конструкция ее стандартная, известная под названием Паркер-Клеландс, что важно по причине, о которой я скажу чуть позже; длина – 111 футов, ширина – 22, крейсерская скорость – 12 узлов, максимальная – 13. У нее два дизельных двигателя Роллс-Ройс, по 3509 лошадиных сил каждый. Устраивают вас такие сведения?
– Вполне. Теперь у меня есть о ней представление. – Какой у нее запас хода?
– Этого я еще не знаю, но скоро выясню. Команда – семь человек; капитан, механик, повар, стюард и три матроса. Вмещает максимум восемь пассажиров.
– Каково расположение кают?
– Этого тоже пока нет. Но завтра мы получим план аналогичной яхты Он был опубликован несколько лет назад, сейчас его сфотографируют и пришлют по фототелеграфу в редакцию коркского «Наблюдателя». Там мы завтра их и заберем вместе с фотографиями самого судна.
Я с восхищением посмотрел на Элисон.
– Ну и ну! Мне бы и в голову не пришло такое!
– Газета – очень оперативный сборщик и передатчик информации. Я говорила вам, что у меня есть свои каналы для работы.
– А что насчет Уилера?
– Деятельная информация придет в редакцию телексом, но вкратце она такова. Мальчишкой, лет четырнадцати, он боролся с итальянцами, когда они заняли Албанию, – еще до войны. Затем его семья перебралась в Югославию, и во время войны опять сражался против итальянцев и немцев и в Югославии, и в Албании. Покинул Албанию в 1946 году и поселился в Англии. В 1950 году получил подданство. Начал заниматься продажей недвижимости, заложил основы своего состояния.
– А что за недвижимость?
– Конторы. Это было время, когда только начинали строить большие административные здания. – Она наморщила брови. – Я говорила с одним финансистом, он сказал, что в первых сделках Уилера было нечто странное.
– Интересно, – заметил я. – Расскажите-ка поподробнее.
– Он утверждает, что совершенно нельзя понять, как Уилер получил от них доход. А доход был, это точно, и Уилер начал все больше и больше разворачиваться и с тех пор уже не останавливался.
– Интересно, а как он платил налоги? Жаль, что мы не можем допросить его финансового инспектора. Мне кажется, я вижу свет в конце тоннеля. Скажите, а во время войны он был с какими отрядами – коммунистическими или националистическими?
– Этого я не знаю, – сказала Элисон. – Если такая информация вообще имеется, мы ее получим позже.
– Когда он занялся политикой?
Она сверилась со своими записями.
– Он выставлял свою кандидатуру на дополнительных выборах в 1962 году и проиграл. Затем на всеобщих выборах в 1964 году он, все-таки, был избран, хотя и еле-еле.
– Я полагаю, он внес щедрую лепту в партийные фонды, – заметил я. – А каковы его связи с Албанией в настоящее время?
– О них ничего не известно.
– А с Россией? Другими коммунистическими странами?
Элисон покачала головой.
– Да нет, он убежденный капиталист. Здесь я ничего не вижу, Оуэн. В парламенте он часто выступает против коммунистов.
– Он также, если помните, выступает против того, чтобы преступники убегали из тюрем. Кстати, что у вас есть по этому вопросу?
– Он в свое время часто навещал тюрьмы, но сейчас это ему уже не по чину. Не жалеет денег на всякие тюремно-реформистские общества и состоит в парламентской комиссии, занимающейся проблемами тюремной реформы.
– Весьма полезная информация, – сказал я. – Он посещал тюрьмы в этом качестве?
– Наверное, мог. – Она опустила блокнот. – Оуэн, мне кажется, вы возводите свои конструкции на песке.
– Возможно, – согласился я, зашагал по комнате. – Но к моей гипотезе прибавился еще один штрих. Однажды один миллионер южно-африканского образца рассказал мне, что получить начальную четверть миллиона дохода труднее всего. У него это заняло целых пятнадцать лет. Затем еще три года он трудился, чтобы округлить эту четверть до миллиона, а пять миллионов он получил за следующие шесть лет. Как говорят математики, развитие шло по экспоненту.
Элисон стала проявлять признаки нетерпения.
– Ну и что?
– Первоначальный доход самый тяжелый – приходится рисковать, принимать собственные решения, самому анализировать ситуацию. Это потом можно обзавестись целым взводом адвокатов, советников и тому подобное. Начало – вот где загвоздка. А теперь вспомните вашего финансиста, который говорил, что первые сделки Уилера как-то странно пахли.
