем Западе.
Алан Брукнер открыл дверь и знаком пригласил меня внутрь. Закрыв за собой дверь, я услышал шум пылесосов на втором этаже и на первом – в столовой.
– Уже пылесосят? – спросил я Алана.
– Настали тяжелые времена, – сказал он. – Как я выгляжу?
Я сказал, что он выглядит замечательно, нисколько не покривив при этом душой. Черный шелковый галстук был повязан безукоризненно, брюки аккуратно выглажены, белая рубашка выглядела свежей. Я даже уловил в воздухе запах лосьона после бритья.
– Хотелось убедиться, – старик повернулся ко мне спиной. Сзади пиджак был немного помят, но я не собирался сообщать ему об этом.
Повертевшись передо мной, Алан спросил очень серьезно и даже немного вызывающе:
– Ну как?
– На этот раз вы сами надели пиджак?
– А я и не снимал его, – сообщил он. – Не стал рисковать.
Я представил себе, как он сидит, привалившись спиной к стене и поджав острые колени.
– Как вы спали?
– Очень, очень осторожно, – Алан одернул и застегнул пиджак, и мы вышли из дома.
– А кто эти двое павлинов рядом с Джоном? – спросил Брукнер.
– Его родители. Ральф и Марджори. Они приехали из Аризоны.
– Готов следовать за вами, С. Б., – сказал Алан. Я не понял аллюзии, и до сих пор не знаю, что он хотел этим сказать.
Джон стоял у машины, глядя на Алана с нескрываемым удивлением и облегчением.
– Алан, ты выглядишь великолепно, – сказал он.
– Я постарался, – сказал старик. – Хочешь сидеть с родителями или предпочитаешь переднее сиденье?
Джон невесело посмотрел на машину Джеффри Боу и разноцветный фургон Изабель и уселся рядом с отцом. Мы с Аланом сели в машину.
– Хотел сказать, что очень благодарен вам за то, что вы нашли в себе силы проделать весь этот путь с... – он замялся, потом с видом триумфатора закончил фразу: – С Аляски.
Возникла неловкая пауза.
– Мы так скорбим о смерти вашей дочери, – сказала наконец Марджори. – Мы тоже очень ее любили.
– Эйприл нельзя было не любить, – сказал Алан.
– Какой ужас – вся эта история с Уолтером Драгонеттом. И как только могут происходить на свете такие вещи! – сказал Ральф.
– Как только могут жить на свете такие люди! – вставила Марджори.
Джон пожевал нижнюю губу, снова обнял себя за плечи и оглянулся на машины репортеров, которые следовали за нами до самого здания бюро братьев Тротт.
– Вы собираетесь преподавать с Джоном в колледже и на следующий год? – спросила Марджори. – Или подумываете о пенсии?
– Придется вернуться по просьбе студентов.
– А в вашем деле нет обязательного возраста ухода на пенсию? – спросил Ральф.
– Для меня сделали исключение.
– Сделайте себе такое одолжение, – сказал Ральф. – Уходите, и уходите не оглядываясь. Я сделал это десять лет назад, и только тогда понял, что такое настоящая жизнь.
– Думаю, для меня это уже позади.
– Вы ведь накопили что-то на черный день? С помощью Эйприл и все такое?
– Стыдно даже говорить об этом, – сказал Алан, поворачиваясь на сиденье. – А вы пользовались услугами Эйприл?
– У меня есть свой маклер. А почему вы считаете, что стыдно об этом говорить? Она что, так преуспевала? – Он посмотрел на мое отражение в зеркале, словно вычисляя что-то в уме. И я, кажется, догадался, что именно.
– Она слишком преуспевала, – сказал Алан.
– Друг мой, наверное, речь идет о двухстах тысячах или что-нибудь в этом роде? Ведите правильный образ жизни, следите за расходами, вложите часть в надежные акции, и вы обеспечены до конца жизни.
– О восьмистах, – сказал Алан.
– Простите?
– Она начала с грошей, а оставила после себя восемьсот тысяч. Вот об этом-то мне и неловко думать.
Я посмотрел на отражение Ральфа. Глаза его чуть не вылезли на лоб. За спиной слышно было тяжелое, прерывистое дыхание Марджори.
– И что вы будете делать с этими деньгами? – спросил наконец Ральф.
– Думаю, оставлю их общественной библиотеке.
