Он наверняка знал, что здесь это не имеет никакого значения – Тобер-Коув обладал правом на независимость от самих Лучезарных, и в пределах наших границ даже новорожденный младенец-тобер был ценнее тысячи герцогов.
– Мы все знаем, кто такой бозель, – ответила Лита. – Думаешь, это что-то меняет? – Она даже не посмотрела в сторону Рашида; взгляд ее был прикован к нейт, однако он не был суровым, скорее мягким и просящим. – От твоего появления будут одни лишь неприятности, Стек, ты же знаешь. Какая от тебя может быть польза после всех этих лет? Уходи, пока не стало слишком поздно.
Нейт посмотрела на нее, ничего не сказав в ответ. Это был один из тех моментов, когда вокруг чувствуется какая-то недоговоренность и ты не имеешь ни малейшего понятия о том, что же на самом деле происходит, когда так и хочется крикнуть: «Требую объяснений!» Но иногда, как теперь, при виде умоляющего выражения на лице Литы и смотрящих на нее глаз Стек, темных, словно вода озера в полночь, – иногда начинает казаться, что их дурацкие проблемы вообще тебя не волнуют.
Рашид, однако, был не из тех, кто готов был молча созерцать чужую игру в гляделки.
– Послушай, – вмешался он, – Стек совершенно незачем уходить, поскольку ничего страшного не случится. Я ученый и пришел посмотреть вашу церемонию Дня Предназначения. Вот и все. Я ни во что не собираюсь вмешиваться – просто наблюдать. Стек же здесь в первую очередь как моя бозель, а во вторую – потому, что она может помочь мне ближе узнать ваши обычаи.
– Если Стек собирается рассказать тебе об обычаях тоберов, почему бы не начать с нашего обычая убивать нейтов на месте? – пробормотал я.
– «Обычай непохвальный и достойный уничтоженья». – Рашид посмотрел на нас, словно чего-то ожидая, а потом едва ли не простонал: – Ведь это же из «Гамлета»! Все знают «Гамлета»!
– Я знаю только одно, – сказал я, – любой мужчина в нашем поселке попытается убить нейт, стоит ей у нас появиться. Впрочем, некоторые женщины тоже, – добавил я, подумав о Каппи.
– Варварство, – буркнул он. – Лишь из-за того, что кто-то не такой, как другие…
– Нейты сами решили быть «не такими», – прервал я его. – Они знают закон тоберов, но тем не менее отказываются выбирать пол. Патриарх говорил, что стать нейт – то же самое, что стать вором или убийцей. Но нейты еще легко отделываются по сравнению с другими преступниками. Их не секут розгами, не заковывают в цепи, не казнят – просто изгоняют прочь и говорят, чтобы они больше не возвращались.
– Какое великодушие! – прошипела Стек. – Нас гонят в глубь полуострова, в непонятные нам города, где нас презирают и считают уродами. Нас избегают друзья, нас разлучают с нашими любимыми и детьми…
– Стек, хватит! – Я никогда не слышал, чтобы Лита столь резко повышала голос. Обычно я считал наших жриц скромными, тихими женщинами, но сейчас она набросилась на Рашида, упершись пальцем в его зеленый пластиковый нагрудный щиток. – Ты говоришь, будто не хочешь ни во что вмешиваться, мастер Рашид, лорд Рашид, или как тебя там… но ты уже вмешиваешься в наши дела. Сейчас я должна была исполнять танец в честь солнцеворота. Я должна была принести добро миру, вместо того чтобы тратить время на чужаков, которые только всем мешают!
– Танец в честь солнцеворота! – проговорил Рашид, с восторгом беря ее ладони в свои руки в перчатках. – Чудесно! Стек, отойди, дай им место. Да, мне следовало заметить – стручки, ромашки, что-то там в волосах у молодого человека… очень красиво, очень естественно. Чисто пасторальный мотив. Современное язычество порой может выглядеть просто очаровательно, согласна, Стек? Ощущение чего-то домашнего, сельского, исконного. Насколько я понимаю, этим танцем у вас сопровождается смена времен года? Или его цель какая-то иная?
