коридор. Вдоль стен стояли стеклянные шкафы с образцами минералов, на стенах висело оружие и головы диких животных. Кейт узнала волка, медведя и бизона, а названий зверя, похожего на львицу, и многих копытных она не знала. Нула заметила, что Кейт их разглядывает.
— Это лось, а это вилорог.
— Кто их убил?
— Отец мисс Агаты. Он считался лучшим стрелком в Колорадо. — Потом она оживленно продолжала:
— Его мать была сестрой моей прапрабабки.
Вспомнив слова Герцогини, Кейт спросила:
— Значит, ты из племени «черноногих»?
— Да, мэм.
«Ну, Ролло, держись, — подумала Кейт. — Ты умрешь от зависти, когда я тебе все это расскажу».
Герцогиня сидела в оранжерее за специальным столиком, который крепился на ее инвалидное кресло. На нем громоздилась куча бумаг. Рядом с ней сидел Фрэнк Крамер, который поднялся, когда Кейт появилась в дверях.
— Ну вот, теперь у тебя вид что надо, — одобрительно заметила Герцогиня.
— Похоже, что здесь у вас, кроме всего прочего, есть магазин готового платья, — пошутила Кейт.
— В этом нет нужды, — ответила Агата. — Папа всегда держал в доме полный набор одежды, на случай, если что-нибудь понадобится гостю, а я просто следую его примеру. Как насчет того, чтобы выпить для аппетита?
— Можно мне сауер с виски? — нерешительно попросила Кейт.
Старая дама улыбнулась.
— Сдается, ты решила пробовать все, чего не пробовала раньше.
— Мне всегда очень нравилось, как это звучит.
На вкус напиток оказался еще лучше. Кейт отпила глоток, языком отодвинула пленку яичного белка и объявила:
— Замечательно.
— Это бурбон, — объяснила Герцогиня. — То, что я обычно пью. Хотя теперь там больше ручьевой воды, чем виски.
— Ручьевой воды? — удивилась Кейт.
— Ну, воды из ручья, который впадает в Ревущий Поток. Посмотришь на него завтра. Я тебе все покажу.
Обедали они в похожей на пещеру столовой с камином, который пришелся бы к месту в Бробдиньяге. Кейт с Фрэнком сидели напротив Агаты и Минни. Минни, как всегда незаметно, следила за тем, чтобы у Агаты все необходимое было под рукой. А еще Кейт заметила, что она нарезает для нее бифштекс, что было не под силу больным Агатиным рукам. Стены в столовой были обиты старинными гобеленами, а обладая уже некоторыми сведениями о Черном Джеке Чандлере, Кейт почти не сомневалась, что это подлинная ткань шестнадцатого века.
Точно так же она не сомневалась в подлинности шелкового абажура, висевшего над обеденным столом, и великолепного большого буфета в стиле «арт деко». А когда она наконец обратила внимание на еду, она увидела, что приборы были серебряными. К концу обеда, сопровождаемого двумя бокалами кларета, она стала ощущать последствия перенасыщенного событиями дня и разреженного высокогорного воздуха. Все это наконец свалило ее с ног.
Она помнила, как зевала и извинялась, как брела вслед за Нулой по длинным коридорам, но напрочь забыла, как раздевалась и ложилась в постель. Среди ночи она проснулась от страшной жажды — она не привыкла ни к кларету, ни к виски — и, найдя ванную, залпом осушила один за другим два стакана горной, ледяной, прекрасной на вкус воды. Снова добравшись до постели, она почувствовала, что ей жарко, пощупала старомодные радиаторы под подоконником — до них нельзя было дотронуться.
Она отодвинула бархатные с бахромой шторы, под ними оказались занавески из тяжелых ноттингемских кружев.
В конце концов она умудрилась немного приоткрыть нижнюю створку окна. От ворвавшегося в комнату морозного воздуха ее разгоряченное тело мгновенно покрылось гусиной кожей. Она отшатнулась от окна, но все же сумела на миг поймать взглядом самолет. Лунный свет отражался от покрытой инеем металлической поверхности, превращая обычный пассажирский лайнер в сияющий космический корабль, величественно рассекающий небесную высь.
Пока Кейт смотрела на него, уже не ощущая холода, вдруг раздался звук, от которого у нее перехватило дыхание: странный, хриплый, похожий на кашель. В ответ нервно заржала лошадь, потом снова послышался кашель. Кейт наконец вздохнула, но воздух, хлынувший в легкие, был таким пронзительно холодным, что она закашлялась и поскорее забралась в постель. Свернувшись клубком, она еще раз вздохнула полной грудью. Теперь у нее не было никаких сомнений — она знала, что полюбит Колорадо.
