— Силван двинула локотком в ребра супруга. — Просто, видишь ли, мужчины долго привыкают к чему-то новому. Не сразу, а через несколько дней.
Придя в себя после неожиданной атаки, Ранд поспешно заявил:
— Не надо мне нескольких дней. Очень нравится. Прелесть просто.
— То-то же, — предостерегающе сказала Силван. — Но смотри, он к тебе теперь с поцелуями полезет. Вот увидишь, в затылок целовать будет. Со мной он все время так проделывает.
— Ну, с тобой-то это немного иначе, — замурлыкал Ранд ей на ухо.
И опять получил локтем под ребра. Так что только поморщился.
— Путешественники наши с дороги проголодались, полагаю, а лорд Ранд вообще загрустил. Пойдемте, мисс Гейл, поможете мне чай приготовить. — Бетти распахнула дверь и стала дожидаться дочери.
— А мне не хочется. Дядя Ранд только-только приехал, да еще с тетей Силван, и я про Лондон послушать хочу. — Что-то в позе матери и в ее лице подсказало девочке, что она заходит чересчур далеко, потому что Гейл сменила тон и жалобно заканючила:
— Ну, можно я тут побуду, пожалуйста?
— Может, в самом деле, а, Бетти? Пусть бы… — Одного короткого взгляда Бетти оказалось достаточно, чтобы леди Эмми оборвала свою речь на полуслове.
— Ну, — сказала Бетти, глядя на Гейл. Девочка еле-еле волочила ноги, обратив глаза, в которых выступили слезы, на Ранда и Силван, но ни тот, ни другая не оказались столь безрассудны, чтобы перечить Бетти. Когда дверь за ними закрылась, леди Эмми вздохнула.
— Тяжело. Я хотела, чтобы Бетти вышла за Гарта. Даже если бы венчание было тайное, все равно все прочие дела сильно упростились бы.
— И все равно Гейл должна повиноваться матери, — сказал Ранд.
В разговор вступила тетя Адела.
— Ребенок совсем одичал, от рук отбился бегает без присмотра полдня. Ее гувернантка не знает, где она, а я вам говорю, что ни одной барышне не следует предоставлять столь безоглядную вольность, тем более если речь идет о дочери герцога.
— Да на вид с ней вроде все в порядке, но вот только, замечаю я, она в последнее время то сидит задумавшись, уставившись в пустоту, то плачет. Потому она и пропадает, мне так кажется, — сказала леди Эмми. — Прячется, когда совсем уж затоскует по отцу.
— Теперь здесь мы с Силван, — сказал Ранд. — Поможем. Силван все знает про горе и утраты.
Силван только поглядела на него, но он как раз принимал бокал с бренди у тети Аделы и не обратил внимания на ее взгляд. Что он знает про это?
Подталкивая его к креслу, тетя Адела спросила:
— Не желаете ли присесть, ваша милость?
— Нет, спасибо, тетя. — Ранд потер поясницу. — Насиделся за трое суток. Больше не хочется.
Тетя осторожно поинтересовалась:
— А Джеймса в Лондоне ты видел? Ранд виновато вертел в пальцах бокал.
— Я собирался, но как-то времени совсем не оказалось.
— Не было времени повидаться с кузеном, которого ты не видел уже шесть недель?
Ранд на это ее замечание только ухмыльнулся.
— По-моему, он еще не оправился от радости, что наконец вырвался из поместья.
Тетя Адела насупилась.
— Ты к нему несправедлив. И плохо ему тут не было.
— Плохо ему, тетя Адела, здесь не было, он не грустил. Но и хорошо тоже не было. И в Лондон, во всяком случае, он не развлекаться уехать хотел. — Ранд, вздохнув, отвернулся к окну. — Не стоило Гарту держать его здесь.
— А я была рада, что он его не отпускал, — негромко сказала тетя Адела. — Но я, конечно, только себялюбивая старуха, которой хочется. Чтобы ее сынок был рядом.
— В Лондоне ему лучше, — сказал Ранд. — Он там счастливее. Мы о нем еще услышим. И скоро. Вот увидите.
На входе послышался какой-то шум, и Ранд Умолк. Дверь отворилась, и вошел отец Доналд. С пальто у него капало, он сбросил его, отвесил чопорный поклон в сторону Ранда и Силван.
— Как хорошо, что вы, ваша милость, и вы, ваша милость, вернулись! Хоть вы утешите нас, а мы так нуждаемся в утешении в столь неблагополучный день.
— Я надеюсь, что мы сможем что-нибудь сделать для пострадавших. — Ранд пожал руку священнику. — Но существенные перемены, к сожалению, вне пределов моих скромных сил.
