Тетя Мей была честна с ней и хотела избавить воспитанницу от лжи и самообмана.
Джорджия не слышала, как к ней подошла медсестра, и очнулась от грустных размышлений, только когда та положила ей руку на плечо и тихо окликнула.
Обернувшись, девушка встретила доброжелательный и понимающий взгляд.
– Твоя бабушка сказала, что у вас была долгая и серьезная беседа. Я очень этому рада. Самое трудное в нашей работе – помочь родственникам пациентов осознать, что близкий им человек уже на пороге небытия… Мы все время слышим от больных, что им необходимо поделиться с семьей и друзьями своим отношением к смерти, но это почти невозможно. Они также говорят, что преодоление страха придает им сил, что им хотелось бы встретить смерть достойно, но им очень трудно общаться с близкими, которые не в состоянии реально взглянуть на происходящее. Я знаю, как важно было твоей бабушке рассказать тебе об этом.
– Я оказалась ужасной трусихой, – ответила Джорджия. – Хуже того, я вела себя как эгоистка, когда избегала разговоров на эту тему. Но поймите, у меня никого нет, кроме нее…
– Я знаю. Твоя бабушка рассказывала, что воспитывала тебя она, потому что твои родители погибли. Но тебе нечего стыдиться своих чувств. Каждый взрослый – в душе ребенок, и время от времени вместо любви, сочувствия и желания заботиться о других он испытывает гнев, обиду и даже ненависть, как дитя, которое не получает достаточно внимания и ласки.
– Вы думаете, я стану осуждать тетю Мей за то, что она покидает меня, как винила в детстве родителей за свое одиночество?
– Вот именно, – подтвердила медсестра. – Как бы трудно ни было нашим пациентам, а им действительно тяжело, все же их близким приходится гораздо сложнее. Больные окружены здесь вниманием, они получают лекарства, консультации и необходимый уход. Но для тех, кто их любит, мы ничего не можем сделать, и они остаются один на один со своим горем.
Джорджия обвела взглядом палату.
– Мне до сих пор не верится. Я была убеждена, что бабушка поправится. Она так хорошо держалась.
– Так помоги же ей, Джорджия, продержаться до конца.
Внезапно больная приподняла голову с подушки и посмотрела в их сторону. У Джорджии заныло сердце и словно пелена спала с глаз: только сейчас она ясно увидела, как слаба и измождена тетя Мей; странно, что она не замечала этого раньше, получается, что своей любовью и сочувствием она как бы вынуждала родственницу из последних сил создавать видимость выздоровления. Заливаясь слезами и проклиная себя за эгоизм, девушка мысленно поклялась отныне забыть о своих страданиях и сосредоточиться на том, чтобы облегчить последние дни тети Мей.
– Ты выглядишь усталой, Джорджия, – сказала бабушка, когда внучка опустилась на стул у ее постели. – Ты слишком много работаешь. Покупка дома явилась чересчур тяжелым бременем. Видимо, я виновата…
Она теребила пальцами край простыни. «Даже теперь она, как всегда, беспокоится обо мне», – с горечью подумала Джорджия и, взяв руки тети Мей в свои, почувствовала, какие они легкие и хрупкие, словно высохшие веточки.
– Ну что ты. Я же люблю наш дом не меньше тебя. А если ты о деньгах, то я сдала комнату…
И она рассказала, что у них появился квартирант, умолчав о нелепых догадках Митча Флетчера и многом другом, дабы не тревожить больную. Тетя Мей должна быть уверена, что все, складывается наилучшим образом.
– Ты даже не представляешь, как меня утешила. Я очень довольна, что ты не одна. Здесь, конечно, не так опасно, как в Лондоне, но все же дом стоит на отшибе… Можешь считать меня старомодной, однако мне гораздо спокойней оттого, что рядом с тобой живет приятный и добропорядочный мужчина. Я так казню себя за то, что из-за меня пострадала твоя карьера, да и не только она…
– Не надо, прошу тебя! – перебила Джорджия. – Пожалуйста, ни в чем себя не вини. Если хочешь знать… – Девушка запнулась, невольно сжав худую руку тети Мей, потом вздохнула и постаралась развеять ее грусть: – Мне все больше нравится жить вдали от города, без шума и суеты. Я обожаю независимость, когда ты сама себе хозяйка и сама себе начальник. По-моему, это здорово – иметь возможность в любой момент оторваться от работы и выйти в сад погулять часок-другой. – Она не лукавила, потому что и в самом деле не скучала по Лондону и не жалела о том, что ее стремительная карьера столь внезапно оборвалась.
