Они стали устойчивыми и получили всеобщее распространение по очень простой причине — потому, что они эффективны. Они заставляют нас творить, чтобы прочие могли нас доить.
— Ну вот опять.
Он поднял руки.
— Сдаюсь. Может быть, я сумасшедший. А может, и нет. В одном я уверен, что ты и я, мы с тобой не такие, как прочие. Я хочу слить мой остров с твоим, хочу, чтобы между нами возникла нерасторжимая связь. Посмотри на этих людей, Лизл. На своих так называемых братьев. Есть среди них хоть один, на кого ты могла бы рассчитывать? По-настоящему положиться? Нет. Но ты можешь рассчитывать на меня. Не важно в чем, не важно где, не важно когда, но ты можешь на меня положиться.
Лизл покосилась на Рафа и увидела, как напряжен и настойчив его взгляд. И поверила. И воспрянула духом. И снова вдруг вспомнила, что идет за покупками.
Они бродили по переполненным залам и наконец остановились у витрины в ювелирном отделе. Три продавщицы занимались с другими покупателями. Лизл приглядела широкое, в двадцать дюймов, ожерелье из восемнадцатикаратового золота, которое лежало в дальнем конце прилавка вне досягаемости. Ее привлекло плетение «в елочку».
— Нравится? — спросил Раф.
— Очень красиво.
Он протянул свою длинную руку и вынул украшение из гнезда. Расстегнул застежку.
— Вот. Примерь.
Он застегнул ожерелье у нее на шее и подвел к зеркалу. Золото мерцало на груди, затмевая тоненькую цепочку с каури.
— Чудесно.
— Радует тебя блестящий металл, да? Ну тогда давай добавим еще.
Он снова протянул руку и прихватил пару золотых серег с ониксом. Лизл вытащила из ушей надетые сегодня маленькие булавочные сережки и позволила Рафу вдеть вместо них новые.
— Замечательно, — сказал он. — И последний штрих.
Через секунду он надел ей на правое запястье филигранный браслет из восемнадцатикаратового золота.
— Вот! — одобрил он. — Теперь полная картина. — Сжал локоть и мягко вытащил Лизл из ювелирного отдела. — Пошли.
— Куда?
— К выходу.
— Но мы не заплатили.
— Мы не обязаны. Мы — Высшие.
— О Господи, Раф!
Она попыталась вернуться к прилавку, но Раф крепко держал ее под руку.
— Доверься мне, Лизл, — проговорил он ей на ухо. — Следуй за мной. Я единственный, кому ты действительно можешь верить.
У нее перехватило дух, и она позволила ему увлечь себя к выходу, уверенная, что в любой момент на них бросятся магазинные детективы и препроводят в контору, где допросят с пристрастием и арестуют. Но никто их не останавливал.
До самого порога. У стеклянных дверей, ведущих на улицу, перед ними вырос швейцар в униформе, придерживая рукой в перчатке дверную ручку.
— Нашли все, что хотели? — с улыбкой спросил он.
Лизл почувствовала, как у нее задрожали колени. Все эти драгоценности стоят столько, что судить ее будут за крупное хищение, а не за мелкую кражу. Она ясно представила, как ее репутация и вся научная карьера вылетают в трубу.
— Сегодня мы только присматривались, — объяснил Раф.
— Очень хорошо! — произнес швейцар и распахнул дверь. — Заходите в любое время.
— Непременно, — пообещал Раф, пропуская Лизл вперед. Ее охватило невероятное облегчение, когда они смешались с пешеходами и пошли вверх по Конвей-стрит. Отойдя на полквартала от магазина, Лизл вырвала руку.
— Ты рехнулся? — спросила она, с трудом сдерживаясь, чтобы не закричать. Она была в ярости. Ей хотелось бежать, бросить его, никогда его больше не видеть.
На лице Рафа появилось выражение изумления, но на губах мелькала тень улыбки.
— А в чем дело? Я думал, ты любишь золотые украшения.
— Люблю! Только я не воровка!
— Это не воровство. Ты взяла то, что принадлежит тебе.
— У меня есть деньги! Я могу позволить себе покупать драгоценности!
— Точно так же, как я. Я могу купить весь отдел и увешать тебя золотом. Но дело не в этом. Я совсем не поэтому так поступил.
— В чем же дело?
— В том, что есть «мы» и «они». Мы не обязаны отвечать перед ними. Они заслуживают всего, что мы с ними сделаем, и должны нам все, что мы у них возьмем. Они даром пользовались тобой всю жизнь. Самое время получить кое-что назад.