Я свернул за угол на Хиллфилд-авеню, и перед нами замаячило серое здание бюро братьев Тротт. Изящные башенки, окна-фонари и огромное крыльцо делали его похожим на домики с рисунков Чарльза Адамса.
Свернув с дороги, я подъехал к входу.
– Что будет дальше? – спросил Алан.
– Нам дадут время побыть с Эйприл, – сказал Джон, вылезая из машины. – Потом гражданская панихида или прощание, или как там они это называют.
Отец его заерзал на сиденье, пробираясь к краю.
– Подожди, подожди, Джон, мне не слышно, – Марджори пробиралась вслед за мужем. Алан Брукнер вздохнул, открыл дверь и легко вылез наружу.
Джон повторил все, что только что сказал.
– Потом что-то вроде службы, а затем мы поедем в крематорий.
– Решил все упростить, да? – переспросил Ральф.
Джон уже шел к лестнице.
– О, – воскликнул он, занеся ногу над первой ступенькой. – Должен предупредить вас заранее. Во время первой части церемонии гроб будет открыт. Директор бюро решила, что нам это понравится.
Я услышал, как Алан резко вдохнул воздух.
– Я не люблю открытые гробы, – сказал Ральф. – Что надо делать? Подняться и поговорить с этой особой?
– Хотелось бы мне поговорить с этой особой, – сказал Алан. В этот момент он казался самым несчастным человеком на свете. – Некоторые другие культуры предполагают, что живые могут спокойно общаться с мертвыми.
– Да? – переспросил Ральф. – Вы имеете в виду Индию?
– Пойдемте, – Джон начал подниматься по ступенькам.
– В индийских религиях все обстоит несколько сложнее, – сказал Алан. Они с Ральфом обошли вокруг машины и начали подниматься вслед за Джоном. До меня доносились лишь обрывки их разговора.
Марджори тревожно посмотрела в мою сторону. Я явно вызывал у нее какие-то опасения. Наверное, все дело было в огромных «молниях» на моей японской куртке.
– Пойдемте, – сказал я, предлагая ей руку.
Марджори схватилась за мой локоть, как птичка хватается коготками за жердочку.
2
Джойс Брофи держала перед нами открытой массивную дубовую дверь. На ней было темно-синее платье, напоминавшее вечерний наряд для беременных.
– Боже, а мы уже волновались, что это вас задержало, – сказала она, кривовато улыбаясь.
Джон разговаривал с каким-то сгорбленным человечком лет семидесяти, серое лицо которого прорезали глубокие морщины. Я подошел к Алану.
– Нет, нет, мистер, вы должны познакомиться с моим отцом, – сказала Джойс. – Давайте покончим с формальностями, прежде чем вы войдете в зал. Всему, знаете ли, свое время.
Сутулый старик в мешковатом сером костюме, улыбнувшись, протянул мне руку.
– Да, сэр, – сказал он. – Это важный день для нас всех.
– Па, – сказала Джойс. – Познакомься с профессором Брукнером, профессором Рэнсомом и другом профессора Рэнсома...
– Тимом Андерхиллом, – сказал Джон.
– Профессором Андерхиллом, – подхватила Джойс. – А это миссис Рэнсом, мать профессора Рэнсома. Мой отец – Уильям Тротт.
– Зовите меня просто Билл, – старик улыбнулся еще шире и схватил левой рукой руку Марджори. – Некрологи были очень хороши, не так ли? Мы все очень постарались.
Никто из нас не видел сегодняшних утренних газет.
– О да, – сказала Марджори.
– Хочу выразить соболезнования вашему горю. С этой минуты вы должны постараться расслабиться и испытать хоть какую-то радость от прощания. И помните, что мы всегда рядом, чтобы помочь вам.
Он отпустил наконец наши руки.
Марджори потерла ладони.
«Зовите меня просто Билл» попытался изобразить сочувственную улыбку и отступил на шаг назад.
– Моя девочка отведет вас в часовню Вечного покоя. Когда начнется служба, мы пригласим ваших гостей.
Произнеся эти слова, он повернулся на сто восемьдесят градусов и с удивительной для его комплекции скоростью удалился в глубь длинного темного коридора.
«Зовите меня просто Джойс» с улыбкой наблюдала за ним несколько минут, затем сказала:
– Сейчас он включит первую часть музыкальной программы, которая будет фоном для ваших тихих размышлений. Мы уже приготовили стулья, и когда появятся ваши гости, вы должны сесть в левой части первого ряда – там места для членов семьи. – Она подмигнула мне. – И близких друзей.