– Нет, – ответил я, однако Лита и Стек хором заявили:
– Да.
– На самом деле, – попытался настоять я, – нам не следует об этом говорить, правда, Лита? В женской религии наверняка есть какие-то запреты, не позволяющие делиться тайнами с посторонними?
– Нет. – Жрица покачала головой. – Тайны свойственны лишь мужчинам.
И она начала излагать Рашиду всю историю Госпожи Ночи и Господина Дня и о том, что Земля может сгореть в пламени, если она не станцует, чтобы сместить равновесие от света снова к тьме. Рашид достал из отделения на поясе своих доспехов блокнот и стал что-то торопливо записывать, то и дело бормоча: «Восхитительно!» или «Великолепно!» Что еще хуже, нейт тоже принялась комментировать, снисходительным тоном вещая о ежегодном флирте Господина Ветра с Госпожой Листвой или о постоянных злоключениях Госпожи Ночи, всегда начинавшихся с того, что кто-то говорил: «Хочешь, я достану тебе звезду с неба?..»
Лично мне хотелось залезть в костер и сгореть дотла. Мало того что приходилось выслушивать заявления жрицы, будто она лично ответственна за солнцестояние, так еще и эта тварь сообщала идиотские версии старых добрых историй…
Да, всем хорошо известно, что выставить богов в смешном свете совсем нетрудно. Достаточно лишь доли сарказма, немного преувеличений и желания быть вульгарным. Вместо того чтобы продекламировать: «Госпожа Листва облачилась в свои ярчайшие одежды в тщетной попытке вновь разжечь страсть Господина Ветра», можно просто сказать: «Госпожа Листва вырядилась как последняя шлюха, но у Господина Ветра все равно на нее не встало».
Но это чересчур по-детски. Так может вести себя тринадцатилетняя девочка, желая показать мальчишкам, на какие дерзости она способна. Когда становишься старше, начинаешь содрогаться при воспоминании о своих словах и поступках; впрочем, даже если тебе известно, что смена времен года происходит из-за наклона оси вращения планеты к ее орбите вокруг Солнца, старые истории все равно что-то для тебя значат. Почему бы не исповедаться Госпоже Ночи, когда не можешь понять причину постоянных неудач в любви? Может быть, она и не самая мудрая, зато умеет хранить тайны. А выходя в море на лодке, ты по десять раз на дню беседуешь с Господином Ветром… естественно, уважительно, ибо у него дурной характер, но если хорошо попросить, он может подарить тебе легкий бриз или лишние полчаса до начала шторма.
Боги – это не шутка; они каждодневно ходят среди нас, только мы далеко не всегда их замечаем. И оскорбить их – то же самое, что оскорбить свою семью.
– Не буду больше тебя задерживать, – сказал наконец Рашид. – Продолжай свой танец.
К тому времени я сидел спиной ко всем троим, пытаясь делать вид, будто не слышу их беседы. Собственно, почему я до сих пор был здесь, вместо того чтобы бежать в поселок и сообщить о нейт? Впрочем, если бы кто-то меня спросил, я мог бы сказать, что не хотел оставлять Смеющуюся жрицу одну с чужими, что я хотел понаблюдать за ними и послушать, о чем они говорят, пока не пойму, что у них на уме. Но на самом деле Каппи лишила меня шанса совершить благородный поступок, и вряд ли стоило надеяться на то, что новая возможность подвернется. Так что я попросту убивал время, тыкая в огонь палкой. Я смотрел, как палка вспыхивает, затем гасил ее, воткнув в землю, затем снова совал в костер. Развлечение было не слишком захватывающим, но другого все равно не находилось. На плечо мне опустилась чья-то рука – Лита.