— Мне ни от кого ничего не нужно, если я этого не заработала.
Он грустно улыбнулся.
— Разве ты не понимаешь? Ты уже все заработала. Просто потому, что ты — Высшая. Мы тащим их на своем горбу. Это наши умы, наши мечты, наши стремления толкают машину прогресса и направляют на верный путь их. Без нас они до сих пор пекли бы клубни на торфяных кострах рядом с жалкими хижинами.
Лизл подняла руки, расстегнула ожерелье. Вынула серьги, стянула браслет.
— Возможно, все это так, но я возвращаю вещи назад. Я не могу их носить.
«И не могу оставаться с тобой». Раф протянул руку.
— Позволь мне.
Лизл поколебалась, потом отдала ему золотые украшения. Раф оглянулся и сунул их первой прошедшей мимо женщине.
— Веселого Рождества, мэм, — сказал он и ссыпал золото ей на ладонь.
Этот жест ошеломил Лизл. Это не воровская проделка. Раф пытается что-то доказать. И когда он взял ее под локоть, она вырываться не стала.
Они двинулись дальше, а Лизл оглянулась. Женщина смотрела на них как на сумасшедших. Перевела взгляд на Драгоценности на ладони и бросила их в ближайшую маленькую урну.
Лизл остановилась, дернула Рафа за руку.
— Это же восемнадцатикаратовое золото!
Раф потянул ее за собой.
— Она приняла его за мишуру. В любом случае это всего лишь блестящий металл. Вот и все.
Лизл отвернулась от женщины и от урны.
Безумие полное!
Но какое волнующее!
Не волнующее, а ужасающее.
Брось. Признайся, что в данный момент ты переживаешь кипучее и волнующее возбуждение.
Лизл слышала, как разливается в крови адреналин, как колотится сердце. Признание невыносимое и ненавистное, но она в самом деле сильно взволнованна.
— Я чувствую себя виноватой.
— Это пройдет. Ты — Высшая. В твоей жизни не должно быть места чувству вины и раскаяния. Если ты что-то сделала и почувствовала себя виноватой, надо сделать это еще раз. И еще. Десять, двадцать, тридцать раз, если потребуется, пока чувство вины и раскаяния не исчезнет.
— И что тогда?
— И тогда ты продвинешься дальше. Поднимешься на следующую ступеньку. Вот увидишь.
Лизл прохватил озноб.
— Я?
— Конечно. Увидишь, в следующий раз будет легче.
— Я не хочу следующего раза, Раф.
Он остановился и посмотрел на нее. Они стояли на углу. Мимо проходили люди, но Лизл их едва замечала. Все прочие соображения затмило разочарование в глазах Рафа.
— Это не для меня, Лизл. Это все для тебя. Я пытаюсь снять с тебя путы — освободить, чтобы ты могла взлететь к вершинам своих возможностей. Ты не сможешь летать, пока не сбросишь кандалы, в которых тебя продержали всю жизнь. Хочешь освободиться или нет?
— Конечно хочу, но...
— Никаких «но». Хочешь сидеть здесь в цепях или взлететь вместе со мной? Выбирай.
Лизл видела, как он серьезен, и в этот момент поняла, что может его потерять. Да, он молод, да, она прожила почти вдвое больше, чем он, но она, черт побери, не припомнит, чтобы когда-нибудь так хорошо себя чувствовала, чтобы так радовалась жизни. Она ощущает себя полноценной женщиной, интеллектуальным и сексуальным существом, для которого здесь нет границ и пределов. Она слышит, как ее манит величие, и ей остается только откликнуться на этот зов.
Все это благодаря Рафу. Без него она так и осталась бы еще одной занудой математичкой.
Занудой. Господи, как ненавистно ей это слово! Но она всегда была занудой. Понимала это и мужественно признавала: она зануда до мозга костей и устала от этого. Она не хочет быть тем, чем была, и Раф дает ей шанс стать чем-то Другим. Что он сделает, если она не ухватится за этот шанс? Повернется и уйдет? Поставит на ней крест, как на не оправдавшейся надежде?
Она не вынесет этого.
Но этого и не будет. С занудой математичкой покончено. Новая Лизл Уитмен возьмет жизнь в собственные руки. Выжмет из нее все до капли.
Только воровать она не желает. Пусть Раф утверждает, что другие люди должны ей все это, сама мысль о воровстве отвратительна. Не имеет значения, сколько раз это сделать, она все равно будет чувствовать себя виноватой.
