— Что ж, я рад. Особенно сейчас. Прямо места себе не находил, когда узнал, что беднягу Гектора убили. Следовало рассказать вам обо всем тогда же. Но я хотел защитить его, понимаете? И когда думаю, что мог бы Гектора спасти…
— Очевидно, следует начать с начала, — сказала Флавия, не в силах понять, куда клонит старик.
— Я знал, — произнес тот, — что Гектор потеряет бюст, но все лучше, чем сидеть в тюрьме или быть высланным из страны, а ведь ему грозило и то, и другое. Думал, он со мной в этом согласится. Да он так бы и поступил, если бы я не напортачил. Это ведь я спровоцировал его. Да, я. По моей вине все и произошло.
— Но что именно? И как? Я не совсем понимаю, — промолвила Флавия и покосилась на синьору Борунну, ища поддержки.
Старик снова тяжело вздохнул, потом долго протирал глаза и наконец нашел в себе силы продолжить повествование:
— Гектор пришел в наш дом прямо со швейцарской границы. Он был в ужасном состоянии. В дикой панике и страхе. Все время твердил, что его жизнь кончена. Бюст конфисковали, деньги, полученные за него, он уже потратил. Мало того, Гектор попался на контрабанде.
— Это было в тысяча девятьсот пятьдесят первом году?
— Да. Он думал, что это только начало всех неприятностей. А если они устроят обыск там, где находился бюст? Я напомнил ему, что он якобы купил Бернини на распродаже. Так Гектор мне, во всяком случае, говорил. Но он понятия не имел, как бюст оказался на распродаже. Вдруг он краденый? Гектор не знал, что на это сказать, но понимал, на кого возложат всю вину.
— Весь вечер я пытался его успокоить, но не получалось. Никогда, твердил он, никогда больше я не совершу такой глупости.
Старик горестно вздохнул, затем продолжил:
— Получалось, что сбылись самые худшие его опасения. Через неделю Гектор получил два письма. Одно из музея Боргезе, где сообщалось, что осмотр бюста завершен, они убеждены, что Бернини подлинный и Гектор должен приехать и обсудить это с ними. Второе из полиции, там говорилось, что бумаги из его кейса переданы в прокуратуру, и позже уже оттуда его уведомят о том, какие будут приняты меры. А в том, что меры должны последовать, сомнений не было. Гектор просто с ума сходил от беспокойства, он и нас чуть с ума не свел. Человеком он был неплохим, вы понимаете, о чем я. Если бы был отъявленным мошенником, то воспринял бы все это проще. Он проявил безрассудство и попался. Мы оба его жалели. И я, и жена. Она особенно настаивала на помощи Гектору. Ведь мы были такими добрыми старыми друзьями. И тут мне пришла в голову идея…
Борунна снова погрузился в мрачное молчание. Флавия ерзала в кресле от нетерпения, желая, чтобы он скорее продолжил свою историю. Впервые Борунна посмотрел ей в глаза и произнес:
— Идея была очень даже недурна. Я пошел в местную библиотеку и разыскал изображение бронзовой копии бюста в Копенгагене…
— Так вот как вы об этом узнали, — перебила его Флавия.
— Да, верно. Я тщательно изучил рисунок и сделал дюжины набросков. А потом отправился к себе в мастерскую в Ватикане. Времени у меня было мало, поэтому работа получилась не из лучших, но вполне приемлемая. Я использовал куски старого мрамора, они остались от обломков зданий и статуй, когда на город падали бомбы. Через три дня состоялся осмотр. Я заранее договорился с музеем Боргезе и прибыл туда с моими эскизами и отдельными фрагментами скульптуры. Меня проводили в кабинет какого-то служащего. Должен признаться, он мне сразу не понравился. Один из тех холодных, надменных и заносчивых типов, которые так часто встречаются в наши дни. Из тех, что готовы восторгаться скульптурой, но ненавидят и презирают скульпторов. Я, знаете ли, был в те дни коммунистом и очень чувствительно относился к таким вещам. И еще больше разозлился, когда выяснилось, что этот же тип оценивал Бернини Гектора.
