Многие константинопольцы, поколениями жившие в городе, не смогли бы отличить иву от розового куста. Магистр, выросший в балканском городке и проведший многие годы на полях сражений, быстро нашел то, что нужно. С помощью кинжала он нарезал самых молодых и нежных веточек и поспешил домой.
Здесь он не на шутку испугался: хотя день был жарче предшествовавших двух, Елена лежала, натянув на себя все имевшиеся в доме одеяла. Он слышал, как в ознобе стучат ее зубы.
– Мне так холодно, Василий, так холодно, – прошептала она.
Пощупав ее лоб рукой, он понял: у нее жар.
– Матерь Божья, помоги, помилуй нас! – воскликнул Аргирос.
Он опустился на колени подле жены, протер ей лоб губкой и предложил пожевать прутья. Их сок помогал при температуре, хотя Аргирос не знал, что могло помочь при таком сильном жаре.
Устроив Елену как можно удобнее, он снова бросился из дома – к окружному медицинскому инспектору. Тот был невысоким человеком с тонкими чертами лица и звался Арет Саронит. Он выглядел смертельно уставшим. Когда магистр сбивчиво объяснил, что его жена больна, Саронит отбросил с глаз локон светло-каштановых волос и сказал:
– Вы Аргирос с улицы Подушечников, верно?
В ответ на кивок Василия чиновник продолжил:
– Дай Боже, чтобы она выздоровела. – Он добавил запись к своему длинному списку, а затем поднял глаза, удивившись, что Аргирос еще здесь. – Что-нибудь еще?
– Доктора, черт возьми!
– К вам пришлют.
– Сейчас же, – сказал Аргирос стальным голосом. Его рука решительно потянулась к кинжалу.
Но ни его тон, ни жест не тронули Саронита.
– Добрый господин, каждый десятый житель города болен, а то и каждый пятый. У нас нет столько врачей, чтобы лечить всех сразу.
Не слушая его, Аргирос взглянул в коридор.
– Вам следует сдерживать себя, иначе Фома пустит вам стрелу в грудь, – предупредил Саронит.
Лучник уже целился в Аргироса.
– Вы не первый, – смягчившись, добавил Саронит. – Разве я могу порицать вас за стремление помочь любимой? Врач придет к вам в свою очередь, обещаю.
Пристыженный и разбитый, Аргирос кивнул и вышел. Вернувшись домой, он увидел, что Елена в гостиной кормит Сергия.
– Будь осторожна, дорогая, он может подхватить твою хворь, – заметил магистр.
Он опасался сказать «оспу» – пока слово не произнесено, еще оставалась надежда, что недуг обойдет их дом стороной.
Елена была очень бледна, и только два пятна алели на ее щеках. Глаза горели судорожным огнем. Но ее уже не било в ознобе.
– Я знаю, Василий, – твердо ответила она. – Но он же голоден, а у меня в груди есть молоко. Думаешь, мне стоит найти кормилицу на время, пока я больна?
Аргирос прикусил губу. Ни одна женщина не пойдет на такой риск, он это знал. И он не мог осуждать людей за это, вот и Саронит не разозлился, когда Аргирос попытался заставить его сделать для Елены нечто большее, чем требовал служебный долг инспектора.
– А коровье молоко? – предложил он наконец.
Елена нахмурилась.
– От него у младенцев расстраивается желудок, – сказала она. Но затем, как будто для себя самой добавила: – Но это не самое страшное. Да, сходи за молоком. А как ты его будешь кормить? Если он будет просто сосать смоченную в молоке тряпочку, этого совсем недостаточно.
Аргирос понимал, что она права. Он почесал бородку. Служба офицером разведки научила его умению импровизировать, приспосабливать, казалось бы, самые неподходящие вещи к своим нуждам. В отличие от большинства римских чиновников-бюрократов, в своей работе он опирался на силу разума. Так что…
Он щелкнул пальцами.
– Я знаю как! Я использую спринцовку. Сжимая овечий пузырь, я смогу через соломинку давать Сергию столько молока, сколько он сможет проглотить и притом не захлебнуться.
Хотя Елена и была больна, она не сдержала смеха.
– Здорово! До чего же у меня умный муж! Только купи новую.
– Да, я так и собирался сделать – а как же еще?
Аргирос улыбнулся впервые за день. Когда он вышел, робкая надежда поселилась в его сердце.
Молочные фермы в Константинополе были малы, так как в городе негде пасти скот, и располагались возле парков со свежей травой. Магистр поспешил туда, где сегодня утром он нарезал ивовых прутьев.
С нетерпением он ждал, пока дояр вынесет кувшин молока.
– У вас заболел ребенок? – спросил он.