Элисон вновь взяла свой блокнот.
– У меня больше ничего нет.
– Давайте еще раз посмотрим на нашего мистера Икс. Он не русский – назовем его албанцем, – но он симпатизирует русским. Он приезжает в Англию в 1946 году и получает подданство в 1950. Примерно в это время он начинает заниматься бизнесом и сколачивает капитал, но есть по крайней мере один человек, который не понимает, как он это делает. Предположим, что деньги он получает извне – возможно, те четверть миллиона. Икс – толковый парень, как всякий потенциальный миллионер. Деньги делают деньги, и все катится по освященному временем обычному капиталистическому пути. Далее. В 1964 году он начинает заниматься политикой и получает место в Палате общин, где становится активным заднескамеечником. Ему сорок шесть лет, и у него впереди еще двадцать пять лет активной политической жизни. – Я посмотрел на Элисон. – Что случится, если ему удастся заполучить высокий пост в правительстве, – скажем, канцлера или министра обороны, – году так в 1984? Кстати, вполне подходящая дата, по-моему. Ребята в Кремле просто надорвут животы от смеха!
Глава восьмая
1
Я плохо спал в ту ночь. Ворочаясь на постели, в который раз прокручивая в голове свою гипотезу, и она начал казаться мне глупой и нереальной: миллионер, член парламента вряд ли мог быть связан с русскими. Естественно, Элисон не могла ее принять. И в то же время Уилер явно имеет что-то общее со «Скарперами», если только целый ряд обстоятельств не был просто совпадением, – я знал много случаев, когда на первый взгляд связанные вещи оказывались совпадением.
Но предположим все-таки, что Уилер руководил деятельностью «Скарперов». Для чего он это делал? Разумеется, не для денег, – у него их было достаточно. Ответ тогда склонялся в сторону политики, а это опять-таки вело к его членству в парламенте и к той угрозе, которую несла в себе эта ситуация.
Я, наконец, заснул и видел сны, полные зловещих предчувствий и угроз.
За завтраком я чувствовал себя утомленным и несколько раздраженным. Мое настроение еще больше ухудшилось, когда Элисон сделала первый телефонный звонок и получила известие, что «Артина» прибыла в порт ночью, быстро заправилась и на рассвете вышла в сторону Гибралтара.
– Мы опять упустили этого негодяя, – в сердцах сказал я.
– Мы же знаем, где он находится, – утешила меня Элисон, – и знаем, где он окажется через четыре дня.
– Это еще не факт, – возразил я мрачно. – То, что он указал Гибралтар, еще не значит, что он действительно направляется туда. Это раз. Два: что может помешать ему передать Слэйда на какой-нибудь русский траулер, идущий в совершенно другом направлении? Стоит ему скрыться за горизонтом, – и нет проблем! А мы к тому же не знаем точно, есть ли у него на борту Слэйд и пока только строим догадки.
После завтрака Элисон отправилась в редакцию «Наблюдателя». Я с ней не пошел. Появляться в местах, где околачиваются репортеры, было бы просто безумием. Газеты все еще пестрели материалами о Риардене и его фотографиями. Так что я оставался дома, а тетушка Мейв тактично занялась своими хозяйственными делами, предоставив мне возможность сидеть и размышлять в одиночестве.
Элисон вернулась через полтора часа и принесла с собой большой пакет.
– Фотографии и телексы, – сказала она, кладя пакет передо мной. Сначала я рассмотрел три фотокарточки Уилера – одна строгая и официальная, а на двух других он был заснят с открытым ртом, – фотографы любят изображать политиков во время их разглагольствований. На одной он сильно напоминал акулу, и я думаю, что редактор, публикуя ее, удовлетворенно хихикал.
Уилер был высоким, крупным, широкоплечим человеком со светлыми волосами. Нос длинный, заметно свернутый на сторону – черта, которой не замедлят воспользоваться карикатуристы, если когда-нибудь Уилер вылезет в политике на первый план.
Рассмотрев и запомнив облик Уилера, я отложил его фотографии в сторону и занялся другими, посвященными «Артинс». Одна из них представляла собой репродукцию плана яхты-дубликата. Син О'Донован, конечно, преувеличил – с королевской яхтой ее не сравнить, но все же размеры были весьма приличны. Во всяком случае покупку и обслуживание такой яхты мог позволить себе только миллионер.