Впрочем, можно и притвориться. Притвориться, что чувство вины и раскаяния по этому поводу преодолено, и тогда они это оставят и перейдут к другому, более спокойному и здоровому времяпрепровождению. Раф такой решительный, такой настойчивый, но она уверена — это по молодости. Немного времени, и она успокоит его, безусловно.
Она улыбнулась ему.
— Хорошо. Я готова. Кого и когда теперь будем грабить?
Он засмеялся и крепко обнял ее.
— Сейчас. Пройдем чуть-чуть вверх по улице. Пошли!
— Замечательно, — сказала она и полезла в сумочку, стараясь скрыть испортившееся настроение. Вытащила пачку конвертов.
— Что это?
— Приглашения на рождественскую вечеринку. Я их дописывала сегодня утром.
— Она бросила конверты в почтовый ящик и мысленно помолилась, чтобы вместо вечеринки не оказаться в тюрьме.
Глава 8
Эверетт Сандерс вышел из автобуса по дороге из кампуса, как всегда, на своей остановке, и прошагал три с половиной квартала до дому. По дороге забрал из чистки пять белых рубашек с короткими рукавами — уложенных в коробку, не накрахмаленных. У него был десяток таких рабочих рубашек; пять он всегда держал дома, а пять — в чистке. Как всегда, остановился перед большим окном таверны «Рафтери» и заглянул внутрь, на людей, собравшихся там, в полутьме, чтоб провести за выпивкой остаток дня и вечер. Смотрел ровно одну минуту, потом продолжил путь к Кенсингтон-Армс, пятиэтажному кирпичному многоквартирному дому, выстроенному в двадцатых годах и каким-то образом умудрившемуся пережить охватившую Сан-Белт лихорадку нового строительства.
Поднимаясь на третий этаж к своей трехкомнатной квартире, он рассортировывал ежедневную почту в надлежащем порядке: внизу журналы и каталоги, потом корреспонденция второго и третьего сорта, потом важнейшие письма. Важнейшие всегда сверху. Вот как он это делал. Хотелось бы только, чтобы почтальон клал их в ящик так же разложенными.
Эв, как всегда, сложил почту аккуратной стопкой в обычном месте — на столике рядом с диванчиком — и прошел в кухоньку. Квартира у него маленькая, но переезжать в большую нет смысла. Что ему делать в лишней комнате? Это будет означать только лишнюю уборку. Компаний у него не бывает, так в чем смысл? Ему и здесь хорошо.
Проходя мимо, заметил налет пыли на полированной поверхности небольшого обеденного стола, вытащил платок, вытер ее. Огляделся вокруг. Все в порядке, все чисто, все на своих местах, где и должно быть. Телевизор между софой и диванчиком в гостиной; компьютерный терминал, тусклый и темный, на столе в столовой. Голые оштукатуренные стены. Он постоянно напоминает себе, что на них надо бы что-то повесить, но всякий раз, отправляясь смотреть картины, не обнаруживает ничего для себя привлекательного. Единственное, что у него есть, — старая фотография бывшей жены, которую он держит на ночном столике.
В кухоньке Эв насыпал в бумажный стаканчик несоленого поджаренного арахиса — ровно до половины — и вернулся с ним в гостиную. На этой неделе он читает роман «Гавайи» — толстый. До обеда ему надо одолеть ежедневную норму страниц. Он клевал один за другим орешки и вскрывал почту. Разумеется, сначала важнейшую.
Приглашение от Лизл на вечеринку бесконечно удивило и бесконечно обрадовало его. Что за милая, славная женщина — она думала о нем, строя свои планы. Он был тронут. Он питал к Лизл теплые чувства, и, хотя ее намерение написать статью для Пало-Альто было прямым вызовом в его адрес, претензией на ту же должность, это не изменило его отношения к ней. Она имеет на это полное право. А после всего пережитого в прошлом Эверетт уже ничего не боится, тем более со стороны столь уважаемого коллеги, как Лизл.
Но он вынужден отклонить приглашение. О вечеринках подобного сорта не может быть речи.
Он обратил внимание, что в письме указан адрес не Лизл, а какого-то дома в шикарной новостройке. В Парквью. Должно быть, он принадлежит этому Рафу Лосмаре, с которым она встречается.
Бедная Лизл. Она, безусловно, считает себя очень скрытной и осторожной, однако ее интрижка с богатым аспирантом — притча во языцех для всего факультета.
Эв гадал, что этот Раф Лосмара в ней нашел. У него тоже репутация блестящего ума, может быть даже равного Лизл, но он почти на десять лет ее моложе. Зачем он связался с женщиной старшего возраста? В научном плане Лизл не способна ему помочь — она с другого факультета. Чего же он добивается?