– Пора начинать. Прошу тебя…
Рашид ждал моего ответа, занеся карандаш над блокнотом. Одна половинка меня стремилась кинуться сломя голову в лес, послав их всех к дьяволу; вторая же готова была сделать что угодно, о чем бы ни попросила жрица, лишь бы показать этим чужакам, что тоберы всегда вместе и друг друга в беде не бросают.
– Конечно, – кивнул я. – Что мне нужно делать?
– Танцевать – вот, собственно, и все.
Она протянула руку, помогая мне встать. Я взял ее, но поднялся сам – жрица была настолько маленькой и хрупкой, что иначе я бы просто ее опрокинул. Когда мы оказались рядом, ее макушка едва доставала мне до подбородка – невысокая седая женщина, которая через несколько лет могла вполне стать прапрабабушкой. Однако она крепко держала меня за руку, обняв другой за талию – так, как это делала Каппи на воскресных танцах, когда я откладывал скрипку и выходил с ней на площадку. Мгновение спустя Лита положила голову мне на грудь.
В последние месяцы мне удавалось избегать танцев с Каппи, и сейчас неуютно и странно было ощущать рядом с собой теплое прикосновение Литы. В конце концов, должны ведь церемониальные танцы хоть чем-то отличаться от воскресных танцулек? Церемониальные танцы должны были быть… целомудренными. В том, как жрица прижималась ко мне, было куда больше священной мужской-женской двойственности, чем я ожидал.
– Давай, – сказала Лита, крепко обнимая меня. – Нужно танцевать.
Я осторожно обнял ее. Она подтолкнула локтем мою правую руку вниз, так что моя ладонь оказалась на волосок от ее ягодиц.
– Как я понимаю, – обратился Рашид к жрице, – ты изображаешь Госпожу Ночь, а юноша – Господина Дня?
– Именно так, – последовал ответ через плечо. – Давай, дорогой, – повернулась она ко мне, – не разочаровывай меня. Мы танцуем. Держи меня как полагается.
С некоторой неохотой я сжал ее чуть сильнее, Лита наклонилась ко мне – так, как женщина наклоняется к мужчине, когда у нее не хватает терпения на предварительные формальности.
– И этот танец, – снова заговорил Рашид, – каким-то образом передает энергию… космическую силу… нечто мистическое… от Господина Дня к Госпоже Ночи, чтобы восстановить равновесие света и тьмы?
– Ты говоришь, будто Патриарх! – возмутилась жрица. – Этот танец уходит своими корнями в древние времена Тобер-Коува, еще до появления Патриарха. В нем нет ничего двусмысленного, он лишь восстанавливает порядок вещей.
– Каким образом?
– Слова ничего не объяснят, – раздраженно отозвалась она. – Лучше помолчи. Слова лишь мешают.
Пожав плечами, Рашид уселся на краю невысокой каменной осыпи. Бозель расположилась у ног хозяина, прислонясь к его закованному в латы бедру в позе, явно рассчитанной на то, чтобы меня оскорбить. Впрочем, внимание мое было приковано вовсе не к ней, а к толчкам стручков на поясе Литы, похрустывавших о мой пах.
Мы медленно начали танец, обняв друг друга, словно любовники. Никакой музыки, не было слышно вообще ни звука, кроме потрескивания костра. Сначала я танцевал с открытыми глазами, глядя на темные деревья вокруг, изо всех сил стараясь не замечать Рашида и Стек. Глаза Смеющейся жрицы были закрыты, и на ее морщинистом лице играла тень улыбки – видимо, ей грезились другие танцы, другие мужчины или, возможно, другие женщины из ее давно минувших мужских лет.
Я попытался представить себе прошлые танцы с Каппи и другими, подумать о чем-либо другом, кроме запаха увядших ромашек в волосах Литы, а также то и дело щекочущих мою грудь звериных когтей.