Кейт разбудил запах кофе. Кончик носа у нее дрогнул, как у Братца Кролика, и она выбралась из-под одеяла. Нула ставила поднос на мраморный столик.
— Доброе утро, мэм. Хорошо спалось?
Зевая и потягиваясь, Кейт ответила счастливым голосом:
— Замечательно.
Часы на ночной тумбочке показывали десять. Она не пред отделяла себе, когда легла накануне, ощущение времени словно исчезло.
— Я решила, что вам надо позавтракать поплотнее.
От горного воздуха всегда разыгрывается аппетит.
— Знаете, я действительно ужасно хочу есть, — с некоторым удивлением призналась Кейт. Обычно еда занимала очень скромное место в ее жизни. Если у нее было мало времени, она могла просто съесть шоколадку, а весь ее завтрак обычно состоял из большой чашки черного кофе.
Сняв серебряную крышку с блюда, она обнаружила ломтики бекона, яичницу, грибы, помидоры, маленькие кусочки жареного хлеба и толстую лепешку, про которую Нула сказала, что она из кукурузной муки. Еще она увидела высокий бокал с апельсиновым соком, таким холодным, что от него ломило зубы. А от чашки кофе исходил поистине неземной аромат.
— Никак не меньше пяти фунтов лишнего веса, — весело констатировала Кейт, принимаясь за еду.
— Мне ведено проводить вас к мисс Агате, когда вы будете готовы, — улыбнулась Нула. — Дерните за этот шнур, и я тут же появлюсь. — Она забрала одежду, в которой Кейт ходила накануне, и оставила ее наслаждаться завтраком.
Оглядевшись по сторонам, Кейт заметила рядом с кроватью телефон. На миг ее охватило жгучее желание позвонить Ролло, чтобы он позеленел от зависти и лопнул от любопытства. Она чувствовала, что ей просто необходимо хоть кому-нибудь рассказать, что после того, как провидение устроило ей встречу с Блэзом Чандлером в аэропорту Кеннеди, вся ее жизнь превратилась в чудо.
Но она тут же передумала. Пусть Ролло пока теряется в догадках — в конце концов, он с ней всегда поступал именно так. Кроме того, это твой спектакль, Кейт. Ролло не приглашен даже на прослушивание.
На этот раз она решила принять душ и экспериментировала с ручками и кранами до тех пор, пока не сумела добиться именно такой температуры воды, которую любила. Услышав доносившееся из ванной пение, Нула, которая принесла Кейт свежую одежду, понимающе улыбнулась: ранчо «Счастливый Доллар» всегда оказывало на людей такое действие.
Одевшись в чистое белье, джинсы и рубашку, Кейт снова последовала за Нулой вниз, но теперь она по пути выглядывала из каждого открытого окна, чтобы посмотреть на дом снаружи. Он был из розового кирпича с белой рустовкой, а из одного окна ее взгляду открылось удивительное зрелище: настоящий партер во французском стиле, примыкавший к огромной оранжерее, — вероятно, той самой, в которой она побывала вчерашним вечером.
— А где же само ранчо? — задала она наивный вопрос. Нула в ответ рассмеялась.
— Это и есть ранчо, мэм. — Нула понимающе усмехнулась. — Вы, верно, ожидали увидеть бревенчатый дом, как в кино?
Кейт смущенно вспыхнула.
В то утро на Агате была длинная с разрезом юбка из тяжелого коричневого твида, свитер с высоким воротом и плотный твидовый жакет с кожаными заплатками на локтях. На ногах у нее красовались сапожки, такие же, как у Кейт, а на голове ковбойская шляпа. Она не надела никаких украшений, кроме тех же индейских серег. Рядом с ней сидел очень высокий человек с выгоревшими волосами. У Кейт подпрыгнуло сердце, когда она увидела, что он одет в настоящий ковбойский костюм и держит в руке потемневшую от пота шляпу.
— Доброе утро, — приветствовала Кейт Герцогиня. — Нула говорит, что ты хорошо спала.
— Как мертвая. Только мне пришлось встать, потому что ужасно хотелось пить, и я услышала за окном странный звук. Как будто какой-то зверь… кашлял.
Высокий блондин улыбнулся.
— Так это, наверное, горный лев, мэм. Я слышал, у вас они зовутся кугуарами.
— Это мой старший работник, Джед Стоун. Я попросила его подобрать тебе лошадь.
