Все было одинаково эксцентрично. Комнаты были забиты массивными антикварными мебельными гарнитурами, так что Ричарду было трудно получить представление об их истинных размерах. Некоторые комнаты были устроены так, что через них проходили как сквозь вагоны железнодорожного состава. В некоторых случаях, для того чтобы войти в комнату, приходилось подниматься на несколько ступеней. Миссис Бамбергер все говорила и говорила: «Вот этот экран для камина мы купили сами. А вот этот мейсенский фарфор нам подарили такие-то… Вам что, не нравятся камины?.. Однажды мои дети…» Потолок в большинстве комнат нависал в нескольких сантиметрах над макушками Ричарда и Ронни. Миссис Бамбергер продолжала свои комментарии, пока они не добрались до студии над гаражом. Там она, казалось, расслабилась.
– Это единственное, что мы тут достроили, – сказала она. – Отсюда можно замечательно наблюдать за животными и за птицами. Это – отдельная зона, вы можете сидеть тут в холодное время года, а дом не нагревать, так что и деньги сэкономите.
– Отлично, – сказал Ричард, а сам подумал: «А потом нестись полмили, чтобы добраться до кухни».
– Может, вам бы больше понравилось, если бы весь дом был таким, – говорила миссис Бамбергер. – Почти все молодые люди так думают. Мы с мужем любили старые коттеджи, низкие потолки и все такое. Это напоминало нам о мисс Марпл.
Ричард улыбнулся: это было великолепно. Действительно, дому недоставало лишь двускатной крыши, чтобы в точности напоминать английский коттедж из романов Агаты Кристи.
– Вы еще что-нибудь хотите спросить у миссис Бамбергер насчет дома? – вставила Ронни.
Альби поглядели друг на друга: «Нужно выбираться отсюда».
– Конечно, у меня слишком сильное воображение, – сказала миссис Бамбергер. – Мой муж так всегда говорил. Но я знаю кое-что и на самом деле. Вы ведь Ричард Альби, верно?
– Да, – сказал Ричард. «Ну, вот», – подумал он.
– Вы родились в Хэмпстеде в конце войны? А потом переехали в Калифорнию до того, как пошли в школу?
Ричард удивленно кивнул.
– Тогда я знала вашего отца, – сказала она.
Ричард так и застыл с открытым ртом.
– А я нет, – наконец сказал он. – Я хочу сказать, я его не знал. Видимо, он не слишком-то обожал детей.
Миссис Бамбергер теперь глядела на него очень пристально. Она неожиданно напомнила ему учительницу, которая была у них в пятом классе.
– Он не из тех, кто женится, вот и все. Но он передал вам свое красивое лицо. Он был невысоким, как и вы. Очень хорошо воспитанный. Но Майкл Альби был мотыльком.
Никогда не мог осесть на одном месте.
Ричард почувствовал себя так, словно пол под ним покачнулся. Он знал, что навсегда запомнит эти минуты, что они с этих пор станут частью его: толстая старая дама в полиэстеровом брючном костюме, стоящая перед книжными полками в комнате со стеклянной стеной. «Тогда я знала вашего отца». Майкл Альби. Он никогда до этого не слышал, чтобы отца звали по имени.
– Что вы еще можете рассказать мне? – спросил он.
– У него были умелые руки. А у вас?
– Да. Да, тоже.
– И он был сплошное очарование. Какое-то время он жил за дорогой. Он обычно приходил сюда помочь с ремонтом или выкосить газон. Он работал в домах по всему городу. После того как он встретил Мэри Грин, он перестал приходить сюда и этим чуть не разбил сердце моего мужа. Мы пытались помочь ему окончить колледж, – она улыбнулась Ричарду. – Но раз у него были деньги Гринов, он в нашей помощи больше не нуждался. Но в общем он был хорошим человеком. Его нечего стыдиться. Он не женился на деньгах. Твой отец был не из таких.
– Он обустраивал дома? – спросил Ричард, едва этому веря.
– Ну, точно так же, как и делал все остальное. Мой муж всегда думал, что он мог бы стать архитектором. Но он не любил связывать себя обязательствами, ничего в этом роде.
– Не знаете, жив ли он?
Она покачала головой:
– Не знаю. Он был одним из тех людей, кто никогда не думает о будущем. Может, он и жив еще, сейчас ему должно быть чуть больше шестидесяти.
