И я займусь ее исследованием.
— Которое все равно не даст ответа на вопрос, кто это сделал.
— Не даст, но мы будем знать больше, чем сейчас.
И снова он уловил в ее голосе нотку отстраненности.
«Черт возьми! — подумал Ролло с негодованием. — Она пообщалась с богатыми и сильными и кое-чего от них понабралась. Ну да ладно, это быстро с нее сойдет. За последние девять лет она не сделала ни шага без моей помощи, и скоро ей опять понадобится плечо Ролло». И он стал воображать, как она будет просить прощения, а он заставит ее как следует помучиться.
Но Кейт думала не о Ролло, не о фигурке лошади, не о Рольфе Хобарте и Доминик. Она думала о Блэзе Чандлере. Как Доминик могла! И с кем — с Пирсом Лангом!
Кейт всегда находила его слишком лощеным, скользким, как змея, и судя по тому, что она знала о Доминик, он понадобился ей не для постели. У него были важные, бесценные связи. И Кейт была уверена, что он уже шепнул о «неприятности» со статуэткой — разумеется, как бы случайно обмолвившись и в виде шутки — кому-нибудь связанному с известной фирмой «Потекери, Тильман и Тильман».
Ее сердце болело за Блэза Чандлера, и в то же время ее возмущало, что Блэза обманывали с таким ничтожеством, как Пирс Ланг. Разве можно было сравнить двух этих мужчин! Да что там говорить, мужчиной из них был только один. И каким… Она поймала себя на том, что перед ней снова возникает образ Блэза Чандлера, обнаженного, стоящего на краю бассейна во всем великолепии своей мужественности.
— ..уговорил Мартина продать своих Пикассо, — продолжал Ролло. — Это должно произвести фурор на рынке.
— Сколько? — спросила Кейт, встрепенувшись.
— Шесть, и все первоклассные. Три «голубого периода», а три — эскизы к его «Девушке». Мне они кажутся абсолютно одинаковыми, душа моя, но это произведения «мастера в расцвете сил». Я лично не вижу в них ничего хорошего, но если люди желают платить за них деньги… — Он улыбнулся улыбкой голодной акулы.
Мысли Кейт снова вернулись к Агате и ее коллекции.
— Я сделала то, что считала нужным, — тихо повторила Кейт с непривычной для Ролло твердостью.
— Надеюсь, о твоем великодушии никто не узнает, — огрызнулся Ролло.
— Меня так же волнует судьба «Деспардс», как и тебя, — резко проговорила Кейт. — Ролло, я Деспард.
Кажется, ты об этом забываешь.
— Я забываю?! Я, по крайней мере, не менял фамилии.
Кейт вспыхнула. Удовлетворенный видом первой крови, Ролло отступил.
— Ну, расскажи мне про ранчо или как его там…
Кейт не нужно было упрашивать, и, пока она говорила, Ролло утвердился в подозрении, что в Колорадо с ней произошло что-то очень важное. Подумаешь, паломничество в Мекку, желчно подумал он.
— А Чандлер? Как он себя вел? — небрежно бросил Ролло, когда она кончила рассказывать.
— Он был очень любезен, — сдержанно ответила Кейт, но покраснела и уткнулась в бокал. Ролло, который видел Кейт насквозь, почувствовал укол ревности, но, поразмыслив, решил, что в отношении Блэза Чандлера Кейт может не питать никаких надежд. Такие мужчины, как он, не замечают таких женщин, как Кейт.
— Интересно, почему он не сказал жене, на каких сокровищах сидит его бабка? — обронил он.
— Он ни за что этого не сделает, — с жаром ответила Кейт. Румянец на ее щеках стал гуще. — Я уверена. Он очень привязан к бабушке, а она не согласится ничего продать, пока жива.
— Но когда она умрет, все достанется ему.
Он видел, что удар достиг цели, но она упрямо покачала головой.
— Все равно он этого не сделает.
— Куда же делся тот высокомерный мерзавец, которого ты не выносишь? — едко поинтересовался Ролло.
— Никуда. Но таким его любит его бабка. И верит ему.
— Кажется, ты добилась больших успехов за эти несколько дней.
Лицо Кейт снова замкнулось. Больше она ничего не стала рассказывать, и Ролло почувствовал легкую панику. Прежде он был единственным человеком, который имел ключ к сердцу Кейт Деспард. Теперь она вдруг сменила замок. Он попробовал другой ход.
— Я только хочу, чтобы этот безумный уик-энд не заставил тебя изменить убеждений, — объяснил он, слегка пожав плечами.
— С которыми ты вечно не согласен?
Это было уже лучше.
— И буду не согласен.