Каюта хозяина располагалась перед машинным отделением, за ним – три двойные каюты для гостей. Команда помещалась в кубрике на носу, а капитанская каюта – сразу за рулевым мостиком.
Я долго смотрел на план, пока он не запечатлелся в моем мозгу во всех подробностях. Теперь, если мне придется оказаться на борту яхты, я не заблужусь и легко найду места, где можно спрятаться. Помимо жилых кают, я внимательно изучил расположение подсобных помещений в трюме.
Элисон была погружена в чтение телексов.
– Есть что-нибудь интересное? – спросил я ее.
Она подняла голову.
– Пока ничего, кроме того, о чем я вам уже сообщила. Больше подробностей, и все. Скажем, в Югославии Уилер сражался на стороне партизан.
– Значит, коммунистов. Так. Еще одно очко в мою пользу.
Я тоже начал читать телексы и согласился с Элисон – новой сколько-нибудь значительной информации в них не было. Вырисовывался портрет молодого человека, ставшего финансовым воротилой с помощью, как это обычно бывает, локтей и ногтей, и создавшего себе солидную репутацию в обществе путем произнесения нужных слов в нужное время и нужном месте.
– Он не женат, – заметил я. – Должно быть, самый лакомый кусок для английских невест.
Элисон криво усмехнулась.
– До меня дошли кое-какие слухи о нем. Он содержит любовниц, меняя их регулярно, и, к тому же, говорят, бисексуал. Естественно, в телексах этого нет, – это значило бы обнародование клеветы.
– Если в Уилер знал, что мы затеваем, то клевету он счет бы сущим пустяком, – сказал я.
Элисон как-то вяло пожала плечами.
– Ну и что нам делать?
– Мы должны быть в Гибралтаре. Можно полететь туда на вашем самолете?
– Разумеется.
– Тогда выходим охотиться на дикого гуся. Что нам еще остается?
2
Времени в запасе у нас было много. Изучение плана «Артины» и приложенных к нему описаний позволило сделать вывод, что ее скорость невелика и до Гибралтара ей не меньше четырех суток ходу. Мы решили перестраховаться – прилететь туда через три дня и там ждать прихода яхты.
За это время Элисон успела слетать в Лондон, навестить боровшегося за жизнь Макинтоша и заодно раскопать побольше компромата на Уилера. Мы решили, что мне лететь с ней в Лондон в высшей степени неразумно. Пробираться через коркский аэропорт – одно дело, а через Гэтвик или Хитроу – другое. Излишнего риска следовало, по-возможности, избегать.
Так что я провел два дня закупоренным в доме на окраине Корка, и моей единственной собеседницей была старая ирландская дама. Должен сказать, что Мейв вела себя исключительно тактично – не приставала с расспросами, не теребила меня и с уважением относилась к моему молчанию. Однажды она, впрочем, сказала:
– О, я так вас понимаю, Оуэн. Я сама прошла через это в 1918 году. Ужасно, когда все вокруг ополчаются на тебя, и ты прячешься, как затравленный зверь. Но в этом доме вы можете чувствовать себя спокойно.
– Значит, и у вас было развлечение во время смутного времени? – сказал я.
– Было. И это мне не слишком понравилось. Но от беды никуда не уйдешь – она рано или поздно случается, не здесь, так в другом месте, не с тобой, так с другим. Всегда кто-то бежит, и кто-то преследует. – Она покосилась на меня. – И всегда так будет с людьми, подобными Алеку Макинтошу и его подчиненным.
– Вы его не одобряете? – спросил я с улыбкой.
Она задрала подбородок.
– Кто я такая, чтобы одобрять или не одобрять? Я ничего не знаю о его делах, кроме того, что они трудны и опасны. Опасны больше для тех, кто ему подчиняется, чем для него, я думаю.
Я вспомнил о лежащем в больнице Макинтоше. Одного этого достаточно, чтобы счесть последнее утверждение неверным.
– А что вы скажете о женщинах, которые ему подчиняются?
Она проницательно посмотрела на меня.
– Вы имеете в виду Элисон? Тут дело плохо. Он хотел иметь сына, а получил дочь и постарался воспитать ее по своему образу и подобию. А образ этот жесткий, и девушке ничего не стоит сломаться под этим грузом.
– Да, он жесткий человек, – согласился я. – А что же мать Элисон? Она что, ни во что не вмешивалась?