– Значит, п-после всего… ты не покинешь наш дом?
«После всего»? Девушка не сразу поняла, что имела в виду больная, а когда догадалась, то не позволила себе возразить, памятуя разговор с медсестрой и свой зарок.
– Он же не будет стоить дороже, чем сейчас, – выдавила она.
– Раз ты никуда отсюда не уедешь, я попрошу тебя построить беседку – помнишь, мы говорили об этом зимой? Представляю, как хороша она будет летом, увитая розами.
Кажется, тот сорт роз, что мы собирались посадить возле нее, называется «Felicite et Peipetue».
Джорджия едва не заплакала. Она почувствовала, как дрожат пальцы тети Мей, и увидела слезы в ее глазах.
Девушка была слишком подавлена визитом в больницу и поэтому не поехала сразу домой – работать в таком состоянии было невозможно. Оставив машину в тихом месте, она дошла до ближайшей фермы и долго смотрела на открывшийся перед ней пейзаж, чтобы хоть как-то прийти в себя.
Начало смеркаться, и, разбитая и замерзшая, Джорджия вернулась к машине. Оказалось, что она больше часа простояла неподвижно, опершись на какой-то забор, пока прохлада летнего вечера не дала о себе знать. На землю сиренево-серой вуалью опускался туман.
Джорджия включила фары и поехала домой. О существовании Митча Флетчера она начисто забыла. Каково же было ее изумление, когда она заметила свет в окнах своего дома! Меньше всего на свете ей хотелось сейчас кого-либо видеть, а уж Митча Флетчера – в особенности.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Слава Богу, когда она переступила порог и прошла в дом, на кухне никого не было. Бросив сумочку, девушка принялась варить кофе. Она понимала, что необходимо перекусить, но сама мысль о еде вызывала отвращение. Джорджия решила отложить ужин на более позднее время и, прихватив чашечку с кофе, направилась на второй этаж.
Из-под двери Митча Флетчера виднелась полоска света, но девушка не остановилась и даже не замедлила шаг – наоборот, поспешно прошмыгнула мимо его комнаты и вошла в свой тесный «кабинет».
Программа, которую Джорджия должна была составить, оказалась чересчур сложной и потребовала повышенной сосредоточенности. Забыв о кофе, который давно остыл, девушка уткнулась в маленький экран компьютера и лишь время от времени давала отдых глазам. Порой она едва сдерживала зевоту, но, несмотря на смертельную усталость, не могла позволить себе оторваться от своего занятия. Скоро наступит время, когда она будет лишена возможности работать днем, да и ночью тоже, так что чек, щедро выписанный Митчем Флетчером, послужит ей спасательным кругом.
А потом – после всего – она сможет работать хоть круглые сутки… Джорджия судорожно сглотнула. «Ты обещала быть сильной и ничего не бояться», – напомнила она себе. Осталось всего несколько недель, может быть, месяц, в крайнем случае два, но, если верить медсестре, никак не больше. Джорджию охватила дрожь, потому что черная пропасть страха снова разверзлась перед ней.
Митч Флетчер собрал деловые бумаги и взглянул на часы. Было почти час ночи. Он встал со стула и хорошенько потянулся, так что косточки затрещали. Сегодня он, пожалуй, слишком засиделся, но тишина и покой, царящие в доме, создавали прекрасную обстановку для работы, чего нельзя было сказать о гостинице.
Он слышал, как вернулась Джорджия, и едва не поддался искушению спуститься вниз под каким-нибудь предлогом, чтобы… Так все-таки зачем? Прежде всего она должна понять, что разрыв с этим типом больше не является только ее личным делом. Впрочем, стоит ли искать повод? В ту минуту, когда он обнял ее… «Не будь идиотом», – тут же обругал себя Митч Флетчер. Очевидно: она любит другого. Можно сколько угодно возмущаться этим лживым подонком, этим женатиком, но Джорджии вес равно найдет всему оправдание.
Да кто он такой, чтобы предавать одну женщину и к то же время бессовестно морочить голову другой? Джорджия слишком уязвима и слишком доверчива. Этот мерзавец просто сбил ее с толку. Конечно же, она не смогла бы просто так, пошло и хладнокровно завлекать семейного человека.