Рука Кейт утонула в большой, мозолистой, но удивительно уютной ладони.
— Добро пожаловать в «Счастливый Доллар», мэм.
— Джед родился на ранчо, — объяснила Герцогиня, — и никогда не выезжал из Колорадо.
— Да, дальше Денвера я не бывал, — дружелюбно признался белокурый великан. — У меня нет тяги к путешествиям, к тому же разве хоть один человек, если он, конечно, в здравом уме, захочет покинуть Колорадо? Это место — рай на земле.
Услыхав подобное от кого-нибудь другого, Кейт только поморщилась бы, но в устах Джеда эти слова прозвучали не как свидетельство ограниченности и доморощенного патриотизма, а как сама истина. В этих уроженцах Запада что-то есть, начала понимать Кейт. Что-то прочное и грубоватое, как мать-природа, но ни в коем случае не примитивное. Они действительно были совсем другими.
Кейт с детства любила американский Запад и его героев.
Король Артур и Робин Гуд были не для нее. Она бредила Китом Карсоном, Уайеттом Эрпом и генералом Кастером. Она мечтала увидеть, услышать и ощутить все то, о чем когда-то читала. И вот мечта стала явью.
— У меня есть лошадка как раз для вас, мисс Кейт, — говорил Джед. — Послушная — дальше некуда и к чужим привычная. На ней сидеть все равно что в кресле.
Или в ковбойском седле, подумала Кейт.
— Но это ближе к вечеру, — вмешалась Герцогиня. — А утром… Я подумала, что утром ты могла бы осмотреть дом.
— Правда? — У Кейт загорелись глаза.
— Конечно. По мне ничего нет лучше, как ходить да смотреть на то, что осталось после папы.
Как и подозревала Кейт, сначала здесь был другой дом, действительно сложенный из бревен, кирпичный замок появился гораздо позднее.
— ..да и стоял он на другом месте, в начале спуска к реке. Если у человека есть хоть капля разума, он строит жилище у воды. Я потом тебе покажу это место. А этот — точная копия какого-то дома, который папа видел во Франции. И все до последнего кирпичика оттуда вывез.
И дерево, и мрамор…
Который пошел на несколько роскошных лестниц и полы. Потолок украшали прекрасные образцы цветной — ярко-розовой, как оперение фламинго, и небесно-голубой — лепнины. Взгляд притягивали альковы, отделанные испанской плиткой, люстры из уотерфордского хрусталя и мебель, которая подошла бы такому великану, как Гаргантюа. Влажный воздух был насыщен запахом пальм и папоротников, азалий, рододендронов и горных трав с альпийских лугов Колорадо. Растения прекрасно чувствовали себя при постоянной высокой — как в аду, по мнению Кейт, — температуре. В огромных каминах можно было зажарить быка, но, к счастью, их не топили. Она думала «к счастью» не только из-за жары: открытый огонь представлял угрозу прекрасным вещам: тяжелым бархатным портьерам, хрусталю, коврам ручной работы и множеству семейных реликвий. Но главным было не это. Кейт поняла, что подобной коллекции предметов искусства американского Запада нет больше нигде.
Агата сказала правду про Ремингтона. Картин оказалось так много, что Кейт потеряла им счет. И не только картин — она видела бронзу и даже несколько незаконченных деревянных скульптур, настолько полных жизни, что ошибки быть не могло: их сотворила та же рука. Но, кроме Ремингтона, здесь были представлены все выдающиеся американские художники, а также индейское искусство: одежда, раскрашенные бизоньи шкуры, трубки, изделия из перьев, иголок дикобраза и бисера (наконец-то Кейт поняла, чем занималась Минни в самолете), росписи по коже, рассказывающие об истории племени. Осмотреть все это за один раз оказалось невозможно. А когда Агата стала доставать один за другим альбомы со старинными фотографиями, Кейт поняла, что надо делать.
— Миссис Чандлер…
— Для друзей — Агата. Но ты можешь называть меня Герцогиней, если хочешь.
Кейт порозовела от удовольствия.
— Герцогиня, знаете ли вы, что у вас здесь?
— Конечно, знаю. Папины вещи. Вещи, которые он любил, можно сказать, часть его жизни.
— А я бы сказала, что это нечто гораздо, гораздо большее.
— Ну, может быть, у тебя свой особый взгляд.
— Но разве вы сами не видите, что эти вещи действительно совсем… особенные? Для вас это собрание семейных реликвий, а для меня и для любого другого, умеющего видеть, это коллекция, причем коллекция уникальная.