Мы медленно покачивались, переступая с ноги на ногу то вперед, то назад… Собственно, это был даже не танец, в нем не было четких движений, определенного ритма, просто медленное перемещение туда-сюда. Следует ли вести ее в танце, ведь я был мужчиной? Но когда я попытался направлять наши движения, мы начали наступать друг другу на ноги, и ладонь Литы, лежавшая на моей спине, сжалась в кулак.
Я полностью отдался ее воле.
Шло время. Костер превратился в угли. Постепенно я перестал ощущать когти на моем поясе, стручки и все прочее, оказавшееся между нашими плотно прижавшимися друг к другу телами. Лита и я танцевали в полной темноте, одни среди деревьев. Отвлекающие мысли о Рашиде, Стек и Каппи куда-то исчезли, и я перестал о чем-либо беспокоиться, о чем-либо думать, перестал ощущать течение времени – но танец продолжался.
Двое в спящем лесу.
Шаг туда – шаг обратно в тишине и темноте.
В какой-то момент мы остановились – не потому, что так решил кто-то из нас, а потому, что танец просто закончился, и мы еще несколько секунд или минут стояли неподвижно, прижавшись друг к другу. Потом мы разошлись, удивленно моргая, словно проснувшиеся дети. Я подумал о том, что, может быть, нужно поклониться и сказать: «Спасибо». Но все мое тело словно налилось свинцом, и я не в состоянии был произнести ни слова. Я медленно отвернулся к деревьям, чтобы не видеть Литу, не видеть Рашида и Стек, о чьем присутствии только что вспомнил. Несмотря на тепло середины лета, я чувствовал себя замерзшим и… голым.
Жрица ткнула в костер палкой – возможно, хотела пошевелить угли, а может быть, чувствовала себя так же, как и я, и ей нужно было время, чтобы прийти в себя. Наконец она пробормотала, не поднимая головы от углей:
– Все. Конец.
– Все? – спросил Рашид. – Это вся церемония?
– Да, вся, – ответила женщина, голос ее звучал сдавленно, и я почему-то забеспокоился, что она может сердиться на меня.
– Но ведь ничего не произошло! – громко возразил рыцарь.
– Произошло. – Лита говорила все так же, ни на кого не глядя. – Нельзя свести двоих вместе без того, чтобы что-то не произошло. Возможно, те, кто пришел со стороны, и не замечают изменений, но они реальны. Когда ты спокоен и в достаточной степени устал, то перестаешь притворяться и беспокоиться. Несколько секунд ты не пытаешься быть тем, кем не являешься; в течение этих секунд существуют лишь двое настоящих людей, и они находятся в равновесии друг с другом. Я и мальчик, Госпожа Ночь и Господин День. Потом, конечно, мы снова начинаем притворяться, поскольку реальность на самом деле ужасна; но мы уже добились равновесия – и изменений.
В это мгновение я восхищался ею, ее верой. Необходимость защищать свой ритуал перед Рашидом, вне всякого сомнения, привела ее в замешательство – женщина, вероятно, тоже знала о вращении, орбите и наклоне оси планеты, однако она все же решилась станцевать свой танец, так как была жрицей. Единственная магия во всей вселенной могла существовать лишь в ее голове, но этого было вполне достаточно.
Возможно, по-другому и не бывает.
Рашид открыл рот, собираясь задать очередной вопрос насчет наших абсурдных «предрассудков», но его прервала стрела, вылетевшая из темноты, и вспышка фиолетового пламени.
Глава 5
ВЗЯТКА ДЛЯ БОННАККУТА
За первой стрелой сразу же последовала вторая, и на этот раз я отчетливо увидел, что именно произошло. Стрела ударила прямо в незащищенный шлемом череп Рашида, но, прежде чем успела пронзить его висок, наткнулась на невидимый барьер. Наконечник, сделанный из кремня, вспыхнул, словно упавшая в кузнечный горн соломинка; пламя было столь жарким, что мгновенно испепелило древко и оперение. Несколько мгновений после вспышки у меня перед глазами еще плыли красные пятна, но во вновь наступившей темноте хорошо был виден фиолетовый туман, окутывавший лорда с головы до пят.