Митч Флетчер был достаточно разумен, чтобы без посторонней помощи разобраться в своих комплексах, зародившихся еще в детстве и связанных с неудачным браком его родителей. Скорее всего, именно потому он не выносил мужского лицемерия и непорядочности, а также не имел охоты к любовным похождениям. Когда ему стукнуло тридцать, он ощутил потребность разделить свою жизнь с надежной и верной спутницей, которая подарила бы ему не только детей, но любовь и понимание. Пожалуй, он считал себя неисправимым идеалистом, так как сознавал, что ищет совершенства, а значит, невозможного. Его первый юношеский роман с однокурсницей, безумный и скоротечный, закончился вполне банально: девушка уехала искать счастья в Америку – и они расстались навсегда. Затем в его жизни было много женщин, красивых и умных; одних он ценил как друзей – не как любовниц, с другими приятно проводил время и быстро к ним охладевал. Но встреча с Джорджией оказалась для него полной неожиданностью и не на шутку взволновала. А что, если бы она была свободна и доступна? Если бы у нее никого не было? Что тогда?
Желание, охватившее Митча Флетчера во время всех этих размышлений, было настолько сильным и неприличным, что ему явно не мешало бы подумать о смене пристанища. Если эта девушка его так возбуждает, то проживание под одной крышей станет настоящей пыткой. Не далее как сегодня он не смог удержаться от соблазна дотронуться до нее и поцеловать, хотя ему ясно дали понять, что не стоит питать иллюзий.
Молодой человек был слишком взбудоражен, чтобы уснуть, и вышел в коридор. Дверь в спальню Джорджии была приоткрыта, но в темноте он все же разглядел, что шторы еще не задернуты и в комнате никого нет. В полной тишине он различил приглушенное попискивание компьютера, потом его внимание привлекла полоска света под другой дверью. Значит, Джорджия все еще работает. Что такое? Почему она не вставая вкалывает с самого вечера? Неужели этот тип ее бросил и она ищет спасения в работе? Да, несладко быть покинутой… Помнится, некоторые из любовниц отца в полном отчаянии даже приходили к ним домой и жаловались матери на его чудовищную бессердечность. Непонятно, как она выдержала столько лет! Мать никогда не говорила с сыном на эту тему, а теперь поздно спрашивать, почему она все-таки не развелась с отцом: ее уже нет в живых. Впрочем, она всегда была очень скрытной и ни с кем не откровенничала.
Митч Флетчер спустился на кухню и заварил чай. Этой порции с лихвой хватило бы на двоих. Затем он достал кое-что из купленных продуктов и сделал бутерброды. Пожалуй, их тоже оказалось слишком много для одного. Он и сам не знал, зачем ему столько. Вполне логично было бы уничтожить этот запоздалый ужин прямо здесь, однако он, расставив все на подносе, забрал его с собой наверх.
И, только проходя по коридору мимо двери, из-под которой выбивалась предательская полоска света, Митч Флетчер наконец осознал, что же он делает. Постучав и не дождавшись ответа, он толкнул дверь.
Невзирая на яркий свет и писк компьютера, Джорджия крепко спала прямо за столом, уронив голову на руки. Когда она проснется, то не сможет ни согнуться, ни разогнуться, и ей еще повезет, если руки не сведет судорогой. Как же надо было устать, чтобы вот так уснуть! Митч Флетчер нахмурился. Будь он на месте ее любовника, ни за что не позволил бы девушке так надрываться. Но того, по-видимому, нисколько не волнует, что она так выматывается. Этот негодяй совсем ее не бережет! Когда они впервые столкнулись на улице, Джорджия выглядела очень худенькой и нервной, но это и немудрено, если она по стольку работает.
Пока Митч Флетчер разглядывал девушку, она вздрогнула во сне, открыла глаза и, узнав незваного гостя, через силу попыталась выпрямиться.
Джорджия чувствовала резь в глазах, словно в них попал песок. Голова раскалывалась, и во рту пересохло. Борясь со сном, она все же отдавала отчет, что рядом стоит Митч Флетчер и смотрит на нее. Когда он вошел? Ей стало не по себе оттого, что за ней наблюдали, а она вовсе не подозревала о присутствии постороннего.
– Я увидел, что у вас горит свет, – услышала Джорджия. – Мне захотелось пить, и я спустился на кухню, а потом подумал: надо захватить чего-нибудь и на вашу долю.
