вопрос был совершенно непоследовательным. Ошибка при наборе? Небрежность редактора? Или это имя уже встречалось, а он просто забыл? У него всегда была ужасная память на имена. На мощном жёстком диске его памяти была дыра, которая отказывалась сохранять их. Может быть, имя «Майкл» было каким-то псевдонимом, который он пропустил? Или автор имел в виду того однорукого из ЦРУ?
И вот опять:
Нет, мы имеем в виду тебя.
Нет, мы имеем в виду тебя? Что за чертовщина? Он заново просмотрел страницу. Фраза не была увязана ни с чем. Она быль втиснута прямо посреди абзаца, описывающего, как в Филадельфию контрабандой провозят наркотики. Или автор нарочно оставил её здесь? Играет в какие-то игры?
Майк поднялся, подошёл к полке и поставил книгу на место. Взял ту, которая стояла рядом на той же полке. Открыв её на первой странице, он прочёл:
Мы должны любить друг друга, да, да, это несомненно так, но нигде не сказано, что мы должны испытывать приязнь друг к другу. Возможно, именно осознание, что все люди являются нашими братьями, виной тому, что мы испытываем детскую ревность, даже враждебность, по отношению к столь многим из них. Нет, мы не играем в игры, Майкл.
Майк захлопнул книгу и посмотрел на обложку. Питер де Врие, « Триумф Колибри » .
Он перечитал последнюю строчку. Это, должно быть, какая-то шутка. Видимо, автор мнит себя большим умником. Денни часто говорил, как он ненавидит подобную дешёвую самодовольную чепуху. Написать такое под силу кому угодно.
Майк поставил книгу на полку и пробежался пальцами по корешкам, выбрав красную обложку. Сборник рассказов Джина Вольфа «Замок дней». Он откинул большим пальцем жёсткую обложку и прочёл:
«Ты, возможно, одержим, демонами, – сказал лилипут. – Или возрождён к жизни невидимыми пришельцами, которые, приземлившись на Земле спустя эоны после смерти последнею человека, захотели воссоздать жизнь двадцатого столетия». Нет, это и не шутка, Майкл. Мы просто хотим знать, чего конкретно ты пытаешься добиться?
Он вскрикнул и уронил книгу, словно она обожгла его.
Он посмотрел на свои руки. Он оглядел библиотеку. Старик с трубкой смотрел в то место, куда упала книга. Через проход, за стеклом, двое подростков – мальчик и девочка – сидели перед одним компьютером, листая сайты.
Тишина.
Книга – её обложка была кроваво-красной, кричащей, беспокоящей – лежала у его ног.
Испытывая чувство, будто за ним наблюдают, Майк наклонился, поднял её и прочёл:
Ты разумный человек, Майк. Почему ты отказываешься принять очевидное?
Он уронил книгу и посмотрел через плечо. За окном сверкала в солнечных лучах алая трубчатая кормушка для птиц. Над одной из трубочек трепетала колибри, изредка опуская в неё свой изогнутый нос за кормом. Наблюдая за ним, не поворачивая головы, одним глазом.
– Хорошо, – сказал Майк.
Он поднял книгу и решительно подошёл к окну. Птица игнорировала его, что было странно – он всегда считал птиц самыми пугливыми существами на свете.
– Хорошо, – сказал он. – Поговорим.
– С вами все в порядке, мистер? – это был старик с трубкой.
– Это ваших рук дело? – спросил Майк, потрясая раскрытой книгой.
– Что моих рук дело? – спросил тот; его лоб был покрыт морщинами.
– Ничего, не обращайте внимания, – сказал Майк. Потом он прочёл:
Нам нужно поговорить. Мы слышим тебя.
Кто вы? – подумал он.
Мы, ответила книга.
Он сглотнул.
Как вы делаете это?
Мы надеемся, ты не сочтёшь нас грубыми, если мы предложим тебе не пытаться понять?
Нет, – подумал он.
Но это не тот вопрос, который ты хотел задать в первую очередь, не так ли?
Нет, – подумал он.
Тебе понадобится для этого другая книга. Можем ли мы предложить научную фантастику? Это отделение позади тебя. Любая книга подойдёт.
Майк вернул кроваво-красную книгу на полку и схватил какую-то другую, в бумажной обложке, с золотым космическим кораблём на корешке. Написанную автором с неправдоподобным именем «Спайдер Робинсон» Spider (англ. ) – паук; имя может быть переведено как «Паук Робинзон»
. Первым, что он прочёл, после того как сел обратно в кожаное кресло, было:
Разделённая боль уменьшается. Разделённая радость увеличивается троекратно. Так мы побеждаем энтропию.