В тоне Мейв я почувствовал легкое презрение, правда, смешанное с жалостью.
– Бедная женщина! За кого она вышла замуж? Понять такого человека, как Алек Макинтош, ей было не под силу. Их брак, конечно, быстро расстроился, и она еще до рождения Элисон покинула его и перебралась в Ирландию. Она умерла, когда Элисон было десять лет.
– И вот тогда за нее взялся Макинтош?
– Именно.
– А что насчет Смита?
– А Элисон вам о нем ничего не рассказывала?
– Нет.
– Тогда и я не скажу, – решительно заявила Мейв. – Я уже и так достаточно насплетничала. Когда – и если! – Элисон сочтет нужным, она вам сама обо всем расскажет. – Она повернулась, чтобы идти, затем остановилась и посмотрела на меня через плечо. – Я думаю, что вы тоже жесткий человек, Оуэн Станнард. Не уверена, что такой подойдет Элисон.
И оставила меня думать по поводу этих слов все, что мне заблагорассудится.
Элисон позвонила поздно вечером того же дня.
– Я сделала крюк над морем и видела «Артину», – сообщила она. – Они на пути в Гибралтар.
– Я надеюсь, ваше наблюдение не было слишком очевидным?
– Нет, я прошла над яхтой на высоте пять тысяч футов и по прямому курсу. А разворот сделала, когда они уже не могли видеть.
– Как Макинтош?
– Ему лучше, но он все еще без сознания. Мне позволили побыть у него две минуты.
Это расстроило меня. Макинтош мне нужен был не только живой, но и способный говорить. Это натолкнуло меня на одну малоприятную мысль.
– За вами могли следить в Лондоне, – сказал я.
– Нет, хвоста за мной не было. В больнице я вообще не видела никого из знакомых, кроме одного человека.
– Кто это?
– Премьер-министр послал туда своего секретаря. Там я с ним и встретилась. Он сказал, что премьер очень обеспокоен.
Я вспомнил об Уилере и о человеке, которого извлекли из тюрьмы специально, чтобы убить, и представил себе Макинтоша, беспомощно лежавшего на больничной койке.
– Надо что-то предпринять, – сказал я. – Позвоните этому секретарю и попросите его распустить слух, что Макинтош умирает.
Она поняла мою идею мгновенно.
– Вы думаете, что отцу грозит опасность?
– Если они узнают, что он поправляется, то могут попытаться убрать его. А такой слух, если он дойдет до сообщников Уилера, может спасти вашему отцу жизнь.
– Я сделаю это, – пообещала она.
– Что-нибудь новое об Уилере?
– Пока ничего. Ничего из того, что нам нужно.
Элисон вернулась два дня спустя, подкатив к дому на такси. Она выглядела усталой и невыспавшейся, и Мейв при виде ее обеспокоено закудахтала. Элисон сказала:
– Проклятые ночные клубы!
Это удовлетворило тетушку, и она удалилась. Я удивленно поднял брови.
– Развлекались?
Она пожала плечами.
– Мне же надо было поговорить с людьми, а те, кто мне нужны – завсегдатаи ночных клубов. – Она вздохнула. – Но я только потеряла время.
– Никакой информации?
– Ничего существенного, кроме, может быть, одного. Ситуации со слугами.
– С чем, с чем?
– Со слугами. Я провела расследование по поводу тех людей, которые работают у Уилера. Теперь редко у кого встретишь слуг, но у Уилера они есть, и немало. – Она вынула из кармана блокнот. – Все его слуги – британцы и имеют британские паспорта, за исключением одного – шофера, ирландца по национальности. Вы находите это любопытным?
– Весьма, – сказал я. – Это его контакт с Ирландией.
– Но есть еще более интересные вещи. Как я сказала, все его слуги британцы, но все до единого – получившие подданство и сменившие имена. И как вы думаете, они выходцы из какой страны?
Я улыбнулся.
– Ну, из Албании, конечно.
– Браво! Вы поразительно догадливы. Но и тут есть одно исключение. Один из них изменил имя, потому что это было бы просто смешно. Уилер приобрел интерес к китайской кухне и завел себе повара-китайца. Его имя – Чанг Ли By.
– Понятно. Действительно, было бы странно, если б он стал каким-нибудь Мак Тавишем. А он откуда?
– Из Гонконга.
Это мне ничего особенного не сказало.