Она задержала взгляд на Митче Флетчере. Он был одет в джинсы и легкую хлопчатобумажную рубашку. Закатанные рукава обнажали сильные загорелые руки. Джорджия почувствовала головокружение и странную истому во всем теле. Никогда еще влечение не вспыхивало в ней от одного вида крепких мужских рук. Она также не могла припомнить, чтобы нечто подобное случалось с кем-нибудь из ее приятельниц: обычно их фривольные шуточки касались совсем иных мужских достоинств. Однако Джорджия нашла это непривычное состояние удивительно приятным.
Она вдруг живо представила, как дотрагивается до руки Митча Флетчера и нежно гладит ее от запястья до локтя и при этом знает, что он хочет привлечь ее к себе и поцеловать. Испугавшись собственных фантазий, девушка зажмурилась, но желание не проходило – наоборот, становилось все сильнее. Внезапно она ощутила, как давит на нее одежда и как болит все тело, словно изнемогая от неутоленной жажды.
– Я подумал, что не смогу уснуть после кофе, и заварил чай.
Его слова доносились откуда-то издалека. Джорджия вслушивалась в его голос, пытаясь прийти в себя. Он стоит совсем рядом, а в «кабинете» очень тесно и не хватает воздуха. Мало ли что почудится в такой духоте…
Девушка попыталась подняться со стула, чтобы выйти из комнаты, но не успела она ступить на пол, как почувствовала, будто сотни иголочек впились ей в ногу. Неловко замешкавшись, она стукнулась о край стола и едва не упала.
Митч Флетчер в это время разливал чай. Резко обернувшись, он тут же поставил чайник и бросился на помощь.
– Стойте так и не двигайтесь!
Джорджия не успела опомниться, как он уже крепко держал ее за руку. Она застыла на месте, охваченная сильной дрожью, но боль от ушиба была тут вовсе ни при чем – от близкого присутствия Митча Флетчера она просто не могла пошевелиться.
Нога совершенно одеревенела, и Джорджия нагнулась, чтобы растереть ее, но Митч Флетчер не позволил ей этого сделать.
– Давайте-ка лучше я, вы же еле стоите, – сурово сказал он. – Какого черта вы тут полуночничали?
Он замолчал и присел на корточки. От прикосновения грубоватых горячих пальцев Джорджия замерла, затаив дыхание. В доме было тепло, и она работала за компьютером с голыми ногами.
Глядя на склоненную темноволосую голову Митча, Джорджия едва не потеряла сознание.
Никогда еще она не чувствовала себя такой беспомощной, к тому же никогда раньше ей не приходилось стесняться своих бледных ног. Митч массировал ей лодыжку, а она следила за движениями загорелых пальцев с удивлением и страхом. Его она сейчас не боялась – он ведь просто оказывал ей первую медицинскую помощь. Она боялась себя – своих желаний и порывов, которые безудержно рвались наружу и могли захлестнуть ее в любой момент.
Митч продолжал мягко и ритмично растирать ей ногу, чтобы успокоить острую колющую боль, но лишь усилил и без того неистовое возбуждение. Помимо собственной воли она выкрикнула:
– Да прекратите же, наконец!
Он сразу подчинился и, не глядя на девушку, с мрачной иронией заметил:
– Прошу прощения. Кажется, я перестарался.
Джорджия была готова поколотить себя за проявленную к нему несправедливость, но сдержаться уже не могла:
– Вот именно. Я не нуждаюсь в вашей помощи. Она мне неприятна!
Увидев, как передернулось его лицо, девушка испугалась еще больше; конечно, лучший способ защиты – это нападение, но, судя по всему, она переборщила. Она ожидала получить ответный удар: какую-нибудь гадость, которая напомнила бы ей о минуте слабости и роковом поцелуе. Но Митч Флетчер этого не сделал.
– Не вижу ничего хорошего в том, чтобы урабатываться до изнеможения и засыпать прямо на стуле. Вот ваша чашка. На вашем месте я выпил бы чаю и отправился бы прямо в постель. Впрочем, в моих советах вы тоже не нуждаетесь.
Он удалился из «кабинета» прежде, чем Джорджия успела извиниться за свою горячность и поблагодарить за чай. Спустя некоторое время боль в ноге утихла, и девушка смогла перейти в спальню, при этом она убедилась, что дверь в комнату Митча Флетчера плотно закрыта, но выбивающаяся полоска света неопровержимо свидетельствовала, что ее обитателю сейчас явно не до сна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
Джорджия не слышала, как к ней подошла медсестра, и очнулась от грустных размышлений, только когда та положила ей руку на плечо и тихо окликнула.