Где-то в мире живет седой человек с лицом Ричарда, который покупает газеты или подстригает траву. Живет в коттедже. Играет с детьми, которые могут быть племянниками и племянницами Ричарда. Стоит на палубе грузового судна и курит трубку. Спит в хижине на берегу.
– Ваша мать жива? – спросила миссис Бамбергер.
– Нет. Умерла шесть лет назад.
– Мэри была сильной. Уверена, она научила вас трудиться. Должно быть, она боялась, что вы унаследуете его безответственность.
– Да. Да, я работал.
– Так что вы вернулись куда нужно, – сказала пожилая дама. – Предки вашей матери жили тут несколько поколений.
Ваш прапрапрадедушка основал этот город в тысяча шестьсот сорок пятом. Джозия Грин. Один из первых фермеров Гринбанка. Так что в ваших жилах течет кровь истинных хэмпстедцев. Кровь Гринбанка. Вот как тут все начиналось.
– Откуда вы все это знаете? – спросил Ричард.
– Я знаю об этом городе больше всех, кроме Грема Вильямса и Стэнли Крейна, который работает в библиотеке. А может, я знаю столько же, сколько и они. Я изучила это, мистер Альби. Я знаю все о тех гринбанкских фермерах. Один пройдоха по имени Гидеон Винтер приехал и отобрал у них почти всю землю. У меня есть кое-какие соображения на его счет, но вам они неинтересны. Вы же ищете дом, и вам вовсе не хочется слушать старушечью болтовню.
– Нет, – сказал Ричард. – Нет, это не правда. Я.., э.., я…
Она распрямила плечи.
– Вы собираетесь покупать этот дом?
– Ну, нужно обговорить, тут так много разных факторов…
Она продолжала смотреть ему прямо в глаза.
– Нет, – сказал он.
– Ну, кто-нибудь другой купит. Я провожу вас к машине.
Открывая им двери, она сказала Ричарду:
– Ваш отец обладал многими достоинствами. Надеюсь, вы тоже, молодой человек.
Когда они уже были в безопасности «форда» Ронни, Лаура спросила:
– Как ты себя чувствуешь?
– Не знаю. Тем не менее я рад. Я вроде бы ошеломлен немножко.
– Давайте вернемся в город, выпьем кофе или что-нибудь еще, – сказала Ронни. – Судя по вашему виду, это пойдет вам на пользу.
Он кивнул, и она, дав задний ход, выехала с подъездной дороги. Когда они поворачивали на городскую улицу, Ронни предложила:
– Может, вы хотите проехать другой дорогой? Вы сможете увидеть, где жил ваш отец, – через два дома отсюда.
Наверное, вон в том доме.
– Нет, – сказал он. – Нет, спасибо. Давайте вернемся в город.
3
Вот так Альби и попали в Гринбанк, на Бич-трэйл. Они приехали туда после открывшегося им прошлого и купили первый подвернувшийся дом.
– Я думаю, этот вам понравится, – сказала Ронни, когда везла их по Саутел-роад. Они повернули направо и выехали на Гринбанк-роад. – Этот дом принадлежит еще одной вдове, Бонни Сэйр. Миссис Сэйр съехала на прошлой неделе, и дом попал в список лишь пару дней назад. Мы получили этот список в понедельник. В доме Сэйров четыре спальни, гостиная и чудная студия, которую можно переделать в контору для Ричарда. В гостиной и студии есть камины. Крыльцо там тоже хорошее. Дом был построен в тысяча восемьсот семидесятом семейством Сэйров и с тех пор ни разу не переходил в чужие руки. Сын Сэйров живет в Аризоне, и мать хочет перебраться к нему.
Она проехала мост, пересекавший шоссе 1-95, и потом маленький, горбатый железнодорожный мостик.
– А Гринбанк очень интересное место. У него свой почтовый код и телефонные номера, и это самая старая часть Хэмпстеда. Ну, вы знаете. Он же даже назван был по имени вашего предка.
– Моя мать никогда особенно много про Хэмпстед не говорила, – сказал Ричард. – Все, что я знал, так это то, что я и мой отец родились тут. И родители Лауры – тоже.
– Неужели? – спросила явно довольная Ронни. – Ну, так это настоящее возвращение домой. О, поглядите направо.
Вон тот большой дом справа от Саунда принадлежит доктору Ван Хорну. Сейчас мы въехали на Маунт-авеню. Ее называют «Золотой милей».
– И сколько может стоить такое жилище? – спросил Ричард. Дом Ван Хорна был трехэтажным, из белого камня и длинный, точно гостиница. Фасадом он выходил прямо на побережье. К дому была проложена широкая дорога, а вокруг раскинулся парк.