«Это не мое дело», — сказал он себе.
Впрочем, возможно, он несправедлив к Лизл. Она женщина привлекательная — по крайней мере, Эв всегда считал ее таковой, — а сейчас, похудев, стала еще привлекательней. Ничего удивительного, если за ней будут ухаживать многочисленные мужчины.
По этой причине коалиция прочих членов математического факультета становится все более агрессивной. Когда они пристают к нему с предложениями держать пари на то, сколько времени будет длиться роман Лизл, он холодно отказывается. Ему надо бы послать их к черту, пойти к Лизл и все ей рассказать, но недостает мужества сообщить ей дурные вести.
Он надеется, что Лизл с этим Лосмарой еще долго будут вместе, просто чтобы показать факультетским идиотам.
А как же газонокосильщик? Эв все еще видит, как Лизл с ним обедает. Интересно, как он относится к ее связи с Лосмарой?
Уилл Райерсон не стал вскрывать конверт. Он и так знал, что в нем. Бросил письмо на кухонный стол и принялся мерить шагами центральную комнату дома, который снимал последние три года. Крошечный особнячок был сырым и старым, построенным на бетонных плитах, что не мешало термитам обосноваться в стенах. Он мог поклясться, что ночами, лежа без сна в безмолвной тьме, слышит, как они чавкают. Дом стоит на большом лесистом участке среди плотной заросли дубов. Ему даже выходить не надо, чтобы узнать, что начинается осень, — град желудей по крыше возвещает о приближении холодов.
Ничего здесь Уиллу не принадлежит, кроме еды, белья и «Макинтоша» на столе в столовой. Дом сдавался меблированным. Даже декорированным, если можно так выразиться. Прежний жилец держал лавочку у дороги, специализируясь на торговле расписным бархатом. По словам владельца дома, он разорился и однажды ночью исчез, оставив после себя некоторое имущество. Хозяин со знанием дела выбрал несколько работ для себя, а остальные развешал в маленьком доме, буквально закрыв стены сплошь. Куда бы ни поворачивался Уилл, кругом были ярды темного бархата, переливающиеся ярчайшими красками — желтые львы, оранжево-полосатые тигры, клоуны с печальными глазами, белые жеребцы, разинувшие в ржании алые пасти, и множество идеализированных портретов доброго старого Элвиса — позднего Элвиса, в блестках, с высокими воротниками, в белоснежных костюмах короля рок-н-ролла.
Когда Уилл только что въехал, эта коллекция немало его раздражала, но за несколько лет он с ней свыкся. А потом обнаружил, что одна-две работы нравятся ему все больше и больше. Это его обеспокоило.
Он опять взял конверт и, не открывая, посмотрел на него.
Вечеринка.
Лизл почти ни о чем другом не говорит в эти дни. И не перестает приставать к нему, уговаривает прийти. Она видит тут солидный шанс свести их вместе с Рафом Лосмарой. Раф, Раф, Раф. Уилл устал о нем слушать. Отчасти ему очень хочется встретиться с человеком, который, полностью, без остатка завладел сердцем Лизл. Ему любопытно, что представляет собой мужчина — тем более молодой, — сумевший добиться такой привязанности от столь интеллектуальной женщины. А отчасти он очень боится встречи, боится увидеть, что Раф Лосмара — колосс на глиняных ногах.
Чего тянуть? Он надорвал конверт.
Так и есть. После всех его отказов она упорствует и все равно приглашает его. Праздничная вечеринка, с восьми и до неопределенного часа, в субботу накануне Рождества. В кооперативе Рафа на Парквью.
Звучит неплохо. Плохо, что он не может пойти. Не только потому, что будет чувствовать себя не в своей тарелке — рабочий среди профессоров, — но и потому, что там есть телефон.
А потом он увидел приписку в конце странички:
"Уилл!
Пожалуйста, придите. У меня мало друзей, и я хочу, чтобы все они были в компании. Без вас это будет уже не компания. Пожалуйста!
С любовью, Лизл".
Грешно. Как тут отказаться? Невыносимо думать, что он обидит ее, но идти нельзя. Это невозможно. Или возможно? Может быть, есть один способ. Надо подумать...
Глава 9
Уилл совершал третий объезд комплекса Парквью. На каждом кругу он проезжал мимо особняка Рафа Лосмары и каждый раз не решался остановиться и войти. Он чувствовал себя робким подростком, который бесконечно кружит возле дома красивейшей в школе девчонки и не находит мужества постучать в дверь.