Потом он перевел разговор на другие темы: рассказал об аукционе, происходившем в ее отсутствие, где один араб, у которого пять лет назад не было ничего, кроме двух жен и четырех верблюдов, выложил четыре миллиона фунтов за Тициана с эротическим сюжетом.
— ..ему наплевать на высокое искусство. Все, чего ему нужно, это повесить картину в своем шатре и пялиться на эти необъятные задницы, — говорил он с нескрываемым отвращением. — Сезанн ушел, как ты и предполагала, к Ломбарди. Думаю, у него уже есть на примете какой-нибудь калифорнийский толстосум. — Он замолчал и стал разливать вино. — Однако… — Кейт насторожилась. Эта мастерски выдержанная пауза означала грядущее откровение. — Все только и говорят, что о Гонконге.
Пока еще ничего не объявлено, но ходят слухи, что Пиранья готовит «Аукцион века». Некий гонконгский миллионер, уловив в воздухе запах коммунистических перемен, собирается выставить на продажу самую выдающуюся коллекцию китайского искусства. Говорят, ничего подобного свет не видел. Это будет еще не скоро, но цифры называют такие, что нам ее ни за что не догнать.
— Сколько? — спросила Кейт.
Ролло выразительно пожал плечами.
— Тридцать-сорок миллионов долларов. — И, увидев расстроенное лицо Кейт, добавил:
— А ты только что упустила уникальную коллекцию… Подумай об этом! — тоном школьного учителя сказал он и стал собирать посуду.
Кейт вздохнула. Ролло обижен и злится. У него невероятная интуиция, и он не мог не заметить, что с ней в Колорадо что-то произошло. Он всегда видел ее насквозь. Но ревности Кейт от него не ожидала, хотя удивляться тут нечему. Всю ее самостоятельную жизнь Ролло имел на нее огромное влияние. Она обращалась к нему каждый раз, когда нуждалась в поддержке, а когда он сел на мель, благодушно взяла его в свое дело. Тогда это ее устраивало. Но не сейчас.
Он уже намутил воды в «Деспардс». Официально Кейт назначила его личным помощником, но он со свойственной ему самонадеянностью взял на себя роль серого кардинала, последней инстанции в любом решении. Уже не раз Кейт приходилось улаживать конфликты, успокаивать обиженных и утешать оскорбленных. Теперь она поняла, что Ролло недоволен тем, что она наладила отношения с Блэзом Чандлером. Он всегда был единственным мужчиной в ее жизни, и любое влияние будет воспринимать как угрозу собственному положению. А это означает, что он ни перед чем не остановится, чтобы это положение сохранить. Придется его отвлекать.
Она тоже встала, начала вытирать посуду, искоса наблюдая за ним. Он мыл тарелки со своей обычной скрупулезностью, но по тому, как он ставил их на сушилку и орудовал губкой, было видно, что настроение у него отвратительное. О том же свидетельствовали два ярких пятна на обычно бескровных щеках. С чувством, похожим на жалость, она поняла, что Ролло боится.
Надо было спасать положение.
— Разве нам нечего продавать? — примирительно сказала Кейт. — Я буду стараться изо всех сил. Ведь ты уже добыл целых шесть первоклассных Пикассо. Конечно, мы их выставим, когда год уже начнется.
Немного смягчившись, Ролло пробормотал:
— Можно подумать, что ты от меня этого не ждала…
— Конечно, ждала, — искренне сказала Кейт. — Я знаю, что от тебя следует ожидать только самого лучшего;
Пятна на щеках постепенно стали исчезать.
— Только прошу тебя, не жди слишком многого от Блэза Чандлера.
— Я ничего и не жду, — тихо произнесла Кейт. — Не такая я дура.
Ролло метнул на нее быстрый взгляд. «Да, — подумал он, — лучшее, что Кейт досталось от Сьюзан, — это здравый смысл».
И тут же на выручку подоспел его собственный.
— Мне кажется, ты правильно поступила, что повела себя не так, как его жена, проявила бескорыстие. Если, как ты говоришь, он сильно привязан к бабке…
— Да, — вставила Кейт. — Очень.
Ролло кивнул и слил воду из раковины.
— Тогда это был очень верный шаг. Я слышал, он ведет себя по отношению к старушке как верный рыцарь.
— Она и сама может за себя постоять, — сухо заметила Кейт.
— Ну-ка, расскажи мне о ней, — попросил Ролло.
Он несколько раз смеялся по ходу рассказа, глаза у него блестели, и под конец он воскликнул:
— Я настаиваю на том, чтобы ты меня с ней познакомила. Эта женщина как раз в моем вкусе.