«Ну, вы закончили?» — спросил я.
«Да», — ответил он.
«И что скажете?»
«Не знаю пока, в чем заключается ваш интерес, но признаю: произведение замечательное. Одна из ранних работ этого выдающегося мастера. И если бы она была потеряна для Италии… о, это было бы просто ужасно!»
«Уверен, Гектор вовсе не хотел…»
«Сеньор ди Соуза — законченный негодяй и мошенник, — злобно произнес он. — Я лично позабочусь о том, чтобы он за это ответил. Буквально сегодня утром я говорил с прокурором, и он со мной полностью согласен. Такого рода поведение должно быть наказано. Причем сурово, чтобы и другим было неповадно».
— Как видите, все складывалось для Гектора не лучшим образом. Этот тип твердо вознамерился наказать его. И я возненавидел его еще больше. Да меня просто тошнило при одном взгляде на этого типа: прилизанный, щегольски одетый. Ему не приходилось унижаться, чтобы добывать себе пропитание, он не думал о том, что завтра его семье будет нечего есть. Ему не о чем было беспокоиться, имея такую семью, связи и деньги. Он держался самоуверенно, надменно и нагло.
«Вам понравился бюст?» — спросил я его.
«Да, — ответил он. — Я всю жизнь занимался Бернини, и лучшего образчика его раннего периода видеть не доводилось».
«Что ж, я польщен, — заметил я. — Благодарю за комплимент. Должен сказать, я очень доволен, что вы столь высоко оценили мой труд».
«Что вы имеете в виду?»
«Да то, что я сам создал этот бюст. Своими собственными руками. В моей мастерской. Так что никакой это не Бернини».
— Мое заявление сразу поубавило у него спеси. Однако он все еще отказывался верить.
«Вы? — насмешливо спросил он. — Простой работяга? И вы хотите, чтобы я поверил в этот бред?»
«Пусть я простой работяга, — ответил я, закипая от ярости. — А вот скульптор не совсем обычный. Даже можно сказать, хороший скульптор, если мне удалось оставить в дураках типа, который всю жизнь отдал изучению, как вы изволили выразиться, работ выдающегося мастера».
— Надо сказать, синьорина, я к этому времени совсем забыл о Гекторе. Уж очень мне не нравилось, когда меня называли простым работягой. А вообще-то с самого начала цель у меня была одна: чтобы он оставил Гектора в покое. Но я на этом не остановился, решил его унизить. Он все еще не верил, тогда я выхватил из папки эскизы и показал ему. Достал наброски, мелкие слепки скульптуры. Нос, ухо, подбородок. Ну, вы понимаете, рабочие, так сказать, фрагменты, которые в точности соответствовали оригиналу.
Он немного растерялся, и спеси у него поубавилось. Он рассматривал эскизы — а рисовальщик я очень даже неплохой, — потом сравнивал их с мраморными фрагментами и слепками, и его лицо принимало все более озабоченное выражение. Возможно, все это заставило его задуматься. Вы же знаете, в каком состоянии тогда пребывал мир искусства. Череда скандальных разоблачений. Достаточно вспомнить историю с голландскими экспертами, которые признали подлинниками самые чудовищные подделки. Выставили себя на всеобщее посмешище. Но этот тип, Альберджи, был не из тех, кто любит, чтобы над ним смеялись. Я выложил ему целую историю. Изо всех сил старался убедить, будто сделал этот бюст для Гектора, чтобы тот мог бы толкнуть его какому-то идиоту, богатому коллекционеру из Швейцарии. И в этом не было ничего незаконного, ведь никакого разрешения на вывоз новых работ не нужно. А тут в дело вступает музей Боргезе и идентифицирует подлинность Бернини. Огромное вам спасибо, еще раз сказал я. Теперь он изрядно вырос в цене. Гектор будет доволен. Короче говоря, я утер нос этому типу. Он помолчал, потом поднял голову и спросил:
«Что надо?»