И потом:
Каков твой вопрос, Майкл?
Его привело в ярость, что они могут вот так запросто читать его мысли, вытаскивая из него вопрос, который он не решался задать, однако которого не мог и избежать. Этот вопрос скользил в глубине его мыслей с того самого момента, когда он притронулся к колибри.
Где Джулия? – подумал он.
Таков был вопрос.
Если кто-нибудь и мог понять, то она. Она поняла все насчёт его приёмной дочери. Как его убивало смотреть на её страдания. Как он отдал бы все, чтобы избавить её от этого, вызволить её из беды. Это было несправедливо. Ни один ребёнок не должен был испытать то, через что прошёл он в Буффало.
Видишь? – сказал бы он ей. – Вот почему. Вот почему я убил твоего сына.
Она бы поняла. Он был уверен в этом.
Где Джулия? – подумал он. И посмотрел в книгу, которую держал в руке.
Ответ ошеломил его.
Джулия дона.
Увидев это, Майк чуть было не ринулся прочь из библиотеки. Но внезапно он заметил красно-белый плакат над дверью читального зала: ПОЖАЛУЙСТА, УСПОКОЙСЯ. ОСТАНОВИСЬ, МАЙКЛ. У ТЕБЯ ЕЩЁ ОСТАЛИСЬ ВОПРОСЫ.
– Пытаетесь произвести на меня впечатление? – сказал он вслух. – Ну что ж, я впечатлен, вы, всемогущие ублюдки.
Увидев, что плакат не меняется, он обратился к книге.
К сожалению, ты не сможешь увидеть свою возлюбленную ещё в течение некоторого времени. Тебе придётся принять это.
Мне придётся – да неужели? – подумал он
Да.
Почему?
Этот вопрос всегда возникает. Джулия жива и здорова. Соберись с духом. Когда-нибудь она присоединится к тебе.
Майк подумал: предполагается, что я найду в этом утешение? Но подумав так, он понял: они правы.
Большинство людей находят, прочёл он. Зачем ты убил девушку?
Майк усмехнулся и возненавидел себя за это. Донну? Она была давно уже не девушкой. Между прочим, ведь именно это привлекло ваше внимание, не так ли?
Научно-фантастический рассказ длился абзац за абзацем – увлекательная, полная юмора история про бармена, чья странная клиентура включала в себя эльфов, роботов и паков Злые духи, лешие в ирландском фольклоре
. Но никакого ответа. Пришельцы, похоже, удалились на совещание.
Паки.
«Харви», подумал он. Это сцена из «Харви»!
Он стал читать дальше. Ещё несколько строчек – ничего, а потом:
Ты неправильно понял. Наше внимание всегда было с тобой. Ты используешь его неразумно.
Без всякой рациональной причины эти слова вызвали в нем взрыв эмоций.
Вы что же, угрожаете мне? Мать. Вашу. И что вы собираетесь делать? Что ещё вы можете отнять у меня?
Майкл, сядь, пожалуйста. Мы никому не угрожаем. Прости за повторение, но мы также и не играем в игры.
Что же тогда это? – подумал он, потрясая книгой.
Наиболее эффективный способ общаться без недопонимания. Мы подумали, что, возможно, этот способ будет не столь волнующим, как тот, что мы избрали в прошлый раз.
Они имели в виду комнату с красной пулей. Майк содрогнулся, вспомнив их певческую капеллу. Они были правы – так лучше. Он подумал: интересно, как бы звучали эти слова на странице в виде голоса. Спокойного, мягкого голоса одного человека. Вот это был бы фокус.
Ты одержим вопросом « как » , Майкл. Это неверный вопрос.
Вы сказали… Джулия дома и здорова. Могу ли я увидеть её?
Нет.
Почему нет, черт побери?
Она жива.
Каким-то образом до этого момента Майк не понимал до конца, насколько велика была пропасть, отделявшая его от Джулии.
Теперь он понял.
Он опустился в чёрное кожаное кресло. Почему он поверил книге? Почему он не счёл это галлюцинацией? Виртуальным сном? Почему он поверил птицам, если это было последней вещью в мире, в которую он хотел верить? Он посмотрел в окно. Колибри не было. Старик вперевалку направлялся к нему в своём мешковатом коричневом костюме, держа свою трубку за чашечку.
– Печальная книга? – спросил он. Майк взглянул на книжку в своей руке.
– Это самая печальная книга, какую я только читал.
– Историческая?
– Фантастика, – сказал Майк, показывая ему обложку.