– Нет, его мать.
– Дай Бог, она выздоровеет, это так важно для ребенка. – Дояр и Аргирос перекрестились. – Страшная оспа. Я почти все время молюсь о том, чтобы она обошла наш дом стороной.
– Как и я, – мрачно произнес магистр.
– Ах, и многие другие. Мне еще больше приходится молиться, потому что моя жена Ирина произвела на свет троих сыновей и пять дочерей. – Молочник почесал затылок. – Меня зовут Петр Склерос.
Аргирос представился и воскликнул:
– Восемь детей! И все живы-здоровы?
– Ах, даже мой младшенький, Петр. Ему всего три, а он уже помогает мне убирать навоз. У малыша на прошлой неделе появились прыщи, у нас сердце в пятки ушло, но это оказалась всего лишь коровья оспа.
– А что это? Никогда не слышал.
– Чтобы знать об этом, надо быть молочником или фермером. Обычно ею болеют коровы – это и по названию ясно, – усмехнулся дояр, – но иногда люди тоже заражаются. Я тоже переболел много лет назад. Но ничего – все мы здоровы, благодарение Господу. Я славлю Его имя. И теперь добавлю молитву-другую и за вашу семью.
– Спасибо. Может, ваши молитвы Бог услышит скорее, чем мои.
– Вы тоже молитесь, господин, – ответил Склерос. – Я вижу, что вы не болели оспой. Тяжко будет, если она и вас поразит, как других.
– Да.
Магистр покачал головой: об этом он еще не задумывался. Он заставил себя отбросить такие мрачные мысли. Даже избегая жены и ребенка, он не смог бы уменьшить угрозу подцепить болезнь. Василий захлопнул крышку кувшина, взял его под мышку и направился домой.
– Надеюсь увидеть вас еще, – крикнул молочник ему вдогонку.
– И я вас, – ответил Аргирос.
Ступив за порог, он сразу забыл о Сергии и его нуждах, хотя мальчик плакал в колыбели. Должно быть, Елена уложила ребенка и, возвращаясь к своей постели, упала на пол без чувств. Василий прикоснулся к ней и почувствовал, что горячка снова вернулась, страшнее, чем раньше.
Елена беспомощно повисла у него в руках. Почему люди без сознания бывают такими тяжелыми?
Она очнулась, когда Аргирос положил ее на кровать.
– Уходи. Уходи, – бормотала она.
– Молчи.
Он оставил ее на минуту, смочил в кувшине тряпку, подул на нее, чтобы остудить, и вытер жене лоб. Елена вздохнула и, казалось, опять впала в забытье. Он сел рядом и взял ее липкую руку.
Так прошел день. Василий сидел подле жены, протирал ее лицо и руки влажными тряпками и успокаивал, когда ее било в лихорадке. Несколько раз она отчасти приходила в сознание и просила ее оставить. Она не хотела слышать, когда он отвечал: «Нет», – и повторяла свою просьбу.
Наконец она набралась сил и спросила:
– Почему ты не отходишь от меня?
– Потому что я тебя люблю, – ответил он.
Улыбка застыла у нее на губах. Он повторял слова любви десятки раз, пока она была без сознания; уже то, что она все же поняла его, послужило ему утешением.
Аргирос покинул спальню, когда закричал Сергий, и неловко сменил пеленки – обычно этим занималась жена. Но пришлось приспособиться. Прежде чем дать мальчику спринцовку с молоком, он смазал медом конец трубки. Старая уловка нянек заставила ребенка с жадностью сосать молоко, хотя он и поморщился, почувствовав незнакомый вкус новой пищи.
Ближе к ночи Аргирос сварил немного жидкой ячменной каши, чтобы покормить Елену. Он добавил в кашу меда: сейчас Елена была так же беспомощна, как и Сергий. Она съела половину того, что он приготовил, – мало, но все же лучше, чем ничего.
Ущербная луна взошла на востоке, и усталого Аргироса свалил сон. Но уже через несколько минут плач Сергия разбудил его. Василий подошел к сыну. Мальчик начал засыпать, только когда закричали первые петухи.
В глазах у Василия кололо; воздух в доме как будто стал плотным. Видимо, из-за переутомления в голову пришла мысль отправиться к родителям Елены и попросить прислать кого-нибудь ему в помощь – так, наверно, на святого Муамета снизошло озарение перед принятием христианства. Аргирос взял опустевший кувшин из-под молока. Если бы кто-то из младших братьев или сестер пришел, чтобы присмотреть за Еленой и ребенком, Аргирос сходил бы на ферму Склероса; или послал бы за молоком кого-то из родных жены.