И я сказал:
«В письме, адресованном Гектору, вы признаете бюст подлинным. Вы сами атрибутировали бюст и…»
«Вы не смеете использовать это письмо!» — вскипел он.
Я лишь усмехнулся в ответ и произнес:
«А вы попробуйте помешать мне».
«Еще как помешаю», — зловеще пообещал он.
Он вызвал музейного охранника, и они прошли в соседнюю комнату. Там находился Бернини. Так впервые я увидел это творение мастера, и оно было прекрасно. Альберджи и Гектор говорили истинную правду. Подлинность его не вызывала сомнений. Одного взгляда было достаточно, чтобы это понять. Изумительная, прелестная работа…
Борунна опять умолк, собираясь с духом перед тем, как перейти к самой неприятной части повествования.
— И вот Альберджи жестом указывает на бюст и просит охранника убрать его. Тот выносит его, хоть бюст и тяжелый, Альберджи следует за ним. Они проходят через залы музея, выносят его через черный ход в задний двор, где строители заняты какой-то работой, и охранник опускает бюст на землю. Я шел следом за ними и все видел. Альберджи подошел к одному из работяг и взял у него тяжеленный молоток. Не успел я его остановить, как…
— Что произошло?
— А вы как думаете? Ударил всего один раз, но изо всех сил. Прямо по голове. Мрамор треснул, бюст развалился на куски. С дюжину крупных фрагментов и тысячи мелких осколков. Урон был нанесен непоправимый. Я молча смотрел на деяние его рук, а Альберджи отбросил молоток и подошел ко мне.
«Ну, скульптор, — произнес он своим мерзким голосом, — вот и все. Смотри и запомни. Тебе врежу точно так же, если посмеешь нагадить мне. А теперь забирай свои безделушки и прочь отсюда!»
— И он ушел, отряхивая пыль с рук. Затевая все это дело, мне и в голову не приходило, что он способен уничтожить прекрасное творение мастера. Сам не зная почему, но я собрал с земли несколько фрагментов, поврежденных меньше других, понимая, что поправить уже ничего нельзя.
Наступила долгая пауза. Борунна окончательно выдохся, Флавия не знала, что и сказать.
— Какое несчастье, — пробормотал Аргайл. Борунна поднял на него взгляд.
— Несчастье? Да, в некотором смысле, конечно. Но главная проблема заключалась…
— Да?
— Прямо не знаю, как вам и сказать. Вы, наверное, сочтете меня просто чудовищем…
— Говорите, не смущайтесь.
— В тот миг я почувствовал себя счастливым.
— Счастливым?
— Да. Когда на голову скульптуры опустился молоток и она рассыпалась в прах, я был на седьмом небе. Я торжествовал. Не могу это объяснить. А потом… потом все время чувствовал себя виноватым.
Борунна взглянул на Флавию с таким видом, словно искал у нее оправдания. Но она просто спросила:
— Гектора не стали преследовать?
— Нет. Никаких обвинений они не выдвинули. Ведь Альберджи, признав, что бюст был всего лишь копией, выставил бы себя на посмешище. Гектор сохранил его письмо. И знал лишь одно: бюст у него конфисковали. Вот такая история.
— И вы никогда ничего ему не сообщили?
— Разве я мог? Это разбило бы ему сердце. Мое сердце было уже разбито. А Мария твердила, что надо поскорее забыть обо всем. Ну и я почти забыл, пока вы не появились. Мне следовало сразу обо всем рассказать. Но поскольку я знал, что бюст, привезенный в Америку, не мог быть настоящим, то подумал, будто Гектор снова занялся подделками. Нет, если бы я тогда рассказал, он был бы жив.
— Так это вас больше всего огорчает?
Борунна кивнул.
— Не расстраивайтесь, — мягко промолвила Флавия. — К тому времени, как мы с вами познакомились, он был уже мертв.
— А мне кажется, он знал, — вставил Аргайл. — Именно поэтому так хотел осмотреть бюст. За это его и убили. Если бы Гектор не знал, то не стал бы настаивать на приватной беседе с Морзби и не попался бы под руку. Он собирался вернуться б Италию и выяснить у вас, как все произошло.