В общем-то, если какой-нибудь миллионер пристрастился к китайской кухне – не удивительно. Но мысленную заметку об этом я все же сделал.
– А может, Уилер просто занимается благотворительностью, – осторожно предположил я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
– Вполне. Теперь у меня есть о ней представление. – Какой у нее запас хода?
– Этого я еще не знаю, но скоро выясню. Команда – семь человек; капитан, механик, повар, стюард и три матроса. Вмещает максимум восемь пассажиров.
– Каково расположение кают?
– Этого тоже пока нет. Но завтра мы получим план аналогичной яхты Он был опубликован несколько лет назад, сейчас его сфотографируют и пришлют по фототелеграфу в редакцию коркского «Наблюдателя». Там мы завтра их и заберем вместе с фотографиями самого судна.
Я с восхищением посмотрел на Элисон.
– Ну и ну! Мне бы и в голову не пришло такое!
– Газета – очень оперативный сборщик и передатчик информации. Я говорила вам, что у меня есть свои каналы для работы.
– А что насчет Уилера?
– Деятельная информация придет в редакцию телексом, но вкратце она такова. Мальчишкой, лет четырнадцати, он боролся с итальянцами, когда они заняли Албанию, – еще до войны. Затем его семья перебралась в Югославию, и во время войны опять сражался против итальянцев и немцев и в Югославии, и в Албании. Покинул Албанию в 1946 году и поселился в Англии. В 1950 году получил подданство. Начал заниматься продажей недвижимости, заложил основы своего состояния.
– А что за недвижимость?
– Конторы. Это было время, когда только начинали строить большие административные здания. – Она наморщила брови. – Я говорила с одним финансистом, он сказал, что в первых сделках Уилера было нечто странное.
– Интересно, – заметил я. – Расскажите-ка поподробнее.
– Он утверждает, что совершенно нельзя понять, как Уилер получил от них доход. А доход был, это точно, и Уилер начал все больше и больше разворачиваться и с тех пор уже не останавливался.
– Интересно, а как он платил налоги? Жаль, что мы не можем допросить его финансового инспектора. Мне кажется, я вижу свет в конце тоннеля. Скажите, а во время войны он был с какими отрядами – коммунистическими или националистическими?
– Этого я не знаю, – сказала Элисон. – Если такая информация вообще имеется, мы ее получим позже.
– Когда он занялся политикой?
Она сверилась со своими записями.
– Он выставлял свою кандидатуру на дополнительных выборах в 1962 году и проиграл. Затем на всеобщих выборах в 1964 году он, все-таки, был избран, хотя и еле-еле.
– Я полагаю, он внес щедрую лепту в партийные фонды, – заметил я. – А каковы его связи с Албанией в настоящее время?
– О них ничего не известно.
– А с Россией? Другими коммунистическими странами?
Элисон покачала головой.
– Да нет, он убежденный капиталист. Здесь я ничего не вижу, Оуэн. В парламенте он часто выступает против коммунистов.
– Он также, если помните, выступает против того, чтобы преступники убегали из тюрем. Кстати, что у вас есть по этому вопросу?
– Он в свое время часто навещал тюрьмы, но сейчас это ему уже не по чину. Не жалеет денег на всякие тюремно-реформистские общества и состоит в парламентской комиссии, занимающейся проблемами тюремной реформы.
– Весьма полезная информация, – сказал я. – Он посещал тюрьмы в этом качестве?
– Наверное, мог. – Она опустила блокнот. – Оуэн, мне кажется, вы возводите свои конструкции на песке.
– Возможно, – согласился я, зашагал по комнате. – Но к моей гипотезе прибавился еще один штрих. Однажды один миллионер южно-африканского образца рассказал мне, что получить начальную четверть миллиона дохода труднее всего. У него это заняло целых пятнадцать лет. Затем еще три года он трудился, чтобы округлить эту четверть до миллиона, а пять миллионов он получил за следующие шесть лет. Как говорят математики, развитие шло по экспоненту.
Элисон стала проявлять признаки нетерпения.
– Ну и что?
– Первоначальный доход самый тяжелый – приходится рисковать, принимать собственные решения, самому анализировать ситуацию. Это потом можно обзавестись целым взводом адвокатов, советников и тому подобное. Начало – вот где загвоздка. А теперь вспомните вашего финансиста, который говорил, что первые сделки Уилера как-то странно пахли.
Элисон вновь взяла свой блокнот.
– У меня больше ничего нет.