Отец Елены, Алексий Мосхос, был нотариусом. Когда Аргирос постучал в дверь, как всегда залаяли собаки. По выходным Мосхос любил охотиться на кроликов за городом. Магистр ждал, пока тесть, осыпая собак ругательствами и шутками, отворит.
Было слышно, что Мосхос подошел к двери, но открывать ее не стал. Вместо того он настороженно спросил:
– Кто там? Что надо?
– Это Василий. Мне нужна помощь – Елена больна.
Последовала долгая пауза. А затем изумленный Аргирос услышал следующее:
– Тебе лучше уйти, Василий. Я буду молиться за вас, но не более того. Здесь нет больных, и не будет, если я прослежу за этим. Я не стану рисковать всеми ради одной, уже заразившейся оспой.
– Пусть это повторит ваша жена! – воскликнул магистр.
– Для нее я и стараюсь.
– Почему, вы, ничтожные, бездушные люди… – Аргирос задыхался от возмущения и колотил кулаком в дверь. – Пустите меня!
– Считаю до трех, – холодно ответил Мосхос. – Потом я спущу на тебя собак. Один, два…
Василий ушел с проклятиями; он не сомневался, что тесть выполнит свое обещание. Как ни противно, но Аргирос понимал поведение Мосхоса. Как бы поступил сам магистр, если бы Елена была здорова, а ее отец пришел просить о помощи?
Рассуждая по совести, он решил, что не знает.
Лицо Петра Склероса вытянулось, когда он увидел пришедшего за молоком Аргироса.
– Я надеялся, что ваша жена, возможно, поела чего-то испорченного и потому заболела, – сказал он по пути к коровнику. – Но, видимо, это не так?
– Хотел бы я, чтобы так и было.
– И я, – сказал молочник.
Как он и говорил, его сынишка тоже по имени Петр помогал чистить коровник. Склерос взял мальчика за руку и показал ее магистру.
– Я бы хотел, чтобы все закончилось вот так.
На маленьком запястье мальчика виднелись три близко расположенные отметины. Они напоминали оспины, но у жертв оспы не бывает так мало язв.
– Это коровья оспа?
– Да. – Молочник слегка шлепнул мальчугана. – Беги, сынок, не путайся под ногами доброго господина.
Обратившись к Аргиросу, он добавил:
– Сейчас я надою молока.
И поставил возле коровы табуретку.
– Как поживает ваша семья?
– Хорошо, слава Господу, Богородице и всем святым. Вы очень добры, раз интересуетесь, господин, когда вас заботит собственная беда. – Он протянул магистру кувшин с молоком и отмахнулся от денег. – Правда, не стоит беспокоиться. Берите так и кормите своего мальчика, пока жене не станет лучше.
На душевную щедрость молочника Аргирос мог ответить лишь благодарностью. Он сравнивал поступок Склероса с поведением отца Елены и качал головой. Как в битве, во время эпидемии раскрывались и лучшие, и худшие черты людей.
Он вернулся домой. Елена по-прежнему лежала в горячке. Иногда она узнавала мужа, но чаще всего находилась во власти тяжелого сна. Василий старался держать ее в прохладе, но компрессы на горячем лбу высыхали так быстро, что он не успевал их менять.
Сергий сосал коровье молоко. Отец надеялся, что принес его достаточно. Как и в случае с Еленой, он считал, что хоть что-нибудь – это лучше, чем совсем ничего.
Наутро Елене стало полегче. Она повеселела, и жар как будто спал. Напротив, Сергий вел себя беспокойнее. Как и предвидела Елена, его организм сопротивлялся новой пище. Он почти все время плакал и задирал вверх ножки, а в животе у него скапливались газы. Аргирос подумал, что у мальчика температура, но не был в том уверен.
Стук в дверь после обеда заставил Аргироса подскочить на месте. Он оставил Елену и поспешил в прихожую.
– Здесь болезнь, – крикнул он, ожидая, что это отпугнет пришельца, кем бы он ни был.
К его удивлению, в ответ послышался раскатистый смех.
– Если бы не болезнь, я бы не пришел, – сказал мужчина за дверью на греческом с сильным латинским акцентом. – Я доктор, так меня величают.
С некоторым облегчением Аргирос с третьей попытки открыл засов и распахнул дверь. Мимо него в дом вошел бодрый мужчина лет шестидесяти, коренастый и широкоплечий. Его большой нос когда-то был сломан; седеющая борода высоко поднималась по щекам, скрывая значительную часть рассыпанных по коже оспин.
Он громко рассмеялся, заметив, как на него смотрел Аргирос.
– О, когда-то я был почти красавцем, но в моем преклонном возрасте это уже не имеет никакого значения. А теперь скажите, кто болен и где он, – сказал врач подбоченившись.