Прижав правую руку к животу, «Зовите меня просто Джойс» махнула левой в сторону коридора. Джон встал рядом с ней, и они вместе двинулись в эту сторону. Из стереоколонок донеслись звуки органной музыки. Алан шел по коридору, словно лунатик, Ральф гордо шествовал рядом.
– Так значит, человек рождается снова и снова? – продолжал расспрашивать он. – А какова расплата?
Я не слышал, что пробормотал в ответ Алан, но вопрос Ральфа вернул его к действительности, старик поднял голову и пошел побыстрее.
– А я и не знала, что вы один из профессоров, работающих с Джоном, – сказала Марджори.
– Это было совсем недавнее повышение, – ответил я.
– Мы с Ральфом гордимся вами, – Марджори похлопала меня по руке. Мы вошли вслед за другими в огромный зал, наполненный мягким неярким светом и звуками органа. По обе стороны главного прохода, ведущего к подиуму, заставленному венками и вазами с цветами, стояли ряды складных стульев. На платформе за подиумом лежал на покрытом черным сукном столе отполированный бронзовый гроб. Крышка гроба была сдвинута, открывая белое изголовье, на котором покоилась голова Эйприл Рэнсом.
– Ваши брошюры лежат вон там, – «Зовите меня просто Джойс» махнула рукой в сторону стоявшего у стены прямоугольного стола из красного дерева, на котором были кувшин с водой, пластиковые стаканчики и сложенные стопочкой желтые брошюрки.
Все присутствовавшие, кроме Алана Брукнера, оторвали взгляд от Эйприл Рэнсом и посмотрели на желтые книжечки.
– Мы обычно рекомендуем «Хотя я иду по равнине».
Алан продолжал смотреть на тело своей дочери.
– Она выглядит прекрасно даже с этого места, – сказала Джойс и потянула Алана за собой. Джои пошел за ними, все остальные следом. Джойс подвела Алана к гробу, мы все встали вокруг.
Вблизи гроб Эйприл казался большим, как лодка. Тело ее было открыто до талии, на которой лежали сложенные крест-накрест руки. Джойс Брофи наклонилась поближе и расправила складочку на белом жакете Эйприл. Когда она выпрямилась, Алан Брукнер склонился над гробом и поцеловал дочь в холодный лоб.
– Если вам, ребята, что-то понадобится, я буду внизу, в офисе, – сказала Джойс, повернулась и пошла к выходу. Только сейчас я заметил, что на ногах ее были надеты грязные стоптанные кроссовки.
«Зовите меня просто Джойс» явно перестаралась и намазала губы Эйприл слишком яркой помадой. Щеки ее также покрывал неестественный румянец. Белокурые волосы были уложены так, чтобы скрыть шрамы от вскрытия. Смерть искривила морщинки вокруг губ и глаз Эйприл. Она выглядела, словно пустой дом.
– Ну разве не красиво, Джон? – сказала Марджори Рэнсом.
– Хм-хм, – пробормотал Джон.
Алан коснулся напудренной щеки Эйприл.
– Бедная моя девочка, – сказал он.
– Все это так... ужасно, – сказал Ральф.
Алан отошел от гроба и двинулся к первому ряду складных стульев.
Рэнсомы сели слева. Ральф скрестил руки на груди, и я сразу понял, от кого унаследовал этот жест Джон Рэнсом.
Джон уселся через стул от своей матери и через два – от меня. Алан сидел с другой стороны ряда, внимательно изучая желтую брошюрку.
Несколько минут мы молча прислушивались к неподвижно висящей в воздухе органной музыке.
Я вспомнил описание похорон моей сестры. Пришедшие оплакать Эйприл Андерхилл собрались в часовне Холи-Сепульхры. По словам моей матери, она выглядела «красивой и умиротворенной». Моя живая сестренка, которая была такой жизнерадостной и все же иногда пронзительно печальной, с ее непослушными волосами, с вечным хлопаньем дверью, ненавистью к скуке, была опустошена настолько, что выглядела умиротворенной? В таком случае она оставила все мне, передала в мои руки.
Мне хотелось разорвать прошлое на части, расчленить его на окровавленном столе.
Я встал и прошел в дальний конец зала. Затем достал из кармана брошюрку и стал читать слова на обложке.
Хотя я иду по Долине теней и смерти,
Я не стану бояться зла~
Я снова сел на стул в последнем ряду.