— Сомневаюсь, что она зайдет так далеко, — засмеялась и Кейт. — Но я действительно тебя с ней познакомлю.
— Такая дружба может принести тебе огромную пользу.
Он, как всегда, раскидывал сети и все, что встречалось ему на пути, рассматривал с одной точки зрения — выгоды для себя или Кейт.
— Что бы я без тебя делала, Ролло? — ласково сказала она и, хотя хорошо знала, что делала бы без него, знала также, что ставить его в известность об этом не стоит.
— Попала бы в пасть первому попавшемуся волку.
В глазах Кейт снова появилось новое для нее выражение, но голос звучал как обычно.
— Блэз Чандлер не волк, Ролло. По крайней мере, не по отношению ко мне. — Потом она продолжала более веселым тоном:
— Он больше не видит во мне обузы. И гораздо более дружелюбен. В целом мы неплохо поладили.
Его неодобрение сменилось умеренным одобрением. А это, согласись, весьма неплохо. И, как ты правильно заметил, дружба с Агатой Чандлер может оказаться для нас весьма полезной.
Ролло кивнул и с удовольствием добавил:
— Особенно если, как ты говоришь, она не слишком жалует жену своего внука.
Кейт не стала открывать ему истинное положение вещей.
— А если ты за это возьмешься, как ты назовешь этот музей?
Кейт знала, что он не забыл. Она упоминала об этом в своем рассказе, а у Ролло была феноменальная память.
Но тем не менее она повторила:
— «Чандлеровский музей американского искусства».
— Да, что-нибудь в этом роде. Ну что ж, это может пойти нам на пользу. Я продолжаю считать, что лучше всего пустить все это с молотка, но сохранить коллекцию — тоже хороший ход. И обзавестись друзьями в высших сферах. — Он кивнул, прикидывая. — Да, поздравляю тебя, душа моя.
Он был само дружелюбие, от дурного настроения не осталось и следа.
Кейт улыбнулась в ответ, стараясь не показать облегчения. В будущем с ним надо будет обращаться осмотрительней: любовь Ролло, как и вообще мужская любовь, была чрезвычайно хрупкой. Одно неверное движение, и она бесследно исчезнет. Поэтому Кейт ласково сказала:
— Похвала из твоих уст дорогого стоит, хотя бы потому, что я слышу ее нечасто. Сам знаешь, как бы ни менялся мой мир, в нем всегда останешься ты.
Ролло был растроган, самолюбие его удовлетворено.
— Только не посылай меня ко всем чертям, — пробормотал он. — Терпеть не могу жары и запаха гари.
Глава 10
Декабрь
Доминик повернула «ситроен» на вымощенную кирпичом дорогу, проложенную по указанию Чарльза там, где раньше был неровный каменистый проселок. Дорога вела к усадьбе, уютно пристроившейся на склоне холма. Сад, окружавший ее, был полон фруктовых деревьев, олив, олеандров и жасмина. В воздухе витал аромат пряных трав, которые выращивала Марта, к нему примешивался терпкий запах лимонов, стоявших на террасе в горшках, и сладкое благоухание яблонь, персиков и абрикосов. Доминик опустила стекло и дернула за старый металлический шнур. Раздался звон колокольчика, и вскоре старый Жанно с трудом отворил обе створки ворот и поздоровался, не выказав ни малейшего удивления при виде приехавшей мадам.
Ее поразило великолепие сада, любимого детища матери, особенно запах жимолости, которым было напоено все пространство внутри ограды. Она проехала последние пятьдесят метров по склону до кирпичного разворота, остановилась перед серым каменным домом с островерхой черепичной крышей и белыми ставнями, и ее охватило безотчетное чувство возвращения домой. Марта уже стояла на пороге, как всегда засунув руки в карманы передника в сине-белую полоску.
— Бонжур, мадам.
— Бонжур, Марта. Как дела?
— Спасибо, неплохо, — ответила Марта.
— Возьми покупки с заднего сиденья.
Прежде чем отправиться сюда, Доминик заехала в лучший супермаркет и накупила всяких деликатесов, которые всегда любила мать. Увидев все это, Марта нахмурилась: спаржа, трюфели, заливные перепела.
— Она и есть-то это не станет, — проворчала она, неодобрительно хмыкнув. — В последнее время она клюет как птичка, хотя велит мне готовить на двоих, как всегда.
Пустая трата денег. А Жанно и так толст, как боров.
— На двоих?
— У нас здесь все для двоих: вашей матушки и ее мужа. — В ответ на недоверчивый взгляд Доминик Марта пустилась в объяснения:
— Она с ним все время разговаривает. Я ставлю для него прибор, готовлю пижаму и ночной халат. Она никогда не смотрит телевизор а только играет на пианино его любимые вещи. И все время что-нибудь для него вышивает — тапочки закладку, очешник. И читает вслух — вроде как ему.