– Сейчас, я сказала бы, около восьмисот тысяч долларов. Это не считая теннисных кортов и крытого бассейна.
– Мы не можем позволить себе такое соседство, – безразлично сказала Лаура.
– Дом Сэйров стоит меньше, чем тот мастодонт, на который мы глядели утром, – сказала Ронни. – У него есть два недостатка, которые снижают цену. Первый – это то, что он фасадом не выходит на дорогу, и когда вы въезжаете, то видите тылы дома. Там небольшой холм, и старый Сэйр, видимо, получал удовольствие, обозревая лес, который растет под холмом.
– А второй недостаток? – спросила Лаура.
– Ну, миссис Сэйр долгое время жила одна и держала кучу кошек. Я думаю, она немного тронулась после смерти мужа. Вообще-то она все вкладывала в этих кошек. Может, их там была сотня. Обычно ее называли кошачьей леди.
– О нет! – сказала Лаура.
– Да их там больше нет, – сказала Ронни. – Но ведь если бы не коты, дом был бы продан еще в понедельник. На него нашелся покупатель, но отказался из-за запаха.
– Что, настолько плохо? – спросила Лаура.
– Чуть-чуть попахивает, – смеясь, ответила Ронни.
– Я знаю, как с этим справиться, – просто сказал Ричард. – Смесь белого вина, уксуса и пищевой соды. А потом мыло и вода.
Автомобиль свернул на Бич-трэйл. Ронни знала, хоть и не сказала Альби, почему в доме Хугхартов задернуты занавески. Чарли Антолини, который все еще был слишком счастлив, чтобы трудиться, помахал им с крыльца. Они проехали мимо старика в поношенной одежде, черных теннисных туфлях, кепке и застиранной черной майке. Старик медленно шел домой, с трудом волоча ноги. Они так и не заметили его, но он их заметил.
Я видел твою мать, Ламп. Ты будешь прелестна.
4
Через пару секунд Альби впервые увидели свой дом.
5
Из дневника Ричарда Альби
Мы вновь стали домовладельцами или скоро станем, как только я получу договор на руки. Мы подписали все бумаги и выплатили первый небольшой взнос сегодня днем в конторе Ронни. Когда покупаешь дом, всегда волнуешься. Я уже представляю себе, как буду просыпаться ночью и гадать: что, кухня действительно такая маленькая и темная, как мне показалось сначала, или еще хуже? Или: неужели все жалюзи застревают на полпути? И можно ли будет провести проводку в доме, не пробивая стенки насквозь (проводка тут древняя)? И много ли воды просачивается внутрь сквозь неплотно уложенную черепицу? Потолочные балки наверняка прогнили, а одна из каминных труб, похоже, собирается обрушиться. Так можно гадать сколько угодно времени.
И, конечно, запах. Он достаточно силен, чтобы вызывать постоянную головную боль. Весь дом провонял как кошачья подстилка.
Но это очаровательный дом. Когда мы с Лаурой туда вошли, у нас наступил момент истины супружеского единения и мы хором сказали: «Вот он». Я думаю, Лаура полюбит этот дом, а все остальное не важно. Это дом в стиле ампир – с мансардой и закругленными окнами, пилястрами и богатым и неплохим архитектурным декором. Именно такой дом мы с Лаурой и хотели, но боялись, что не сможем его себе позволить. Задворки, выходящие на улицу, ничего собой не представляют, но фасад потрясающий, и даже вид из окон на раскинувшийся внизу лес тоже великолепен. Мне там так понравилось, что я с радостью думаю о том, что нам предстоит, хотя дом потребует много ухода и заботы. И когда я заглядываю в будущее – в наше общее с Лаурой будущее, мне кажется, что этот дом просто создан для того, чтобы растить в нем детей. Большие комнаты, два акра отличной земли, пристройка, которую можно превратить в комнату для игр, – просто фантастическая удача! Я просил Бога о помощи пару ночей назад, и, похоже, он помог.
Так что в этот день я приобрел одновременно и дом, и отца и не могу не думать об этом. Майкл Альби. Я уверен, он еще жив. И я гадал, не работал ли он в старом доме Сэйров, пока жил в Хэмпстеде. Если он был наемным плотником, это возможно.
Может, и правда нас посетила удача, все наши беспокойства теперь позади, и мне наконец перестанет сниться Билли Бентли.