— Но откуда он мог знать?..
Флавия подняла голову и увидела стоявшую у двери жену Борунны. Она вспомнила, что у ди Соузы всегда была репутация дамского угодника. Молодая женщина часто оставалась наедине с Гектором, пока ее муж находился в мастерской. Ведь познакомился скульптор с ди Соузой через жену и сам говорил, что, возвращаясь домой, часто заставал их вдвоем. Рассказывал, какие тесные дружеские чувства их связывали, как жена отчаянно молила выручить Гектора из беды. Только теперь Флавия поняла, почему Борунна почувствовал себя таким счастливым, когда увидел, что на голову Бернини обрушился молоток. Он представил, что это голова Гектора, его соперника и друга.
Флавия заметила страх в глазах пожилой женщины. Та поняла, что она обо всем догадалась, испугалась, что Флавия может ее выдать. Но ведь и к мужу она была очень привязана; и в ее глазах светились неподдельные преданность и тревога, когда она говорила о депрессии Альсео.
— Очевидно, выяснил через каких-то знакомых из музея Боргезе, — поспешила заметить Флавия. — Когда именно, не знаю, но, судя по всему, этот удар он перенес достойно. И уж определенно не стал бы взваливать всю вину на вас.
— Так вы считаете, от того, что я тогда не сказал, ничего не изменилось?
— Да, — пылко уверила его Флавия. — Я не вижу причин терзаться угрызениями совести. Даже то немногое, о чем вы тогда мне сообщили, помогло расследованию, а то, о чем умолчали, не имело никакого значения. Нет, признаю, я очень огорчилась, узнав о судьбе бюста, но ведь это было давно, теперь не исправить. Кстати, что произошло с фрагментами?
Борунна, ободренный ее утешениями, начал медленно выходить из депрессии. Для полного выздоровления еще понадобятся время и забота его преданной супруги. И все же он уже на пути к нормальному состоянию. Осколки бюста, сказал Борунна, лежат в сундуке, в его мастерской при кафедральном соборе. Если они хотят их видеть, то он покажет. Но лишь после того, как они выберут себе одну из его работ.
— Это подарок вам обоим, — добавила Мария. — От нас, с благодарностью за все.
Поскольку Аргайл уже сделал выбор и Флавия его вполне одобрила, задерживаться они не стали. Сжимая в руках мадонну, завернутую в обрывок старой газеты, Аргайл с Флавией покинули дом в сопровождении супругов, которые шли, взявшись за руки, как малые дети. И медленно двинулись по узким улочкам старого городка к собору.
Сундук был завален эскизами, инструментами и покрыт толстым слоем пыли. Крышка оказалась очень тяжелой, и когда ее подняли, то увидели, что все содержимое прикрыто старыми простынями. А под ними обнаружился источник их недавних проблем и тревог. Борунна доставал фрагменты, один за другим, и выкладывал их на деревянную скамью, чтобы было ясно, как раньше выглядела скульптура.
Большая часть лица сохранилась, но скульптор оказался прав: бюст восстановлению не подлежал. Примерно половины фрагментов не хватало, вся остальная часть была покрыта выбоинами и трещинами.
Некоторое время все четверо взирали на эту горестную картину в полном молчании.
— Какая жалость, — заметила наконец Флавия, выразив общее мнение.
— Я так и не решил, что с этим делать, — сказал Борунна. — Преступно было бы просто выбросить осколки, но что с ними делать, непонятно.
Неожиданно Аргайла осенило. Если установить останки бюста на вертикальном постаменте из мрамора, повреждения будут почти незаметны. Особенно если отреставрировать голову должным образом. Трогательная эпитафия и…
— Вы не раздумали принести извинения Гектору? — спросил он Борунну.
Тот пожал плечами:
— Да, конечно, но как? Ведь теперь уже поздно.
Аргайл поднял голову Бернини, лицо осветили теплые лучи заходящего солнца.
— А вам не кажется, что из него может получиться прекрасный надгробный памятник?

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25