– Так ты все это придумал?
Наверняка Рэнсом сочинил эту историю вскоре после того, как Эйприл попала в больницу.
– Вообще-то, мне кажется, что-то такое – как это говорят – витало в воздухе. – Он положил сэндвич на тарелку и снова отпил из стакана. – Знаешь, что самое плохое в людях, которые занимаются тем, чем занималась моя жена. Я не имею в виду Эйприл – она была человеком совсем другого сорта. Все они – надутые болваны. Они болтают с утра на своих собраниях, потом они болтают по телефону, потом – за ленчем с клиентами, потом снова по телефону. В этом и состоит их работа. Они все время болтают. Они обожают слухи. А еще ужаснее то, то они верят в каждое слово из того, о чем болтают. А значит, если ты не знаешь досконально всех этих вздорных, бессмысленных сплетен, которые они шепчут друг другу в телефонные трубки, ты вне игры, мой мальчик, тебе придется за себя краснеть. Люди говорят, что ученые – не от мира сего. Особенно эти артисты, которые работали с Эйприл, – они считают, что мы не живем в реальном мире. Но у нас-то хоть есть объект наших исследований, в нашей жизни есть место интеллектуальным и нравственным ценностям. Их же жизнь похожа на большой пузырь, надутый горячим воздухом, – сплетни, слухи, деньги.
Джон тяжело дышал, лицо его было ярко-розовым. Он допил водку и тут же налил себе еще. Я знал, как действует на человека водка «Кристалл». А за последние десять минут Джон выпил этой водки долларов на пятнадцать.
– Значит, «Барнетт энд компани» не собирается на самом деле открывать филиал в Чикаго?
– Я не знаю, как обстоят дела на самом деле.
Мне пришла в голову еще одна мысль.
– Эйприл хотела сохранить этот дом, потому что отсюда недалеко до ее отца? – спросил я.
– Это была одна из причин. – Джон облокотился на крышку стола. Вид у него был такой, словно ему хочется лечь прямо здесь. – Но еще Эйприл не хотела жить в Ривервуде среди надутых петухов вроде Дика Мюллера и других парней из ее конторы. Ей хотелось быть поближе к картинным галереям, ресторанам, к... к культурной жизни. Ты вполне способен это понять – достаточно только взглянуть на наш дом. Мы – совсем не такие, как эти придурки, сидящие по своим офисам.
– Похоже, ей понравилось бы в Сан-Франциско, – предположил я.
– Мы никогда этого не узнаем, не так ли? – Джон бросил на меня мрачный взгляд и откусил наконец кусочек от сэндвича. Начав жевать, он опустил глаза и нахмурился. – Что за дрянь туда напихали. – Все же он откусил еще немного. – В любом случае ты прав – она никогда бы не оставила Алана. – Проглотив еще кусочек, он выбросил свою тарелку в мусорный бак и препроводил туда же остатки сэндвича. – Я возьму эту выпивку с собой наверх, в спальню. Хочу полежать немного. Сейчас я больше ни на что не способен. – Он допил содержимое стакана и снова наполнил его. – Послушай, Тим, пожалуйста, останься со мной подольше. Ты очень мне помогаешь.
– Хорошо, – сказал я. – К тому же, если я побуду здесь несколько недель, хотелось бы разобраться еще с одним делом.
– Опять какое-то расследование?
– Что-то вроде этого, – кивнул я.
Джон попытался улыбнуться.
– О, Боже, я действительно перебрал. Не мог бы ты позвонить Дику Мюллеру? Он наверное еще в офисе, если не пошел с кем-нибудь на ленч. Мне неприятно просить тебя об этом, но людям, которые знали Эйприл, надо рассказать, что случилось, прежде чем они прочтут об этом в газетах.
– А как насчет другого человека, который оставил сообщение? Того, который не знал, как тебя называть – Джон или мистер Рэнсом.
– Байрон? Забудь об этом. Он вполне может узнать обо всем из выпуска новостей.
Помахав мне рукой, он вышел из кухни. Я прислушался к звукам его шагов на лестнице. Открылась, затем захлопнулась дверь его спальни. Закончив есть, я положил тарелку в посудомоечную машину и убрал все продукты обратно в холодильник.
В пустом доме слышно было, как с шипением сочится через вентиляторы прохладный воздух. Теперь, когда я согласился составить компанию Джону Рэнсому, я вдруг понял, что не знаю, что я буду делать в Миллхейвене. Перейдя в гостиную, я уселся на диван.