– А. Ну да. Когда прослеживаешь что-то до логического предела, это может оказаться довольно угнетающим. Меня зовут Сэм.
Майк пожал протянутую ему руку. Костюм Сэма был слегка велик, и рукав шуршал, когда он тряс мягкую, тёплую ладонь.
– Гэбриел передаёт привет. Старик улыбнулся.
– Добрый старый жеребец.
– Я Майк. Я мёртв. – Рукопожатие прекратилось.
Старик осторожно опустился на пухлый чёрный подлокотник его кресла. Такая неожиданная близость не побеспокоила Майка. От Сэма изумительно пахло. Такой уютный устоявшийся стариковский запах.
– Забавно – думаю, что не слышал этого слова уже много лет. Это как телефонный номер, который вертится на языке, но никак не можешь… – он посмотрел Майку в лицо. – Здесь все такие, сынок. К этому нелегко приспособиться. У меня ушло – ох – три года, чтобы привыкнуть.
– Моя любимая… – начал Майк, но понял, что не может закончить.
– Да?
– Моя любимая…
– Понимаю. Я тоже потерял свою Алису. У меня было такое чувство, что кто-то проник ко мне в грудь и вынул сердце. Нельзя жить, думая только об этом, сынок. У тебя должна быть надежда. Я вот теперь каждый день жду, что Алиса войдёт в эту дверь, – он постукал пустой чашечкой по своей бледной морщинистой ладони. – Потом наступает следующая стадия. Когда прошло столько времени, начинаешь думать, узнаешь ли ты её вообще. Или – не изменились ли вы оба настолько, что даже не сможете вспомнить, как это – быть вместе. Такие вот вещи. Но я верю ей. Я уверен, что встреча будет стоить ожидания. Надежда, понимаешь? А как звали твою жену?
– Джулия, – ответил он, воззрившись на обложку книги и не видя её. – Она не была моей женой.
Помолчав минутку, старик сказал:
– Я часто убеждаюсь, что чашечка горячего помогает мне, когда я дохожу до определённого состояния. Не хочешь ли чаю? Обещаю, он превосходен.
Этот маленький жест вежливости чуть было не заставил Майка переступить последние пределе. Он сглотнул и сжал зубы так, что они заскрипели.
Старик положил руку ему на плечо.
– Думаю, тебе лучше повидать Хранительницу, – сказал он, укладывая трубку в карман пиджака. – Она молодец. Только… э-э… Да зачем много говорить? Если она предложит тебе что-нибудь выпить… лучше откажись.
Воспоминание о чем-то неприятном проявилось внезапно на его лице, и на мгновение Майк увидел, что каждая морщина на нем была заслужена.
СЛОВО НА БУКВУ «С»
Почему не закончить все это здесь? – подумал Дэниел.
Был роскошный осенний вечер. В такие дни обычно жгут листья. Он любил этот запах. Почему запах умирания был так прекрасен?
Он стоял около лавки и смотрел на насосы. Красные вишенки. «Живая приманка». Кажется, он стоял здесь уже долго, хотя не мог припомнить, что его остановило, и не мог сказать, что не давало ему двигаться дальше. Он заметил, что забыл ключи в зажигании своего «вольво».
Дэниел вышел на середину шоссе и взглянул в обе стороны. С одной двухполоска шла прямо как стрела насколько хватало взгляда. С другой – заворачивала и исчезала под навесом пальм. Он понял, что Фрост Роберт Фрост (1874-1963) – американский поэт, ещё при жизни ставший классиком и патриархом американской поэзии
ошибался. Не было никакой разницы, какой путь он выберет. Везде одно и то же. Люди теряют друг друга или находят друг друга. Это больше не имело значения. Не здесь.
Вдалеке он услышал лязг и фырканье восемнадцатиколесного грузовика, переключающего скорость.
Дэниел заключил: это было ошибкой – эта виртуальная земля, созданная птицами. Бредовое предприятие, доведённое до своего нелогичного предела. Что, если жизнь будет лишена смерти? Все равно что спросить: что, если свет будет лишён цвета? Что, если любовь будет лишена эмоций? Что если братья не будут ничем связаны между собой? Так же как и с любым раем, придуманным кем угодно, кроме настоящего хозяина. Все зависит от того, что ты из него выбрасываешь. Жизнь без голода. Жизнь без страданий. Жизнь без неведения. Но жизнь без даже малейшего чего-либо не была больше жизнью. Мир без потери был миром без смысла. Почему птицы не могли понять этого? Были ли они настолько довольны тем, что могут дать людям предмет их глубочайшего желания – бессмертие – что не продумали до конца последствия такого дара?