Вечеринка здесь, никаких сомнений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
— Ну вот опять.
Он поднял руки.
— Сдаюсь. Может быть, я сумасшедший. А может, и нет. В одном я уверен, что ты и я, мы с тобой не такие, как прочие. Я хочу слить мой остров с твоим, хочу, чтобы между нами возникла нерасторжимая связь. Посмотри на этих людей, Лизл. На своих так называемых братьев. Есть среди них хоть один, на кого ты могла бы рассчитывать? По-настоящему положиться? Нет. Но ты можешь рассчитывать на меня. Не важно в чем, не важно где, не важно когда, но ты можешь на меня положиться.
Лизл покосилась на Рафа и увидела, как напряжен и настойчив его взгляд. И поверила. И воспрянула духом. И снова вдруг вспомнила, что идет за покупками.
Они бродили по переполненным залам и наконец остановились у витрины в ювелирном отделе. Три продавщицы занимались с другими покупателями. Лизл приглядела широкое, в двадцать дюймов, ожерелье из восемнадцатикаратового золота, которое лежало в дальнем конце прилавка вне досягаемости. Ее привлекло плетение «в елочку».
— Нравится? — спросил Раф.
— Очень красиво.
Он протянул свою длинную руку и вынул украшение из гнезда. Расстегнул застежку.
— Вот. Примерь.
Он застегнул ожерелье у нее на шее и подвел к зеркалу. Золото мерцало на груди, затмевая тоненькую цепочку с каури.
— Чудесно.
— Радует тебя блестящий металл, да? Ну тогда давай добавим еще.
Он снова протянул руку и прихватил пару золотых серег с ониксом. Лизл вытащила из ушей надетые сегодня маленькие булавочные сережки и позволила Рафу вдеть вместо них новые.
— Замечательно, — сказал он. — И последний штрих.
Через секунду он надел ей на правое запястье филигранный браслет из восемнадцатикаратового золота.
— Вот! — одобрил он. — Теперь полная картина. — Сжал локоть и мягко вытащил Лизл из ювелирного отдела. — Пошли.
— Куда?
— К выходу.
— Но мы не заплатили.
— Мы не обязаны. Мы — Высшие.
— О Господи, Раф!
Она попыталась вернуться к прилавку, но Раф крепко держал ее под руку.
— Доверься мне, Лизл, — проговорил он ей на ухо. — Следуй за мной. Я единственный, кому ты действительно можешь верить.
У нее перехватило дух, и она позволила ему увлечь себя к выходу, уверенная, что в любой момент на них бросятся магазинные детективы и препроводят в контору, где допросят с пристрастием и арестуют. Но никто их не останавливал.
До самого порога. У стеклянных дверей, ведущих на улицу, перед ними вырос швейцар в униформе, придерживая рукой в перчатке дверную ручку.
— Нашли все, что хотели? — с улыбкой спросил он.
Лизл почувствовала, как у нее задрожали колени. Все эти драгоценности стоят столько, что судить ее будут за крупное хищение, а не за мелкую кражу. Она ясно представила, как ее репутация и вся научная карьера вылетают в трубу.
— Сегодня мы только присматривались, — объяснил Раф.
— Очень хорошо! — произнес швейцар и распахнул дверь. — Заходите в любое время.
— Непременно, — пообещал Раф, пропуская Лизл вперед. Ее охватило невероятное облегчение, когда они смешались с пешеходами и пошли вверх по Конвей-стрит. Отойдя на полквартала от магазина, Лизл вырвала руку.
— Ты рехнулся? — спросила она, с трудом сдерживаясь, чтобы не закричать. Она была в ярости. Ей хотелось бежать, бросить его, никогда его больше не видеть.
На лице Рафа появилось выражение изумления, но на губах мелькала тень улыбки.
— А в чем дело? Я думал, ты любишь золотые украшения.
— Люблю! Только я не воровка!
— Это не воровство. Ты взяла то, что принадлежит тебе.
— У меня есть деньги! Я могу позволить себе покупать драгоценности!
— Точно так же, как я. Я могу купить весь отдел и увешать тебя золотом. Но дело не в этом. Я совсем не поэтому так поступил.
— В чем же дело?
— В том, что есть «мы» и «они». Мы не обязаны отвечать перед ними. Они заслуживают всего, что мы с ними сделаем, и должны нам все, что мы у них возьмем. Они даром пользовались тобой всю жизнь. Самое время получить кое-что назад.
— Мне ни от кого ничего не нужно, если я этого не заработала.
