Ролло появился через десять минут.
— Госпожа президент, — с улыбкой поклонился он, — слушаю и повинуюсь.
— Тебе действительно придется повиноваться, Ролло, либо ты здесь не останешься.
Ролло выпрямился, наподобие поднявшей голову кобры, поглядел на Кейт сверху вниз и ухмыльнулся — это была его обычная реакция на любые попытки бунта с ее стороны. Он увидел, что Кейт пылает.
— Мне пришлось сейчас довольно долго успокаивать Дороти Бейнбридж, которая была готова уволиться из-за тебя и из-за того, что ты лезешь в дела ее отдела.
— Кретинка! Носится со своими сотрудниками, будто они совершили открытие мирового значения!
— Она — один из лучших специалистов по составлению каталогов. Она обладает энциклопедическими знаниями по искусству. Предупреждаю тебя, Ролло, если мне придется выбирать между нею и тобой, в «Деспардс» останется она!
Ролло побелел от гнева и недоверия.
— Ты должен быть моим личным ассистентом, Ролло, а не моей личной заботой! У меня есть чем заняться и помимо того, чтобы извиняться за твои ошибки!
— Здесь есть что приводить в порядок — не меньше, чем Гераклу в Авгиевых конюшнях!
— Это только твое мнение!
— Я уже высказывал тебе несколько предложений…
— ..как все переделать, чтобы тебе больше нравилось. Но здесь, Ролло, будет так, как нравится мне.
Глаза Ролло сделались холодными, как лед, а на щеках выступили красные пятна.
— Ну и ну, — с ухмылкой произнес он. — Я вижу, возвышение вскружило тебе голову. Ты всего лишь президент лондонского филиала «Деспардс», а не Маргарет Тэтчер!
— Вот именно, — спокойно ответила Кейт, — и я хочу, чтобы ты об этом не забывал. Здесь отдаю приказы я.
— Я не какой-нибудь наемный служащий!
— В общем-то, тебя никто и не нанимал, — резко возразила Кейт. — Ты не раздумывая решил, что будешь там, где я.
— Тебя довольно долго это устраивало.
— Раньше — да, а теперь нет, — ответила Кейт. — Многое изменилось. Я сама изменилась.
— Еще как! И не в лучшую сторону!
— Ты ведь часто говорил, что мне надо вырасти, а теперь не хочешь примириться с этим.
— Весь твой рост для меня ничего не значит. Ведь это я, Ролло, качал тебя на коленях.
— И до сих пор не можешь или не хочешь понять, что это было давно.
— За несколько месяцев нельзя так измениться!
— Мне пришлось, не было выбора. Нужно было вырасти или выйти из игры, а этого я делать не собираюсь.
— Но меня ждет именно такая перспектива?
— Если ты не расстанешься с мыслью, что ты — моя правая и левая рука и единственный, кто может мне указывать, — тогда верно.
Они не сводили глаз друг с друга.
— Ты неблагодарная дрянь! — процедил сквозь зубы Ролло, лицо его горело гневом.
— Нет, я вовсе не неблагодарна. Я очень многим тебе обязана, но существуют и другие обязательства, по которым мне необходимо платить, и я не позволю тебе разорить меня.
— Я сделал для тебя столько, что тебе никогда не расплатиться!
Кейт рассмеялась.
— Ролло, ты не на сцене. К тому же тебе платят, и весьма неплохо.
— Из всех происшедших с тобой перемен эта самая худшая! — трагически воскликнул Ролло. — Ты стала все мерить на деньги!
— Ха! Давно ли они перестали быть для тебя началом и концом всего? — И Кейт вернулась к прежней теме:
— Послушай, я ведь прошу тебя только о том, чтобы ты не отпугивал людей. Пусть они занимаются своей работой, они прекрасно справлялись с ней, когда нас с тобою здесь не было. Я дала тебе огромные полномочия, я не говорю ни слова о твоих многочасовых обеденных перерывах, я разрешаю тебе в рабочее время бывать там, где тебе хочется. Конечно, ты действительно необходим мне — твои глаза и уши, — но я не могу тратить все свое время на то, чтобы выслушивать сетования и утирать слезы. У тебя острый язык, и ты совсем не умеешь держать его за зубами.
— Тебе, как никому, известно, что я не переношу дураков.
— Тогда постарайся избегать их. Занимайся тем, что у тебя так хорошо выходит. Появляйся то там, то тут, собирай слухи, рассказывай мне, кто что собирается продавать и кому, трать деньги без счета — а ты ведь так и поступаешь, Ролло, — но не ссорься с людьми, которые могут оказаться нужны мне.