– Давайте еще раз посмотрим на нашего мистера Икс. Он не русский – назовем его албанцем, – но он симпатизирует русским. Он приезжает в Англию в 1946 году и получает подданство в 1950. Примерно в это время он начинает заниматься бизнесом и сколачивает капитал, но есть по крайней мере один человек, который не понимает, как он это делает. Предположим, что деньги он получает извне – возможно, те четверть миллиона. Икс – толковый парень, как всякий потенциальный миллионер. Деньги делают деньги, и все катится по освященному временем обычному капиталистическому пути. Далее. В 1964 году он начинает заниматься политикой и получает место в Палате общин, где становится активным заднескамеечником. Ему сорок шесть лет, и у него впереди еще двадцать пять лет активной политической жизни. – Я посмотрел на Элисон. – Что случится, если ему удастся заполучить высокий пост в правительстве, – скажем, канцлера или министра обороны, – году так в 1984? Кстати, вполне подходящая дата, по-моему. Ребята в Кремле просто надорвут животы от смеха!
Глава восьмая
1
Я плохо спал в ту ночь. Ворочаясь на постели, в который раз прокручивая в голове свою гипотезу, и она начал казаться мне глупой и нереальной: миллионер, член парламента вряд ли мог быть связан с русскими. Естественно, Элисон не могла ее принять. И в то же время Уилер явно имеет что-то общее со «Скарперами», если только целый ряд обстоятельств не был просто совпадением, – я знал много случаев, когда на первый взгляд связанные вещи оказывались совпадением.
Но предположим все-таки, что Уилер руководил деятельностью «Скарперов». Для чего он это делал? Разумеется, не для денег, – у него их было достаточно. Ответ тогда склонялся в сторону политики, а это опять-таки вело к его членству в парламенте и к той угрозе, которую несла в себе эта ситуация.
Я, наконец, заснул и видел сны, полные зловещих предчувствий и угроз.
За завтраком я чувствовал себя утомленным и несколько раздраженным. Мое настроение еще больше ухудшилось, когда Элисон сделала первый телефонный звонок и получила известие, что «Артина» прибыла в порт ночью, быстро заправилась и на рассвете вышла в сторону Гибралтара.
– Мы опять упустили этого негодяя, – в сердцах сказал я.
– Мы же знаем, где он находится, – утешила меня Элисон, – и знаем, где он окажется через четыре дня.
– Это еще не факт, – возразил я мрачно. – То, что он указал Гибралтар, еще не значит, что он действительно направляется туда. Это раз. Два: что может помешать ему передать Слэйда на какой-нибудь русский траулер, идущий в совершенно другом направлении? Стоит ему скрыться за горизонтом, – и нет проблем! А мы к тому же не знаем точно, есть ли у него на борту Слэйд и пока только строим догадки.
После завтрака Элисон отправилась в редакцию «Наблюдателя». Я с ней не пошел. Появляться в местах, где околачиваются репортеры, было бы просто безумием. Газеты все еще пестрели материалами о Риардене и его фотографиями. Так что я оставался дома, а тетушка Мейв тактично занялась своими хозяйственными делами, предоставив мне возможность сидеть и размышлять в одиночестве.
Элисон вернулась через полтора часа и принесла с собой большой пакет.
– Фотографии и телексы, – сказала она, кладя пакет передо мной. Сначала я рассмотрел три фотокарточки Уилера – одна строгая и официальная, а на двух других он был заснят с открытым ртом, – фотографы любят изображать политиков во время их разглагольствований. На одной он сильно напоминал акулу, и я думаю, что редактор, публикуя ее, удовлетворенно хихикал.
Уилер был высоким, крупным, широкоплечим человеком со светлыми волосами. Нос длинный, заметно свернутый на сторону – черта, которой не замедлят воспользоваться карикатуристы, если когда-нибудь Уилер вылезет в политике на первый план.
Рассмотрев и запомнив облик Уилера, я отложил его фотографии в сторону и занялся другими, посвященными «Артинс». Одна из них представляла собой репродукцию плана яхты-дубликата. Син О'Донован, конечно, преувеличил – с королевской яхтой ее не сравнить, но все же размеры были весьма приличны. Во всяком случае покупку и обслуживание такой яхты мог позволить себе только миллионер.
Каюта хозяина располагалась перед машинным отделением, за ним – три двойные каюты для гостей. Команда помещалась в кубрике на носу, а капитанская каюта – сразу за рулевым мостиком.