Этот день был таким счастливым, что мне не хочется вспоминать о своем последнем ночном кошмаре, – но для того, чтобы было чему улыбнуться, если я буду перечитывать эти записи годы спустя, я напишу о нем. Я был в гостиной незнакомого дома и кого-то ждал. Снаружи бушевала страшная буря. Я выглянул в окно и увидел, как кто-то, борясь с ветром, пробирается по газону перед домом, а когда я вгляделся, то увидел, что это Билли Бентли. В этот момент он поднял ко мне лицо. Это почему-то меня очень испугало.
Он яростно гримасничал. Из-за дождя его длинные волосы прилипли к голове. Небо раскололось, и молния врезалась в землю за его спиной. Билли знал, что я не хочу впускать его в дом, – неожиданно именно это стало сутью сна. Его нужно было оставить снаружи в дождь и бурю. Я в волнении начал ходить по пустой комнате, а когда проснулся, то еле сдержался, чтобы не подняться с постели и не проверить, заперта ли дверь.
Ладно, этого хватит. Как только мы уладим все дела с домом, я поеду в Род-Айленд, чтобы переговорить со своим агентом. У меня есть несколько дней…
6
«Телпро» предоставила Лео Фрайдгуду недельный отпуск, и он попросил еще неделю, обещая вернуться в контору в понедельник, второго июня. Целых семь дней он постоянно видел полицейских либо у себя в доме, либо в крошечной комнатушке, где размещался полицейский участок Хэмпстеда. Во время этих допросов он вынужден был признать, что у его жены были интимные отношения с несколькими мужчинами и что он не осуждал ее, если и не поощрял впрямую, за эти связи. Признаваясь в этом, он чувствовал себя так, словно его раздевали. Это унижение было сильнее всех испытанных ранее. Полицейские, поначалу ему сочувствующие, постепенно начали относиться к нему холодно, даже презрительно. Крупный пожилой полицейский по прозвищу Турок презрительно усмехался каждый раз, когда Лео появлялся в полицейском участке. Это был отвратительный старый грубиян, жестокий даже по полицейским меркам, но он явно выражал общее отношение всех полицейских и следователей участка. Просто он проявлял свои чувства, а они – нет. Лео полагал, что они ему завидовали. Он выплачивал больше налогов и страховок, чем они зарабатывали за год. Он обладал большой властью, лучшим местом под солнцем. Его наручные часы были куплены за сумму, составляющую треть их заработка, а машина – три четверти. Но на самом деле эти вещи, которые так много значили для Лео, ничего не значили для допрашивающих его полицейских.
Даже когда они перестали считать его потенциальным убийцей, он чувствовал их презрение: «Сколько раз в месяц ваша жена отправлялась к Франко? Сколько раз за прошлый месяц? Вы никогда не спрашивали ее, как звали мужчин, с которыми она возвращалась? Может, вы делали какие-то фотографии?»
А лицо этого жирного полицейского, презрительно кривящего губы! Он был уверен, что они смеются над ним в своей маленькой комнатушке. Именно это ощущение, так же как и неподдельное горе, держало его дома, лишая способности работать.
Впервые в жизни Лео стал напиваться вечерами. Он подогревал полуфабрикаты или поджаривал тосты и спускался в погреб за вином, которое могло бы помочь справиться с этими ужасными обедами. Перед обедом обычно следовали несколько порций виски. С жутко пересоленным гуляшом из консервной банки он выпил бутылку «Марго» 1972 года, сидя перед телевизором, из которого неслась обычная чушь.
Выкидывая недоеденный обед в мусорку, он перебивал его вкус виски или коньяком. Один раз он обнаружил шоколадный израильский ликер и за два вечера прикончил бутылку.
Он не мог плакать – зрелище искалеченного тела Стоуни на их супружеской постели вытравило из него все слезы.
Иногда он включал проигрыватель и пускался в одинокий пьяный танец по гостиной – глаза закрыты, стакан в руке, – и притворялся, что он незнакомец, который танцует с его женой.
«А твой муж не возражает, что ты все это проделываешь?»
«Возражает? Да он живет этим!»
Он спал в комнате для гостей. Если он умудрялся добраться до постели прежде, чем сваливался в бесчувствии, он прихватывал с собой стакан. Раза два он просыпался утром и обнаруживал у себя на груди полунаполненный стакан, который распространял запах, схожий с запахом смерти.