Неуклюжий грузовик приближался к повороту в сотне ярдов от места, где стоял Дэниел. Он мог видеть его сквозь свисающие пальмовые листья.
Дэниел посмотрел вниз и перегнулся через свой живот, чтобы удостовериться, что его ноги стоят по сторонам двойной жёлтой линии. Он сделал большой шаг в сторону и оказался точно посредине полосы. Иди прямо по дорожке из жёлтого кирпича. Он посмеялся над собой. Взрослый человек на сельской дороге золотым осенним днём, переживающий экзистенциальный кризис. Бьющийся с врагом, с которым он не может говорить, которого не может понять, которого не может даже увидеть.
Неужели до вас ещё не дошло, думал он. Вы можете дать нам все, что есть в жизни, кроме того, что делает её стоящей того, чтобы жить.
А что это такое? – подумал он. – Что?
Грузовик с серебристой решёткой показался из-за деревьев, быстро приближаясь.
Дэниел сам удивился выводу, к которому пришёл: слово на букву «С». Смерть. Вот что составляло различие. Не возможность выбора. Не вечность. Даже не любовь. Все это имело значение лишь потому, что было временным, мимолётным, исчезающим. Таковы были ограничения, определяющие игру. Установленные правила. Если не было смерти, ничто не имело значения.
Странно. Проделать весь этот путь, чтобы обнаружить: наша глубочайшая мечта была кошмаром. Монета, которой расплачиваются все религии на планете, оказалась фальшивкой. Бесконечная жизнь портила все. Слово на букву «С» было тем, что делало жизнь драгоценной.
И на мгновение Дэниел ощутил восхитительную уверенность. Потому что он знал: это не было жизнью. Он не хотел этого. Он не хотел ни единой крупицы этого.
На решётке грузовика посредине была косая серебристая молния, в его белые крылья были вмонтированы выпученные хромированные фары. Он дважды просигналил.
Дэниел хотел того, другого места. Места, где потерянные вещи были потеряны навсегда. Где люди уходили и никогда не возвращались обратно. Он подумал о своей парикмахерше, Рэчел. Он подумал о своей матери. Точнее, о её фотографиях. Он подумал о своей жене и сыне. Это была жизнь. Это было то, чего он хотел. Место, где люди лгут, и причиняют друг другу боль, и поезда сходят с рельсов, и самолёты падают и разбиваются, и дети учатся бояться, и женщин насилуют, и землетрясения поглощают города, и друзья предают тебя, и каждый день, каждая минута – это чудо, каждая секунда – это волшебство. Не потому, что она хороша, а потому, что она настоящая. И потому, что она кончается. Двадцать часов мучительного переходного периода – и вот Шон вырывается из лона Джулии, покрытый слизью и кровью, ещё связанный с матерью спутанной белой нитью, как воздушный шарик из тех, что продают в цирке, пока его не надули. Его брат, лежащий рядом с ним, или причиняющий ему боль, или насмехающийся над ним, или унижаемый им – но здесь, черт побери. Здесь.
Он хотел этого. Он хотел места, где вещи имели значение. Где вещи имели конец.
Грузовик уже сигналил не переставая. Ещё немного – и Дэниел сможет прочитать логотип на решётке.
Он потерял Джулию.
Он потерял Шона.
Он потерял этого ублюдка Майка.
Все, что имело значение.
Что осталось?
Дэниел глядел на надвигающуюся решётку, думая: жми на педаль. Нажми армагеддонскую кнопку.
Тормоза грузовика уже шипели, и все восемнадцать колёс уже визжали и дымились на асфальте, когда Дэниел почувствовал, как его схватила маленькая рука, развернула и рванула вбок, к обочине дороги. Он ощутил движение воздуха на своём лице, когда грузовик просвистел мимо. И глядя, как он удаляется, увидел, что водитель высунул руку в окно, показывая ему палец.
Тоненький голосок сказал:
– Этот способ не работает, мистер. Ты просто возвращаешься обратно.
УИЦИЛОПОЧТЛИ
До конца дней своих Майк не забудет маленькую женщину и дом, полный колибри.
Старик в молчании довёз его до пригорода Детройта – Ройал-Оук. По дороге Майк поймал себя на том, что не может оторвать глаз от рук Сэма на рулевом колесе. Прекрасные руки, думал он. Добрые руки.