Он грустно улыбнулся.
— Разве ты не понимаешь? Ты уже все заработала. Просто потому, что ты — Высшая. Мы тащим их на своем горбу. Это наши умы, наши мечты, наши стремления толкают машину прогресса и направляют на верный путь их. Без нас они до сих пор пекли бы клубни на торфяных кострах рядом с жалкими хижинами.
Лизл подняла руки, расстегнула ожерелье. Вынула серьги, стянула браслет.
— Возможно, все это так, но я возвращаю вещи назад. Я не могу их носить.
«И не могу оставаться с тобой». Раф протянул руку.
— Позволь мне.
Лизл поколебалась, потом отдала ему золотые украшения. Раф оглянулся и сунул их первой прошедшей мимо женщине.
— Веселого Рождества, мэм, — сказал он и ссыпал золото ей на ладонь.
Этот жест ошеломил Лизл. Это не воровская проделка. Раф пытается что-то доказать. И когда он взял ее под локоть, она вырываться не стала.
Они двинулись дальше, а Лизл оглянулась. Женщина смотрела на них как на сумасшедших. Перевела взгляд на Драгоценности на ладони и бросила их в ближайшую маленькую урну.
Лизл остановилась, дернула Рафа за руку.
— Это же восемнадцатикаратовое золото!
Раф потянул ее за собой.
— Она приняла его за мишуру. В любом случае это всего лишь блестящий металл. Вот и все.
Лизл отвернулась от женщины и от урны.
Безумие полное!
Но какое волнующее!
Не волнующее, а ужасающее.
Брось. Признайся, что в данный момент ты переживаешь кипучее и волнующее возбуждение.
Лизл слышала, как разливается в крови адреналин, как колотится сердце. Признание невыносимое и ненавистное, но она в самом деле сильно взволнованна.
— Я чувствую себя виноватой.
— Это пройдет. Ты — Высшая. В твоей жизни не должно быть места чувству вины и раскаяния. Если ты что-то сделала и почувствовала себя виноватой, надо сделать это еще раз. И еще. Десять, двадцать, тридцать раз, если потребуется, пока чувство вины и раскаяния не исчезнет.
— И что тогда?
— И тогда ты продвинешься дальше. Поднимешься на следующую ступеньку. Вот увидишь.
Лизл прохватил озноб.
— Я?
— Конечно. Увидишь, в следующий раз будет легче.
— Я не хочу следующего раза, Раф.
Он остановился и посмотрел на нее. Они стояли на углу. Мимо проходили люди, но Лизл их едва замечала. Все прочие соображения затмило разочарование в глазах Рафа.
— Это не для меня, Лизл. Это все для тебя. Я пытаюсь снять с тебя путы — освободить, чтобы ты могла взлететь к вершинам своих возможностей. Ты не сможешь летать, пока не сбросишь кандалы, в которых тебя продержали всю жизнь. Хочешь освободиться или нет?
— Конечно хочу, но...
— Никаких «но». Хочешь сидеть здесь в цепях или взлететь вместе со мной? Выбирай.
Лизл видела, как он серьезен, и в этот момент поняла, что может его потерять. Да, он молод, да, она прожила почти вдвое больше, чем он, но она, черт побери, не припомнит, чтобы когда-нибудь так хорошо себя чувствовала, чтобы так радовалась жизни. Она ощущает себя полноценной женщиной, интеллектуальным и сексуальным существом, для которого здесь нет границ и пределов. Она слышит, как ее манит величие, и ей остается только откликнуться на этот зов.
Все это благодаря Рафу. Без него она так и осталась бы еще одной занудой математичкой.
Занудой. Господи, как ненавистно ей это слово! Но она всегда была занудой. Понимала это и мужественно признавала: она зануда до мозга костей и устала от этого. Она не хочет быть тем, чем была, и Раф дает ей шанс стать чем-то Другим. Что он сделает, если она не ухватится за этот шанс? Повернется и уйдет? Поставит на ней крест, как на не оправдавшейся надежде?
Она не вынесет этого.
Но этого и не будет. С занудой математичкой покончено. Новая Лизл Уитмен возьмет жизнь в собственные руки. Выжмет из нее все до капли.
Только воровать она не желает. Пусть Раф утверждает, что другие люди должны ей все это, сама мысль о воровстве отвратительна. Не имеет значения, сколько раз это сделать, она все равно будет чувствовать себя виноватой.