На бледно-коричневой кушетке расплылось пятно в форме сердца, которое воняло одновременно дезинфекцией и кладбищем. Телевизор у постели показывал какие-то безумные американские супружеские пары, которые с открытыми ртами таращились на какого-то лощеного джентльмена в жокейском костюме и с крашеными волосами. Какое-то игровое шоу. «О Боже мой!» – сказал Лео. Голова, сердце, желудок – все было расстроено. В три часа он должен был быть в полицейском участке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
– Это единственное, что мы тут достроили, – сказала она. – Отсюда можно замечательно наблюдать за животными и за птицами. Это – отдельная зона, вы можете сидеть тут в холодное время года, а дом не нагревать, так что и деньги сэкономите.
– Отлично, – сказал Ричард, а сам подумал: «А потом нестись полмили, чтобы добраться до кухни».
– Может, вам бы больше понравилось, если бы весь дом был таким, – говорила миссис Бамбергер. – Почти все молодые люди так думают. Мы с мужем любили старые коттеджи, низкие потолки и все такое. Это напоминало нам о мисс Марпл.
Ричард улыбнулся: это было великолепно. Действительно, дому недоставало лишь двускатной крыши, чтобы в точности напоминать английский коттедж из романов Агаты Кристи.
– Вы еще что-нибудь хотите спросить у миссис Бамбергер насчет дома? – вставила Ронни.
Альби поглядели друг на друга: «Нужно выбираться отсюда».
– Конечно, у меня слишком сильное воображение, – сказала миссис Бамбергер. – Мой муж так всегда говорил. Но я знаю кое-что и на самом деле. Вы ведь Ричард Альби, верно?
– Да, – сказал Ричард. «Ну, вот», – подумал он.
– Вы родились в Хэмпстеде в конце войны? А потом переехали в Калифорнию до того, как пошли в школу?
Ричард удивленно кивнул.
– Тогда я знала вашего отца, – сказала она.
Ричард так и застыл с открытым ртом.
– А я нет, – наконец сказал он. – Я хочу сказать, я его не знал. Видимо, он не слишком-то обожал детей.
Миссис Бамбергер теперь глядела на него очень пристально. Она неожиданно напомнила ему учительницу, которая была у них в пятом классе.
– Он не из тех, кто женится, вот и все. Но он передал вам свое красивое лицо. Он был невысоким, как и вы. Очень хорошо воспитанный. Но Майкл Альби был мотыльком.
Никогда не мог осесть на одном месте.
Ричард почувствовал себя так, словно пол под ним покачнулся. Он знал, что навсегда запомнит эти минуты, что они с этих пор станут частью его: толстая старая дама в полиэстеровом брючном костюме, стоящая перед книжными полками в комнате со стеклянной стеной. «Тогда я знала вашего отца». Майкл Альби. Он никогда до этого не слышал, чтобы отца звали по имени.
– Что вы еще можете рассказать мне? – спросил он.
– У него были умелые руки. А у вас?
– Да. Да, тоже.
– И он был сплошное очарование. Какое-то время он жил за дорогой. Он обычно приходил сюда помочь с ремонтом или выкосить газон. Он работал в домах по всему городу. После того как он встретил Мэри Грин, он перестал приходить сюда и этим чуть не разбил сердце моего мужа. Мы пытались помочь ему окончить колледж, – она улыбнулась Ричарду. – Но раз у него были деньги Гринов, он в нашей помощи больше не нуждался. Но в общем он был хорошим человеком. Его нечего стыдиться. Он не женился на деньгах. Твой отец был не из таких.
– Он обустраивал дома? – спросил Ричард, едва этому веря.
– Ну, точно так же, как и делал все остальное. Мой муж всегда думал, что он мог бы стать архитектором. Но он не любил связывать себя обязательствами, ничего в этом роде.
– Не знаете, жив ли он?
Она покачала головой:
– Не знаю. Он был одним из тех людей, кто никогда не думает о будущем. Может, он и жив еще, сейчас ему должно быть чуть больше шестидесяти.
Где-то в мире живет седой человек с лицом Ричарда, который покупает газеты или подстригает траву. Живет в коттедже. Играет с детьми, которые могут быть племянниками и племянницами Ричарда. Стоит на палубе грузового судна и курит трубку. Спит в хижине на берегу.
– Ваша мать жива? – спросила миссис Бамбергер.
– Нет. Умерла шесть лет назад.
– Мэри была сильной. Уверена, она научила вас трудиться. Должно быть, она боялась, что вы унаследуете его безответственность.