— Ну до чего же приятно, что ты так говоришь. Папа тоже считал, что у нас все совсем особенное, но это потому, что для него Запад был рай земной. Он и объехал-то полсвета только для того, чтобы это доказать. Но он никогда не думал о своих вещах как о коллекции. И я тоже не думаю.
Кейт облизнула пересохшие губы. Продолжение разговора требовало с ее стороны осторожности и деликатности.
— Но… — Она набрала в грудь побольше воздуха и решительно продолжала:
— Вы когда-нибудь задумывались над тем, что со всем этим станется, когда вас здесь не будет? Если вещи разрознить, это будет настоящая трагедия. Как бы мне заставить вас увидеть всю ценность этой коллекции! В мире нет ничего подобного. Существует знаменитая коллекция в Оклахоме, но ваша уникальна. Даже фотографии бесценны. Все это нужно передать какому-нибудь музею.
— Ни за что! — возразила Агата резким тоном. — Папа не больно-то жаловал музеи, он говорил, что там все за стеклом и везде висят таблички «Не трогать». Он любил, чтобы вещи жили вместе с ним.
— Тогда вам нужно оставить это человеку, который думает так же.
— Некому, — коротко бросила Агата.
— А ваш внук?
Выражение старческого лица смягчилось.
— Он бы сделал это для меня, но Блэз так далек от искусства. Он вырос с этими вещами, но все же иногда относится к этому как к мавзолею Конечно, если я его попрошу, он обязательно будет следить, чтобы здесь еще восемьдесят лет все оставалось таким, как сейчас.
— Значит, именно так вы и должны поступить, — решительно заявила Кейт. — Пожалуйста, Герцогиня, сделайте это. Это самая прекрасная коллекция американского искусства, которую мне только доводилось видеть.
Если она перестанет быть единым целым, это будет огромной потерей.
— А если бы тебе самой предложили пустить эти вещицы с молотка?
— Для меня это было бы еще хуже, — с жаром возразила Кейт. — Такие вещи нельзя разъединять. Слишком многие величайшие коллекции разошлись по всему свету.
Если вы так настроены против музеев, то неужели же вы не хотите, чтобы кто-нибудь из ваших близких сохранил свое наследие?
— Ты ведешь себя совсем не как аукционист, — подмигнув, сказала Агата.
— Я веду себя как человек, который любит искусство. В данном случае меня интересует именно художественная ценность этих вещей, а не их стоимость. Разумеется, если бы я продала все это через «Деспардс», вы получили бы миллионы и миллионы, но ведь они вам не нужны, а коллекция превратилась бы в разрозненные произведения живописи, скульптуры и тому подобное.
Она перестала бы быть коллекцией. Она неотъемлемая часть этого дома, этих мест. — Кейт порывисто взмахнула рукой. — Это был бы самый трагический из всех разводов: разъединить все, что здесь собрано. Они должны остаться вместе для будущего.
На губах Агаты играла едва заметная улыбка.
— А все-таки ты настоящая дочь своего отца. Совсем как он… загораешься из-за куска полотна да дерева. — Она покачала головой. — Ей-Богу, они были для него важнее, чем собственная плоть и кровь. Правда, оставил он их все-таки тебе. — Она задумчиво постучала ладонью по ручке кресла. — О чем ты тут говорила, я обещаю подумать. По правде говоря, я и сама все гадала, что станется с домом, когда я умру. С ранчо-то все в порядке, Блэз за ним присмотрит, а вот дом и все остальное… — Ее взгляд вдруг стал острым:
— Ты говоришь, они дорогие?
— Да, очень.
— Тогда вот что… — Она хрипло засмеялась. — Если бы его жена об этом узнала, она бы сюда пулей прилетела.
Кейт замерла.
— Не говорите ей, — прошептала она, стараясь, чтобы ее голос не звучал просительно. — Она обязательно станет уговаривать вас продать. А я… я вас прошу никогда этого не делать. У других людей нет выбора — им нужны деньги. А вам, простите за грубость, они нужны как дыра в голове. Я недавно вернулась в дело отца и сразу поняла, как все изменилось. Теперь это большой бизнес. Значение имеет не красота вещи, а то, сколько она стоит. — Вдруг она замолчала. — Вы говорите, Доминик ничего этого не видела?
— Да она и близко к ранчо ни разу не подошла с тех самых пор, как вышла замуж за моего внука.