Ральф Рэнсом встал, прошептал что-то жене, похлопал по плечу сына и направился в дальний левый угол часовни. Подойдя достаточно близко, чтобы можно было говорить не повышая голоса, Ральф сказал: «Хей!», словно только сейчас заметил, что я перебрался в последний ряд.
Затем он махнул рукой в сторону стола с кувшином и брошюрками, в дальнем конце которого стоял кофейный автомат.
– Как вы думаете, в этой штуке есть кофе?
Но на самом деле Ральф хотел задать мне вовсе не этот вопрос.
Мы подошли к столу. Кофе практически не имел вкуса. Несколько минут мы стояли в конце зала, наблюдая, как трое других смотрят или не смотрят на Эйприл Рэнсом, покоящуюся в огромной бронзовой лодке.
– Мне сказали, вы знали моего мальчика во Вьетнаме, – начал Ральф.
– Мы встречались там несколько, раз.
Теперь он мог наконец-то задать свой вопрос. Глядя на меня поверх пластикового стаканчика, Ральф сделал большой глоток и поморщился – кофе был горячим.
– А сами вы случайно не из Миллхейвена, профессор Андерхилл?
– Пожалуйста, – сказал я, – зовите меня просто Тим.
Я улыбнулся ему, и Ральф улыбнулся в ответ.
– Так вы – мальчик из Миллхейвена, Тим?
– Я вырос примерно в квартале от отеля «Сент Элвин».
– Так вы – сын Эла Андерхилла. Господи, ведь я знал, что вы напоминаете мне кого-то, и, когда мы ехали в машине, понял наконец, кого – Эла Андерхилла. Вы похожи на него.
– Да, немного.
Он посмотрел на меня, словно измеряя дистанцию между мной и отцом, и покачал головой.
– Эл Андерхилл. Я не думал о нем уже лет сорок. Думаю, вызнаете, что Эл работал на меня, когда я владел отелем «Сент Элвин».
– После того, как Джон сказал мне, что когда-то вы были владельцем отеля, я понял, что так оно и было.
– Нам очень не хотелось отпускать его. Я знал, что у него семья.
Я знал, через что ему пришлось пройти. Если бы он мог бросить пить, все было бы совсем по-другому.
– Он не мог остановиться.
Ральф Рэнсом был человеком гуманным – он не стал вспоминать о серии краж, приведшей к увольнению моего отца. Наверное, он не стал бы красть так много, если бы мог обходиться без выпивки.
– Все дело в вашей сестре, не так ли? Ведь именно это его подкосило?
Я кивнул.
– Ужасные события. Я помню все, словно это было вчера.
– Я тоже, – сказал я.
– А как поживает Эл сейчас? – спросил он через несколько секунд.
Я сказал ему, что мой отец умер четыре года назад.
– Очень жаль. Я любил Эла. Если бы не то, что случилось с вашей сестрой, он прожил бы достойную жизнь.
– Если бы не это, все было бы по-другому, – я начинал испытывать раздражение – когда мой отец попал в беду, этот человек уволил его, и теперь мне не нужно было его никчемное сочувствие.
– Это и связывало вас с Джоном – то, что ваш отец работал на меня когда-то?
– Нас связывало многое другое, – раздражение, которое я испытывал к этому седоволосому нарциссу из кантри-клуба, медленно перерастало в гнев.
– О, да, – сказал Ральф. – Конечно, я понимаю.
Я думал, что после этого Ральф вернется на место, но у него на уме было что-то еще.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
– Гиацинтовая водка, – пояснил Джон. – Привезена контрабандой с Черного моря.
Ральф достал с полки стакан и плеснул себе примерно на дюйм розовой водки. Он попробовал, кивнул и допил остальное.
– Триста баксов за бутылку, – невзначай заметил Джон.
Ральф Рэнсом тут же испуганно завинтил пробку и поставил бутылку обратно в морозильник.
– Что ж, хорошо. Когда мы выезжаем? – спросил Ральф.
– Уже, – сказал Джон, выходя из кухни.
Удивленно переглянувшись, родители последовали за ним.
Джон выглянул на улицу через окошко возле двери.
– О, Боже, они вернулись!
Они вышли на улицу, и Джеффри Боу, Изабель Арчер, а также их операторы тут же выстроились караулом по обе стороны лужайки.
Марджори тихонько взвизгнула, и Ральф обняв ее за плечи подвел к машине. Они уселись на заднее сиденье, Джон кинул мне ключи от машины, я включил мотор и резко рванул с места.
