Надо сказать, она же, сволочь — судьба, я имею в виду, — этот шанс тотчас же и отняла.
В этот раз дело происходило в конце мая, когда в нашем городе буйно цветут желтая акация, барбарис и чубушник лемуана (это такой отвратительный кустик, усеянный достаточно крупными желтыми цветками).
Мы с дирижером условились встретиться в холле гостиницы, а перед гостиницей был скверик, где присутствовали все вышеупомянутые кусты.
В холл я вошла, заливаясь соплями и закрывая лицо платком, так что портье даже забеспокоился, не плохо ли мне. От чиха я ничего не могла произнести, и дирижер, который вышел в холл, не опоздав ни на минуту, очень встревожился, одолжил мне свой носовой платок, но потом поглядел на часы, извинился и сказал, что время мое вышло, а он сейчас должен спешить в аэропорт. Самолет, сами понимаете, ждать не будет.
Фотограф Витька Колобков успел только сделать несколько снимков, но без интервью они были не нужны. Витька жутко на меня разозлился и настучал начальнику отдела.
Как уж он там живописал мое поведение, не знаю, но из отдела культуры меня выперли с треском.
На память о несостоявшемся интервью у меня остался только носовой платок великого человека.
Вы, может быть, хотите спросить, отчего я не пользуюсь различными препаратами, которые так широко рекламируются? Человек глотает таблетку и тут же нюхает букетик цветов или прижимает к груди любимого котика.
Я вас умоляю, моя аллергия плевать хотела на все супрастины и кларитины! Чихать я все равно буду, только в сон клонит, и голова тяжелая, как чугунный шар, ни строчки не напишешь…
У мамули на все свое мнение, она утверждает, что у меня это нервное. Действительно, мне достаточно увидеть по телевизору букет чайных роз, как становится трудно дышать, а если хотите испортить мне настроение, пришлите по почте открытку с желтыми хризантемами.
Все эти безрадостные мысли текли в моей голове, пока теплые струи омывали тело.
— Александра! — Мамуля стучалась в дверь. — Вот теперь ты действительно опоздаешь!
На кухне был налит для меня кофе и лежал один сухой тост — мамуля знает, что ничего, кроме этого, я утром проглотить не могу. Она редко варит для меня кофе, так что я сразу же заподозрила, что ей от меня что-то нужно.
— Сашура! — просительно сказала мамуля. — Я сегодня никак не могу вернуться раньше семи, так что будь добра, посиди дома…
— Это еще зачем? — уставилась я на нее, но, заметив, как потемнели от гнева мамулины глаза, вспомнила:
— Ах да, твой Петр Ильич… А он к музыке никакого отношения не имеет?
— Оставь, пожалуйста, свои насмешки! — вспыхнула мамуля. — Неужели трудно сделать для матери такую простую вещь?
— Ну хорошо, хорошо, я отпрошусь пораньше, — согласилась я, — поработаю дома…
* * *
Редакция нашей газеты «Невский вестник» находится в самом центре города в потрясающем старом доме, принадлежавшем до революции известному книгоиздателю Марксу, однофамильцу бородатого философа. Этот дом отличается замечательно запутанной планировкой, свежий человек, войдя в него, ни за что не найдет нужную комнату, а после часа бесплодных блужданий, не сможет без посторонней помощи даже выбраться наружу.
Бесконечные лестницы и лесенки соединяют этажи и коридоры марксовского дома самым причудливым образом. На пятый этаж можно попасть только с третьего, а на шестой — только со второго.
Коридор четвертого этажа славится тем, что из его окон можно увидеть знаменитый двор с водосточными трубами в форме драконов и крылатых рыб, а на шестом этаже, говорят, есть комната, в которую попасть вообще невозможно, хотя оттуда временами доносятся стук пишущей машинки и нецензурные выкрики.
Отдел, в котором я работаю, в газете называют «лягушатником». Для этого есть две причины. Первая, более очевидная и не такая обидная, заключается в том, что наш отдел размещается в бывшей ванной комнате, о чем напоминают сохранившиеся кое-где на стенах остатки кафельной плитки и тематическая роспись на потолке: изображенное с большим вкусом болото, поросшее осокой и камышами, по которому важно вышагивает красивая длинноногая цапля, выискивая спрятавшихся там и тут очаровательных ярко-зеленых лягушек.
Вторая причина, о которой мы предпочитаем не вспоминать, — та, что наш отдел — самый незначительный, неперспективный, непрестижный в газете, короче, болото.