– Да. Да, я работал.
– Так что вы вернулись куда нужно, – сказала пожилая дама. – Предки вашей матери жили тут несколько поколений.
Ваш прапрапрадедушка основал этот город в тысяча шестьсот сорок пятом. Джозия Грин. Один из первых фермеров Гринбанка. Так что в ваших жилах течет кровь истинных хэмпстедцев. Кровь Гринбанка. Вот как тут все начиналось.
– Откуда вы все это знаете? – спросил Ричард.
– Я знаю об этом городе больше всех, кроме Грема Вильямса и Стэнли Крейна, который работает в библиотеке. А может, я знаю столько же, сколько и они. Я изучила это, мистер Альби. Я знаю все о тех гринбанкских фермерах. Один пройдоха по имени Гидеон Винтер приехал и отобрал у них почти всю землю. У меня есть кое-какие соображения на его счет, но вам они неинтересны. Вы же ищете дом, и вам вовсе не хочется слушать старушечью болтовню.
– Нет, – сказал Ричард. – Нет, это не правда. Я.., э.., я…
Она распрямила плечи.
– Вы собираетесь покупать этот дом?
– Ну, нужно обговорить, тут так много разных факторов…
Она продолжала смотреть ему прямо в глаза.
– Нет, – сказал он.
– Ну, кто-нибудь другой купит. Я провожу вас к машине.
Открывая им двери, она сказала Ричарду:
– Ваш отец обладал многими достоинствами. Надеюсь, вы тоже, молодой человек.
Когда они уже были в безопасности «форда» Ронни, Лаура спросила:
– Как ты себя чувствуешь?
– Не знаю. Тем не менее я рад. Я вроде бы ошеломлен немножко.
– Давайте вернемся в город, выпьем кофе или что-нибудь еще, – сказала Ронни. – Судя по вашему виду, это пойдет вам на пользу.
Он кивнул, и она, дав задний ход, выехала с подъездной дороги. Когда они поворачивали на городскую улицу, Ронни предложила:
– Может, вы хотите проехать другой дорогой? Вы сможете увидеть, где жил ваш отец, – через два дома отсюда.
Наверное, вон в том доме.
– Нет, – сказал он. – Нет, спасибо. Давайте вернемся в город.
3
Вот так Альби и попали в Гринбанк, на Бич-трэйл. Они приехали туда после открывшегося им прошлого и купили первый подвернувшийся дом.
– Я думаю, этот вам понравится, – сказала Ронни, когда везла их по Саутел-роад. Они повернули направо и выехали на Гринбанк-роад. – Этот дом принадлежит еще одной вдове, Бонни Сэйр. Миссис Сэйр съехала на прошлой неделе, и дом попал в список лишь пару дней назад. Мы получили этот список в понедельник. В доме Сэйров четыре спальни, гостиная и чудная студия, которую можно переделать в контору для Ричарда. В гостиной и студии есть камины. Крыльцо там тоже хорошее. Дом был построен в тысяча восемьсот семидесятом семейством Сэйров и с тех пор ни разу не переходил в чужие руки. Сын Сэйров живет в Аризоне, и мать хочет перебраться к нему.
Она проехала мост, пересекавший шоссе 1-95, и потом маленький, горбатый железнодорожный мостик.
– А Гринбанк очень интересное место. У него свой почтовый код и телефонные номера, и это самая старая часть Хэмпстеда. Ну, вы знаете. Он же даже назван был по имени вашего предка.
– Моя мать никогда особенно много про Хэмпстед не говорила, – сказал Ричард. – Все, что я знал, так это то, что я и мой отец родились тут. И родители Лауры – тоже.
– Неужели? – спросила явно довольная Ронни. – Ну, так это настоящее возвращение домой. О, поглядите направо.
Вон тот большой дом справа от Саунда принадлежит доктору Ван Хорну. Сейчас мы въехали на Маунт-авеню. Ее называют «Золотой милей».
– И сколько может стоить такое жилище? – спросил Ричард. Дом Ван Хорна был трехэтажным, из белого камня и длинный, точно гостиница. Фасадом он выходил прямо на побережье. К дому была проложена широкая дорога, а вокруг раскинулся парк.
– Сейчас, я сказала бы, около восьмисот тысяч долларов. Это не считая теннисных кортов и крытого бассейна.
– Мы не можем позволить себе такое соседство, – безразлично сказала Лаура.