– Сюда.
Магистр замешкался, сбитый с толку грубоватыми манерами доктора и тем, что тот не назвал своего имени.
– Я Джиан Риарио, – представился врач. – Иоанн Риарий, если вы говорите по-гречески, как большинство здесь.
Латынь, на которой изначально говорили жители Рима, оставалась вторым официальным языком, но пользовалась меньшим престижем, чем греческий.
– Я говорю по-латыни, – кротко сказал Аргирос. Если вам проще… – Риарио мотнул головой и изобразил нетерпеливый жест. Магистр добавил: – Прежде всего я хотел бы вас предупредить: боюсь, что это оспа.
– Вы ожидаете, что я развернусь и сбегу? – опять со смехом сказал доктор. Он коснулся пальцами рябого лба. – Я болел оспой и уже не заражусь. Ты можешь заразиться только однажды, что бы ни говорили старые кумушки. Или она убивает тебя, или оставляет в покое, если выживешь.
– Это правда?
– Правда, иначе я только за последний месяц умер бы раз пятьсот. Идемте. Кто болен? Жена? Дети? Не любовница же, иначе вы держали б ее где-то в другом месте.
– Моя жена, – ответил магистр без обиды; он понимал, что за резкостью Риарио не было злого умысла. – Наш мальчик пока здоров, слава Богу.
– Ах, оспа очень опасна для детей. Ладно, тогда ведите меня к жене. – Риарио зевнул так, что челюсть затрещала. – А то мне еще предстоит сделать несколько визитов.
Тут Аргирос заметил темные круги под глазами доктора. Тот, очевидно, работал на износ.
Магистр вел врача в спальню, по пути рассказывая:
– Я думаю, что Елене сегодня лучше, чем в последние два дня.
В самом деле, его жена пришла в чувство и даже выдавила улыбку, когда Аргирос и доктор вошли к ней.
Риарио у постели больной делал такой вид, как будто она не нуждалась в докторе. Он потрогал лоб Елены и пробормотал:
– О, очень хорошо.
Потом пощупал ее пульс и, вглядевшись в лицо пациентки, повторил:
– Очень хорошо.
Елена опять улыбнулась, потом взмахнула рукой почесала щеку. Казалось, врач этого не заметил.
– Скоро вы будете на ногах, – заявил он. – А сейчас я взгляну на вашего мальчика, дабы убедиться, что он тоже в порядке. Он похож на вас или на отца?
Елена засмеялась.
Риарио фыркнул.
– Вы пойдете со мной, сударь, дайте вашей жене отдохнуть.
Оказавшись в прихожей, откуда не доносились звуки в спальню, врач наконец позволил себе тяжело вздохнуть.
Магистр схватил его за руку.
– Ей ведь лучше, не правда ли? – вопросил он, в последний момент понизив голос.
– Часто так кажется, – ответил Риарио, – как раз перед высыпанием язв. Вы заметили сыпь, которую она трогала на лице? С этого и начинается.
Аргирус слушал врача как будто откуда-то издалека. Неужели прекрасное, живое лицо Елены покроется такими же шрамами, как у доктора? Нет, он не будет из-за этого меньше любить ее. Не будет – ведь он любил ее не только за внешние достоинства. Но он боялся, что, обезображенная, она сама возненавидит себя и ее печаль будет всегда омрачать их жизнь.
Риарио, должно быть, читал его мысли.
– Не переживайте из-за ее внешности, – прямо заметил он. – Беспокойтесь о том, чтобы она выжила. Сыпь появляется во время кризиса болезни. Если язвы начнут покрываться струпьями и заживать, она будет жить. А иначе…
– И вы ничего не сможете еделать?
Магистр понимал, что умомяет врача, но сейчас он был готов на все.
– Если бы я мог, разве я не сделал бы этого для себя самого? – сказал Риарио с резким смехом. – Я ненавижу оспу, и меня приводит в бешенство, что я против нее беспомощен. Если, как говорят, оспа – проклятие Божие, то я готов проклясть Бога за это.
Аргирос перекрестился в ответ на такое богохульство, но врач добавил еще и неприличный жест из двух пальцев, какой часто используют итальянцы.
– Если бы вы видели столько умирающих в мучениях мужчин, и женщин вроде вашей жены, и детей наподобие вашего сына, сколько видел я, вы бы меня поняли. Когда Бог покарал Египет, фараон остался счастливчиком, потому что Бог не наслал на него оспу.
Врач покачал головой и, казалось, погрузился в свои размышления.
– Покажите мне сына, раз уж я здесь. Но я не смогу ему чем-то помочь, если он заразился, – с горечью добавил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34