К нам ссылают работников, не вписавшихся в основные отделы.
Вообще по внешнему виду сотрудника газеты сразу можно узнать, в каком отделе он работает: в отделе новостей — модные, хорошо одетые парни с легкой щетиной на щеках, с горящими взглядами и такими быстрыми движениями, что здороваться с ними нужно, как стрелять по самолету, — с упреждением.
В спортивном отделе — коротко стриженные бывшие спортсмены, толстеющие от прерванных тренировок, в мешковатой и вечно измятой одежде, с легким запахом спиртного и отчетливо выраженными криминальными знакомствами.
В нашем отделе работают профессиональные неудачники. Во главе дела стоит Анфиса Сорокопуд, худая и злая, как плюющаяся кобра.
«Нашей Анфисочке поправиться бы, — сказал как-то на пьянке Мишка Котенкин, — фамилия-то располагает.., да только стервы толстыми не бывают…»
Впрочем, Анфисой мы называем ее довольно редко, между собой и за глаза зовем не иначе как «наша Гюрза».
Тот же Мишка Котенкин в приступе .творческого вдохновения раскопал в Интернете замечательную фотографию гюрзы, поедаюшей бедную беззащитную лягушку, и поместил ее на своем компьютере в качестве «обоев», так что теперь каждый день, включая и выключая машину, он смотрит в ясные глаза любимой начальницы.
Наша Гюрза отвечает Мишке полной взаимностью. Подозреваю, что ее злобность и истерический характер вызваны в значительной степени тем, что Гюрза считает себя незаслуженно обойденной: руководить отделом неудачников, «болотом» — для ее самолюбия ужасный удар.
Сам Мишка Котенкин, на которого я уже несколько раз ссылалась, — это, можно сказать, луч света в нашем болоте. Остроумный веселый мужик лет тридцати пяти, он умеет ладить с людьми, знает, где и что происходит, дружит с половиной города… Он был бы очень хорошим журналистом, если бы не один большой недостаток: Мишка совершенно не умеет писать. Иногда он по полдня сидит над какой-нибудь дурацкой фразой, и все равно у него выходит скучно, блекло и суконно.
«Гастроли знаменитого английского коллектива прошли с большим успехом», — пишет он о приехавшей в Питер легендарной группе.
— Мишка! — кричит на него большой поклонник музыкантов Кап Капыч. — Ты что, про нижнетагильскую самодеятельность пишешь? Мишка, я на концерте этих «Кридонс» был… Там одни немолодые мужики собрались — целый зал! И еще их любовницы — ну эти-то как раз помоложе. А музыканты-то и сами уже не мальчики… Но как начали они играть! Мишка, ведь это юность наша вернулась! Ведь мы же мальчишками и думать не могли, что когда-то их живьем услышим — при Советской-то власти! Там мужик один в зале плакал, да и я сам чуть слезу не пустил!
А ты — «гастроли.., с большим успехом…» — тьфу!
Мишка краснеет, но ничего поделать не может: литературных способностей Бог не дал. Поэтому он вечно шатается по редакции, слушает разговоры и умоляет:
— Как, как ты сейчас сказал? Ну-ка повтори, я спишу фразочку…
Упомянутого мною Кап Капыча вообще-то зовут Петя Капитонов, но поскольку он ведет в нашей газете воскресные разделы для женщин, рубрику «Хозяйке на заметку», страничку для девочек «Подружка», колонку «Советы доктора Капитоновой» (как похудеть за два месяца на двадцать килограммов, не отказывая себе в любимых заварных пирожных), злые редакционные языки прозвали его Капитолиной Капитоновной, а потом — Кап Капычем. Кличка прилепилась намертво.
Кап Капыч — спокойный добродушный дядька с большим пузом, могучими плечами бывшего борца и окладистой бородой. Для работы в основных, престижных отделах редакции у него недостает темперамента, а в своих дамских рубриках Петя чувствует себя как рыба в воде. Со временем он научился неплохо готовить, часто приносит на работу печенье собственной выпечки, а в ящике стола прячет спицы и клубок шерсти.