Они подъехали к полуразрушенному зеленому домику с нестриженым газоном, из тех, что торчат как бельмо на глазу, только снижая стоимость участка. И тем не менее в нем было что-то уютное: в стороне от дороги, скрытый рядом одичавших разросшихся кустов; почтовый ящик переполнен непрочитанной почтой; трава проросла сквозь сланцевые плиты, ведущие к затянутой сеткой веранде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
И вот опять:
Нет, мы имеем в виду тебя.
Нет, мы имеем в виду тебя? Что за чертовщина? Он заново просмотрел страницу. Фраза не была увязана ни с чем. Она быль втиснута прямо посреди абзаца, описывающего, как в Филадельфию контрабандой провозят наркотики. Или автор нарочно оставил её здесь? Играет в какие-то игры?
Майк поднялся, подошёл к полке и поставил книгу на место. Взял ту, которая стояла рядом на той же полке. Открыв её на первой странице, он прочёл:
Мы должны любить друг друга, да, да, это несомненно так, но нигде не сказано, что мы должны испытывать приязнь друг к другу. Возможно, именно осознание, что все люди являются нашими братьями, виной тому, что мы испытываем детскую ревность, даже враждебность, по отношению к столь многим из них. Нет, мы не играем в игры, Майкл.
Майк захлопнул книгу и посмотрел на обложку. Питер де Врие, « Триумф Колибри » .
Он перечитал последнюю строчку. Это, должно быть, какая-то шутка. Видимо, автор мнит себя большим умником. Денни часто говорил, как он ненавидит подобную дешёвую самодовольную чепуху. Написать такое под силу кому угодно.
Майк поставил книгу на полку и пробежался пальцами по корешкам, выбрав красную обложку. Сборник рассказов Джина Вольфа «Замок дней». Он откинул большим пальцем жёсткую обложку и прочёл:
«Ты, возможно, одержим, демонами, – сказал лилипут. – Или возрождён к жизни невидимыми пришельцами, которые, приземлившись на Земле спустя эоны после смерти последнею человека, захотели воссоздать жизнь двадцатого столетия». Нет, это и не шутка, Майкл. Мы просто хотим знать, чего конкретно ты пытаешься добиться?
Он вскрикнул и уронил книгу, словно она обожгла его.
Он посмотрел на свои руки. Он оглядел библиотеку. Старик с трубкой смотрел в то место, куда упала книга. Через проход, за стеклом, двое подростков – мальчик и девочка – сидели перед одним компьютером, листая сайты.
Тишина.
Книга – её обложка была кроваво-красной, кричащей, беспокоящей – лежала у его ног.
Испытывая чувство, будто за ним наблюдают, Майк наклонился, поднял её и прочёл:
Ты разумный человек, Майк. Почему ты отказываешься принять очевидное?
Он уронил книгу и посмотрел через плечо. За окном сверкала в солнечных лучах алая трубчатая кормушка для птиц. Над одной из трубочек трепетала колибри, изредка опуская в неё свой изогнутый нос за кормом. Наблюдая за ним, не поворачивая головы, одним глазом.
– Хорошо, – сказал Майк.
Он поднял книгу и решительно подошёл к окну. Птица игнорировала его, что было странно – он всегда считал птиц самыми пугливыми существами на свете.
– Хорошо, – сказал он. – Поговорим.
– С вами все в порядке, мистер? – это был старик с трубкой.
– Это ваших рук дело? – спросил Майк, потрясая раскрытой книгой.
– Что моих рук дело? – спросил тот; его лоб был покрыт морщинами.
– Ничего, не обращайте внимания, – сказал Майк. Потом он прочёл:
Нам нужно поговорить. Мы слышим тебя.
Кто вы? – подумал он.
Мы, ответила книга.
Он сглотнул.
Как вы делаете это?
Мы надеемся, ты не сочтёшь нас грубыми, если мы предложим тебе не пытаться понять?
Нет, – подумал он.
Но это не тот вопрос, который ты хотел задать в первую очередь, не так ли?
Нет, – подумал он.
Тебе понадобится для этого другая книга. Можем ли мы предложить научную фантастику? Это отделение позади тебя. Любая книга подойдёт.
Майк вернул кроваво-красную книгу на полку и схватил какую-то другую, в бумажной обложке, с золотым космическим кораблём на корешке. Написанную автором с неправдоподобным именем «Спайдер Робинсон» Spider (англ. ) – паук; имя может быть переведено как «Паук Робинзон»
. Первым, что он прочёл, после того как сел обратно в кожаное кресло, было:
Разделённая боль уменьшается. Разделённая радость увеличивается троекратно. Так мы побеждаем энтропию.
И потом:
Каков твой вопрос, Майкл?
