Маркус схватился за голову и упал на колени. Пепе был в шахте, в плену у тектонов!
– Я ничего не понимаю, – сказал Ричард, размышляя вслух.
Он осматривал один из трупов, трогая его дулом своего ружья. Пули из огнестрельного оружия пробивали доспехи тектонов. Старший Кравер стукнул прикладом по шлему, в котором зияла дыра, словно это был шар для крикета. Он никак не мог взять в толк, зачем враг отправил наверх этот отборный, но столь малочисленный отряд.
– Десять тектонов бессильны против двух ружей, – рассуждал он. – Им это уже давно должно быть известно. Чего же они тогда хотели?
– Может быть, захватить пленных, – предположил Уильям.
Из недр шахты до них донесся страшный вой.
– Пепе! – закричал Маркус. – Это Пепе!
Видимо, тектоны хотели, чтобы его голос был слышен наверху. Маркус закрыл уши ладонями, но руки не могли заглушить крик. Он не представлял, какими орудиями пыток располагали тектоны, если с их помощью человеческое существо исторгало такие звуки.
Неожиданно крик затих, словно кто-то заткнул Пепе рот, и послышался голос тектона. Он доносился до них как сквозь каменный рупор. Сухой тон, большие паузы между фразами. Речь замолкала и начиналась снова.
Маркус вскочил. Его руки схватились за кожаный ремень Уильяма.
– Какого черта… – заворчал тот, но Маркус уже успел снять у него с пояса железное кольцо, на котором висело несколько ключей, и теперь бежал в сторону его палатки.
Он вернулся вместе с Амгам, освободив ее от колодок.
– Переводи! – велел ей Маркус.
Амгам не нужно было просить дважды. Она прислушивалась, а потом объяснила смысл речи на своем языке, помогая себе жестами. Девушка показывала на шахту, потом на частокол из бревен, а потом снова на шахту. Противник шантажировал их самым примитивным способом, и понять его мысль не составляло труда: если хотите получить назад своего Пепе, разберите частокол.
Воцарилась тишина, которую не нарушали ни тектоны, ни Пепе, ни даже Амгам. Прежде чем братья высказали свое мнение, она подошла к Маркусу, обняла его голову и положила ее себе на грудь.
Первым фыркнул Ричард. Он пытался сдержаться, но потом рассмеялся. Уильям присоединился к нему. Его смех извергался из глубин и поднимался вверх к губам, оставляя привкус никотина, который накопился в легких. Веселье одного передавалось другому, с каждой минутой они смеялись все громче. Ручьи пота превращали рубашку Ричарда в одно сплошное темное пятно, но он так смеялся, что не успевал вытереть пот со лба. Уильям, корчась от хохота, хлопал в ладоши, словно эпилептик, который хочет убить комара. Для них это было забавно: тектоны воображали, что они разберут крепость в обмен на жизнь какого-то негра!
Маркус напоминал своей позой ребенка, который рыдает на материнской груди. Как и следовало предположить, крики Пепе снова донеслись из отверстия шахты. Но тектоны добились только одного: Краверы захохотали еще громче. Однако ни те ни другие не приняли во внимание Маркуса. Он оторвался от груди Амгам и теперь бежал к «муравейнику» с зажженной шашкой в руке.
– Не вздумай кидать динамит! – закричал Уильям. – Сваи упадут, а ставить новые некому!
Но Маркус уже взлетел на стену и спрыгнул внутрь заграждения. Конец фитиля рассыпался искрами, когда он произнес:
– Пепе, мне очень жаль! – и бросил шашку вниз в шахту.
Я помню, что, когда Маркус Гарвей рассказывал мне этот эпизод, он плакал. До этого я никогда не видел его в слезах. Он протянул вперед правую руку, посмотрел на меня покрасневшими глазами и прошептал:
– Кто бы мог подумать, правда, господин Томсон? Но судьба распорядилась наказать эту руку, виновную в смерти сотен африканцев: ей пришлось прервать жизнь моего единственного друга.

16

Братья Краверы встали у бойниц на южной стороне частокола недалеко друг от друга и вот уже несколько часов что-то обсуждали. Время от времени они стреляли в сторону «муравейника» по шлемам, появлявшимся из шахты, но было совершенно очевидно, что на самом деле их больше всего интересовал разговор, который они вели. Маркус не принимал в нем участия. Амгам была снова водворена в палатку Уильяма и прикована к столбу. Гарвей совсем упал духом, он присел возле костра и раздувал огонь. Надвигалась ночь. Пепе погиб, а он потерпел сокрушительное поражение. Ему оставался всего один шаг до полной победы, а все кончилось тем, что он потерял друга.