– Дом Сэйров стоит меньше, чем тот мастодонт, на который мы глядели утром, – сказала Ронни. – У него есть два недостатка, которые снижают цену. Первый – это то, что он фасадом не выходит на дорогу, и когда вы въезжаете, то видите тылы дома. Там небольшой холм, и старый Сэйр, видимо, получал удовольствие, обозревая лес, который растет под холмом.
– А второй недостаток? – спросила Лаура.
– Ну, миссис Сэйр долгое время жила одна и держала кучу кошек. Я думаю, она немного тронулась после смерти мужа. Вообще-то она все вкладывала в этих кошек. Может, их там была сотня. Обычно ее называли кошачьей леди.
– О нет! – сказала Лаура.
– Да их там больше нет, – сказала Ронни. – Но ведь если бы не коты, дом был бы продан еще в понедельник. На него нашелся покупатель, но отказался из-за запаха.
– Что, настолько плохо? – спросила Лаура.
– Чуть-чуть попахивает, – смеясь, ответила Ронни.
– Я знаю, как с этим справиться, – просто сказал Ричард. – Смесь белого вина, уксуса и пищевой соды. А потом мыло и вода.
Автомобиль свернул на Бич-трэйл. Ронни знала, хоть и не сказала Альби, почему в доме Хугхартов задернуты занавески. Чарли Антолини, который все еще был слишком счастлив, чтобы трудиться, помахал им с крыльца. Они проехали мимо старика в поношенной одежде, черных теннисных туфлях, кепке и застиранной черной майке. Старик медленно шел домой, с трудом волоча ноги. Они так и не заметили его, но он их заметил.
Я видел твою мать, Ламп. Ты будешь прелестна.
4
Через пару секунд Альби впервые увидели свой дом.
5
Из дневника Ричарда Альби
Мы вновь стали домовладельцами или скоро станем, как только я получу договор на руки. Мы подписали все бумаги и выплатили первый небольшой взнос сегодня днем в конторе Ронни. Когда покупаешь дом, всегда волнуешься. Я уже представляю себе, как буду просыпаться ночью и гадать: что, кухня действительно такая маленькая и темная, как мне показалось сначала, или еще хуже? Или: неужели все жалюзи застревают на полпути? И можно ли будет провести проводку в доме, не пробивая стенки насквозь (проводка тут древняя)? И много ли воды просачивается внутрь сквозь неплотно уложенную черепицу? Потолочные балки наверняка прогнили, а одна из каминных труб, похоже, собирается обрушиться. Так можно гадать сколько угодно времени.
И, конечно, запах. Он достаточно силен, чтобы вызывать постоянную головную боль. Весь дом провонял как кошачья подстилка.
Но это очаровательный дом. Когда мы с Лаурой туда вошли, у нас наступил момент истины супружеского единения и мы хором сказали: «Вот он». Я думаю, Лаура полюбит этот дом, а все остальное не важно. Это дом в стиле ампир – с мансардой и закругленными окнами, пилястрами и богатым и неплохим архитектурным декором. Именно такой дом мы с Лаурой и хотели, но боялись, что не сможем его себе позволить. Задворки, выходящие на улицу, ничего собой не представляют, но фасад потрясающий, и даже вид из окон на раскинувшийся внизу лес тоже великолепен. Мне там так понравилось, что я с радостью думаю о том, что нам предстоит, хотя дом потребует много ухода и заботы. И когда я заглядываю в будущее – в наше общее с Лаурой будущее, мне кажется, что этот дом просто создан для того, чтобы растить в нем детей. Большие комнаты, два акра отличной земли, пристройка, которую можно превратить в комнату для игр, – просто фантастическая удача! Я просил Бога о помощи пару ночей назад, и, похоже, он помог.
Так что в этот день я приобрел одновременно и дом, и отца и не могу не думать об этом. Майкл Альби. Я уверен, он еще жив. И я гадал, не работал ли он в старом доме Сэйров, пока жил в Хэмпстеде. Если он был наемным плотником, это возможно.
Может, и правда нас посетила удача, все наши беспокойства теперь позади, и мне наконец перестанет сниться Билли Бентли.
Этот день был таким счастливым, что мне не хочется вспоминать о своем последнем ночном кошмаре, – но для того, чтобы было чему улыбнуться, если я буду перечитывать эти записи годы спустя, я напишу о нем. Я был в гостиной незнакомого дома и кого-то ждал. Снаружи бушевала страшная буря. Я выглянул в окно и увидел, как кто-то, борясь с ветром, пробирается по газону перед домом, а когда я вгляделся, то увидел, что это Билли Бентли. В этот момент он поднял ко мне лицо. Это почему-то меня очень испугало.