Что-то в ее лице, какое-то напряжение в голосе заставили Ролло сменить гнев на милость, и он спросил неожиданно:
— Какие-нибудь неприятности, малышка?
Она облегченно улыбнулась. , — Ты же все понимаешь. И поэтому ты нужен мне.
Да, Ролло, ты прав — неприятности…
И она рассказала ему о Консуэло де Барранка и картине Ремингтона.
— Тот же случай, что со статуэткой. Безусловно.
— Вероятно. Я знаю только, что должна сообщить миссис Чандлер. Понимаешь теперь, каково мне приходится? Не добавляй же мне хлопот.
— Кажется, ты хочешь меня разжалобить? — уколол ее Ролло. Потом фыркнул. — Ох, уж эти лицемерные жалобщицы! Да я гроша не дам за все их отделы и за них самих. Мне и без них есть чем заняться. — С этими словами он величественно вышел из кабинета.
Кейт не могла не рассмеяться. Ролло был совершенно непотопляем — какой бы силы ни была буря. Она взглянула на часы — в Колорадо сейчас половина девятого — и взяла трубку.
Агата молча выслушала ее взволнованный рассказ, затем произнесла:
— Так вот куда она отнесла картину.
— Вы обнаружили пропажу?
— Мне сказали об этом на следующий день после отъезда Консуэло. Обнаружили при уборке.
— Я так и думала, что рано или поздно вы заметите, что картины нет, — сказала Кейт с облегчением в голосе.
— В этом случае довольно рано. Консуэло нужны были деньги, а я не дала ей ничего. Я думаю, она взяла картину назло мне. Теперь ни о чем не беспокойся. Я сумею справиться с собственной внучкой Держи картину у себя, а я придумаю, как ее забрать. Ты все сделала правильно, я в долгу перед тобой.
— Никакого письменного обязательства я не давала, только устно согласилась продать картину.
— Я знаю, что ты лучше соображаешь, чем она, — грубовато похвалила ее старая дама. — Она поставила тебя в трудное положение, Кейт, и мне жаль, что так получилось. Больше ни о чем не беспокойся, слышишь?
Как ты вообще живешь, как идут дела?
— Идут, — ответила Кейт, улыбаясь. — Но чем все кончится, непонятно.
— Победой, разумеется, — ободряюще сказала Агата.
— Герцогиня, вы как глоток воздуха!
— Надеюсь, неотравленного! — Кейт услышала знакомый смешок. — Я еще позвоню. — И раздались частые гудки.
Кейт положила трубку и глубоко вздохнула.
— Да благословит вас Бог, Агата Чандлер, — произнесла она.
Звонок бабки застал Блэза Чандлера в постели с его женой. Доминик с нетерпением и обидой дожидалась окончания разговора, да и сам Блэз не был особенно расположен к разговору.
— Консуэло стащила картину Ремингтона, потому что я не дала ей, как она просила, кругленькую сумму в счет наследства. Она привезла картину в Лондон и предложила ее продать Кейт Деспард, а та, узнав картину, позвонила мне, чтобы уточнить. Я хочу, чтобы ты забрал у нее картину.
— Сию минуту? — усмехнулся Блэз.
— Нет, но не тяни долго. Я обещала ей, что кого-нибудь пришлю.
— И, конечно, этим «кем-нибудь» должен быть я?
— Это дело семейное. Мне не хочется, чтобы о нем стало известно. К тому же, — теперь была очередь старой дамы иронизировать, — Консуэло твоя сестра.
— Я возьму, как только смогу, — пообещал он, понимая, что сможет не так уж скоро.
— Прекрасно, мой Мальчуган, — одобрила его Герцогиня.
«В том и беда, — мрачно подумал Блэз, кладя трубку, — что ты не воспринимаешь меня иначе…»
— Твоя бабка-индианка? — спросила Доминик, когда Блэз повернулся к ней — Мне начинает казаться, что она следит за нами.
— Ей приятно знать, что я в любой момент в ее распоряжении.
Доминик провела тонким пальчиком с ярко-красным ногтем по его бронзовой шее.
— Это может показаться обидным, — заметила она. — Ты готов делать для нее то, что должен бы делать только для меня.
— Ей восемьдесят пять лет.
— И еще она очень, очень богата? — промурлыкала Доминик.
Блэз посмотрел на нее, и, как всегда, она отвела взгляд — так бывало только с ним.
«В самом деле, — подумала она, сердясь на саму себя, — как это я позволяю ему? Что в нем такого, что я веду себя, как течная сука? Он, конечно, хорош в постели, но у меня бывали и получше». Наверное, все дело в его силе, проникавшей в каждую клеточку ее тела. Сначала эта сила тяготила ее и раздражала, но вскоре стала доставлять удовольствие, без которого Доминик уже не могла обойтись. Пробыв некоторое время в разлуке с Блэзом, Доминик начинала чувствовать эту жажду, жар, от которого мог спасти только он. Это не было любовью. Она никогда в жизни никого не любила. Но он сделался привычкой, он был единственным, с кем ей не хотелось расстаться.