Уильям сделал несколько шагов в его сторону и жестом велел Маркусу приблизиться.
– Иди сюда, – приказал он потом сухо.
Когда все трое встретились у частокола, младший Кравер сказал:
– Мы с Ричардом оценили ситуацию. Одними выстрелами с ними не покончить, нужно сменить стратегию. У нас возникла идея: завтра утром мы кинем внутрь шахты пару динамитных шашек. Ты сегодня первым начал использовать взрывчатку, и теперь уже не имеет значения, сможем ли мы восстановить внутренние конструкции. – Говоря о своем плане, Уильям даже не упомянул о Пепе. – Взрывы уничтожат многих из них, но этого будет недостаточно. Вероятно, некоторые тектоны попытаются спрятаться в какую-нибудь щель. Надо, чтобы сразу после взрыва кто-нибудь спустился вниз и кинул еще одну шашку в туннель, через который они проникают в шахту и где, по всей видимости, прячутся. Таким образом мы могли бы быть уверенными в том, что ни одного из них не останется в живых.
Ричард, следивший за ситуацией внутри крепости, выстрелил в какую-то цель, скрытую от глаз Маркуса, и добавил:
– Если хотя бы один из них останется в живых, все пропало. Наша задача состоит в том, чтобы там, откуда они приходят, поняли, что те, кого они посылают сюда, никогда уже не возвратятся назад. Тогда, может быть, они оставят нас в покое.
Маркус загадочно улыбнулся:
– А кто будет тем добровольцем, который спустится в шахту с горящей шашкой динамита в руках?
– Мы решили бросить жребий, – сказал Ричард.
– Не надо, – прервал его Маркус. – Я пойду.
Уильям и Ричард были так удивлены, что ничего не смогли ему ответить. И тогда Гарвей высказал мысль, умнее которой еще не слышала эта поляна:
– Так или иначе, жребий все равно бы пал на меня. Ведь правда?
– Смею предположить, что во время сражений с тектонами вам не раз предоставлялась возможность избавиться от Уильяма Кравера, – сказал я Маркусу в конце нашей беседы.
Гарвей, следуя своей привычке, быстро перевел взгляд с правого конца стола на левый.
– Я вас не совсем понимаю, – произнес он.
– Вы были вооружены и могли убить его в пылу сражения.
– Но, господин Томсон, – возразил Маркус тонюсеньким голоском, – я не мог выстрелить в Уильяма.
– Не могли? Но почему? Он не спускал с вас глаз?
– Нет.
– Вы боялись, что Ричард отомстит вам?
– Нет.
– Тогда почему же?
Маркус снова перевел взгляд с одного края стола на другой и потом пояснил мне чрезвычайно любезным тоном:
– Господин Томсон, я не мог выстрелить в него, потому что я не убийца.
Я прикусил язык. Люди могут молчать по-разному. Я молчал, как человек, который чувствует свою вину.
Книга слишком поглощала меня. Симптомы этого были налицо: я чрезмерно симпатизировал Гарвею, и мое повествование строилось в его интересах. Мне пришло в голову, что для восстановления объективности надо выслушать чье-нибудь противоположное мнение.
Главным свидетелем обвинения против Маркуса Гарвея был Роджер Каземент, Прототипом этого персонажа является историческое лицо. Роджер Каземент (1864–1916) служил в Британском дипломатическом корпусе. Известен его отчет о злоупотреблениях колониальных властей Конго по отношению к местному населению. Позднее посвятил свою жизнь борьбе за независимость Ирландии.

который был британским консулом в Конго в то время, когда произошли интересовавшие меня события. Если мне удалось поговорить с герцогом Кравером, то что могло помешать встретиться с Казементом?
В конторе дипломатической службы мне сообщили, в какой гостинице он жил. Кроме того, я узнал, что в тот самый день он должен был сесть на корабль, чтобы отправиться на новое место службы. Мне чудом удалось застать его. Когда я пришел в гостиницу и спросил, в каком номере живет господин Каземент, портье кивнул:
– По чистой случайности этот господин сейчас спускается по лестнице. Весь этот багаж принадлежит ему, и его должны отвезти в порт, – сказал он, имея в виду тридцать или сорок чемоданов и саквояжей, разбросанных на полу в холле гостиницы. Несколько носильщиков поспешно грузили вещи в автомобиль.