Я долго смотрел на план, пока он не запечатлелся в моем мозгу во всех подробностях. Теперь, если мне придется оказаться на борту яхты, я не заблужусь и легко найду места, где можно спрятаться. Помимо жилых кают, я внимательно изучил расположение подсобных помещений в трюме.
Элисон была погружена в чтение телексов.
– Есть что-нибудь интересное? – спросил я ее.
Она подняла голову.
– Пока ничего, кроме того, о чем я вам уже сообщила. Больше подробностей, и все. Скажем, в Югославии Уилер сражался на стороне партизан.
– Значит, коммунистов. Так. Еще одно очко в мою пользу.
Я тоже начал читать телексы и согласился с Элисон – новой сколько-нибудь значительной информации в них не было. Вырисовывался портрет молодого человека, ставшего финансовым воротилой с помощью, как это обычно бывает, локтей и ногтей, и создавшего себе солидную репутацию в обществе путем произнесения нужных слов в нужное время и нужном месте.
– Он не женат, – заметил я. – Должно быть, самый лакомый кусок для английских невест.
Элисон криво усмехнулась.
– До меня дошли кое-какие слухи о нем. Он содержит любовниц, меняя их регулярно, и, к тому же, говорят, бисексуал. Естественно, в телексах этого нет, – это значило бы обнародование клеветы.
– Если в Уилер знал, что мы затеваем, то клевету он счет бы сущим пустяком, – сказал я.
Элисон как-то вяло пожала плечами.
– Ну и что нам делать?
– Мы должны быть в Гибралтаре. Можно полететь туда на вашем самолете?
– Разумеется.
– Тогда выходим охотиться на дикого гуся. Что нам еще остается?
2
Времени в запасе у нас было много. Изучение плана «Артины» и приложенных к нему описаний позволило сделать вывод, что ее скорость невелика и до Гибралтара ей не меньше четырех суток ходу. Мы решили перестраховаться – прилететь туда через три дня и там ждать прихода яхты.
За это время Элисон успела слетать в Лондон, навестить боровшегося за жизнь Макинтоша и заодно раскопать побольше компромата на Уилера. Мы решили, что мне лететь с ней в Лондон в высшей степени неразумно. Пробираться через коркский аэропорт – одно дело, а через Гэтвик или Хитроу – другое. Излишнего риска следовало, по-возможности, избегать.
Так что я провел два дня закупоренным в доме на окраине Корка, и моей единственной собеседницей была старая ирландская дама. Должен сказать, что Мейв вела себя исключительно тактично – не приставала с расспросами, не теребила меня и с уважением относилась к моему молчанию. Однажды она, впрочем, сказала:
– О, я так вас понимаю, Оуэн. Я сама прошла через это в 1918 году. Ужасно, когда все вокруг ополчаются на тебя, и ты прячешься, как затравленный зверь. Но в этом доме вы можете чувствовать себя спокойно.
– Значит, и у вас было развлечение во время смутного времени? – сказал я.
– Было. И это мне не слишком понравилось. Но от беды никуда не уйдешь – она рано или поздно случается, не здесь, так в другом месте, не с тобой, так с другим. Всегда кто-то бежит, и кто-то преследует. – Она покосилась на меня. – И всегда так будет с людьми, подобными Алеку Макинтошу и его подчиненным.
– Вы его не одобряете? – спросил я с улыбкой.
Она задрала подбородок.
– Кто я такая, чтобы одобрять или не одобрять? Я ничего не знаю о его делах, кроме того, что они трудны и опасны. Опасны больше для тех, кто ему подчиняется, чем для него, я думаю.
Я вспомнил о лежащем в больнице Макинтоше. Одного этого достаточно, чтобы счесть последнее утверждение неверным.
– А что вы скажете о женщинах, которые ему подчиняются?
Она проницательно посмотрела на меня.
– Вы имеете в виду Элисон? Тут дело плохо. Он хотел иметь сына, а получил дочь и постарался воспитать ее по своему образу и подобию. А образ этот жесткий, и девушке ничего не стоит сломаться под этим грузом.
– Да, он жесткий человек, – согласился я. – А что же мать Элисон? Она что, ни во что не вмешивалась?
В тоне Мейв я почувствовал легкое презрение, правда, смешанное с жалостью.