Впрочем, можно и притвориться. Притвориться, что чувство вины и раскаяния по этому поводу преодолено, и тогда они это оставят и перейдут к другому, более спокойному и здоровому времяпрепровождению. Раф такой решительный, такой настойчивый, но она уверена — это по молодости. Немного времени, и она успокоит его, безусловно.
Она улыбнулась ему.
— Хорошо. Я готова. Кого и когда теперь будем грабить?
Он засмеялся и крепко обнял ее.
— Сейчас. Пройдем чуть-чуть вверх по улице. Пошли!
— Замечательно, — сказала она и полезла в сумочку, стараясь скрыть испортившееся настроение. Вытащила пачку конвертов.
— Что это?
— Приглашения на рождественскую вечеринку. Я их дописывала сегодня утром.
— Она бросила конверты в почтовый ящик и мысленно помолилась, чтобы вместо вечеринки не оказаться в тюрьме.
Глава 8
Эверетт Сандерс вышел из автобуса по дороге из кампуса, как всегда, на своей остановке, и прошагал три с половиной квартала до дому. По дороге забрал из чистки пять белых рубашек с короткими рукавами — уложенных в коробку, не накрахмаленных. У него был десяток таких рабочих рубашек; пять он всегда держал дома, а пять — в чистке. Как всегда, остановился перед большим окном таверны «Рафтери» и заглянул внутрь, на людей, собравшихся там, в полутьме, чтоб провести за выпивкой остаток дня и вечер. Смотрел ровно одну минуту, потом продолжил путь к Кенсингтон-Армс, пятиэтажному кирпичному многоквартирному дому, выстроенному в двадцатых годах и каким-то образом умудрившемуся пережить охватившую Сан-Белт лихорадку нового строительства.
Поднимаясь на третий этаж к своей трехкомнатной квартире, он рассортировывал ежедневную почту в надлежащем порядке: внизу журналы и каталоги, потом корреспонденция второго и третьего сорта, потом важнейшие письма. Важнейшие всегда сверху. Вот как он это делал. Хотелось бы только, чтобы почтальон клал их в ящик так же разложенными.
Эв, как всегда, сложил почту аккуратной стопкой в обычном месте — на столике рядом с диванчиком — и прошел в кухоньку. Квартира у него маленькая, но переезжать в большую нет смысла. Что ему делать в лишней комнате? Это будет означать только лишнюю уборку. Компаний у него не бывает, так в чем смысл? Ему и здесь хорошо.
Проходя мимо, заметил налет пыли на полированной поверхности небольшого обеденного стола, вытащил платок, вытер ее. Огляделся вокруг. Все в порядке, все чисто, все на своих местах, где и должно быть. Телевизор между софой и диванчиком в гостиной; компьютерный терминал, тусклый и темный, на столе в столовой. Голые оштукатуренные стены. Он постоянно напоминает себе, что на них надо бы что-то повесить, но всякий раз, отправляясь смотреть картины, не обнаруживает ничего для себя привлекательного. Единственное, что у него есть, — старая фотография бывшей жены, которую он держит на ночном столике.
В кухоньке Эв насыпал в бумажный стаканчик несоленого поджаренного арахиса — ровно до половины — и вернулся с ним в гостиную. На этой неделе он читает роман «Гавайи» — толстый. До обеда ему надо одолеть ежедневную норму страниц. Он клевал один за другим орешки и вскрывал почту. Разумеется, сначала важнейшую.
Приглашение от Лизл на вечеринку бесконечно удивило и бесконечно обрадовало его. Что за милая, славная женщина — она думала о нем, строя свои планы. Он был тронут. Он питал к Лизл теплые чувства, и, хотя ее намерение написать статью для Пало-Альто было прямым вызовом в его адрес, претензией на ту же должность, это не изменило его отношения к ней. Она имеет на это полное право. А после всего пережитого в прошлом Эверетт уже ничего не боится, тем более со стороны столь уважаемого коллеги, как Лизл.
Но он вынужден отклонить приглашение. О вечеринках подобного сорта не может быть речи.
Он обратил внимание, что в письме указан адрес не Лизл, а какого-то дома в шикарной новостройке. В Парквью. Должно быть, он принадлежит этому Рафу Лосмаре, с которым она встречается.
Бедная Лизл. Она, безусловно, считает себя очень скрытной и осторожной, однако ее интрижка с богатым аспирантом — притча во языцех для всего факультета.
Эв гадал, что этот Раф Лосмара в ней нашел. У него тоже репутация блестящего ума, может быть даже равного Лизл, но он почти на десять лет ее моложе. Зачем он связался с женщиной старшего возраста? В научном плане Лизл не способна ему помочь — она с другого факультета. Чего же он добивается?