Не так давно главный редактор газеты, которого мы видим реже, чем радугу зимой, решил печатать на последней полосе материалы на темы секса и эротики, и эта тематика обрушилась на бедного Кап Капыча, как снег на бедуина. Теперь, кроме привычных советов по похудению и ведению домашнего хозяйства, бедный Петя отвечает на страницах нашей газеты какой-нибудь Марии Петровне Кукушкиной, озабоченной тем, что ее муж на сорок пятом году совместной жизни исполняет супружеские обязанности без прежнего вдохновения. "Мне очень понятны ваши проблемы, дорогая Мария Петровна, — пишет Петя от лица доктора Капитоновой, — два года назад мой муж тоже начал охладевать к исполнению своего супружеского долга, но я не пустила это дело на самотек, а приобрела несколько комплектов очень сексуального французского нижнего белья и записалась на курсы эротического танца при районном Дворце творчества юных. С тех пор моего Антона Антоновича как подменили, и он исполняет супружеские обязанности не реже трех раз в день…
Со своими рубриками Кап Капыч справляется успешно, но от него требуют еще и эротических рассказов. Это для него оказалось непосильной задачей, и эротическую прозу взвалили на мои хрупкие плечи. Вообще, так сложилось, что мною в отделе затыкают все дыры — и в переносном смысле, и в буквальном. Когда в газете неожиданно снимают какой-нибудь материал, и на страницах возникает белое пятно, Главный звонит Гюрзе, а Гюрза подзывает меня и шипит сквозь зубы:
— У тебя все равно нет никакой работы.
Ну-ка, набросай по-быстрому двадцать строк по проблемам детской наркомании! Чтобы через сорок минут материал был готов!
И я послушно сажусь за компьютер и выдавливаю из себя двадцать строк, как Антон Павлович Чехов выдавливал из себя раба.
Сегодня в нашем лягушатнике все было как обычно, только что-то не видно Мишки Котенкина. Перекинувшись парой слов с Кап Капычем — он напомнил, что за мной эротический рассказ к пятнице, я раздумывала, как бы половчее поговорить с Гюрзой, когда она сама позвала из кабинета:
— Петухова, зайди ко мне!
Петухова — это я.
Гюрза сидела за столом. Перед ней я с удивлением обнаружила мою статью про центры досуга для пожилых людей. Гюрза безжалостно черкала по ней красным карандашом.
— Не умеешь построить фразу, — шипела она, — чему вас только в университетах учат?
Я мгновенно разозлилась. Именно над этой статьей я работала долго и написала ее хорошо. Тему предложила мне соседка-пенсионерка. Она как раз посещала этот самый центр досуга и рассказала подробно, чем там занимаются старушки. Относительно построения фразы у меня тоже было все в порядке.
С этим соглашался не только Мишка Котенкин, но и остальные сотрудники.
Я заглянула Гюрзе через плечо. Она правила текст, и я вовсе не уверена, что он от этого стал лучше. Но попробуй поспорить с начальством, все на тебя попадет! К тому же нужно было уйти пораньше… И я смолчала.
Гюрза, которая ожидала возражений, слегка удивилась и подняла на меня глаза. Я стояла, вытянув руки по швам и вылупившись на нее, как новобранец.
— Что ты молчишь?
— Если хотите, я переделаю или новую напишу! — гаркнула я.
— Ну ладно, — смягчилась Гюрза, — не нужно переделывать, вот тут исправить, и все…
Я чуть не ляпнула: «Рада стараться!», но вовремя прикусила язык — это был бы уже явный перебор.
— И вот еще что, — продолжала наша пресмыкающаяся, — Котенкин заболел, так что с тебя видеообзор, музыкальные новинки и книжный рынок.
— Вот мило! — фыркнула я. — Да времени-то всего ничего осталось!
— Ничего, не рассыплешься, — в своей обычной манере заметила Гюрза.
— Тогда буду дома работать! — потребовала я. — Чтобы не отвлекали.
Гюрза издала звук — нечто среднее между фырканьем и кашлем, я посчитала это за согласие и поскорее удалилась из кабинета.
* * *
В квартире было тихо и относительно чисто после визита Анны Леопольдовны. Пахло мамулиными пирогами. Вспомнив наставления мамули, я постояла несколько минут перед зеркалом — причесалась и слегка подвела глаза. Обычно дома я хожу в спортивных брюках и старом свитере, но в этот раз мамуля очень просила выглядеть прилично. Однако выбирать как-то было не из чего. Я уже говорила, что не очень-то обращаю внимания на свою внешность и не стремлюсь пополнять гардероб. Это у мамули шкаф буквально набит тряпками. Я же в основном предпочитаю носить брюки. Вот недавно в «Бенеттоне» была осенняя скидка, и мне досталось двое джинсов по цене одних. Цвета тоже подходящие — ярко-розовый и ярко-зеленый.