Марта прислуживала матери Доминик много лет, и Доминик спросила без обиняков:
— Вы хотите сказать, что она сошла с ума?
— Нет. Я вызывала доктора Мореля. Ну, конечно, ей-то не сказала зачем. Он с ней поговорил и объявил, что она не душевнобольная. Она просто предпочитает вымышленный мир реальному, вот и все.
— Ну, в этом ничего нового нет. — Доминик давно знала, что много лет назад ее мать, взглянув в лицо реальному миру, решила, что он не для нее. Если бы она осталась в нем, то первый муж и впрямь довел бы ее до сумасшествия.
— Где она? — спросила Доминик.
— Как всегда в это время — на террасе.
Катрин сидела в своем любимом кресле с подставкой для ног в тени огромного полосатого зонта. Перед ней открывался великолепный вид: склоны гор, море вдалеке и городок — Антиб — на берегу. Она была одета в простое, но, как всегда, изысканное лимонно-желтое хлопковое платье, загорелые ноги блестели, словно отполированные, ногти на руках и ногах были тщательно наманикюрены.
Очевидно, она недавно побывала у парикмахера или, скорее, парикмахер побывал у нее. Было ясно, что она так же заботится о своей внешности, как и раньше. И для того же человека.
— Maman, — Доминик поцеловала ее в гладкую душистую щеку.
Катрин подняла глаза, увидела дочь и нисколько не удивилась, только выразила одобрение ее костюму.
— Сен-Лоран?
— Глаз у тебя все тот же, — похвалила ее дочь. — Я думала, что, зарывшись в этой глуши, ты потеряешь интерес к таким вещам.
— Женщина никогда не должна терять интереса к своей внешности, — наставительно ответила ее мать, — иначе к ней потеряет интерес муж.
Доминик села в стоявший рядом шезлонг и налила в высокий бокал лимонного сока со льдом.
— Как ты, мама?
— Как видишь, прекрасно. — Катрин потянулась за крошечными ножницами с бриллиантами. По словам продавца, они некогда принадлежали мадам Помпадур. «Как будто у той не было занятий поинтереснее шитья», — насмешливо подумала Доминик.
— Значит, ты счастлива?
Катрин подняла удивленные глаза, такие же огромные и сияющие, как у дочери, но другого оттенка.
— Почему мне не быть счастливой? Это мое самое любимое место. Я всегда здесь счастлива.
— Ты не чувствуешь… одиночества?
— Мне никогда не бывает здесь одиноко.
Она говорит правду, мелькнуло в голове у Доминик.
В Нормандии мать несла свой крест как виконтесса дю Вивье. И только здесь, в усадьбе, купленной для нее вторым мужем, она была тем, кем всегда хотела быть — мадам Деспард.
— И тебе не скучно? — Антиб, хотя и не принадлежал к числу любимых мест Доминик на Лазурном берегу, все же был городом, а здесь поблизости лишь крошечная деревушка, а в ней нет ничего, кроме кафе, двух-трех магазинов, церкви и коллекции старичков, которые играли в буле под присмотром коллекции старушек. Молодежь при первой возможности уезжала отсюда искать счастья в большом мире.
— Скучно? — Катрин снова удивилась. — У меня есть мой сад, книги, музыка, вышивание. И у меня есть Чарльз. Нет, мне не скучно.
— Мама… — под предостерегающим взглядом Катрин Доминик замолчала. Как и все податливые люди, Катрин могла вдруг стать твердой, как кремень, когда дело касалось чего-то жизненно важного, в ее жизни это был Чарльз.
— Я же не спрашиваю тебя, как ты распоряжаешься своей жизнью. Я никогда не вмешивалась в твои дела…
«Потому что тебе никогда не было до меня дела», — подумала Доминик.
— ..поэтому, прошу тебя, не вмешивайся в мои.
Я счастлива. Здесь мой настоящий дом, и я никогда его не покину. Здесь нет чужих людей, нет «Деспардс», зато есть все, что мне нужно в жизни.
«Включая Чарльза, который теперь принадлежит только тебе», — мысленно докончила Доминик.
— Я вполне довольна жизнью, уверяю тебя. И тебе нечего обо мне беспокоиться. Сейчас у нас ленч, и ты мне все о себе расскажешь.
Они ели на террасе: кефаль с лимоном, тушеные артишоки и под конец инжир, еще теплый от солнца, золотисто-оранжевые абрикосы, нектарины, огромные желтые персики и сыр, который делали в этой местности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
— Которое все равно не даст ответа на вопрос, кто это сделал.