Возможно, потому, считала она, что он нисколько не заблуждался на ее счет. Других мужчин можно было обольстить, покорить, обвести вокруг пальца, но Блэз всегда оставался при своих убеждениях.
— Что же случилось на этот раз? — Ее руки ловко и умело гладили его тело, где нужно — легко, а где нужно — нажатием пробуждая удовольствие, граничащее с болью, ноготки вонзались, вызывая прерывистое дыхание, язык ласкал, а острые зубки покусывали разгоряченную кожу.
— Ничего особенного, — ответил Блэз невнятно, ощущая только, что она делает с ним.
— Позвонить тебе сейчас — это ничего особенного?
— Ведь она знает только, где я, а не чем занят, — прошептал он, переводя дыхание.
— Что она хочет от тебя в этот раз?
— Выяснить очередное недоразумение, как всегда.
— Ах ты мой бедный дикарь. Не могу решить: то ли она думает, что ты в состоянии выполнить все, о чем она ни попросит, то ли ей кажется, что ты все еще маленький мальчик, которого она взялась опекать много лет назад…
— И то, и другое, — ответил Блэз хрипло.
Ей хотелось продолжить расспросы, но он прошептал со стоном:
— Не останавливайся…
И Доминик решила подождать, потом Блэз, возможно, скорее расскажет ей, в чем дело. Ей хотелось сделать его совсем податливым.
— Скажи… — промурлыкала она, прижимаясь щекой к его груди, ощущая неровное дыхание, — ты виделся с этой Деспард со времени приезда?
— Вчера.
— Она что-нибудь говорила о том, как идут дела?
— Только, что все — я цитирую — очень хорошо.
— Понимаю, она имеет в виду продажу Кортланд Парка со всем его содержимым — если он ей достанется.
Я знаю человека, который будет решать этот вопрос. Она совсем не в его вкусе.
— А ты?
Улыбка Доминик была и дразнящей, и серьезной.
— Я — да.
— Тогда почему он не обратился к тебе?
— Нью-йоркский «Деспардс», к сожалению, нельзя принимать в расчет. Но через несколько лет, уверяю тебя, это было бы первое, что пришло ему в голову.
— Хотелось бы мне быть так же в этом уверенным, — заметил Блэз.
— Где же я тогда, по-твоему, буду?
— Но пока ты еще здесь… — Одно быстрое движение, и она оказалась под ним, в его власти, но и не думала протестовать. Ее глаза блеснули.
— Как, опять? — деловито прошептала она, а ее пальчики легко побежали по его телу. — В самом деле… — Она вздохнула, обвиваясь вокруг него. — Но в последний раз. Завтра рано утром я лечу в Париж.

Глава 12
Судьбе было угодно, чтобы Консуэло, не встречавшая свою бывшую приятельницу более полугода, буквально столкнулась с ней в Париже. Это произошло у Сен-Лорана, Консуэло как раз выходила оттуда, Доминик направлялась ко входу. Обе были одеты безупречно.
Консуэло — в замшевом костюме медового цвета, отороченном бледно-палевой норкой, на ее золотистых крашеных волосах — похожая на кивер шапочка из норки; Доминик в собольей накидке, широкие черные бархатные брюки заправлены в лакированные черные сапоги. На мгновение обе женщины застыли, затем Консуэло, не без удовольствия подумав о том, что по ее воле Доминик лишилась неплохих комиссионных, оживленно заговорила:
— Дорогая! Мы не виделись целую вечность…
— Разве? Неужели прошло столько времени, а я не заметила, — с любезной улыбкой ответила Доминик.
— Глупо ссориться из-за какой-то ерунды, — похлопала ее по руке Консуэло.
— Ну, я бы так не говорила. Поверь мне, он оказался совсем неплох…
Какая сволочь! Консуэло вспыхнула, но подавила гнев.
— Как твои дела, ангел мой? Послушай, ты надолго сюда? Может быть, посидим где-нибудь, поболтаем?
«Ей что-то нужно, — безошибочно определила Доминик. — Очень нужно, раз она смирила свою гордость».
— Почему бы и нет, — решилась она, — только недолго. Мне нужно быть через сорок минут на примерке.
— Ну, как твои дела? — спросила Консуэло, когда они уселись за столик у «Максима», где им было видно всех и они были на виду у всех. — Как идет сражение?
— Сражение? — Доминик, казалось, была удивлена. — Никакого сражения, уверяю тебя.