– Бедная женщина! За кого она вышла замуж? Понять такого человека, как Алек Макинтош, ей было не под силу. Их брак, конечно, быстро расстроился, и она еще до рождения Элисон покинула его и перебралась в Ирландию. Она умерла, когда Элисон было десять лет.
– И вот тогда за нее взялся Макинтош?
– Именно.
– А что насчет Смита?
– А Элисон вам о нем ничего не рассказывала?
– Нет.
– Тогда и я не скажу, – решительно заявила Мейв. – Я уже и так достаточно насплетничала. Когда – и если! – Элисон сочтет нужным, она вам сама обо всем расскажет. – Она повернулась, чтобы идти, затем остановилась и посмотрела на меня через плечо. – Я думаю, что вы тоже жесткий человек, Оуэн Станнард. Не уверена, что такой подойдет Элисон.
И оставила меня думать по поводу этих слов все, что мне заблагорассудится.
Элисон позвонила поздно вечером того же дня.
– Я сделала крюк над морем и видела «Артину», – сообщила она. – Они на пути в Гибралтар.
– Я надеюсь, ваше наблюдение не было слишком очевидным?
– Нет, я прошла над яхтой на высоте пять тысяч футов и по прямому курсу. А разворот сделала, когда они уже не могли видеть.
– Как Макинтош?
– Ему лучше, но он все еще без сознания. Мне позволили побыть у него две минуты.
Это расстроило меня. Макинтош мне нужен был не только живой, но и способный говорить. Это натолкнуло меня на одну малоприятную мысль.
– За вами могли следить в Лондоне, – сказал я.
– Нет, хвоста за мной не было. В больнице я вообще не видела никого из знакомых, кроме одного человека.
– Кто это?
– Премьер-министр послал туда своего секретаря. Там я с ним и встретилась. Он сказал, что премьер очень обеспокоен.
Я вспомнил об Уилере и о человеке, которого извлекли из тюрьмы специально, чтобы убить, и представил себе Макинтоша, беспомощно лежавшего на больничной койке.
– Надо что-то предпринять, – сказал я. – Позвоните этому секретарю и попросите его распустить слух, что Макинтош умирает.
Она поняла мою идею мгновенно.
– Вы думаете, что отцу грозит опасность?
– Если они узнают, что он поправляется, то могут попытаться убрать его. А такой слух, если он дойдет до сообщников Уилера, может спасти вашему отцу жизнь.
– Я сделаю это, – пообещала она.
– Что-нибудь новое об Уилере?
– Пока ничего. Ничего из того, что нам нужно.
Элисон вернулась два дня спустя, подкатив к дому на такси. Она выглядела усталой и невыспавшейся, и Мейв при виде ее обеспокоено закудахтала. Элисон сказала:
– Проклятые ночные клубы!
Это удовлетворило тетушку, и она удалилась. Я удивленно поднял брови.
– Развлекались?
Она пожала плечами.
– Мне же надо было поговорить с людьми, а те, кто мне нужны – завсегдатаи ночных клубов. – Она вздохнула. – Но я только потеряла время.
– Никакой информации?
– Ничего существенного, кроме, может быть, одного. Ситуации со слугами.
– С чем, с чем?
– Со слугами. Я провела расследование по поводу тех людей, которые работают у Уилера. Теперь редко у кого встретишь слуг, но у Уилера они есть, и немало. – Она вынула из кармана блокнот. – Все его слуги – британцы и имеют британские паспорта, за исключением одного – шофера, ирландца по национальности. Вы находите это любопытным?
– Весьма, – сказал я. – Это его контакт с Ирландией.
– Но есть еще более интересные вещи. Как я сказала, все его слуги британцы, но все до единого – получившие подданство и сменившие имена. И как вы думаете, они выходцы из какой страны?
Я улыбнулся.
– Ну, из Албании, конечно.
– Браво! Вы поразительно догадливы. Но и тут есть одно исключение. Один из них изменил имя, потому что это было бы просто смешно. Уилер приобрел интерес к китайской кухне и завел себе повара-китайца. Его имя – Чанг Ли By.
– Понятно. Действительно, было бы странно, если б он стал каким-нибудь Мак Тавишем. А он откуда?
– Из Гонконга.
Это мне ничего особенного не сказало.
В общем-то, если какой-нибудь миллионер пристрастился к китайской кухне – не удивительно. Но мысленную заметку об этом я все же сделал.
– А может, Уилер просто занимается благотворительностью, – осторожно предположил я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26