Ранд понимал, что необходимо вот сейчас поделиться с нею своими муками и своими страхами. Поспешно, боясь передумать, он признался:
— И у меня тоже бывают кошмары.
— У тебя? — с горькой иронией в голосе ,спросила Силван. — С чего бы это? И что у тебя могут быть за кошмары?
— Еженощно мне снится, что я опять прикован к креслу на колесах. И каждое утро я просыпаюсь с мыслью: «Ноги отказали». — Он почувствовал, как застучало сердце, все сильнее и сильнее, все громче и громче. И вот оно уже колотилось так, что, должно быть, земля содрогалась. Ему не хватало воздуху, ладони вспотели, но он заставил себя говорить. — Как ты думаешь, почему? Я с безумным ужасом жду, что опять вернется этот паралич. Мы же не знаем, почему у меня отнялись ноги, и что их вылечило, и мы не знаем, вернется ли недуг вновь.
— Нет! Никогда.
Он уловил излишнюю браваду в ее голосе и вспомнил, что, когда она застала его с телом Гарта на руках, она тоже пыталась что-то говорить, в чем-то убеждать, делать вид, что ей все понятно. Его дикое возбуждение вырвалось в потоке бессвязных слов, которые он не в силах был удержать.
— Моли Бога, чтоб так оно и было! Я гуляю, ухожу в такую даль, ноги у меня сводит судорогой, но я радуюсь, что они болят. Я благодарен земле, что она позволяет мне ступать по ней своими ногами. Всю свою жизнь мне суждено прожить в неуверенности, но — будь оно проклято! — зато какой вкус у каждого нового шага, у каждого нового мига! — Опустившись на корточки, он взял ее за плечи и нежно притянул к себе.
Она плакала, теперь она наконец плакала! И Ранд, вспомнив слова Нанны, стал внушать ей:
— Плачь о тех парнях, которых тебе не удалось спасти. Скорби о них. Плачь и о себе тоже, обо всей той детской невинности, которой тебе пришлось пожертвовать на том суровом поле битвы. А потом отпусти их. Пусть спокойно летят себе к звездам. Отпусти их всех — И Арнолда тоже. Пусть они мерцают тебе с небес. Им вовсе незачем мучить тебя кошмарами, Силван. Им хочется уйти.
Слезы уже не навертывались ей на глаза, и даже не капали, нет, они превратились в ручей, в поток, обернулись сущим потопом, а Ранд обнял ее и заботливо укутал пледом. Его сорочка стала мокрой, он отдал ей свой носовой платок, но не уговаривал ее, не утешал, молча давая ей возможность выплакаться. А когда всхлипывания стали слабеть, он осторожно спросил:
— Силван, а ты думаешь хоть иногда про тех, кому ты помогала и помогла? Пусть они хромают, но ведь ходят. Пусть они не видят, но Дара речи и слуха они не лишены. Вспоминаешь ли ты их?
— Д-д.., да. — Ее голос срывался.
— Правда?
— Пробую.
— Помнишь Хоторна и Сагана? Помнишь, как они охраняли тебя на вечеринке в доме леди Катрин?
— Они были очень милы.
— Милы? — Ранд фыркнул. — Они бы меня убили, если бы ты их о том попросила.
Она тряхнула головой и засмеялась.
— А я подумывала об этом.
— Ох, какая ты кровожадная! — Ранд нежно сжал ее пальцы. — Остается только радоваться, что ты их все-таки об этом не попросила. — Подняв голову, он поцеловал ее в ухо. — Я слышал, что тебе Нанна говорила вечером. Она тебе благодарна за то, что видит, как подрастают ее дети. А ты представляешь хоть, как благодарны ее дети? Ведь она осталась с ними.
— Наверно. — Но напряжение не оставляло ее. Видно было, что Силван хочет задать еще какой-то очень важный для себя вопрос, но никак не решится. — Ты меня винишь во всех этих смертях?
Этого уж он, честно, не ожидал услышать и по-настоящему вышел из себя.
— Чего это ради Я буду винить тебя?