Его привело в ярость, что они могут вот так запросто читать его мысли, вытаскивая из него вопрос, который он не решался задать, однако которого не мог и избежать. Этот вопрос скользил в глубине его мыслей с того самого момента, когда он притронулся к колибри.
Где Джулия? – подумал он.
Таков был вопрос.
Если кто-нибудь и мог понять, то она. Она поняла все насчёт его приёмной дочери. Как его убивало смотреть на её страдания. Как он отдал бы все, чтобы избавить её от этого, вызволить её из беды. Это было несправедливо. Ни один ребёнок не должен был испытать то, через что прошёл он в Буффало.
Видишь? – сказал бы он ей. – Вот почему. Вот почему я убил твоего сына.
Она бы поняла. Он был уверен в этом.
Где Джулия? – подумал он. И посмотрел в книгу, которую держал в руке.
Ответ ошеломил его.
Джулия дона.
Увидев это, Майк чуть было не ринулся прочь из библиотеки. Но внезапно он заметил красно-белый плакат над дверью читального зала: ПОЖАЛУЙСТА, УСПОКОЙСЯ. ОСТАНОВИСЬ, МАЙКЛ. У ТЕБЯ ЕЩЁ ОСТАЛИСЬ ВОПРОСЫ.
– Пытаетесь произвести на меня впечатление? – сказал он вслух. – Ну что ж, я впечатлен, вы, всемогущие ублюдки.
Увидев, что плакат не меняется, он обратился к книге.
К сожалению, ты не сможешь увидеть свою возлюбленную ещё в течение некоторого времени. Тебе придётся принять это.
Мне придётся – да неужели? – подумал он
Да.
Почему?
Этот вопрос всегда возникает. Джулия жива и здорова. Соберись с духом. Когда-нибудь она присоединится к тебе.
Майк подумал: предполагается, что я найду в этом утешение? Но подумав так, он понял: они правы.
Большинство людей находят, прочёл он. Зачем ты убил девушку?
Майк усмехнулся и возненавидел себя за это. Донну? Она была давно уже не девушкой. Между прочим, ведь именно это привлекло ваше внимание, не так ли?
Научно-фантастический рассказ длился абзац за абзацем – увлекательная, полная юмора история про бармена, чья странная клиентура включала в себя эльфов, роботов и паков Злые духи, лешие в ирландском фольклоре
. Но никакого ответа. Пришельцы, похоже, удалились на совещание.
Паки.
«Харви», подумал он. Это сцена из «Харви»!
Он стал читать дальше. Ещё несколько строчек – ничего, а потом:
Ты неправильно понял. Наше внимание всегда было с тобой. Ты используешь его неразумно.
Без всякой рациональной причины эти слова вызвали в нем взрыв эмоций.
Вы что же, угрожаете мне? Мать. Вашу. И что вы собираетесь делать? Что ещё вы можете отнять у меня?
Майкл, сядь, пожалуйста. Мы никому не угрожаем. Прости за повторение, но мы также и не играем в игры.
Что же тогда это? – подумал он, потрясая книгой.
Наиболее эффективный способ общаться без недопонимания. Мы подумали, что, возможно, этот способ будет не столь волнующим, как тот, что мы избрали в прошлый раз.
Они имели в виду комнату с красной пулей. Майк содрогнулся, вспомнив их певческую капеллу. Они были правы – так лучше. Он подумал: интересно, как бы звучали эти слова на странице в виде голоса. Спокойного, мягкого голоса одного человека. Вот это был бы фокус.
Ты одержим вопросом « как » , Майкл. Это неверный вопрос.
Вы сказали… Джулия дома и здорова. Могу ли я увидеть её?
Нет.
Почему нет, черт побери?
Она жива.
Каким-то образом до этого момента Майк не понимал до конца, насколько велика была пропасть, отделявшая его от Джулии.
Теперь он понял.
Он опустился в чёрное кожаное кресло. Почему он поверил книге? Почему он не счёл это галлюцинацией? Виртуальным сном? Почему он поверил птицам, если это было последней вещью в мире, в которую он хотел верить? Он посмотрел в окно. Колибри не было. Старик вперевалку направлялся к нему в своём мешковатом коричневом костюме, держа свою трубку за чашечку.
– Печальная книга? – спросил он. Майк взглянул на книжку в своей руке.
– Это самая печальная книга, какую я только читал.
– Историческая?
– Фантастика, – сказал Майк, показывая ему обложку.
– А. Ну да. Когда прослеживаешь что-то до логического предела, это может оказаться довольно угнетающим. Меня зовут Сэм.