Ральф спросил, откуда они взялись, и Джон объяснил, что журналисты никуда и не исчезали, что это они кидали в окна камни и замусорили газон.
– Сколько тебе всего пришлось пережить! – Ральф сочувственно похлопал сына по плечу.
Джон весь напрягся, но ничего не сказал. Отец снова похлопал его плечу. В зеркале заднего вида отразились следующие за нами потрепанная синяя машина Джеффри Боу и ярко раскрашенный фургончик Изабель.
Они по-прежнему висели у нас на хвосте, когда я свернул к дому Алана Брукнера. Джон обхватил себя руками за плечи и скрипнул зубами, словно раскусывая раскаленный уголек.
Я вышел из машины. Мужчина, работавший на газонокосилке, приветливо помахал мне, и я помахал ему в ответ, снова вспомнив, что нахожусь на Среднем Западе.
Алан Брукнер открыл дверь и знаком пригласил меня внутрь. Закрыв за собой дверь, я услышал шум пылесосов на втором этаже и на первом – в столовой.
– Уже пылесосят? – спросил я Алана.
– Настали тяжелые времена, – сказал он. – Как я выгляжу?
Я сказал, что он выглядит замечательно, нисколько не покривив при этом душой. Черный шелковый галстук был повязан безукоризненно, брюки аккуратно выглажены, белая рубашка выглядела свежей. Я даже уловил в воздухе запах лосьона после бритья.
– Хотелось убедиться, – старик повернулся ко мне спиной. Сзади пиджак был немного помят, но я не собирался сообщать ему об этом.
Повертевшись передо мной, Алан спросил очень серьезно и даже немного вызывающе:
– Ну как?
– На этот раз вы сами надели пиджак?
– А я и не снимал его, – сообщил он. – Не стал рисковать.
Я представил себе, как он сидит, привалившись спиной к стене и поджав острые колени.
– Как вы спали?
– Очень, очень осторожно, – Алан одернул и застегнул пиджак, и мы вышли из дома.
– А кто эти двое павлинов рядом с Джоном? – спросил Брукнер.
– Его родители. Ральф и Марджори. Они приехали из Аризоны.
– Готов следовать за вами, С. Б., – сказал Алан. Я не понял аллюзии, и до сих пор не знаю, что он хотел этим сказать.
Джон стоял у машины, глядя на Алана с нескрываемым удивлением и облегчением.
– Алан, ты выглядишь великолепно, – сказал он.
– Я постарался, – сказал старик. – Хочешь сидеть с родителями или предпочитаешь переднее сиденье?
Джон невесело посмотрел на машину Джеффри Боу и разноцветный фургон Изабель и уселся рядом с отцом. Мы с Аланом сели в машину.
– Хотел сказать, что очень благодарен вам за то, что вы нашли в себе силы проделать весь этот путь с... – он замялся, потом с видом триумфатора закончил фразу: – С Аляски.
Возникла неловкая пауза.
– Мы так скорбим о смерти вашей дочери, – сказала наконец Марджори. – Мы тоже очень ее любили.
– Эйприл нельзя было не любить, – сказал Алан.
– Какой ужас – вся эта история с Уолтером Драгонеттом. И как только могут происходить на свете такие вещи! – сказал Ральф.
– Как только могут жить на свете такие люди! – вставила Марджори.
Джон пожевал нижнюю губу, снова обнял себя за плечи и оглянулся на машины репортеров, которые следовали за нами до самого здания бюро братьев Тротт.
– Вы собираетесь преподавать с Джоном в колледже и на следующий год? – спросила Марджори. – Или подумываете о пенсии?
– Придется вернуться по просьбе студентов.
– А в вашем деле нет обязательного возраста ухода на пенсию? – спросил Ральф.
– Для меня сделали исключение.
– Сделайте себе такое одолжение, – сказал Ральф. – Уходите, и уходите не оглядываясь. Я сделал это десять лет назад, и только тогда понял, что такое настоящая жизнь.
– Думаю, для меня это уже позади.
– Вы ведь накопили что-то на черный день? С помощью Эйприл и все такое?
– Стыдно даже говорить об этом, – сказал Алан, поворачиваясь на сиденье. – А вы пользовались услугами Эйприл?