— Не даст, но мы будем знать больше, чем сейчас.
И снова он уловил в ее голосе нотку отстраненности.
«Черт возьми! — подумал Ролло с негодованием. — Она пообщалась с богатыми и сильными и кое-чего от них понабралась. Ну да ладно, это быстро с нее сойдет. За последние девять лет она не сделала ни шага без моей помощи, и скоро ей опять понадобится плечо Ролло». И он стал воображать, как она будет просить прощения, а он заставит ее как следует помучиться.
Но Кейт думала не о Ролло, не о фигурке лошади, не о Рольфе Хобарте и Доминик. Она думала о Блэзе Чандлере. Как Доминик могла! И с кем — с Пирсом Лангом!
Кейт всегда находила его слишком лощеным, скользким, как змея, и судя по тому, что она знала о Доминик, он понадобился ей не для постели. У него были важные, бесценные связи. И Кейт была уверена, что он уже шепнул о «неприятности» со статуэткой — разумеется, как бы случайно обмолвившись и в виде шутки — кому-нибудь связанному с известной фирмой «Потекери, Тильман и Тильман».
Ее сердце болело за Блэза Чандлера, и в то же время ее возмущало, что Блэза обманывали с таким ничтожеством, как Пирс Ланг. Разве можно было сравнить двух этих мужчин! Да что там говорить, мужчиной из них был только один. И каким… Она поймала себя на том, что перед ней снова возникает образ Блэза Чандлера, обнаженного, стоящего на краю бассейна во всем великолепии своей мужественности.
— ..уговорил Мартина продать своих Пикассо, — продолжал Ролло. — Это должно произвести фурор на рынке.
— Сколько? — спросила Кейт, встрепенувшись.
— Шесть, и все первоклассные. Три «голубого периода», а три — эскизы к его «Девушке». Мне они кажутся абсолютно одинаковыми, душа моя, но это произведения «мастера в расцвете сил». Я лично не вижу в них ничего хорошего, но если люди желают платить за них деньги… — Он улыбнулся улыбкой голодной акулы.
Мысли Кейт снова вернулись к Агате и ее коллекции.
— Я сделала то, что считала нужным, — тихо повторила Кейт с непривычной для Ролло твердостью.
— Надеюсь, о твоем великодушии никто не узнает, — огрызнулся Ролло.
— Меня так же волнует судьба «Деспардс», как и тебя, — резко проговорила Кейт. — Ролло, я Деспард.
Кажется, ты об этом забываешь.
— Я забываю?! Я, по крайней мере, не менял фамилии.
Кейт вспыхнула. Удовлетворенный видом первой крови, Ролло отступил.
— Ну, расскажи мне про ранчо или как его там…
Кейт не нужно было упрашивать, и, пока она говорила, Ролло утвердился в подозрении, что в Колорадо с ней произошло что-то очень важное. Подумаешь, паломничество в Мекку, желчно подумал он.
— А Чандлер? Как он себя вел? — небрежно бросил Ролло, когда она кончила рассказывать.
— Он был очень любезен, — сдержанно ответила Кейт, но покраснела и уткнулась в бокал. Ролло, который видел Кейт насквозь, почувствовал укол ревности, но, поразмыслив, решил, что в отношении Блэза Чандлера Кейт может не питать никаких надежд. Такие мужчины, как он, не замечают таких женщин, как Кейт.
— Интересно, почему он не сказал жене, на каких сокровищах сидит его бабка? — обронил он.
— Он ни за что этого не сделает, — с жаром ответила Кейт. Румянец на ее щеках стал гуще. — Я уверена. Он очень привязан к бабушке, а она не согласится ничего продать, пока жива.
— Но когда она умрет, все достанется ему.
Он видел, что удар достиг цели, но она упрямо покачала головой.
— Все равно он этого не сделает.
— Куда же делся тот высокомерный мерзавец, которого ты не выносишь? — едко поинтересовался Ролло.
— Никуда. Но таким его любит его бабка. И верит ему.
— Кажется, ты добилась больших успехов за эти несколько дней.
Лицо Кейт снова замкнулось. Больше она ничего не стала рассказывать, и Ролло почувствовал легкую панику. Прежде он был единственным человеком, который имел ключ к сердцу Кейт Деспард. Теперь она вдруг сменила замок. Он попробовал другой ход.
— Я только хочу, чтобы этот безумный уик-энд не заставил тебя изменить убеждений, — объяснил он, слегка пожав плечами.
— С которыми ты вечно не согласен?
Это было уже лучше.
— И буду не согласен.