Леди Эмми улыбнулась.
— А, может, Силван еще раз принесет нам удачу. Как-никак, в предыдущий свой приезд она сумела исцелить болящего.
— Что за неудачный выбор слов, леди Эмми! — Викарий был поражен таким кощунством. — Господь Бог исцелил немощи его милости.
— О, разумеется. — Тетя Адела попыталась сгладить неловкость и умерить потрясение священника. — Леди Эмми хотела лишь сказать, что Силван явилась орудием исцеления в руке Божией.
— Любопытная теория, леди Адела, — его преподобие Доналд натянуто улыбнулся Силван.
— Какая там теория, — сказал Ранд. — Если бы Силван не верила в меня, я бы так и остался безвольной тряпкой, дохлым рыбьим хвостом.
— Это уж ты чересчур, — не согласилась тетя Адела.
Подойдя к Силван, он взял ее руку и с утонченной почтительностью поднес ее ладонь К своим губам.
— Нисколько.
— Молодоженам простительно откровенное выражение своих чувствований, не правда ли? — Духовное лицо потупило очи долу. — Это и в самом деле очаровательно, леди Эмми, но я надеюсь, что вы простите меня за мою бесцеремонность — дело в том, что моя обувь вся в грязи и мне пришлось оставить ее у порога. Не мог же я пренебречь своим долгом и не приветствовать прибытие его милости. Кстати, и жену свою мне надо забрать.
— Ерунда какая, ваше преподобие, вы еще извиняетесь, — сказала леди Эмми. — Входите, садитесь и грейте ваши ноги — камин горит. Скоро принесут чай, а вы нам расскажете новости. Осталось хоть что-то от урожая?
Его преподобие Доналд стал устраиваться рядом со своей супругой.
— Я не высовывалась, — дрожащим голосом поспешила заявить Кловер.
У нее был такой виноватый вид, что Силван едва не застонала, но викарий отечески похлопал жену по руке. — Ладно, ладно. — Вытянув руки к огню, он сказал:
— Десница Божия выкосила широкую полосу, прошедшую через самое сердце Малкинхампстеда и здешних людей. Так тяжело видеть столько пришедших в уныние и сокрушившихся сердцем мужчин и женщин.
— Полагаю, многим придется перебраться в город. — Тетя Адела налила себе хересу. — Я тоскую по старым добрым временам, когда они с голоду умирали, но им и в голову не приходило куда-то уезжать.
— Это ты чушь говоришь, Адела, и ты это знаешь, — сказала леди Эмми.
Тетя Адела залпом проглотила свой херес.
— Я знаю.
На миг настала глубокая, всеобъемлющая тишина, ознаменовавшая собой событие исторического значения — тетя Адела согласилась с леди Эмми. У леди Эмми был такой вид, словно она аршин проглотила, а Ранд заговорщически переглянулся с Силван, и они улыбнулись друг другу.
— Нищие всегда будут с нами, — сказал священнослужитель. — Им просто должно покориться своей участи, смириться с нею.
— Но почему они должны смиряться с участью, если, стоит им только немного захотеть, они сумеют изменить ее на лучшую? — спросил Ранд.
Викарий выслушал сие святотатство с постной миной.
— Ваша милость, я знаю, что есть придерживающиеся подобных воззрений, но это и нехорошо, и не отвечает тому суждению, которого по традиции держится церковь.
— Мир меняется, ваша преподобие, — сказал Ранд.
— Истина Божия — вечна, ваша милость. Силван всегда было невыносимо слушать, как люди Божий коверкают слово Божие в угоду собственным убеждениям и верованиям, да еще пользуются своим высоким положением для, снискания власти и уважения. И, не выдержав, она жарко заспорила:
— Если бы мы только традиции держались, то мой отец никогда бы не выбился в люди. А он, несмотря на свое низкое происхождение, сумел занять в обществе достойное место.
Ранд кивнул.
— Какое счастье! Иначе ты никогда бы не попала в высший свет, не отправилась бы в Ватерлоо, не научилась бы навыкам медсестры и, следовательно, не приехала бы в Клэрмонт-курт и не вышла бы за меня замуж.
Рад хитро поглядывал на нее, И улыбка у него была такой самодовольной, что Силван захотелось сбить с него спесь, и она ехидно бросила:
— За это благодари Господа Бога — и моего отца.
Ее язвительность нимало не умерила веселья на лице Ранда, а леди Эмми сказала:
— Милая, вы с Рандом сейчас — ну, точь-в-точь, как мой дорогой супруг со мною.
* * *
Милый, ты же знаешь, что мне вовсе не хочется быть такой матерью, Которая вмешивается в дела своих детей.