«Это не мое дело», — сказал он себе.
Впрочем, возможно, он несправедлив к Лизл. Она женщина привлекательная — по крайней мере, Эв всегда считал ее таковой, — а сейчас, похудев, стала еще привлекательней. Ничего удивительного, если за ней будут ухаживать многочисленные мужчины.
По этой причине коалиция прочих членов математического факультета становится все более агрессивной. Когда они пристают к нему с предложениями держать пари на то, сколько времени будет длиться роман Лизл, он холодно отказывается. Ему надо бы послать их к черту, пойти к Лизл и все ей рассказать, но недостает мужества сообщить ей дурные вести.
Он надеется, что Лизл с этим Лосмарой еще долго будут вместе, просто чтобы показать факультетским идиотам.
А как же газонокосильщик? Эв все еще видит, как Лизл с ним обедает. Интересно, как он относится к ее связи с Лосмарой?
Уилл Райерсон не стал вскрывать конверт. Он и так знал, что в нем. Бросил письмо на кухонный стол и принялся мерить шагами центральную комнату дома, который снимал последние три года. Крошечный особнячок был сырым и старым, построенным на бетонных плитах, что не мешало термитам обосноваться в стенах. Он мог поклясться, что ночами, лежа без сна в безмолвной тьме, слышит, как они чавкают. Дом стоит на большом лесистом участке среди плотной заросли дубов. Ему даже выходить не надо, чтобы узнать, что начинается осень, — град желудей по крыше возвещает о приближении холодов.
Ничего здесь Уиллу не принадлежит, кроме еды, белья и «Макинтоша» на столе в столовой. Дом сдавался меблированным. Даже декорированным, если можно так выразиться. Прежний жилец держал лавочку у дороги, специализируясь на торговле расписным бархатом. По словам владельца дома, он разорился и однажды ночью исчез, оставив после себя некоторое имущество. Хозяин со знанием дела выбрал несколько работ для себя, а остальные развешал в маленьком доме, буквально закрыв стены сплошь. Куда бы ни поворачивался Уилл, кругом были ярды темного бархата, переливающиеся ярчайшими красками — желтые львы, оранжево-полосатые тигры, клоуны с печальными глазами, белые жеребцы, разинувшие в ржании алые пасти, и множество идеализированных портретов доброго старого Элвиса — позднего Элвиса, в блестках, с высокими воротниками, в белоснежных костюмах короля рок-н-ролла.
Когда Уилл только что въехал, эта коллекция немало его раздражала, но за несколько лет он с ней свыкся. А потом обнаружил, что одна-две работы нравятся ему все больше и больше. Это его обеспокоило.
Он опять взял конверт и, не открывая, посмотрел на него.
Вечеринка.
Лизл почти ни о чем другом не говорит в эти дни. И не перестает приставать к нему, уговаривает прийти. Она видит тут солидный шанс свести их вместе с Рафом Лосмарой. Раф, Раф, Раф. Уилл устал о нем слушать. Отчасти ему очень хочется встретиться с человеком, который, полностью, без остатка завладел сердцем Лизл. Ему любопытно, что представляет собой мужчина — тем более молодой, — сумевший добиться такой привязанности от столь интеллектуальной женщины. А отчасти он очень боится встречи, боится увидеть, что Раф Лосмара — колосс на глиняных ногах.
Чего тянуть? Он надорвал конверт.
Так и есть. После всех его отказов она упорствует и все равно приглашает его. Праздничная вечеринка, с восьми и до неопределенного часа, в субботу накануне Рождества. В кооперативе Рафа на Парквью.
Звучит неплохо. Плохо, что он не может пойти. Не только потому, что будет чувствовать себя не в своей тарелке — рабочий среди профессоров, — но и потому, что там есть телефон.
А потом он увидел приписку в конце странички:
"Уилл!
Пожалуйста, придите. У меня мало друзей, и я хочу, чтобы все они были в компании. Без вас это будет уже не компания. Пожалуйста!
С любовью, Лизл".
Грешно. Как тут отказаться? Невыносимо думать, что он обидит ее, но идти нельзя. Это невозможно. Или возможно? Может быть, есть один способ. Надо подумать...
Глава 9
Уилл совершал третий объезд комплекса Парквью. На каждом кругу он проезжал мимо особняка Рафа Лосмары и каждый раз не решался остановиться и войти. Он чувствовал себя робким подростком, который бесконечно кружит возле дома красивейшей в школе девчонки и не находит мужества постучать в дверь.
Вечеринка здесь, никаких сомнений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39