Обернувшись, девушка встретила доброжелательный и понимающий взгляд.
– Твоя бабушка сказала, что у вас была долгая и серьезная беседа. Я очень этому рада. Самое трудное в нашей работе – помочь родственникам пациентов осознать, что близкий им человек уже на пороге небытия… Мы все время слышим от больных, что им необходимо поделиться с семьей и друзьями своим отношением к смерти, но это почти невозможно. Они также говорят, что преодоление страха придает им сил, что им хотелось бы встретить смерть достойно, но им очень трудно общаться с близкими, которые не в состоянии реально взглянуть на происходящее. Я знаю, как важно было твоей бабушке рассказать тебе об этом.
– Я оказалась ужасной трусихой, – ответила Джорджия. – Хуже того, я вела себя как эгоистка, когда избегала разговоров на эту тему. Но поймите, у меня никого нет, кроме нее…
– Я знаю. Твоя бабушка рассказывала, что воспитывала тебя она, потому что твои родители погибли. Но тебе нечего стыдиться своих чувств. Каждый взрослый – в душе ребенок, и время от времени вместо любви, сочувствия и желания заботиться о других он испытывает гнев, обиду и даже ненависть, как дитя, которое не получает достаточно внимания и ласки.
– Вы думаете, я стану осуждать тетю Мей за то, что она покидает меня, как винила в детстве родителей за свое одиночество?
– Вот именно, – подтвердила медсестра. – Как бы трудно ни было нашим пациентам, а им действительно тяжело, все же их близким приходится гораздо сложнее. Больные окружены здесь вниманием, они получают лекарства, консультации и необходимый уход. Но для тех, кто их любит, мы ничего не можем сделать, и они остаются один на один со своим горем.
Джорджия обвела взглядом палату.
– Мне до сих пор не верится. Я была убеждена, что бабушка поправится. Она так хорошо держалась.
– Так помоги же ей, Джорджия, продержаться до конца.
Внезапно больная приподняла голову с подушки и посмотрела в их сторону. У Джорджии заныло сердце и словно пелена спала с глаз: только сейчас она ясно увидела, как слаба и измождена тетя Мей; странно, что она не замечала этого раньше, получается, что своей любовью и сочувствием она как бы вынуждала родственницу из последних сил создавать видимость выздоровления. Заливаясь слезами и проклиная себя за эгоизм, девушка мысленно поклялась отныне забыть о своих страданиях и сосредоточиться на том, чтобы облегчить последние дни тети Мей.
– Ты выглядишь усталой, Джорджия, – сказала бабушка, когда внучка опустилась на стул у ее постели. – Ты слишком много работаешь. Покупка дома явилась чересчур тяжелым бременем. Видимо, я виновата…
Она теребила пальцами край простыни. «Даже теперь она, как всегда, беспокоится обо мне», – с горечью подумала Джорджия и, взяв руки тети Мей в свои, почувствовала, какие они легкие и хрупкие, словно высохшие веточки.
– Ну что ты. Я же люблю наш дом не меньше тебя. А если ты о деньгах, то я сдала комнату…
И она рассказала, что у них появился квартирант, умолчав о нелепых догадках Митча Флетчера и многом другом, дабы не тревожить больную. Тетя Мей должна быть уверена, что все, складывается наилучшим образом.
– Ты даже не представляешь, как меня утешила. Я очень довольна, что ты не одна. Здесь, конечно, не так опасно, как в Лондоне, но все же дом стоит на отшибе… Можешь считать меня старомодной, однако мне гораздо спокойней оттого, что рядом с тобой живет приятный и добропорядочный мужчина. Я так казню себя за то, что из-за меня пострадала твоя карьера, да и не только она…
– Не надо, прошу тебя! – перебила Джорджия. – Пожалуйста, ни в чем себя не вини. Если хочешь знать… – Девушка запнулась, невольно сжав худую руку тети Мей, потом вздохнула и постаралась развеять ее грусть: – Мне все больше нравится жить вдали от города, без шума и суеты. Я обожаю независимость, когда ты сама себе хозяйка и сама себе начальник. По-моему, это здорово – иметь возможность в любой момент оторваться от работы и выйти в сад погулять часок-другой. – Она не лукавила, потому что и в самом деле не скучала по Лондону и не жалела о том, что ее стремительная карьера столь внезапно оборвалась.