Мне было абсолютно нечего делать. Посмотрев на часы, я с изумлением обнаружил, что с того момента, когда, спустившись по трапу самолета, я обнаружил в толпе изменившегося за эти годы почти до неузнаваемости Джона Рэнсома, прошло всего двадцать четыре часа.

Часть пятая
Алан Брукнер
1
Около трех часов дня прибыли трио репортеров из «Леджер». Представившись другом семьи, я сказал им, что Джон Рэнсом спит, и услышал в ответ, что они будут счастливы посидеть и подождать, пока он проснется. Спустя час снова зазвонил дверной звонок – на сей раз это была целая депутация из Чикаго. Мы обменялись приблизительно теми же фразами. Звонок зазвонил снова в пять, когда я разговаривал в прихожей по телефону. За дверью стояли все те же пятеро, сжимая в руках пакетики с недоеденными чипсами. Я отказался будить Джона, но они не сдавались, и в конце концов мне пришлось потрясти телефонной трубкой перед носом самого назойливого репортера из «Леджер» по имени Джеффри Боу и пригрозить ему, что я вызову полицию.
– Неужели вы не можете ничем нам помочь? – спросил Джеффри. Несмотря на свое имя, предполагавшее некую полноту, твидовый пиджак и клетчатую жилетку, Боу было чуть больше двадцати, он был костляв и носил мешковатые джинсы и мятую рубашку. Жидкие черные волосы висели по обе стороны его лица. Джеффри никак не желал оставить меня в покое. Он нажал кнопку диктофона и спросил:
– Не могли бы вы дать нам информацию о том, как реагирует мистер Рэнсом на известие о смерти его жены. Он располагает какими-либо сведениями о том, как его жена впервые встретилась с Уолтером Драгонеттом?
Захлопнув дверь у него перед носом, я вернулся к прерванному разговору с Диком Мюллером, коллегой Эйприл Рэнсом по работе в фирме «Барнетт энд компани».
– Господи, что это было? – спросил Дик со своим миллхейвенским акцентом.
– Репортеры, – коротко ответил я.
– Они уже знают, что... хммм... что...
– Они знают. И им потребуется не так уж много времени, чтобы выяснить, что вы были брокером Уолтера Драгонетта, так что лучше начинайте готовиться.
– Готовиться?
– Они наверняка вами заинтересуются.
– Заинтересуются мной?
– Они захотят побеседовать с каждым, кто когда-либо имел хоть какое-то отношение к Уолтеру Драгонетту, – Мюллер застонал на другом конце провода. – Так что советую изобрести способ не пустить их в свою контору и по возможности не входить и не выходить из дома через парадную дверь где-то в течение недели.
– Да, спасибо за совет, – сказал Дик. – Так вы говорите, что вы старый друг Джона?
Я повторил информацию, которую сообщил ему перед тем, как в дом попытались ворваться Джеффри Боу и остальные. Через узкие окошки по обе стороны от входной двери я видел, как к дому подъехала еще одна машина. Два человека – один с магнитофоном, другой с фотоаппаратом направились к двери, улыбнувшись Боу и его коллегам.
– Как держится Джон? – спросил Мюллер.
– Выпил немного и лег в постель. Ему многое придется пережить в следующие несколько дней, поэтому я собираюсь остаться и помогать ему.
Кто-то четыре раза громко постучал кулаком в дверь.
– Это Джон? – встревоженно спросил Мюллер.
– Да нет, просто джентльмен из прессы.
Мюллер вздохнул на другом конце провода, явно представив банду журналистов, ломящуюся к нему в офис.
– Я позвоню вам на неделе.
– Если секретарь спросит, по какому поводу вы звоните, скажите, что хотите обсудить проект строительства моста. Я буду отвечать не на все звонки, а это сообщение поможет мне вспомнить вас.
– По поводу моста?
В дверь снова забарабанили.
– Я объясню позже.
Повесив трубку, я отпер дверь и начал орать на репортеров. Пока я объяснял, что Джон спит и я не собираюсь его беспокоить, меня сфотографировали несколько раз. Закрыв дверь, я стал наблюдать в окно, как они удаляются по лужайке со всей своей аппаратурой и, прикуривая один за другим, решают, что делать дальше. Фотографы сделали несколько снимков дома.
Я встал у лестницы и прислушался. Наверху – ни звука. Значит, Джон либо проспал всю эту перебранку, либо умудрился не обратить на нее внимания. Я взял «Библиотеку Хамманди», включил телевизор и сел на диван. Открыв книгу на главе «Концепция воскресения из мертвых», которая излагалась в письме к студенту по имени Регинос, я прочел несколько строчек, прежде чем понял, что, как и большинство жителей Миллхейвена, местное телевидение безоговорочно сдалось Уолтеру Драгонетту.