– У меня есть свой маклер. А почему вы считаете, что стыдно об этом говорить? Она что, так преуспевала? – Он посмотрел на мое отражение в зеркале, словно вычисляя что-то в уме. И я, кажется, догадался, что именно.
– Она слишком преуспевала, – сказал Алан.
– Друг мой, наверное, речь идет о двухстах тысячах или что-нибудь в этом роде? Ведите правильный образ жизни, следите за расходами, вложите часть в надежные акции, и вы обеспечены до конца жизни.
– О восьмистах, – сказал Алан.
– Простите?
– Она начала с грошей, а оставила после себя восемьсот тысяч. Вот об этом-то мне и неловко думать.
Я посмотрел на отражение Ральфа. Глаза его чуть не вылезли на лоб. За спиной слышно было тяжелое, прерывистое дыхание Марджори.
– И что вы будете делать с этими деньгами? – спросил наконец Ральф.
– Думаю, оставлю их общественной библиотеке.
Я свернул за угол на Хиллфилд-авеню, и перед нами замаячило серое здание бюро братьев Тротт. Изящные башенки, окна-фонари и огромное крыльцо делали его похожим на домики с рисунков Чарльза Адамса.
Свернув с дороги, я подъехал к входу.
– Что будет дальше? – спросил Алан.
– Нам дадут время побыть с Эйприл, – сказал Джон, вылезая из машины. – Потом гражданская панихида или прощание, или как там они это называют.
Отец его заерзал на сиденье, пробираясь к краю.
– Подожди, подожди, Джон, мне не слышно, – Марджори пробиралась вслед за мужем. Алан Брукнер вздохнул, открыл дверь и легко вылез наружу.
Джон повторил все, что только что сказал.
– Потом что-то вроде службы, а затем мы поедем в крематорий.
– Решил все упростить, да? – переспросил Ральф.
Джон уже шел к лестнице.
– О, – воскликнул он, занеся ногу над первой ступенькой. – Должен предупредить вас заранее. Во время первой части церемонии гроб будет открыт. Директор бюро решила, что нам это понравится.
Я услышал, как Алан резко вдохнул воздух.
– Я не люблю открытые гробы, – сказал Ральф. – Что надо делать? Подняться и поговорить с этой особой?
– Хотелось бы мне поговорить с этой особой, – сказал Алан. В этот момент он казался самым несчастным человеком на свете. – Некоторые другие культуры предполагают, что живые могут спокойно общаться с мертвыми.
– Да? – переспросил Ральф. – Вы имеете в виду Индию?
– Пойдемте, – Джон начал подниматься по ступенькам.
– В индийских религиях все обстоит несколько сложнее, – сказал Алан. Они с Ральфом обошли вокруг машины и начали подниматься вслед за Джоном. До меня доносились лишь обрывки их разговора.
Марджори тревожно посмотрела в мою сторону. Я явно вызывал у нее какие-то опасения. Наверное, все дело было в огромных «молниях» на моей японской куртке.
– Пойдемте, – сказал я, предлагая ей руку.
Марджори схватилась за мой локоть, как птичка хватается коготками за жердочку.
2
Джойс Брофи держала перед нами открытой массивную дубовую дверь. На ней было темно-синее платье, напоминавшее вечерний наряд для беременных.
– Боже, а мы уже волновались, что это вас задержало, – сказала она, кривовато улыбаясь.
Джон разговаривал с каким-то сгорбленным человечком лет семидесяти, серое лицо которого прорезали глубокие морщины. Я подошел к Алану.
– Нет, нет, мистер, вы должны познакомиться с моим отцом, – сказала Джойс. – Давайте покончим с формальностями, прежде чем вы войдете в зал. Всему, знаете ли, свое время.
Сутулый старик в мешковатом сером костюме, улыбнувшись, протянул мне руку.
– Да, сэр, – сказал он. – Это важный день для нас всех.
– Па, – сказала Джойс. – Познакомься с профессором Брукнером, профессором Рэнсомом и другом профессора Рэнсома...
– Тимом Андерхиллом, – сказал Джон.
– Профессором Андерхиллом, – подхватила Джойс. – А это миссис Рэнсом, мать профессора Рэнсома. Мой отец – Уильям Тротт.
– Зовите меня просто Билл, – старик улыбнулся еще шире и схватил левой рукой руку Марджори. – Некрологи были очень хороши, не так ли? Мы все очень постарались.
Никто из нас не видел сегодняшних утренних газет.
– О да, – сказала Марджори.