В этот раз я остановилась на зеленых джинсах, а к ним — дивного оттенка рыжий свитер, связанный Петей Капитоновым мне в подарок. Кап Капыч обожает на меня вязать.
Он говорит, что я худенькая, поэтому получается очень быстро — два раза спицами махнул, и рукав уже готов…
Нарядившись к приходу дорогого гостя, я включила компьютер и опомнилась только тогда, когда услышала звонок в дверь.
Дверь я открыла сразу. Сколько раз дорогая мамуля повторяла мне: «Прежде, чем открыть дверь, подумай, ждешь ли ты кого-нибудь, спроси, кто там, посмотри в глазок».
Своими бесконечными повторениями она добилась только того, что я совершенно отключилась от напоминаний и теперь открываю дверь, не спрашивая.
Но в этот раз советы мамули пригодились, дверь же я открыла, потому что ждала ее гостя. На пороге стоял симпатичный немолодой дядечка с добрыми голубыми глазками и редеющими седыми волосами.
— Здравствуйте, Шурочка! Вы всегда открываете дверь кому угодно?
— Здравствуйте. Только я Сашенька, — ответила я, улыбнувшись, как могла приветливее, — а вы, наверное, Петр Ильич?
— Совершенно верно, — он покосился на солидный кожаный чемодан. — Лялечка, должно быть, говорила обо мне. Вы позволите войти?
— Да, конечно, — спохватилась я, — мама говорила… Поэтому я так и открыла без расспросов.
Я помогла ему внести чемодан, хотя он и сопротивлялся, повторяя, что еще не так стар, чтобы позволить женщинам таскать свои чемоданы. На его невысказанный вопрос — точнее, на быстрый вопросительный взгляд — я сказала, что мама придет часа через полтора, и проводила в приготовленную для него комнату. Самой мне нужно было продолжать работу: из-за болезни Мишки Котенкина Анфиса поручила сделать за него обзор новинок видеорынка. Я села за компьютер и углубилась в рецензию на фильм ужасов, посвященный захвату нашей родной планеты кровожадными маринованными огурцами с Юпитера.
Разделавшись с этими космическими захватчиками (хотя, конечно, разделалась с ними не я, а очередной голубоглазый бойскаут, превративший кровожадных пришельцев в овощное рагу), я спохватилась, что не исполняю роль гостеприимной хозяйки. Но в это время в дверях квартиры заскрежетали ключи, и на пороге появилась моя дорогая мамуля.
— Лялечка! — воскликнул наш седовласый гость.
— Петруша! — радостно ответила мамуля.
Мне трудно было поверить, что кто-то назвал мою мамулю, эту стопроцентную леди, это воплощение стиля и тона, Лялечкой, но еще труднее — что это сошло ему с рук, однако все было именно так.
Мамуля немедленно устроила мне сдержанную и очень стильную выволочку за то, что не занимаюсь гостем, не кормлю его, не развлекаю разговорами и вообще веду себя, как невоспитанный ребенок. Но тут уж мы с Петром Ильичом выступили единым фронтом, доказывая ей, что человеку с дороги надо дать пять минут (или там полтора часа, но кто считает), чтобы очухаться, переодеться и прийти в себя, ж говоря уже о том, что хотя мне и разрешили сегодня вернуться пораньше, это не значит, что можно не выполнять свою работу.
При слове «работа» Петр Ильич несколько оживился и сделал было попытку расспросить насчет моей трудовой деятельности, но мне удалось ловко уйти от ответа. Терпеть не могу, когда люди расспрашивают меня о работе!
Некоторые несведущие личности считают, что жизнь журналиста — это один сплошной праздник, посещение выставок, презентаций, всевозможных тусовок. Другие люди при слове «журналист» вспоминают несколько известных имен — в основном, тех, кого часто видят по телевизору. Есть действительно серьезные журналисты, которые много и хорошо пишут, но их немного, потому что либо ты пишешь, либо болтаешься по тусовкам.
Мне нечем хвастаться — работаю много, но рутинно, поэтому не люблю распространяться об этом.
Мамуля заварила свой любимый чай с бергамотом и благоухала на всю кухню смесью «Графа Грея» с «Шанелью номер пять». Пока она ставила на стол огромный и румяный пирог с капустой, я в своей обычной манере доедала последний маринованный огурчик, случайно затерявшийся в банке, — все равно на всех его не хватит, а что я достаю огурцы из банки рукой, так они такие скользкие!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25