Каземент отнесся ко мне с большим пониманием. Этот энергичный человек сразу же вызывал в собеседнике симпатию. Он был из тех людей, о которых после первой же встречи думаешь: «Я готов на все, только бы он стал моим другом».
– Маркус Гарвей? Убийца братьев Краверов? Конечно, я его помню, – сказал он мне. – Но могу посвятить вам только пять минут. Я уезжаю в Монтевидео… конечно, с разрешения немецких подводных лодок. И корабль не будет меня ждать, а сегодня это последний, который отправляется в Уругвай.
Мы разговаривали прямо в холле гостиницы, за одним из столиков. Его брови казались такими же густыми, как и борода, и он был похож на человека, который в юности занимался десятью разными видами спорта.
– Возможно, это покажется вам странным, но я работаю на адвоката Маркуса Гарвея, – начал я, раскрывая свои карты.
– Тогда, вероятно, вы обращаетесь не по адресу. Что вы хотите от меня?
– Только чистую правду. У меня с каждым днем остается все меньше сомнений в невиновности Гарвея.
– Гарвей виновен, стократно виновен. Не сомневайтесь в этом.
При других обстоятельствах я бы постарался немного подготовить почву прежде, чем приступить к сути вопроса. Но у нас было совсем немного времени, и я сказал решительно:
– Господин Каземент, должен признаться, что основания для моего суждения не совсем рациональны. Но мне трудно поверить в то, что Маркус Гарвей убил братьев Краверов.
Каземент подался вперед и двумя пальцами дотронулся до моего колена:
– Господин Томсон, иногда сам Господь Бог выносит свой приговор. И Маркуса Гарвея он не оправдал. Ему нет оправдания, просто нет, и все. Вам, вероятно, хотелось бы оправдать его, но оправдания ему нет. Нет, нет и нет. Я достаточно четко произношу слово «нет»?
Слуга принес Казементу яблочный сок. Тот выпил его залпом и продолжил свою речь:
– Осень тысяча девятьсот двенадцатого года была душной и пасмурной, как никогда прежде. В Леопольдвиле ничего не происходило, никакие новости не оживляли нашу потную европейскую скуку. И вдруг появился Маркус Гарвей. Он вернулся из сельвы один, без Уильяма и Ричарда Краверов. Круг общения в Леопольдвиле необычайно узок, и мне не стоило большого труда узнать о его похождениях. Он проводил время в грязном, отвратительном заведении, пьянствуя в окружении черных проституток. Как только ему попадался белый человек, готовый выслушать его, Гарвей тут же признавался в том, что хладнокровно прикончил двух англичан. Он похвалялся этим так, как это делают в таверне хвастуны-ирландцы.
В то самое утро в пансионе господин Мак-Маон заступился за Марию Антуанетту, которая устроила мне одну из своих шуточек, и я тихонько повторил за ним:
– Уж эти ирландцы…
– Маркус не ирландец, – прервал меня Каземент, – а вот я – да.
Тут он улыбнулся, а я покраснел. Потом мой собеседник продолжил:
– Я ничего не мог предпринять, не мог даже требовать от бельгийских властей, чтобы они задержали его или хотя бы допросили. По правде говоря, это были только слухи, болтовня пьяницы в таверне. Но, как я уже заметил раньше, круг белых людей в Леопольдвиле очень узок. Все быстро становится известно. В конце концов мне рассказали подробности этой истории: как говорил сам Гарвей, он убил братьев из-за двух алмазов. Таким образом, мы уже имеем и преступление, и повод для его совершения.
– Тогда получается, – вставил я, – что вы сами не были прямым свидетелем событий.
Каземент улыбнулся:
– Позвольте рассказать вам все подробно. Если услышанный мною рассказ соответствовал действительности, если Маркус и в самом деле совершил это преступление, то он бы постарался выехать из страны со своей добычей. И вот тут у него возникли бы большие проблемы. Конго – как пагубная привычка: втягиваешься быстро, а потом она тебя не отпускает. Незаконный вывоз драгоценных камней и благородных металлов карается очень строго. Вы не можете даже представить себе, насколько придирчивы бельгийские власти.
– Неужели эти алмазы были такими огромными? Разве нельзя было спрятать их в какой-нибудь карман или в секретное отделение саквояжа и обмануть портовых таможенников?