Майк пожал протянутую ему руку. Костюм Сэма был слегка велик, и рукав шуршал, когда он тряс мягкую, тёплую ладонь.
– Гэбриел передаёт привет. Старик улыбнулся.
– Добрый старый жеребец.
– Я Майк. Я мёртв. – Рукопожатие прекратилось.
Старик осторожно опустился на пухлый чёрный подлокотник его кресла. Такая неожиданная близость не побеспокоила Майка. От Сэма изумительно пахло. Такой уютный устоявшийся стариковский запах.
– Забавно – думаю, что не слышал этого слова уже много лет. Это как телефонный номер, который вертится на языке, но никак не можешь… – он посмотрел Майку в лицо. – Здесь все такие, сынок. К этому нелегко приспособиться. У меня ушло – ох – три года, чтобы привыкнуть.
– Моя любимая… – начал Майк, но понял, что не может закончить.
– Да?
– Моя любимая…
– Понимаю. Я тоже потерял свою Алису. У меня было такое чувство, что кто-то проник ко мне в грудь и вынул сердце. Нельзя жить, думая только об этом, сынок. У тебя должна быть надежда. Я вот теперь каждый день жду, что Алиса войдёт в эту дверь, – он постукал пустой чашечкой по своей бледной морщинистой ладони. – Потом наступает следующая стадия. Когда прошло столько времени, начинаешь думать, узнаешь ли ты её вообще. Или – не изменились ли вы оба настолько, что даже не сможете вспомнить, как это – быть вместе. Такие вот вещи. Но я верю ей. Я уверен, что встреча будет стоить ожидания. Надежда, понимаешь? А как звали твою жену?
– Джулия, – ответил он, воззрившись на обложку книги и не видя её. – Она не была моей женой.
Помолчав минутку, старик сказал:
– Я часто убеждаюсь, что чашечка горячего помогает мне, когда я дохожу до определённого состояния. Не хочешь ли чаю? Обещаю, он превосходен.
Этот маленький жест вежливости чуть было не заставил Майка переступить последние пределе. Он сглотнул и сжал зубы так, что они заскрипели.
Старик положил руку ему на плечо.
– Думаю, тебе лучше повидать Хранительницу, – сказал он, укладывая трубку в карман пиджака. – Она молодец. Только… э-э… Да зачем много говорить? Если она предложит тебе что-нибудь выпить… лучше откажись.
Воспоминание о чем-то неприятном проявилось внезапно на его лице, и на мгновение Майк увидел, что каждая морщина на нем была заслужена.
СЛОВО НА БУКВУ «С»
Почему не закончить все это здесь? – подумал Дэниел.
Был роскошный осенний вечер. В такие дни обычно жгут листья. Он любил этот запах. Почему запах умирания был так прекрасен?
Он стоял около лавки и смотрел на насосы. Красные вишенки. «Живая приманка». Кажется, он стоял здесь уже долго, хотя не мог припомнить, что его остановило, и не мог сказать, что не давало ему двигаться дальше. Он заметил, что забыл ключи в зажигании своего «вольво».
Дэниел вышел на середину шоссе и взглянул в обе стороны. С одной двухполоска шла прямо как стрела насколько хватало взгляда. С другой – заворачивала и исчезала под навесом пальм. Он понял, что Фрост Роберт Фрост (1874-1963) – американский поэт, ещё при жизни ставший классиком и патриархом американской поэзии
ошибался. Не было никакой разницы, какой путь он выберет. Везде одно и то же. Люди теряют друг друга или находят друг друга. Это больше не имело значения. Не здесь.
Вдалеке он услышал лязг и фырканье восемнадцатиколесного грузовика, переключающего скорость.
Дэниел заключил: это было ошибкой – эта виртуальная земля, созданная птицами. Бредовое предприятие, доведённое до своего нелогичного предела. Что, если жизнь будет лишена смерти? Все равно что спросить: что, если свет будет лишён цвета? Что, если любовь будет лишена эмоций? Что если братья не будут ничем связаны между собой? Так же как и с любым раем, придуманным кем угодно, кроме настоящего хозяина. Все зависит от того, что ты из него выбрасываешь. Жизнь без голода. Жизнь без страданий. Жизнь без неведения. Но жизнь без даже малейшего чего-либо не была больше жизнью. Мир без потери был миром без смысла. Почему птицы не могли понять этого? Были ли они настолько довольны тем, что могут дать людям предмет их глубочайшего желания – бессмертие – что не продумали до конца последствия такого дара?
Неуклюжий грузовик приближался к повороту в сотне ярдов от места, где стоял Дэниел. Он мог видеть его сквозь свисающие пальмовые листья.