А я-то надеялся, что гностические выкладки в сочетании с каким-нибудь дурацким ток-шоу отвлекут меня хотя бы до того момента, когда Джон снова спустится вниз. Но вместо Фила Донахью или Опры Уинфри на экране появился комментатор новостей, которого я помнил еще по шестидесятым годам. Он практически не изменился, и это даже пугало немного – все те же расчесанные на пробор белокурые волосы, тяжелые очки в коричневой оправе и стальной голос без акцента. Комментатор сообщил, что все программы телевидения переносятся с тем, чтобы время от времени зрители могли получать новую информацию «об этой ужасной трагедии». Хотя я смотрел вечерние новости в исполнении этого комментатора много лет, все равно никак не мог вспомнить его имя – Джимбо Как-бишь-его или Джамбо Ну-как-его-там. Поправив очки, комментатор сообщил, что команда новостей будет освещать новости о деле Драгонетта по мере их поступления до того самого момента, когда в семь начнется вечернее вещание, нас ждут советы и комментарии специалистов в области криминалистики, психологии, нас научат, как лучше обсуждать подобные события со своими детьми, и конечно же милые заботливые репортеры будут всячески стараться успокоить объятых скорбью граждан. На экране появилась толпа на Двадцатой северной улице, глазевшая, как люди из подразделения пожарной охраны, ведающего опасными для жизни материалами, выносят из маленького белого домика тяжелые металлические ведра.
В это время наставник Региноса, автор «Концепции воскресения из мертвых», советовал: «Не думайте о ресаррекции как о иллюзии. Это правда! Гораздо правильнее было бы сказать, что весь этот мир, а вовсе не ресаррекция, является иллюзией».
С экрана снова исчезло лицо комментатора, и послышались крики собравшихся на ступенях Армори-плейс. Эти люди были рассержены. Они требовали, чтобы им вернули их невинность и наивность. Голос Джимбо пояснял за кадром:
– Уже слышны в толпе призывы к уходу в отставку шефа полиции Ардена Васса, требования уволить комиссара Романа Новотни, а также членов городского совета Гектора Рилка и Джорджа Вандермитера и объявить импичмент мэру города Мерлину Уотерфорду.
Я разглядел надписи на некоторых плакатах в толпе: «Где ты был, Мерлин?», «Расчленить Гектора и Джорджа». Наверху широкой мраморной лестницы, ведущей к входу в управление полиции, стоял седоволосый человек в синем двубортном костюме и орал в мегафон:
– ...оградить нас и наших детей от опасности, исходящей из этих районов... перед лицом пренебрежения властей... перед лицом их неведения...
В толпе бродили безликие призраки в темных очках с фотоаппаратами, блокнотами и кинокамерами.
Молодой блондин с такой же квадратной головой, как у Джимбо, сидящей на потной толстой шее, одетый в песочную куртку «сафари», сообщил, что преподобный Климент Мор, известный активист движения за права человека, потребовал досконального расследования дела и назначения пособий семьям жертв Уолтера Драгонетта. Преподобный Мор заявил, что «митинг протеста верующих» будет продолжаться до тех пор, пока они не добьются увольнения Васса, Новотни и мэра Уотерфорда. Он также надеялся, что в течение ближайших дней к голосам жителей Миллхейвена присоединят свои голоса сторонники его приятеля, преподобного Эла Шарптона из Нью-Йорка.
В студии снова появился Джимбо.
Чуть наклонив вперед свою лобастую голову, он заявил:
– А теперь слово нашему ежедневному комментатору Джо Раддлеру. Что ты думаешь обо всем этом, Джо?
Я встрепенулся, увидев на экране еще одно хорошо знакомое с детства лицо. Джо Раддлер, еще один непременный атрибут выпусков дневных новостей, был известен когда-то безапелляционностью своих суждений и редкой преданностью местным спортивным клубам. Лицо его, обычно ярко-красного цвета, сейчас было багровым и распухшим. Оказывается, за те годы, что я не видел это лицо, Раддлера произвели в политические комментаторы.
– Что я думаю обо всем этом? Я скажу вам, что я думаю обо всем этом! Я думаю, это позор! Что случилось с Миллхейвеном, если человек может выйти за пивом и оказаться через несколько часов с отпиленной головой? Что же касается демонстрации...