— Значит, она не имеет представления…
— И интереса тоже. Она думает, что мы до сих нор ходим в «стетсонах» и носим по шесть пистолетов, а питаемся вяленой говядиной и солониной. По ее мнению, Чикаго — это конец цивилизации, а снова она начинается только в Сан-Франциско.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
— Это лось, а это вилорог.
— Кто их убил?
— Отец мисс Агаты. Он считался лучшим стрелком в Колорадо. — Потом она оживленно продолжала:
— Его мать была сестрой моей прапрабабки.
Вспомнив слова Герцогини, Кейт спросила:
— Значит, ты из племени «черноногих»?
— Да, мэм.
«Ну, Ролло, держись, — подумала Кейт. — Ты умрешь от зависти, когда я тебе все это расскажу».
Герцогиня сидела в оранжерее за специальным столиком, который крепился на ее инвалидное кресло. На нем громоздилась куча бумаг. Рядом с ней сидел Фрэнк Крамер, который поднялся, когда Кейт появилась в дверях.
— Ну вот, теперь у тебя вид что надо, — одобрительно заметила Герцогиня.
— Похоже, что здесь у вас, кроме всего прочего, есть магазин готового платья, — пошутила Кейт.
— В этом нет нужды, — ответила Агата. — Папа всегда держал в доме полный набор одежды, на случай, если что-нибудь понадобится гостю, а я просто следую его примеру. Как насчет того, чтобы выпить для аппетита?
— Можно мне сауер с виски? — нерешительно попросила Кейт.
Старая дама улыбнулась.
— Сдается, ты решила пробовать все, чего не пробовала раньше.
— Мне всегда очень нравилось, как это звучит.
На вкус напиток оказался еще лучше. Кейт отпила глоток, языком отодвинула пленку яичного белка и объявила:
— Замечательно.
— Это бурбон, — объяснила Герцогиня. — То, что я обычно пью. Хотя теперь там больше ручьевой воды, чем виски.
— Ручьевой воды? — удивилась Кейт.
— Ну, воды из ручья, который впадает в Ревущий Поток. Посмотришь на него завтра. Я тебе все покажу.
Обедали они в похожей на пещеру столовой с камином, который пришелся бы к месту в Бробдиньяге. Кейт с Фрэнком сидели напротив Агаты и Минни. Минни, как всегда незаметно, следила за тем, чтобы у Агаты все необходимое было под рукой. А еще Кейт заметила, что она нарезает для нее бифштекс, что было не под силу больным Агатиным рукам. Стены в столовой были обиты старинными гобеленами, а обладая уже некоторыми сведениями о Черном Джеке Чандлере, Кейт почти не сомневалась, что это подлинная ткань шестнадцатого века.
Точно так же она не сомневалась в подлинности шелкового абажура, висевшего над обеденным столом, и великолепного большого буфета в стиле «арт деко». А когда она наконец обратила внимание на еду, она увидела, что приборы были серебряными. К концу обеда, сопровождаемого двумя бокалами кларета, она стала ощущать последствия перенасыщенного событиями дня и разреженного высокогорного воздуха. Все это наконец свалило ее с ног.
Она помнила, как зевала и извинялась, как брела вслед за Нулой по длинным коридорам, но напрочь забыла, как раздевалась и ложилась в постель. Среди ночи она проснулась от страшной жажды — она не привыкла ни к кларету, ни к виски — и, найдя ванную, залпом осушила один за другим два стакана горной, ледяной, прекрасной на вкус воды. Снова добравшись до постели, она почувствовала, что ей жарко, пощупала старомодные радиаторы под подоконником — до них нельзя было дотронуться.
Она отодвинула бархатные с бахромой шторы, под ними оказались занавески из тяжелых ноттингемских кружев.
В конце концов она умудрилась немного приоткрыть нижнюю створку окна. От ворвавшегося в комнату морозного воздуха ее разгоряченное тело мгновенно покрылось гусиной кожей. Она отшатнулась от окна, но все же сумела на миг поймать взглядом самолет. Лунный свет отражался от покрытой инеем металлической поверхности, превращая обычный пассажирский лайнер в сияющий космический корабль, величественно рассекающий небесную высь.
Пока Кейт смотрела на него, уже не ощущая холода, вдруг раздался звук, от которого у нее перехватило дыхание: странный, хриплый, похожий на кашель. В ответ нервно заржала лошадь, потом снова послышался кашель. Кейт наконец вздохнула, но воздух, хлынувший в легкие, был таким пронзительно холодным, что она закашлялась и поскорее забралась в постель. Свернувшись клубком, она еще раз вздохнула полной грудью. Теперь у нее не было никаких сомнений — она знала, что полюбит Колорадо.