Дэниел посмотрел вниз и перегнулся через свой живот, чтобы удостовериться, что его ноги стоят по сторонам двойной жёлтой линии. Он сделал большой шаг в сторону и оказался точно посредине полосы. Иди прямо по дорожке из жёлтого кирпича. Он посмеялся над собой. Взрослый человек на сельской дороге золотым осенним днём, переживающий экзистенциальный кризис. Бьющийся с врагом, с которым он не может говорить, которого не может понять, которого не может даже увидеть.
Неужели до вас ещё не дошло, думал он. Вы можете дать нам все, что есть в жизни, кроме того, что делает её стоящей того, чтобы жить.
А что это такое? – подумал он. – Что?
Грузовик с серебристой решёткой показался из-за деревьев, быстро приближаясь.
Дэниел сам удивился выводу, к которому пришёл: слово на букву «С». Смерть. Вот что составляло различие. Не возможность выбора. Не вечность. Даже не любовь. Все это имело значение лишь потому, что было временным, мимолётным, исчезающим. Таковы были ограничения, определяющие игру. Установленные правила. Если не было смерти, ничто не имело значения.
Странно. Проделать весь этот путь, чтобы обнаружить: наша глубочайшая мечта была кошмаром. Монета, которой расплачиваются все религии на планете, оказалась фальшивкой. Бесконечная жизнь портила все. Слово на букву «С» было тем, что делало жизнь драгоценной.
И на мгновение Дэниел ощутил восхитительную уверенность. Потому что он знал: это не было жизнью. Он не хотел этого. Он не хотел ни единой крупицы этого.
На решётке грузовика посредине была косая серебристая молния, в его белые крылья были вмонтированы выпученные хромированные фары. Он дважды просигналил.
Дэниел хотел того, другого места. Места, где потерянные вещи были потеряны навсегда. Где люди уходили и никогда не возвращались обратно. Он подумал о своей парикмахерше, Рэчел. Он подумал о своей матери. Точнее, о её фотографиях. Он подумал о своей жене и сыне. Это была жизнь. Это было то, чего он хотел. Место, где люди лгут, и причиняют друг другу боль, и поезда сходят с рельсов, и самолёты падают и разбиваются, и дети учатся бояться, и женщин насилуют, и землетрясения поглощают города, и друзья предают тебя, и каждый день, каждая минута – это чудо, каждая секунда – это волшебство. Не потому, что она хороша, а потому, что она настоящая. И потому, что она кончается. Двадцать часов мучительного переходного периода – и вот Шон вырывается из лона Джулии, покрытый слизью и кровью, ещё связанный с матерью спутанной белой нитью, как воздушный шарик из тех, что продают в цирке, пока его не надули. Его брат, лежащий рядом с ним, или причиняющий ему боль, или насмехающийся над ним, или унижаемый им – но здесь, черт побери. Здесь.
Он хотел этого. Он хотел места, где вещи имели значение. Где вещи имели конец.
Грузовик уже сигналил не переставая. Ещё немного – и Дэниел сможет прочитать логотип на решётке.
Он потерял Джулию.
Он потерял Шона.
Он потерял этого ублюдка Майка.
Все, что имело значение.
Что осталось?
Дэниел глядел на надвигающуюся решётку, думая: жми на педаль. Нажми армагеддонскую кнопку.
Тормоза грузовика уже шипели, и все восемнадцать колёс уже визжали и дымились на асфальте, когда Дэниел почувствовал, как его схватила маленькая рука, развернула и рванула вбок, к обочине дороги. Он ощутил движение воздуха на своём лице, когда грузовик просвистел мимо. И глядя, как он удаляется, увидел, что водитель высунул руку в окно, показывая ему палец.
Тоненький голосок сказал:
– Этот способ не работает, мистер. Ты просто возвращаешься обратно.
УИЦИЛОПОЧТЛИ
До конца дней своих Майк не забудет маленькую женщину и дом, полный колибри.
Старик в молчании довёз его до пригорода Детройта – Ройал-Оук. По дороге Майк поймал себя на том, что не может оторвать глаз от рук Сэма на рулевом колесе. Прекрасные руки, думал он. Добрые руки.
Они подъехали к полуразрушенному зеленому домику с нестриженым газоном, из тех, что торчат как бельмо на глазу, только снижая стоимость участка. И тем не менее в нем было что-то уютное: в стороне от дороги, скрытый рядом одичавших разросшихся кустов; почтовый ящик переполнен непрочитанной почтой; трава проросла сквозь сланцевые плиты, ведущие к затянутой сеткой веранде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36