— Надо сказать, она, конечно, тебе не соперница. Жирафа какая-то!
— Ты виделась с ней? — подозрения Доминик подтверждались. Консуэло что-то затевала.
— Да, на днях в Лондоне. Я оставила ей картину на продажу. — И, в ответ на изумленный взгляд Доминик, добавила:
— Дорогая, ведь мы с тобой были в ссоре. Кроме того, мне было любопытно на нее посмотреть. Ведь твоя сводная сестрица и мой единокровный братец, кажется, как-то связаны? И вот, когда случай представился…
Доминик оставила без внимания этот ложный след.
— Какую картину? — спросила она.
— А, Ремингтона.
— Я не знала, что у тебя есть Ремингтон.
— На самом деле нет — еще нет, скажем так. Но у моей бабки этого барахла полно, а часть все равно обязательно достанется мне, так что я только немного опередила события.
— Полно этого барахла? — медленно переспросила Доминик.
— Господи, ну конечно. Этот ее так называемый розовый дворец битком набит всеми видами кошмарного американского искусства. Джейми глаза вытаращил, когда все это увидел в первый раз, он говорит, что вся коллекция может стоить миллионы. — И тут стало понятно, ради чего Консуэло затеяла этот разговор. — Но ведь ты никогда не была там, правда? Поэтому и не знаешь. Ты, кажется, не выносишь Запада — во всяком случае, так считает моя бабушка.
Она улыбнулась, глядя на застывшее лицо Доминик; глаза ее горели злобной радостью.
«Понятно теперь, в чем дело, — подумала Доминик. — Ты, дрянь, хочешь убедиться, что у меня нет никакой надежды продать ни одного экспоната из сказочной коллекции, которую я, по собственной глупости, упустила. И о которой, кстати, никогда не упоминал мой муж. Прекрасно, допустим, его не интересует искусство. Но меня-то интересует. И он это знает. Как знает и то, что я веду важнейшую для меня битву, что продажа такой коллекции вдобавок к гонконгскому аукциону означала бы для меня полную победу над этой Деспард. Ну да, — думала она, встречая недобрый взгляд холодных серо-голубых глаз Консуэло со спокойствием, которого не ощущала, — теперь я вижу, зачем тебе была нужна эта встреча. Чтобы проявить себя наилучшим образом в том, в чем ты сильна: оскорбить, досадить, унизить…» Доминик чуть улыбнулась, наблюдая, как торжество Консуэло сменяется неуверенностью. Доминик не торопилась. На такую дерзость следует ответить достойно. А, ну конечно… К счастью, Кейт Деспард побывала на ранчо в Колорадо. В самом деле, подумала Доминик, в такие моменты начинаешь верить, что Бог существует.
Взяв рюмку недрогнувшими пальцами, она небрежно спросила:
— Сколько ты просила за своего Ремингтона?
— Кейт Деспард назначила исходную цену двести пятьдесят тысяч фунтов. Моя бабка-индианка просто сидит на миллионах. — Голос Консуэло звучал раздраженно, но она внимательно следила за Доминик.
«Поделом тебе, заносчивая стерва, — злорадно думала она. — Тебе в лапы не перепадет ничего. Старуха за этим присмотрит. Ну что ж, изображай спокойствие. Я-то знаю, что внутри ты вся пылаешь. Ты промахнулась, правда? Великая Доминик дю Вивье сама лишила себя возможности распродать огромную коллекцию американского искусства, о какой любой американский музей мог только мечтать».
— Мне сейчас пришло в голову, что твой поступок не пойдет на пользу тебе, — ответила Доминик прежним легким тоном, с улыбкой. — Кейт Деспард должна была узнать картину.
— Узнать? Как это узнать? Насколько я знаю, картина нигде не выставлялась.
— Это не обязательно. Кейт Деспард не так давно была в гостях на ранчо у твоей бабушки. Ручаюсь, она внимательно рассмотрела все, особенно коллекцию американского искусства. Блэз говорил, что она прекрасно в нем разбирается. — Последняя фраза была ложью, но Консуэло не знала этого и вряд ли стала бы проверять, особенно если предложила Кейт Деспард на продажу картину, которая, что ни говори, не была пока ее собственностью.
Консуэло побледнела, ее узкие губы вытянулись яркой полоской. Она выругалась по-испански, язык этот, как никакой другой, располагал весьма красочными проклятиями.
— Она не сказала мне ни слова. Чертова ледышка, лживая, лицемерная гадина!
— Не стану возражать. У меня нет сомнений, что она поняла, откуда взялся твой Ремингтон, дорогая моя Консуэло, и, конечно, тут же позвонила старухе и выдала тебя с головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62