– Значит, п-после всего… ты не покинешь наш дом?
«После всего»? Девушка не сразу поняла, что имела в виду больная, а когда догадалась, то не позволила себе возразить, памятуя разговор с медсестрой и свой зарок.
– Он же не будет стоить дороже, чем сейчас, – выдавила она.
– Раз ты никуда отсюда не уедешь, я попрошу тебя построить беседку – помнишь, мы говорили об этом зимой? Представляю, как хороша она будет летом, увитая розами.
Кажется, тот сорт роз, что мы собирались посадить возле нее, называется «Felicite et Peipetue».
Джорджия едва не заплакала. Она почувствовала, как дрожат пальцы тети Мей, и увидела слезы в ее глазах.
Девушка была слишком подавлена визитом в больницу и поэтому не поехала сразу домой – работать в таком состоянии было невозможно. Оставив машину в тихом месте, она дошла до ближайшей фермы и долго смотрела на открывшийся перед ней пейзаж, чтобы хоть как-то прийти в себя.
Начало смеркаться, и, разбитая и замерзшая, Джорджия вернулась к машине. Оказалось, что она больше часа простояла неподвижно, опершись на какой-то забор, пока прохлада летнего вечера не дала о себе знать. На землю сиренево-серой вуалью опускался туман.
Джорджия включила фары и поехала домой. О существовании Митча Флетчера она начисто забыла. Каково же было ее изумление, когда она заметила свет в окнах своего дома! Меньше всего на свете ей хотелось сейчас кого-либо видеть, а уж Митча Флетчера – в особенности.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Слава Богу, когда она переступила порог и прошла в дом, на кухне никого не было. Бросив сумочку, девушка принялась варить кофе. Она понимала, что необходимо перекусить, но сама мысль о еде вызывала отвращение. Джорджия решила отложить ужин на более позднее время и, прихватив чашечку с кофе, направилась на второй этаж.
Из-под двери Митча Флетчера виднелась полоска света, но девушка не остановилась и даже не замедлила шаг – наоборот, поспешно прошмыгнула мимо его комнаты и вошла в свой тесный «кабинет».
Программа, которую Джорджия должна была составить, оказалась чересчур сложной и потребовала повышенной сосредоточенности. Забыв о кофе, который давно остыл, девушка уткнулась в маленький экран компьютера и лишь время от времени давала отдых глазам. Порой она едва сдерживала зевоту, но, несмотря на смертельную усталость, не могла позволить себе оторваться от своего занятия. Скоро наступит время, когда она будет лишена возможности работать днем, да и ночью тоже, так что чек, щедро выписанный Митчем Флетчером, послужит ей спасательным кругом.
А потом – после всего – она сможет работать хоть круглые сутки… Джорджия судорожно сглотнула. «Ты обещала быть сильной и ничего не бояться», – напомнила она себе. Осталось всего несколько недель, может быть, месяц, в крайнем случае два, но, если верить медсестре, никак не больше. Джорджию охватила дрожь, потому что черная пропасть страха снова разверзлась перед ней.
Митч Флетчер собрал деловые бумаги и взглянул на часы. Было почти час ночи. Он встал со стула и хорошенько потянулся, так что косточки затрещали. Сегодня он, пожалуй, слишком засиделся, но тишина и покой, царящие в доме, создавали прекрасную обстановку для работы, чего нельзя было сказать о гостинице.
Он слышал, как вернулась Джорджия, и едва не поддался искушению спуститься вниз под каким-нибудь предлогом, чтобы… Так все-таки зачем? Прежде всего она должна понять, что разрыв с этим типом больше не является только ее личным делом. Впрочем, стоит ли искать повод? В ту минуту, когда он обнял ее… «Не будь идиотом», – тут же обругал себя Митч Флетчер. Очевидно: она любит другого. Можно сколько угодно возмущаться этим лживым подонком, этим женатиком, но Джорджии вес равно найдет всему оправдание.
Да кто он такой, чтобы предавать одну женщину и к то же время бессовестно морочить голову другой? Джорджия слишком уязвима и слишком доверчива. Этот мерзавец просто сбил ее с толку. Конечно же, она не смогла бы просто так, пошло и хладнокровно завлекать семейного человека.