Потом он перевел разговор на другие темы: рассказал об аукционе, происходившем в ее отсутствие, где один араб, у которого пять лет назад не было ничего, кроме двух жен и четырех верблюдов, выложил четыре миллиона фунтов за Тициана с эротическим сюжетом.
— ..ему наплевать на высокое искусство. Все, чего ему нужно, это повесить картину в своем шатре и пялиться на эти необъятные задницы, — говорил он с нескрываемым отвращением. — Сезанн ушел, как ты и предполагала, к Ломбарди. Думаю, у него уже есть на примете какой-нибудь калифорнийский толстосум. — Он замолчал и стал разливать вино. — Однако… — Кейт насторожилась. Эта мастерски выдержанная пауза означала грядущее откровение. — Все только и говорят, что о Гонконге.
Пока еще ничего не объявлено, но ходят слухи, что Пиранья готовит «Аукцион века». Некий гонконгский миллионер, уловив в воздухе запах коммунистических перемен, собирается выставить на продажу самую выдающуюся коллекцию китайского искусства. Говорят, ничего подобного свет не видел. Это будет еще не скоро, но цифры называют такие, что нам ее ни за что не догнать.
— Сколько? — спросила Кейт.
Ролло выразительно пожал плечами.
— Тридцать-сорок миллионов долларов. — И, увидев расстроенное лицо Кейт, добавил:
— А ты только что упустила уникальную коллекцию… Подумай об этом! — тоном школьного учителя сказал он и стал собирать посуду.
Кейт вздохнула. Ролло обижен и злится. У него невероятная интуиция, и он не мог не заметить, что с ней в Колорадо что-то произошло. Он всегда видел ее насквозь. Но ревности Кейт от него не ожидала, хотя удивляться тут нечему. Всю ее самостоятельную жизнь Ролло имел на нее огромное влияние. Она обращалась к нему каждый раз, когда нуждалась в поддержке, а когда он сел на мель, благодушно взяла его в свое дело. Тогда это ее устраивало. Но не сейчас.
Он уже намутил воды в «Деспардс». Официально Кейт назначила его личным помощником, но он со свойственной ему самонадеянностью взял на себя роль серого кардинала, последней инстанции в любом решении. Уже не раз Кейт приходилось улаживать конфликты, успокаивать обиженных и утешать оскорбленных. Теперь она поняла, что Ролло недоволен тем, что она наладила отношения с Блэзом Чандлером. Он всегда был единственным мужчиной в ее жизни, и любое влияние будет воспринимать как угрозу собственному положению. А это означает, что он ни перед чем не остановится, чтобы это положение сохранить. Придется его отвлекать.
Она тоже встала, начала вытирать посуду, искоса наблюдая за ним. Он мыл тарелки со своей обычной скрупулезностью, но по тому, как он ставил их на сушилку и орудовал губкой, было видно, что настроение у него отвратительное. О том же свидетельствовали два ярких пятна на обычно бескровных щеках. С чувством, похожим на жалость, она поняла, что Ролло боится.
Надо было спасать положение.
— Разве нам нечего продавать? — примирительно сказала Кейт. — Я буду стараться изо всех сил. Ведь ты уже добыл целых шесть первоклассных Пикассо. Конечно, мы их выставим, когда год уже начнется.
Немного смягчившись, Ролло пробормотал:
— Можно подумать, что ты от меня этого не ждала…
— Конечно, ждала, — искренне сказала Кейт. — Я знаю, что от тебя следует ожидать только самого лучшего;
Пятна на щеках постепенно стали исчезать.
— Только прошу тебя, не жди слишком многого от Блэза Чандлера.
— Я ничего и не жду, — тихо произнесла Кейт. — Не такая я дура.
Ролло метнул на нее быстрый взгляд. «Да, — подумал он, — лучшее, что Кейт досталось от Сьюзан, — это здравый смысл».
И тут же на выручку подоспел его собственный.
— Мне кажется, ты правильно поступила, что повела себя не так, как его жена, проявила бескорыстие. Если, как ты говоришь, он сильно привязан к бабке…
— Да, — вставила Кейт. — Очень.
Ролло кивнул и слил воду из раковины.
— Тогда это был очень верный шаг. Я слышал, он ведет себя по отношению к старушке как верный рыцарь.
— Она и сама может за себя постоять, — сухо заметила Кейт.
— Ну-ка, расскажи мне о ней, — попросил Ролло.
Он несколько раз смеялся по ходу рассказа, глаза у него блестели, и под конец он воскликнул:
— Я настаиваю на том, чтобы ты меня с ней познакомила. Эта женщина как раз в моем вкусе.