Кейт разбудил запах кофе. Кончик носа у нее дрогнул, как у Братца Кролика, и она выбралась из-под одеяла. Нула ставила поднос на мраморный столик.
— Доброе утро, мэм. Хорошо спалось?
Зевая и потягиваясь, Кейт ответила счастливым голосом:
— Замечательно.
Часы на ночной тумбочке показывали десять. Она не пред отделяла себе, когда легла накануне, ощущение времени словно исчезло.
— Я решила, что вам надо позавтракать поплотнее.
От горного воздуха всегда разыгрывается аппетит.
— Знаете, я действительно ужасно хочу есть, — с некоторым удивлением призналась Кейт. Обычно еда занимала очень скромное место в ее жизни. Если у нее было мало времени, она могла просто съесть шоколадку, а весь ее завтрак обычно состоял из большой чашки черного кофе.
Сняв серебряную крышку с блюда, она обнаружила ломтики бекона, яичницу, грибы, помидоры, маленькие кусочки жареного хлеба и толстую лепешку, про которую Нула сказала, что она из кукурузной муки. Еще она увидела высокий бокал с апельсиновым соком, таким холодным, что от него ломило зубы. А от чашки кофе исходил поистине неземной аромат.
— Никак не меньше пяти фунтов лишнего веса, — весело констатировала Кейт, принимаясь за еду.
— Мне ведено проводить вас к мисс Агате, когда вы будете готовы, — улыбнулась Нула. — Дерните за этот шнур, и я тут же появлюсь. — Она забрала одежду, в которой Кейт ходила накануне, и оставила ее наслаждаться завтраком.
Оглядевшись по сторонам, Кейт заметила рядом с кроватью телефон. На миг ее охватило жгучее желание позвонить Ролло, чтобы он позеленел от зависти и лопнул от любопытства. Она чувствовала, что ей просто необходимо хоть кому-нибудь рассказать, что после того, как провидение устроило ей встречу с Блэзом Чандлером в аэропорту Кеннеди, вся ее жизнь превратилась в чудо.
Но она тут же передумала. Пусть Ролло пока теряется в догадках — в конце концов, он с ней всегда поступал именно так. Кроме того, это твой спектакль, Кейт. Ролло не приглашен даже на прослушивание.
На этот раз она решила принять душ и экспериментировала с ручками и кранами до тех пор, пока не сумела добиться именно такой температуры воды, которую любила. Услышав доносившееся из ванной пение, Нула, которая принесла Кейт свежую одежду, понимающе улыбнулась: ранчо «Счастливый Доллар» всегда оказывало на людей такое действие.
Одевшись в чистое белье, джинсы и рубашку, Кейт снова последовала за Нулой вниз, но теперь она по пути выглядывала из каждого открытого окна, чтобы посмотреть на дом снаружи. Он был из розового кирпича с белой рустовкой, а из одного окна ее взгляду открылось удивительное зрелище: настоящий партер во французском стиле, примыкавший к огромной оранжерее, — вероятно, той самой, в которой она побывала вчерашним вечером.
— А где же само ранчо? — задала она наивный вопрос. Нула в ответ рассмеялась.
— Это и есть ранчо, мэм. — Нула понимающе усмехнулась. — Вы, верно, ожидали увидеть бревенчатый дом, как в кино?
Кейт смущенно вспыхнула.
В то утро на Агате была длинная с разрезом юбка из тяжелого коричневого твида, свитер с высоким воротом и плотный твидовый жакет с кожаными заплатками на локтях. На ногах у нее красовались сапожки, такие же, как у Кейт, а на голове ковбойская шляпа. Она не надела никаких украшений, кроме тех же индейских серег. Рядом с ней сидел очень высокий человек с выгоревшими волосами. У Кейт подпрыгнуло сердце, когда она увидела, что он одет в настоящий ковбойский костюм и держит в руке потемневшую от пота шляпу.
— Доброе утро, — приветствовала Кейт Герцогиня. — Нула говорит, что ты хорошо спала.
— Как мертвая. Только мне пришлось встать, потому что ужасно хотелось пить, и я услышала за окном странный звук. Как будто какой-то зверь… кашлял.
Высокий блондин улыбнулся.
— Так это, наверное, горный лев, мэм. Я слышал, у вас они зовутся кугуарами.
— Это мой старший работник, Джед Стоун. Я попросила его подобрать тебе лошадь.
Рука Кейт утонула в большой, мозолистой, но удивительно уютной ладони.
— Добро пожаловать в «Счастливый Доллар», мэм.