Митч Флетчер был достаточно разумен, чтобы без посторонней помощи разобраться в своих комплексах, зародившихся еще в детстве и связанных с неудачным браком его родителей. Скорее всего, именно потому он не выносил мужского лицемерия и непорядочности, а также не имел охоты к любовным похождениям. Когда ему стукнуло тридцать, он ощутил потребность разделить свою жизнь с надежной и верной спутницей, которая подарила бы ему не только детей, но любовь и понимание. Пожалуй, он считал себя неисправимым идеалистом, так как сознавал, что ищет совершенства, а значит, невозможного. Его первый юношеский роман с однокурсницей, безумный и скоротечный, закончился вполне банально: девушка уехала искать счастья в Америку – и они расстались навсегда. Затем в его жизни было много женщин, красивых и умных; одних он ценил как друзей – не как любовниц, с другими приятно проводил время и быстро к ним охладевал. Но встреча с Джорджией оказалась для него полной неожиданностью и не на шутку взволновала. А что, если бы она была свободна и доступна? Если бы у нее никого не было? Что тогда?
Желание, охватившее Митча Флетчера во время всех этих размышлений, было настолько сильным и неприличным, что ему явно не мешало бы подумать о смене пристанища. Если эта девушка его так возбуждает, то проживание под одной крышей станет настоящей пыткой. Не далее как сегодня он не смог удержаться от соблазна дотронуться до нее и поцеловать, хотя ему ясно дали понять, что не стоит питать иллюзий.
Молодой человек был слишком взбудоражен, чтобы уснуть, и вышел в коридор. Дверь в спальню Джорджии была приоткрыта, но в темноте он все же разглядел, что шторы еще не задернуты и в комнате никого нет. В полной тишине он различил приглушенное попискивание компьютера, потом его внимание привлекла полоска света под другой дверью. Значит, Джорджия все еще работает. Что такое? Почему она не вставая вкалывает с самого вечера? Неужели этот тип ее бросил и она ищет спасения в работе? Да, несладко быть покинутой… Помнится, некоторые из любовниц отца в полном отчаянии даже приходили к ним домой и жаловались матери на его чудовищную бессердечность. Непонятно, как она выдержала столько лет! Мать никогда не говорила с сыном на эту тему, а теперь поздно спрашивать, почему она все-таки не развелась с отцом: ее уже нет в живых. Впрочем, она всегда была очень скрытной и ни с кем не откровенничала.
Митч Флетчер спустился на кухню и заварил чай. Этой порции с лихвой хватило бы на двоих. Затем он достал кое-что из купленных продуктов и сделал бутерброды. Пожалуй, их тоже оказалось слишком много для одного. Он и сам не знал, зачем ему столько. Вполне логично было бы уничтожить этот запоздалый ужин прямо здесь, однако он, расставив все на подносе, забрал его с собой наверх.
И, только проходя по коридору мимо двери, из-под которой выбивалась предательская полоска света, Митч Флетчер наконец осознал, что же он делает. Постучав и не дождавшись ответа, он толкнул дверь.
Невзирая на яркий свет и писк компьютера, Джорджия крепко спала прямо за столом, уронив голову на руки. Когда она проснется, то не сможет ни согнуться, ни разогнуться, и ей еще повезет, если руки не сведет судорогой. Как же надо было устать, чтобы вот так уснуть! Митч Флетчер нахмурился. Будь он на месте ее любовника, ни за что не позволил бы девушке так надрываться. Но того, по-видимому, нисколько не волнует, что она так выматывается. Этот негодяй совсем ее не бережет! Когда они впервые столкнулись на улице, Джорджия выглядела очень худенькой и нервной, но это и немудрено, если она по стольку работает.
Пока Митч Флетчер разглядывал девушку, она вздрогнула во сне, открыла глаза и, узнав незваного гостя, через силу попыталась выпрямиться.
Джорджия чувствовала резь в глазах, словно в них попал песок. Голова раскалывалась, и во рту пересохло. Борясь со сном, она все же отдавала отчет, что рядом стоит Митч Флетчер и смотрит на нее. Когда он вошел? Ей стало не по себе оттого, что за ней наблюдали, а она вовсе не подозревала о присутствии постороннего.
– Я увидел, что у вас горит свет, – услышала Джорджия. – Мне захотелось пить, и я спустился на кухню, а потом подумал: надо захватить чего-нибудь и на вашу долю.