— Сомневаюсь, что она зайдет так далеко, — засмеялась и Кейт. — Но я действительно тебя с ней познакомлю.
— Такая дружба может принести тебе огромную пользу.
Он, как всегда, раскидывал сети и все, что встречалось ему на пути, рассматривал с одной точки зрения — выгоды для себя или Кейт.
— Что бы я без тебя делала, Ролло? — ласково сказала она и, хотя хорошо знала, что делала бы без него, знала также, что ставить его в известность об этом не стоит.
— Попала бы в пасть первому попавшемуся волку.
В глазах Кейт снова появилось новое для нее выражение, но голос звучал как обычно.
— Блэз Чандлер не волк, Ролло. По крайней мере, не по отношению ко мне. — Потом она продолжала более веселым тоном:
— Он больше не видит во мне обузы. И гораздо более дружелюбен. В целом мы неплохо поладили.
Его неодобрение сменилось умеренным одобрением. А это, согласись, весьма неплохо. И, как ты правильно заметил, дружба с Агатой Чандлер может оказаться для нас весьма полезной.
Ролло кивнул и с удовольствием добавил:
— Особенно если, как ты говоришь, она не слишком жалует жену своего внука.
Кейт не стала открывать ему истинное положение вещей.
— А если ты за это возьмешься, как ты назовешь этот музей?
Кейт знала, что он не забыл. Она упоминала об этом в своем рассказе, а у Ролло была феноменальная память.
Но тем не менее она повторила:
— «Чандлеровский музей американского искусства».
— Да, что-нибудь в этом роде. Ну что ж, это может пойти нам на пользу. Я продолжаю считать, что лучше всего пустить все это с молотка, но сохранить коллекцию — тоже хороший ход. И обзавестись друзьями в высших сферах. — Он кивнул, прикидывая. — Да, поздравляю тебя, душа моя.
Он был само дружелюбие, от дурного настроения не осталось и следа.
Кейт улыбнулась в ответ, стараясь не показать облегчения. В будущем с ним надо будет обращаться осмотрительней: любовь Ролло, как и вообще мужская любовь, была чрезвычайно хрупкой. Одно неверное движение, и она бесследно исчезнет. Поэтому Кейт ласково сказала:
— Похвала из твоих уст дорогого стоит, хотя бы потому, что я слышу ее нечасто. Сам знаешь, как бы ни менялся мой мир, в нем всегда останешься ты.
Ролло был растроган, самолюбие его удовлетворено.
— Только не посылай меня ко всем чертям, — пробормотал он. — Терпеть не могу жары и запаха гари.
Глава 10
Декабрь
Доминик повернула «ситроен» на вымощенную кирпичом дорогу, проложенную по указанию Чарльза там, где раньше был неровный каменистый проселок. Дорога вела к усадьбе, уютно пристроившейся на склоне холма. Сад, окружавший ее, был полон фруктовых деревьев, олив, олеандров и жасмина. В воздухе витал аромат пряных трав, которые выращивала Марта, к нему примешивался терпкий запах лимонов, стоявших на террасе в горшках, и сладкое благоухание яблонь, персиков и абрикосов. Доминик опустила стекло и дернула за старый металлический шнур. Раздался звон колокольчика, и вскоре старый Жанно с трудом отворил обе створки ворот и поздоровался, не выказав ни малейшего удивления при виде приехавшей мадам.
Ее поразило великолепие сада, любимого детища матери, особенно запах жимолости, которым было напоено все пространство внутри ограды. Она проехала последние пятьдесят метров по склону до кирпичного разворота, остановилась перед серым каменным домом с островерхой черепичной крышей и белыми ставнями, и ее охватило безотчетное чувство возвращения домой. Марта уже стояла на пороге, как всегда засунув руки в карманы передника в сине-белую полоску.
— Бонжур, мадам.
— Бонжур, Марта. Как дела?
— Спасибо, неплохо, — ответила Марта.
— Возьми покупки с заднего сиденья.
Прежде чем отправиться сюда, Доминик заехала в лучший супермаркет и накупила всяких деликатесов, которые всегда любила мать. Увидев все это, Марта нахмурилась: спаржа, трюфели, заливные перепела.
— Она и есть-то это не станет, — проворчала она, неодобрительно хмыкнув. — В последнее время она клюет как птичка, хотя велит мне готовить на двоих, как всегда.
Пустая трата денег. А Жанно и так толст, как боров.
— На двоих?
— У нас здесь все для двоих: вашей матушки и ее мужа. — В ответ на недоверчивый взгляд Доминик Марта пустилась в объяснения:
— Она с ним все время разговаривает. Я ставлю для него прибор, готовлю пижаму и ночной халат. Она никогда не смотрит телевизор а только играет на пианино его любимые вещи. И все время что-нибудь для него вышивает — тапочки закладку, очешник. И читает вслух — вроде как ему.