Я взял пульт управления, чтобы сделать потише, и в этот момент зазвонил телефон.
Я поспешил схватить трубку, чтобы звонки не разбудили Джона Рэнсома. Как и в предыдущих случаях, мне пришлось долго объяснять, кто я такой, прежде чем собеседник согласился представиться. Хотя на этот раз мне показалось, что я знаю имя этого человека, едва я услышал его голос.
– Мистер Рэнсом? Могу я поговорить с мистером Рэнсомом?
Мне тут же пришло в голову имя, которое я слышал на автоответчике.
Я сказал, что Джон спит, и объяснил, почему посторонний человек поднимает телефонную трубку.
– Что ж, хорошо, – пробормотал звонивший. – Вы останетесь с ним на какое-то время? Вы – друг семьи Рэнсомов?
Пришлось все ему объяснить.
Последовала долгая пауза, затем голос на другом конце провода произнес:
– Вы не ответите мне на один вопрос? Вы ведь знаете, что происходит с миссис Рэнсом, я не хочу продолжать беспокоить мистера Рэнсома. Он никогда... я даже не знаю...
Я подождал, пока он начнет фразу сначала.
– Не могли бы вы просто ответить на мои вопросы, и этого будет достаточно.
– Вас зовут Байрон Дориан? – спросил я.
– Так вы слышали обо мне? – он чуть не задохнулся от изумления.
– Я узнал ваш стиль ведения беседы. Вы оставили сегодня утром сообщение на автоответчике Джона.
– О! Ха! – он издал какой-то странный смешок, словно мне удалось удачно пошутить. – Так что там с Эйприл, то есть с миссис Рэнсом? Очень хотелось бы услышать, что ей лучше.
– Вы не могли бы объяснить мне, что, собственно, связывает вас с Рэнсомами?
– Что меня связывает?
– Вы работаете на «Барнетт»?
На том конце провода снова послышался смущенный смешок.
– А в чем, собственно, дело?
– Поскольку я выступаю в данный момент от имени семьи, мне просто хочется знать, с кем я говорю.
– Что ж, хорошо. Я – художник, и миссис Рэнсом приходила ко мне в студию, коша узнала, чем я занимаюсь, ей очень понравились мои работы, и она заказала мне два полотна для их спальни.
– С изображением обнаженной натуры, – сказал я.
– Вы их видели? Миссис Рэнсом они очень нравились. И мне очень льстил этот факт, вы ведь видели остальные произведения их коллекции – все это работы великих художников. Работать с ней было все равно что... все равно что иметь начальника, который является одновременно твоим другом.
Голос его предательски дрогнул. Сквозь окна возле двери я наблюдал за тем, как репортеры сгребают к изгороди мятые обертки от шоколадных батончиков. Пять-шесть пожилых парочек заняли свои места на другой стороне улицы и наблюдали за происходящим.
– Что ж, – сказал я. – Боюсь, у меня для вас печальные новости.
– О, нет, – воскликнул Дориан.
– Сегодня утром миссис Рэнсом умерла.
– О, нет! Она так и не пришла в сознание?
– Нет, так и не пришла. Но, Байрон, дело в том, что миссис Рэнсом умерла вовсе не от ран. Уолтер Драгонетт сумел узнать, что она находится в Шейди-Маунт и что ее состояние улучшается. Сегодня утром он пробрался мимо охраны и убил ее.
– В день своего ареста?
Я вынужден был согласиться, что это звучит почти нереально.
– Боже мой, – воскликнул Дориан. – Что это за мир? Что здесь происходит? Он знал что-нибудь об этой женщине?
– Совсем немного, – сказал я.
– Ведь это была... это была самая потрясающая женщина на свете, у нее было столько достоинств, она была удивительно доброй, щедрой, с сочувствием относилась к людям... – Несколько секунд я прислушивался к его хриплому дыханию. – Сейчас я предоставлю вам возможность заниматься тем, чем вы занимались. Я просто не думал, что...
– Нет, конечно нет, – сказал я.
– Все это слишком.
Репортеры собирали силы для очередного штурма двери, но я не мог повесить трубку, пока Байрон Дориан пытался свыкнуться с нахлынувшим на него горем. Поэтому, глядя в окно на репортеров, я продолжал прислушиваться к его стонам и вздохам.
Наконец, сумев овладеть собой, он сказал:
– Вы, должно быть, думаете, что я веду себя очень странно, но это потому, что вы никогда не знали лично Эйприл Рэнсом.
– Почему бы вам не рассказать мне как-нибудь об этой женщине, – предложил я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79