Отвернувшись от залитого солнцем окна в своей бывшей спальне, Ранд пустыми глазами глядел на леди Эмми. Она стояла в дверном проеме словно в раме портрета, и встревоженно глядела на него. Что-то слишком часто она изображала такую озабоченность на своем лице с тех пор, как он вернулся домой вместе с Силван, а прошло с тех пор меньше месяца. До сих пор Ранд удачно избегал всяких разговоров, но теперь, он чувствовал, уклониться не удастся — Дорогой?
— Да, мама?
Леди Эмми сделала несколько неуверенных шажков вперед.
— Я тебе мать и не могу не беспокоиться. Как у тебя с Силван? Все ли ладно?
От неожиданности он даже заморгал, потом оперся на подоконник и знаком попросил ее присесть, указав на единственный стул, остававшийся в комнате, которую решено было обставить по-новому.
— А почему ты об этом спрашиваешь? Теребя кружевную косынку на шее, леди Эмми пристроилась на краешке сиденья.
— Силван такая подавленная.
Она не сказала ему ничего такого, о чем бы он и сам не знал, но Ранд попытался разыграть недоумение.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Она проводит много времени с Аделой и мной, делая вид, и не без успеха, что ее мало что интересует, кроме вязания. Даже Адела готова признать, что Силван ведет себя как истинная леди. А если она не сидит с нами за вязанием, то или советуется с Бетти насчет меню, или же старается исчезнуть, чтобы побыть с Гейл.
Потирая глаза руками, Ранд произнес:
— Подавленная. Да, то самое слово. Очень к ней подходит.
— И вид у нее усталый.
— Кошмары ее мучают. Те самые страшные сны, про которые она ничего говорить не хочет, а когда он спрашивает, она не признается. Утверждает, что нет у нее никаких кошмаров.
— И если бы мне не удалось как-то подслушать, как Силван и Гейл хихикают вместе, я бы подумала даже, что нет больше той веселой и смелой девушки, которая к нам явилась когда-то. И это наша вина.
Ранд стиснул зубы и поглядел на пустую стену перед собой. Да, веселый бесенок, так очаровательно поддразнивающий его, исчез. И нет больше той отважной девушки, что спасала несчастного калеку наперекор его собственной воле. На ее место явилась леди с потупленными глазами и приличными манерами.
— Женщины с фабрики спрашивали про нее. Перт, Лоретта, Чарити — все они тут. Даже Нанна разъезжает на повозке, запряженной пони, чтобы показать, как она ловко управляется со своими костылями. А Силван не хочет с ними встречаться.
— Не хочет?
— Ну, может, она так напрямую и не отказывается, но до нее им никак не добраться. А женщины обижаются. Они бы хотели поблагодарить ее за исцеление, а ей как будто их благодарности совсем ни к чему, Она не понимает или не хочет понять, что такое ее поведение — это как знак неуважения.
Ранд не знал, что сказать, только водил глазами по пустой комнате. Кровать вынесли. Ни единого следа от былого владельца не осталось, только единственный стул торчит посреди комнаты. Его имущество перенесли в герцогские покои этажом выше. Точно так же поступили и с вещами Силван. Комната, казалось, скучала по хозяину, и Ранд иногда заходил сюда, чтобы побыть какое-то время в одиночестве.
— А почему ты с Силван сама об этом не поговоришь? Я уверен, она бы тебя послушала.
— Я подумала, что лучше это сделать тебе. Потому что, дорогой мой, я не хотела тебе ничего говорить, но, — леди Эмми провела рукой по волосам, избегая глядеть в глаза сыну, — ты тоже выглядишь каким-то тихим и задумчивым.
— Ты должна радоваться, что я наконец-то стал серьезным.
— Знаешь, — робко улыбнулась леди Эмми, — я даже тоскую иногда по тем дням, когда ты бил окна.
Он изумленно поглядел на мать. Она раскрыла руки, и он упал в ее объятия, потом опустившись подле нее на колени, положил голову на ее плечо.
— Мама, она мне не доверяет.
— Ты ее винишь? После того, как ты ее из дому выгнал?
Ранд откинулся назад и поглядел матери в лицо. Он знал, что мать не одобряла его поступка, но она ему никогда не напоминала об этом и совсем не упрекала. Только советовала поскорее вернуть жену домой. Наверное, она дожидалась, когда подвернется удобная минута, потому что теперь ее карие глаза смотрели расстроенно, даже укоризненно. Он попробовал пуститься в объяснения, как-то оправдать свой поступок.
— Она сама бы не уехала. Я пробовал уговорить ее, я говорил, что ей надо уезжать, что тут опасно, но она не хотела.