— Джед родился на ранчо, — объяснила Герцогиня, — и никогда не выезжал из Колорадо.
— Да, дальше Денвера я не бывал, — дружелюбно признался белокурый великан. — У меня нет тяги к путешествиям, к тому же разве хоть один человек, если он, конечно, в здравом уме, захочет покинуть Колорадо? Это место — рай на земле.
Услыхав подобное от кого-нибудь другого, Кейт только поморщилась бы, но в устах Джеда эти слова прозвучали не как свидетельство ограниченности и доморощенного патриотизма, а как сама истина. В этих уроженцах Запада что-то есть, начала понимать Кейт. Что-то прочное и грубоватое, как мать-природа, но ни в коем случае не примитивное. Они действительно были совсем другими.
Кейт с детства любила американский Запад и его героев.
Король Артур и Робин Гуд были не для нее. Она бредила Китом Карсоном, Уайеттом Эрпом и генералом Кастером. Она мечтала увидеть, услышать и ощутить все то, о чем когда-то читала. И вот мечта стала явью.
— У меня есть лошадка как раз для вас, мисс Кейт, — говорил Джед. — Послушная — дальше некуда и к чужим привычная. На ней сидеть все равно что в кресле.
Или в ковбойском седле, подумала Кейт.
— Но это ближе к вечеру, — вмешалась Герцогиня. — А утром… Я подумала, что утром ты могла бы осмотреть дом.
— Правда? — У Кейт загорелись глаза.
— Конечно. По мне ничего нет лучше, как ходить да смотреть на то, что осталось после папы.
Как и подозревала Кейт, сначала здесь был другой дом, действительно сложенный из бревен, кирпичный замок появился гораздо позднее.
— ..да и стоял он на другом месте, в начале спуска к реке. Если у человека есть хоть капля разума, он строит жилище у воды. Я потом тебе покажу это место. А этот — точная копия какого-то дома, который папа видел во Франции. И все до последнего кирпичика оттуда вывез.
И дерево, и мрамор…
Который пошел на несколько роскошных лестниц и полы. Потолок украшали прекрасные образцы цветной — ярко-розовой, как оперение фламинго, и небесно-голубой — лепнины. Взгляд притягивали альковы, отделанные испанской плиткой, люстры из уотерфордского хрусталя и мебель, которая подошла бы такому великану, как Гаргантюа. Влажный воздух был насыщен запахом пальм и папоротников, азалий, рододендронов и горных трав с альпийских лугов Колорадо. Растения прекрасно чувствовали себя при постоянной высокой — как в аду, по мнению Кейт, — температуре. В огромных каминах можно было зажарить быка, но, к счастью, их не топили. Она думала «к счастью» не только из-за жары: открытый огонь представлял угрозу прекрасным вещам: тяжелым бархатным портьерам, хрусталю, коврам ручной работы и множеству семейных реликвий. Но главным было не это. Кейт поняла, что подобной коллекции предметов искусства американского Запада нет больше нигде.
Агата сказала правду про Ремингтона. Картин оказалось так много, что Кейт потеряла им счет. И не только картин — она видела бронзу и даже несколько незаконченных деревянных скульптур, настолько полных жизни, что ошибки быть не могло: их сотворила та же рука. Но, кроме Ремингтона, здесь были представлены все выдающиеся американские художники, а также индейское искусство: одежда, раскрашенные бизоньи шкуры, трубки, изделия из перьев, иголок дикобраза и бисера (наконец-то Кейт поняла, чем занималась Минни в самолете), росписи по коже, рассказывающие об истории племени. Осмотреть все это за один раз оказалось невозможно. А когда Агата стала доставать один за другим альбомы со старинными фотографиями, Кейт поняла, что надо делать.
— Миссис Чандлер…
— Для друзей — Агата. Но ты можешь называть меня Герцогиней, если хочешь.
Кейт порозовела от удовольствия.
— Герцогиня, знаете ли вы, что у вас здесь?
— Конечно, знаю. Папины вещи. Вещи, которые он любил, можно сказать, часть его жизни.
— А я бы сказала, что это нечто гораздо, гораздо большее.
— Ну, может быть, у тебя свой особый взгляд.
— Но разве вы сами не видите, что эти вещи действительно совсем… особенные? Для вас это собрание семейных реликвий, а для меня и для любого другого, умеющего видеть, это коллекция, причем коллекция уникальная.