Она задержала взгляд на Митче Флетчере. Он был одет в джинсы и легкую хлопчатобумажную рубашку. Закатанные рукава обнажали сильные загорелые руки. Джорджия почувствовала головокружение и странную истому во всем теле. Никогда еще влечение не вспыхивало в ней от одного вида крепких мужских рук. Она также не могла припомнить, чтобы нечто подобное случалось с кем-нибудь из ее приятельниц: обычно их фривольные шуточки касались совсем иных мужских достоинств. Однако Джорджия нашла это непривычное состояние удивительно приятным.
Она вдруг живо представила, как дотрагивается до руки Митча Флетчера и нежно гладит ее от запястья до локтя и при этом знает, что он хочет привлечь ее к себе и поцеловать. Испугавшись собственных фантазий, девушка зажмурилась, но желание не проходило – наоборот, становилось все сильнее. Внезапно она ощутила, как давит на нее одежда и как болит все тело, словно изнемогая от неутоленной жажды.
– Я подумал, что не смогу уснуть после кофе, и заварил чай.
Его слова доносились откуда-то издалека. Джорджия вслушивалась в его голос, пытаясь прийти в себя. Он стоит совсем рядом, а в «кабинете» очень тесно и не хватает воздуха. Мало ли что почудится в такой духоте…
Девушка попыталась подняться со стула, чтобы выйти из комнаты, но не успела она ступить на пол, как почувствовала, будто сотни иголочек впились ей в ногу. Неловко замешкавшись, она стукнулась о край стола и едва не упала.
Митч Флетчер в это время разливал чай. Резко обернувшись, он тут же поставил чайник и бросился на помощь.
– Стойте так и не двигайтесь!
Джорджия не успела опомниться, как он уже крепко держал ее за руку. Она застыла на месте, охваченная сильной дрожью, но боль от ушиба была тут вовсе ни при чем – от близкого присутствия Митча Флетчера она просто не могла пошевелиться.
Нога совершенно одеревенела, и Джорджия нагнулась, чтобы растереть ее, но Митч Флетчер не позволил ей этого сделать.
– Давайте-ка лучше я, вы же еле стоите, – сурово сказал он. – Какого черта вы тут полуночничали?
Он замолчал и присел на корточки. От прикосновения грубоватых горячих пальцев Джорджия замерла, затаив дыхание. В доме было тепло, и она работала за компьютером с голыми ногами.
Глядя на склоненную темноволосую голову Митча, Джорджия едва не потеряла сознание.
Никогда еще она не чувствовала себя такой беспомощной, к тому же никогда раньше ей не приходилось стесняться своих бледных ног. Митч массировал ей лодыжку, а она следила за движениями загорелых пальцев с удивлением и страхом. Его она сейчас не боялась – он ведь просто оказывал ей первую медицинскую помощь. Она боялась себя – своих желаний и порывов, которые безудержно рвались наружу и могли захлестнуть ее в любой момент.
Митч продолжал мягко и ритмично растирать ей ногу, чтобы успокоить острую колющую боль, но лишь усилил и без того неистовое возбуждение. Помимо собственной воли она выкрикнула:
– Да прекратите же, наконец!
Он сразу подчинился и, не глядя на девушку, с мрачной иронией заметил:
– Прошу прощения. Кажется, я перестарался.
Джорджия была готова поколотить себя за проявленную к нему несправедливость, но сдержаться уже не могла:
– Вот именно. Я не нуждаюсь в вашей помощи. Она мне неприятна!
Увидев, как передернулось его лицо, девушка испугалась еще больше; конечно, лучший способ защиты – это нападение, но, судя по всему, она переборщила. Она ожидала получить ответный удар: какую-нибудь гадость, которая напомнила бы ей о минуте слабости и роковом поцелуе. Но Митч Флетчер этого не сделал.
– Не вижу ничего хорошего в том, чтобы урабатываться до изнеможения и засыпать прямо на стуле. Вот ваша чашка. На вашем месте я выпил бы чаю и отправился бы прямо в постель. Впрочем, в моих советах вы тоже не нуждаетесь.
Он удалился из «кабинета» прежде, чем Джорджия успела извиниться за свою горячность и поблагодарить за чай. Спустя некоторое время боль в ноге утихла, и девушка смогла перейти в спальню, при этом она убедилась, что дверь в комнату Митча Флетчера плотно закрыта, но выбивающаяся полоска света неопровержимо свидетельствовала, что ее обитателю сейчас явно не до сна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14