– Подозреваю, что рано или поздно Маркус совершил бы подобную попытку. Но я предложил ему менее рискованный выход.
– Я вас не понимаю.
– Я подружился с ним. Точнее сказать, притворился его другом. К сожалению, мои походы в грязную таверну и сближение с Гарвеем оставили на моей репутации пятно побольше, чем карта Австралии. – Каземент рассмеялся и всем своим видом выразил смирение. – Ничего не поделаешь, кто расставляет другому ловушку, всегда подвергается риску. Короче говоря, однажды я небрежно упомянул в его присутствии о дипломатической почте и уточнил, что таможенники никогда не роются в вещах, принадлежащих дипломатическому корпусу.
– Вы хотите сказать, что Маркус признался вам в своем преступлении в тот день, когда попросил разрешения воспользоваться вашей дипломатической почтой, чтобы переправить алмазы в Англию?
– Именно так. Он долго не мог решиться, потому что не доверял мне. Но я бросил ему такую приманку, что он сам попался на крючок.
– Могу себе представить, что было дальше. Маркус приплыл в Европу на том же корабле, что и его алмазы, но в разных каютах. Потом он явился в одну из контор Министерства иностранных дел, чтобы востребовать конверт, присланный на его имя, и был незамедлительно арестован.
– Я приложил к алмазам объяснительную записку и нотариально заверенные заявления нескольких европейцев, которые слышали рассказ Маркуса. Востребовать пакет было равнозначно признанию своей вины. Гарвей пришел за ним, и его арестовали. Я слышал, что он признался во всем и ожидает суда. Больше мне ничего не известно. Появились какие-нибудь новые сведения?
– Позвольте задать вам последний вопрос.
– Я к вашим услугам, – сказал Каземент, скрещивая руки на животе.
– Вы помните, какого цвета глаза у Маркуса Гарвея?
Подобно тому, как святые являются воплощением Божьего промысла, Каземент казался олицетворением здравого смысла. Однако на несколько мгновений мне удалось поколебать его уверенность. У него был вид пса, которого только что шлепнули по носу свернутой газетой. Он заговорил, медленно роняя слова:
– Да, да, его глаза. Не думайте, что ваш вопрос меня удивил, господин Томсон. Я понимаю вас куда лучше, чем вы можете себе представить. Его глаза не были похожи на глаза убийцы. – Тут он помолчал минуту. – Однако человек – это не только его глаза. И хотя в это трудно поверить, те два алмаза были больше, чем глаза Маркуса, и блестели еще ярче.
К нему вернулась прежняя уверенность. Его пальцы снова доверительно постучали по моему колену, и он заключил:
– Поверьте мне, господин Томсон, ваши усилия заслуживают лучшего приложения.
Он еще раз погладил меня по колену, словно это была голова пушистого кота. Мне не удалось переубедить его, но и мои суждения не были опровергнуты. На этом он и отправился в свой Уругвай. С разрешения немецких подводных лодок.

* * *

Следующая пара тектонов вылезла из «муравейника» и бросилась на дверь в частоколе с той же решимостью, как все предыдущие. Но их ждал сюрприз: в ту самую минуту, когда они собирались взломать дверь, она неожиданно открылась, как подъемный мост, и за ней оказался Маркус, справа и слева от которого стояли Уильям и Ричард. Братья выстрелили в нападавших в упор. Младший Кравер разрядил винтовку в грудь первого тектона, а ружье старшего, скорее напоминавшее артиллерийское орудие, заставило вторую жертву взлететь в воздух.
– Вперед! – закричал Уильям.
Они пробежали несколько метров, отделявших дверь в частоколе от «муравейника». Маркус тащил лестницу. Братья Краверы держали ружья наперевес, словно шли в штыковую атаку. У входа в шахту Гарвей зажег фитиль. Накануне он бросил одну динамитную шашку, а теперь у него в руке была целая их связка. Как раз в этот момент из «муравейника» выглянула голова тектона без шлема. Он выбрал неудачный момент для появления: дуло винтовки Уильяма оказалось всего в нескольких сантиметрах от его лица, и младший Кравер немедленно выстрелил. Пуля вошла в верхнюю часть щеки, и от удара глаз вылетел из своей орбиты. Глазное яблоко на миг повисло в воздухе прямо перед носом Маркуса, и он, раскрыв рот, смотрел на этот желатиновый шар, подвешенный в пустоте, который также наблюдал за ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47