Он яростно гримасничал. Из-за дождя его длинные волосы прилипли к голове. Небо раскололось, и молния врезалась в землю за его спиной. Билли знал, что я не хочу впускать его в дом, – неожиданно именно это стало сутью сна. Его нужно было оставить снаружи в дождь и бурю. Я в волнении начал ходить по пустой комнате, а когда проснулся, то еле сдержался, чтобы не подняться с постели и не проверить, заперта ли дверь.
Ладно, этого хватит. Как только мы уладим все дела с домом, я поеду в Род-Айленд, чтобы переговорить со своим агентом. У меня есть несколько дней…
6
«Телпро» предоставила Лео Фрайдгуду недельный отпуск, и он попросил еще неделю, обещая вернуться в контору в понедельник, второго июня. Целых семь дней он постоянно видел полицейских либо у себя в доме, либо в крошечной комнатушке, где размещался полицейский участок Хэмпстеда. Во время этих допросов он вынужден был признать, что у его жены были интимные отношения с несколькими мужчинами и что он не осуждал ее, если и не поощрял впрямую, за эти связи. Признаваясь в этом, он чувствовал себя так, словно его раздевали. Это унижение было сильнее всех испытанных ранее. Полицейские, поначалу ему сочувствующие, постепенно начали относиться к нему холодно, даже презрительно. Крупный пожилой полицейский по прозвищу Турок презрительно усмехался каждый раз, когда Лео появлялся в полицейском участке. Это был отвратительный старый грубиян, жестокий даже по полицейским меркам, но он явно выражал общее отношение всех полицейских и следователей участка. Просто он проявлял свои чувства, а они – нет. Лео полагал, что они ему завидовали. Он выплачивал больше налогов и страховок, чем они зарабатывали за год. Он обладал большой властью, лучшим местом под солнцем. Его наручные часы были куплены за сумму, составляющую треть их заработка, а машина – три четверти. Но на самом деле эти вещи, которые так много значили для Лео, ничего не значили для допрашивающих его полицейских.
Даже когда они перестали считать его потенциальным убийцей, он чувствовал их презрение: «Сколько раз в месяц ваша жена отправлялась к Франко? Сколько раз за прошлый месяц? Вы никогда не спрашивали ее, как звали мужчин, с которыми она возвращалась? Может, вы делали какие-то фотографии?»
А лицо этого жирного полицейского, презрительно кривящего губы! Он был уверен, что они смеются над ним в своей маленькой комнатушке. Именно это ощущение, так же как и неподдельное горе, держало его дома, лишая способности работать.
Впервые в жизни Лео стал напиваться вечерами. Он подогревал полуфабрикаты или поджаривал тосты и спускался в погреб за вином, которое могло бы помочь справиться с этими ужасными обедами. Перед обедом обычно следовали несколько порций виски. С жутко пересоленным гуляшом из консервной банки он выпил бутылку «Марго» 1972 года, сидя перед телевизором, из которого неслась обычная чушь.
Выкидывая недоеденный обед в мусорку, он перебивал его вкус виски или коньяком. Один раз он обнаружил шоколадный израильский ликер и за два вечера прикончил бутылку.
Он не мог плакать – зрелище искалеченного тела Стоуни на их супружеской постели вытравило из него все слезы.
Иногда он включал проигрыватель и пускался в одинокий пьяный танец по гостиной – глаза закрыты, стакан в руке, – и притворялся, что он незнакомец, который танцует с его женой.
«А твой муж не возражает, что ты все это проделываешь?»
«Возражает? Да он живет этим!»
Он спал в комнате для гостей. Если он умудрялся добраться до постели прежде, чем сваливался в бесчувствии, он прихватывал с собой стакан. Раза два он просыпался утром и обнаруживал у себя на груди полунаполненный стакан, который распространял запах, схожий с запахом смерти.
На бледно-коричневой кушетке расплылось пятно в форме сердца, которое воняло одновременно дезинфекцией и кладбищем. Телевизор у постели показывал какие-то безумные американские супружеские пары, которые с открытыми ртами таращились на какого-то лощеного джентльмена в жокейском костюме и с крашеными волосами. Какое-то игровое шоу. «О Боже мой!» – сказал Лео. Голова, сердце, желудок – все было расстроено. В три часа он должен был быть в полицейском участке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43