– Хочу выразить соболезнования вашему горю. С этой минуты вы должны постараться расслабиться и испытать хоть какую-то радость от прощания. И помните, что мы всегда рядом, чтобы помочь вам.
Он отпустил наконец наши руки.
Марджори потерла ладони.
«Зовите меня просто Билл» попытался изобразить сочувственную улыбку и отступил на шаг назад.
– Моя девочка отведет вас в часовню Вечного покоя. Когда начнется служба, мы пригласим ваших гостей.
Произнеся эти слова, он повернулся на сто восемьдесят градусов и с удивительной для его комплекции скоростью удалился в глубь длинного темного коридора.
«Зовите меня просто Джойс» с улыбкой наблюдала за ним несколько минут, затем сказала:
– Сейчас он включит первую часть музыкальной программы, которая будет фоном для ваших тихих размышлений. Мы уже приготовили стулья, и когда появятся ваши гости, вы должны сесть в левой части первого ряда – там места для членов семьи. – Она подмигнула мне. – И близких друзей.
Прижав правую руку к животу, «Зовите меня просто Джойс» махнула левой в сторону коридора. Джон встал рядом с ней, и они вместе двинулись в эту сторону. Из стереоколонок донеслись звуки органной музыки. Алан шел по коридору, словно лунатик, Ральф гордо шествовал рядом.
– Так значит, человек рождается снова и снова? – продолжал расспрашивать он. – А какова расплата?
Я не слышал, что пробормотал в ответ Алан, но вопрос Ральфа вернул его к действительности, старик поднял голову и пошел побыстрее.
– А я и не знала, что вы один из профессоров, работающих с Джоном, – сказала Марджори.
– Это было совсем недавнее повышение, – ответил я.
– Мы с Ральфом гордимся вами, – Марджори похлопала меня по руке. Мы вошли вслед за другими в огромный зал, наполненный мягким неярким светом и звуками органа. По обе стороны главного прохода, ведущего к подиуму, заставленному венками и вазами с цветами, стояли ряды складных стульев. На платформе за подиумом лежал на покрытом черным сукном столе отполированный бронзовый гроб. Крышка гроба была сдвинута, открывая белое изголовье, на котором покоилась голова Эйприл Рэнсом.
– Ваши брошюры лежат вон там, – «Зовите меня просто Джойс» махнула рукой в сторону стоявшего у стены прямоугольного стола из красного дерева, на котором были кувшин с водой, пластиковые стаканчики и сложенные стопочкой желтые брошюрки.
Все присутствовавшие, кроме Алана Брукнера, оторвали взгляд от Эйприл Рэнсом и посмотрели на желтые книжечки.
– Мы обычно рекомендуем «Хотя я иду по равнине».
Алан продолжал смотреть на тело своей дочери.
– Она выглядит прекрасно даже с этого места, – сказала Джойс и потянула Алана за собой. Джои пошел за ними, все остальные следом. Джойс подвела Алана к гробу, мы все встали вокруг.
Вблизи гроб Эйприл казался большим, как лодка. Тело ее было открыто до талии, на которой лежали сложенные крест-накрест руки. Джойс Брофи наклонилась поближе и расправила складочку на белом жакете Эйприл. Когда она выпрямилась, Алан Брукнер склонился над гробом и поцеловал дочь в холодный лоб.
– Если вам, ребята, что-то понадобится, я буду внизу, в офисе, – сказала Джойс, повернулась и пошла к выходу. Только сейчас я заметил, что на ногах ее были надеты грязные стоптанные кроссовки.
«Зовите меня просто Джойс» явно перестаралась и намазала губы Эйприл слишком яркой помадой. Щеки ее также покрывал неестественный румянец. Белокурые волосы были уложены так, чтобы скрыть шрамы от вскрытия. Смерть искривила морщинки вокруг губ и глаз Эйприл. Она выглядела, словно пустой дом.
– Ну разве не красиво, Джон? – сказала Марджори Рэнсом.
– Хм-хм, – пробормотал Джон.
Алан коснулся напудренной щеки Эйприл.
– Бедная моя девочка, – сказал он.
– Все это так... ужасно, – сказал Ральф.
Алан отошел от гроба и двинулся к первому ряду складных стульев.
Рэнсомы сели слева. Ральф скрестил руки на груди, и я сразу понял, от кого унаследовал этот жест Джон Рэнсом.
Джон уселся через стул от своей матери и через два – от меня. Алан сидел с другой стороны ряда, внимательно изучая желтую брошюрку.