— Те дамы из высшего общества так сильно меня презирали, что я и не надеялась когда-либо смыть кровь со своих рук.
— Какая же ты дура, Силван Майлз Малкин. — Он поднес к губам ее ладони и поцеловал каждый пальчик на каждой руке. — А тебе ведомо, что всякая новая герцогиня Клэрмонтская держится предания, восходящего к Джоселин, к первой герцогине?
Она робко подняла на него глаза:
— Что еще за предание?
— У Джоселин был такой ум и такая душа, что она вдохновляла на вечную любовь всякого, кто встречался с ней. Даже гордый неистовый Радолф не смог устоять перед ее чарами и поклялся быть верным ей и в жизни и в смерти. — Ранд крепко обнял Силван. — Останься со мной, слышишь? И ежеутренне прикасайся ко мне своими исцеляющими руками. С тобой я ничего не боюсь.
Она вглядывалась в него, пытаясь увидать правду, скрытую в его словах, но ничего у нее не выходило. Ведь правду не увидишь, ее только почувствовать можно, кожей ощутить. Но зато она видела перед собой живого человека и ощущала его красоту и силу, чуткость его души и цельность характера. Это был Ранд. Ранд, который вернул ее самой себе.
Она не выдержала и улыбнулась.
— Я прикоснусь к тебе утром, если ты удержишь меня в ночи.
— Обещаю, — пылко сказал он. — По твоему повелению, моя герцогиня, я сдвину с места и небеса и землю.
* Призрачное свечение, еле уловимое дуновение и голос:
— Когда ты вернешься домой, Радолф?
Он столько времени не слышал этот голос, но сразу же узнал его.
— Джоселин? — Он обернулся и увидел ее, такую же милую, молодую, порывистую — как всегда.
— Я так долго и терпеливо жду тебя, ты на несколько столетий задержался здесь, на земле. — Ее тонкая легкая фигура покачивалась, готовая в любой момент раствориться в темноте. — Понимаю, что тебе надо было убедиться, что наш род процветает, но, может быть, уже не нужно охранять его ты достаточно потрудился. Или ты не уверен, что они сами о себе теперь смогут позаботиться?
Радолф оторвал свой взор от чудного видения Джоселин и устремил его на Ранда и Силван.
— Они-то, может, и сумеют, а вот их дети как?
— Их сын уже появился в ее утробе — ты, что не замечаешь, как он шевелится? — Джоселин по-дружески улыбнулась Силван. — Он возьмет лучшее от своего отца и лучшее от своей матери. Он будет прекрасен. — Она перевела глаза на Ранда. — А что еще мы можем знать? У нас здоровая и сильная кровь, мы это доказали, ведь столько мужчин и женщин из нашего рода выжило, выдержав брошенный им судьбой вызов. Так неужто нам нельзя теперь удалиться в наш вечный дом?
Она воздела стройную руку свою ладонью вверх. Радолф смотрел на нее, потом оглядел Клэрмонт-курт. Он бродил здесь так давно, что уже почти забыл, что должен находиться в каком-то ином месте, и потребовался приход Джоселин, чтобы увести его тень с этой земли.
— Мы всегда будем вместе, — тихо сказала она.
Их руки соединились. И свечение замерцало там, где дух соприкоснулся с духом; свет стал разгораться, все сильнее и сильнее.
— Что это? — спросил Радолф. Джоселин рассмеялась, и серебряные звуки ее смеха были обещанием вечной любви и радости.
— Это — ты и я — наконец вместе. Держись. Нас ожидает долгий путь.
Силван шевельнулась в объятиях Ранда.
— Ты слышал?
— О чем ты? — Он прижал ее к себе так крепко, словно хотел, чтобы они слились в единое целое.
— Такой нежный женский смех — будто серебряные колокольчики рассыпались.
— Слышал. — Опершись на локте, он приподнялся и улыбнулся Силван. — Это ангелы радовались, потому что мы наконец-то вместе.
Они замерли обнявшись. И через плотно закрытые веки Ранд увидел какое-то сияние, как будто две звезды прочертили все небо, от края До края, и зажгли множество новых светил на небесах.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43