— Нет. Конечно, она не уехала бы. Тебе ведь тоже угрожала та же опасность. Как ты думаешь, что можно сказать про женщину, способную бросить мужчину наедине со злом?
— Умная.
— Трусливая, — поправила леди Эмми.
— Я действовал так ради ее блага.
— Ради ее блага? — Леди Эмми топнула ногой. Голос ее звенел от негодования. Ранд никогда не видел свою обычно тихую и мягкую мать такой разгневанной. — Ты что, для этого жену брал? Чтобы беречь ее, хочет она того или нет?
— Я и не думал, что ты…
— Ты вообще не думал. Как и любой другой мужчина на этом свете. — Она помахала пальцем перед самым его носом. — Тебе хоть когда-нибудь пришло в голову задуматься: а почему Силван так много времени проводит с Гейл?
Он попытался было увернуться от угрожающего пальца матери.
— Ну, наверно, у них много общего.
— Ага, понимаешь все-таки кое-что. Да, вряд ли Гейл могла потерять отца в более неподходящий момент. Этого он уже не понимал. И смущенно спросил:
— А разве в таком деле бывает время лучше или хуже?
— Я уж и забыла, какие мужчины несообразительные. — Леди Эмми только расстроенно вздохнула. — Да ты что, не видишь, что Гейл растет? Она барышня уже. Точнее, как раз в самом опасном, самом хрупком возрасте, когда ребенок превращается в женщину. Ты хоть что-нибудь замечаешь?
Он подумал про болезненно тоненькую, неуклюжую девочку, которая и правда ведь так невероятно вытянулась в длину за прошедший год.
— Так ей же только восемь.
— Ей десять, — поправила леди Эмми.
— Все равно она еще совсем маленькая, — упрямо повторил Ранд. — Какая там женщина.
— Взросление у девочек — дело тонкое, — задумчиво сказала леди Эмми. — В это время им как никогда нужна ласка, поддержка, а неосторожное слово, грубость могут больно ранить их. А ошибки бывают иногда роковыми. Вот какая причина, должно быть, заставляет Гейл искать в Силван родственную душу.
— Почему же? Ты хочешь сказать… — Леди Эмми глядела на него в упор, наблюдая за тем, как он приходит к этой новой для него мысли. — По-твоему, я нанес Силван грубую незаживающую рану, от которой она никак не может оправиться? Так, что ли?
— Может, ты и не такой болван, как мне казалось.
— Но ведь Силван — не худенькая хрупкая девочка, у которой только что погиб отец, да еще погиб трагически, — попытался снова заспорить Ранд.
— Нет, конечно, с Силван все еще хуже. Ты помнишь, сэр Майлз как-то прислал мне письмо?
Он помотал головой. Что он помнил?
— Ты тогда был занят очень. Стульями швырялся. — Тщательно подбирая слова, леди Эмми сказала:
— Кажется, этот ее отец — холодный, бессердечный человек, не особенно гордящийся своей дочерью И мало интересующийся ее успехами.
— Я думаю, ты смело можешь утверждать такие вещи. — И тут смысл произнесенных матерью слов дошел до него, отозвавшись неприятной сухостью в горле, и он заговорил тоже медленно, обдумывая каждое слово прежде, чем произнести его вслух. — Значит, ей недостает уверенности в себе, и это потому, что она вовремя не получила должной поддержки от отца?
— Я думаю, что ты смело можешь утверждать такие вещи. — Она передразнивала его, повторяя его же фразу. — Да и мать не очень-то заботилась о своей дочери, не так ли?
— Во всяком случае, этой заботы не хватало. Мне кажется, Силван стыдилась за мать и жалела ее. — Ранд задумался. — Но, знаешь, ты же не скажешь, что Силван не хватает уверенности в себе. У нее хватило сил бросить родительский дом, уехать в Брюссель. Да она все путы порвала, на всякую респектабельность плюнула, никого не слушалась, все по-своему делала, в…
— А хоть когда-нибудь удавалось ей добиться от отца похвалы?
Он не обратил внимания на вопрос матери.
Голова была занята другим.
— Потому, когда понадобились медсестры, а англичанки по большей части отказались помогать своим сыновьям и братьям, она дерзко пошла против течения. — Он запнулся на полуслове, увидев, что мать медленно-медленно покачала головой.
— Нет, сынок. Все это она и делала, чтобы себе доказать — вот какая она лихая, смелая, и никто ей не указ. А в душе, наверное, боль была — что никому нет до нее никакого дела. А ты, — ее голос окреп, — раз уж ты ее мужем назвался, ты и должен ее веру в себя укрепить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43