Несколько минут мы молча прислушивались к неподвижно висящей в воздухе органной музыке.
Я вспомнил описание похорон моей сестры. Пришедшие оплакать Эйприл Андерхилл собрались в часовне Холи-Сепульхры. По словам моей матери, она выглядела «красивой и умиротворенной». Моя живая сестренка, которая была такой жизнерадостной и все же иногда пронзительно печальной, с ее непослушными волосами, с вечным хлопаньем дверью, ненавистью к скуке, была опустошена настолько, что выглядела умиротворенной? В таком случае она оставила все мне, передала в мои руки.
Мне хотелось разорвать прошлое на части, расчленить его на окровавленном столе.
Я встал и прошел в дальний конец зала. Затем достал из кармана брошюрку и стал читать слова на обложке.
Хотя я иду по Долине теней и смерти,
Я не стану бояться зла~
Я снова сел на стул в последнем ряду.
Ральф Рэнсом встал, прошептал что-то жене, похлопал по плечу сына и направился в дальний левый угол часовни. Подойдя достаточно близко, чтобы можно было говорить не повышая голоса, Ральф сказал: «Хей!», словно только сейчас заметил, что я перебрался в последний ряд.
Затем он махнул рукой в сторону стола с кувшином и брошюрками, в дальнем конце которого стоял кофейный автомат.
– Как вы думаете, в этой штуке есть кофе?
Но на самом деле Ральф хотел задать мне вовсе не этот вопрос.
Мы подошли к столу. Кофе практически не имел вкуса. Несколько минут мы стояли в конце зала, наблюдая, как трое других смотрят или не смотрят на Эйприл Рэнсом, покоящуюся в огромной бронзовой лодке.
– Мне сказали, вы знали моего мальчика во Вьетнаме, – начал Ральф.
– Мы встречались там несколько, раз.
Теперь он мог наконец-то задать свой вопрос. Глядя на меня поверх пластикового стаканчика, Ральф сделал большой глоток и поморщился – кофе был горячим.
– А сами вы случайно не из Миллхейвена, профессор Андерхилл?
– Пожалуйста, – сказал я, – зовите меня просто Тим.
Я улыбнулся ему, и Ральф улыбнулся в ответ.
– Так вы – мальчик из Миллхейвена, Тим?
– Я вырос примерно в квартале от отеля «Сент Элвин».
– Так вы – сын Эла Андерхилла. Господи, ведь я знал, что вы напоминаете мне кого-то, и, когда мы ехали в машине, понял наконец, кого – Эла Андерхилла. Вы похожи на него.
– Да, немного.
Он посмотрел на меня, словно измеряя дистанцию между мной и отцом, и покачал головой.
– Эл Андерхилл. Я не думал о нем уже лет сорок. Думаю, вызнаете, что Эл работал на меня, когда я владел отелем «Сент Элвин».
– После того, как Джон сказал мне, что когда-то вы были владельцем отеля, я понял, что так оно и было.
– Нам очень не хотелось отпускать его. Я знал, что у него семья.
Я знал, через что ему пришлось пройти. Если бы он мог бросить пить, все было бы совсем по-другому.
– Он не мог остановиться.
Ральф Рэнсом был человеком гуманным – он не стал вспоминать о серии краж, приведшей к увольнению моего отца. Наверное, он не стал бы красть так много, если бы мог обходиться без выпивки.
– Все дело в вашей сестре, не так ли? Ведь именно это его подкосило?
Я кивнул.
– Ужасные события. Я помню все, словно это было вчера.
– Я тоже, – сказал я.
– А как поживает Эл сейчас? – спросил он через несколько секунд.
Я сказал ему, что мой отец умер четыре года назад.
– Очень жаль. Я любил Эла. Если бы не то, что случилось с вашей сестрой, он прожил бы достойную жизнь.
– Если бы не это, все было бы по-другому, – я начинал испытывать раздражение – когда мой отец попал в беду, этот человек уволил его, и теперь мне не нужно было его никчемное сочувствие.
– Это и связывало вас с Джоном – то, что ваш отец работал на меня когда-то?
– Нас связывало многое другое, – раздражение, которое я испытывал к этому седоволосому нарциссу из кантри-клуба, медленно перерастало в гнев.
– О, да, – сказал Ральф. – Конечно, я понимаю.
Я думал, что после этого Ральф вернется на место, но у него на уме было что-то еще.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79