— Ну до чего же приятно, что ты так говоришь. Папа тоже считал, что у нас все совсем особенное, но это потому, что для него Запад был рай земной. Он и объехал-то полсвета только для того, чтобы это доказать. Но он никогда не думал о своих вещах как о коллекции. И я тоже не думаю.
Кейт облизнула пересохшие губы. Продолжение разговора требовало с ее стороны осторожности и деликатности.
— Но… — Она набрала в грудь побольше воздуха и решительно продолжала:
— Вы когда-нибудь задумывались над тем, что со всем этим станется, когда вас здесь не будет? Если вещи разрознить, это будет настоящая трагедия. Как бы мне заставить вас увидеть всю ценность этой коллекции! В мире нет ничего подобного. Существует знаменитая коллекция в Оклахоме, но ваша уникальна. Даже фотографии бесценны. Все это нужно передать какому-нибудь музею.
— Ни за что! — возразила Агата резким тоном. — Папа не больно-то жаловал музеи, он говорил, что там все за стеклом и везде висят таблички «Не трогать». Он любил, чтобы вещи жили вместе с ним.
— Тогда вам нужно оставить это человеку, который думает так же.
— Некому, — коротко бросила Агата.
— А ваш внук?
Выражение старческого лица смягчилось.
— Он бы сделал это для меня, но Блэз так далек от искусства. Он вырос с этими вещами, но все же иногда относится к этому как к мавзолею Конечно, если я его попрошу, он обязательно будет следить, чтобы здесь еще восемьдесят лет все оставалось таким, как сейчас.
— Значит, именно так вы и должны поступить, — решительно заявила Кейт. — Пожалуйста, Герцогиня, сделайте это. Это самая прекрасная коллекция американского искусства, которую мне только доводилось видеть.
Если она перестанет быть единым целым, это будет огромной потерей.
— А если бы тебе самой предложили пустить эти вещицы с молотка?
— Для меня это было бы еще хуже, — с жаром возразила Кейт. — Такие вещи нельзя разъединять. Слишком многие величайшие коллекции разошлись по всему свету.
Если вы так настроены против музеев, то неужели же вы не хотите, чтобы кто-нибудь из ваших близких сохранил свое наследие?
— Ты ведешь себя совсем не как аукционист, — подмигнув, сказала Агата.
— Я веду себя как человек, который любит искусство. В данном случае меня интересует именно художественная ценность этих вещей, а не их стоимость. Разумеется, если бы я продала все это через «Деспардс», вы получили бы миллионы и миллионы, но ведь они вам не нужны, а коллекция превратилась бы в разрозненные произведения живописи, скульптуры и тому подобное.
Она перестала бы быть коллекцией. Она неотъемлемая часть этого дома, этих мест. — Кейт порывисто взмахнула рукой. — Это был бы самый трагический из всех разводов: разъединить все, что здесь собрано. Они должны остаться вместе для будущего.
На губах Агаты играла едва заметная улыбка.
— А все-таки ты настоящая дочь своего отца. Совсем как он… загораешься из-за куска полотна да дерева. — Она покачала головой. — Ей-Богу, они были для него важнее, чем собственная плоть и кровь. Правда, оставил он их все-таки тебе. — Она задумчиво постучала ладонью по ручке кресла. — О чем ты тут говорила, я обещаю подумать. По правде говоря, я и сама все гадала, что станется с домом, когда я умру. С ранчо-то все в порядке, Блэз за ним присмотрит, а вот дом и все остальное… — Ее взгляд вдруг стал острым:
— Ты говоришь, они дорогие?
— Да, очень.
— Тогда вот что… — Она хрипло засмеялась. — Если бы его жена об этом узнала, она бы сюда пулей прилетела.
Кейт замерла.
— Не говорите ей, — прошептала она, стараясь, чтобы ее голос не звучал просительно. — Она обязательно станет уговаривать вас продать. А я… я вас прошу никогда этого не делать. У других людей нет выбора — им нужны деньги. А вам, простите за грубость, они нужны как дыра в голове. Я недавно вернулась в дело отца и сразу поняла, как все изменилось. Теперь это большой бизнес. Значение имеет не красота вещи, а то, сколько она стоит. — Вдруг она замолчала. — Вы говорите, Доминик ничего этого не видела?
— Да она и близко к ранчо ни разу не подошла с тех самых пор, как вышла замуж за моего внука.
— Значит, она не имеет представления…
— И интереса тоже. Она думает, что мы до сих нор ходим в «стетсонах» и носим по шесть пистолетов, а питаемся вяленой говядиной и солониной. По ее мнению, Чикаго — это конец цивилизации, а снова она начинается только в Сан-Франциско.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62