Марта прислуживала матери Доминик много лет, и Доминик спросила без обиняков:
— Вы хотите сказать, что она сошла с ума?
— Нет. Я вызывала доктора Мореля. Ну, конечно, ей-то не сказала зачем. Он с ней поговорил и объявил, что она не душевнобольная. Она просто предпочитает вымышленный мир реальному, вот и все.
— Ну, в этом ничего нового нет. — Доминик давно знала, что много лет назад ее мать, взглянув в лицо реальному миру, решила, что он не для нее. Если бы она осталась в нем, то первый муж и впрямь довел бы ее до сумасшествия.
— Где она? — спросила Доминик.
— Как всегда в это время — на террасе.
Катрин сидела в своем любимом кресле с подставкой для ног в тени огромного полосатого зонта. Перед ней открывался великолепный вид: склоны гор, море вдалеке и городок — Антиб — на берегу. Она была одета в простое, но, как всегда, изысканное лимонно-желтое хлопковое платье, загорелые ноги блестели, словно отполированные, ногти на руках и ногах были тщательно наманикюрены.
Очевидно, она недавно побывала у парикмахера или, скорее, парикмахер побывал у нее. Было ясно, что она так же заботится о своей внешности, как и раньше. И для того же человека.
— Maman, — Доминик поцеловала ее в гладкую душистую щеку.
Катрин подняла глаза, увидела дочь и нисколько не удивилась, только выразила одобрение ее костюму.
— Сен-Лоран?
— Глаз у тебя все тот же, — похвалила ее дочь. — Я думала, что, зарывшись в этой глуши, ты потеряешь интерес к таким вещам.
— Женщина никогда не должна терять интереса к своей внешности, — наставительно ответила ее мать, — иначе к ней потеряет интерес муж.
Доминик села в стоявший рядом шезлонг и налила в высокий бокал лимонного сока со льдом.
— Как ты, мама?
— Как видишь, прекрасно. — Катрин потянулась за крошечными ножницами с бриллиантами. По словам продавца, они некогда принадлежали мадам Помпадур. «Как будто у той не было занятий поинтереснее шитья», — насмешливо подумала Доминик.
— Значит, ты счастлива?
Катрин подняла удивленные глаза, такие же огромные и сияющие, как у дочери, но другого оттенка.
— Почему мне не быть счастливой? Это мое самое любимое место. Я всегда здесь счастлива.
— Ты не чувствуешь… одиночества?
— Мне никогда не бывает здесь одиноко.
Она говорит правду, мелькнуло в голове у Доминик.
В Нормандии мать несла свой крест как виконтесса дю Вивье. И только здесь, в усадьбе, купленной для нее вторым мужем, она была тем, кем всегда хотела быть — мадам Деспард.
— И тебе не скучно? — Антиб, хотя и не принадлежал к числу любимых мест Доминик на Лазурном берегу, все же был городом, а здесь поблизости лишь крошечная деревушка, а в ней нет ничего, кроме кафе, двух-трех магазинов, церкви и коллекции старичков, которые играли в буле под присмотром коллекции старушек. Молодежь при первой возможности уезжала отсюда искать счастья в большом мире.
— Скучно? — Катрин снова удивилась. — У меня есть мой сад, книги, музыка, вышивание. И у меня есть Чарльз. Нет, мне не скучно.
— Мама… — под предостерегающим взглядом Катрин Доминик замолчала. Как и все податливые люди, Катрин могла вдруг стать твердой, как кремень, когда дело касалось чего-то жизненно важного, в ее жизни это был Чарльз.
— Я же не спрашиваю тебя, как ты распоряжаешься своей жизнью. Я никогда не вмешивалась в твои дела…
«Потому что тебе никогда не было до меня дела», — подумала Доминик.
— ..поэтому, прошу тебя, не вмешивайся в мои.
Я счастлива. Здесь мой настоящий дом, и я никогда его не покину. Здесь нет чужих людей, нет «Деспардс», зато есть все, что мне нужно в жизни.
«Включая Чарльза, который теперь принадлежит только тебе», — мысленно докончила Доминик.
— Я вполне довольна жизнью, уверяю тебя. И тебе нечего обо мне беспокоиться. Сейчас у нас ленч, и ты мне все о себе расскажешь.
Они ели на террасе: кефаль с лимоном, тушеные артишоки и под конец инжир, еще теплый от солнца, золотисто-оранжевые абрикосы, нектарины, огромные желтые персики и сыр, который делали в этой местности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62