Такой же туман окружал и нейт, все еще прижимавшуюся к своему любовнику.
Еще одна стрела ослепительно вспыхнула, ударившись о фиолетовую бахрому, и тут я сообразил, что нам со Смеющейся жрицей следует как можно быстрее убираться из зоны обстрела, ведь нас не окружало никакое сияние. Я обернулся к ней, намереваясь прикрыть своим телом, – оберегать женщин своего поселка было обязанностью каждого мужчины. Однако Лита уже сама скрылась в темноте, так что вместо того, чтобы совершить стратегическое отступление, героически защищая свою слабую спутницу, я нырнул в кусты, словно застигнутый врасплох на помойке енот.
Присев за толстым стволом березы, я смотрел, как на фоне черного неба вспыхивают фиолетовые отблески. Сколько же там было лучников? Похоже, вся Гильдия воинов. Вероятно, Каппи подняла их с постели, вернувшись в поселок, и они пришли с болота на эту поляну по следам тяжелых сапог незваного гостя. Первые несколько стрел предназначались Рашиду, так что Каппи, скорее всего, рассказала о его вонючем газе; теперь же выстрелы распределялись поровну между рыцарем и нейтом, пытаясь пробить фиолетовую преграду, защищавшую обоих.
– Может быть, хватит? – крикнул Рашид сквозь треск и шипение сгорающих стрел. – Мое силовое поле рассчитывали весьма умные головы из Союза народов. Без лазерных ружей или газовых бомб у вас нет никаких шансов.
Насколько я мог видеть, он был прав: все попытки нападавших сводились лишь к бесполезному расходу стрел. Впрочем, Гильдия воинов не отличалась умением разрабатывать новые стратегии. Если кого-то не удавалось свалить с ног дубиной, попытку пытались повторить, взяв дубину побольше. Израсходовав на Рашида и Стек весь свой запас стрел, воины наверняка пустили бы в ход копья, мечи и большой железный топор, который всегда таскал с собой наш первый воин, Боннаккут.
Этот самый топор поставил меня в затруднительное положение. Что было лучше – закрыть глаза, когда Боннаккут замахнется им на Рашида, чтобы меня не ослепило вспышкой, когда топор взорвется? Или все же посмотреть, какое выражение будет на лице у парня, когда его сокровище превратится в дым прямо у него в руках?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
– Мы все знаем, кто такой бозель, – ответила Лита. – Думаешь, это что-то меняет? – Она даже не посмотрела в сторону Рашида; взгляд ее был прикован к нейт, однако он не был суровым, скорее мягким и просящим. – От твоего появления будут одни лишь неприятности, Стек, ты же знаешь. Какая от тебя может быть польза после всех этих лет? Уходи, пока не стало слишком поздно.
Нейт посмотрела на нее, ничего не сказав в ответ. Это был один из тех моментов, когда вокруг чувствуется какая-то недоговоренность и ты не имеешь ни малейшего понятия о том, что же на самом деле происходит, когда так и хочется крикнуть: «Требую объяснений!» Но иногда, как теперь, при виде умоляющего выражения на лице Литы и смотрящих на нее глаз Стек, темных, словно вода озера в полночь, – иногда начинает казаться, что их дурацкие проблемы вообще тебя не волнуют.
Рашид, однако, был не из тех, кто готов был молча созерцать чужую игру в гляделки.
– Послушай, – вмешался он, – Стек совершенно незачем уходить, поскольку ничего страшного не случится. Я ученый и пришел посмотреть вашу церемонию Дня Предназначения. Вот и все. Я ни во что не собираюсь вмешиваться – просто наблюдать. Стек же здесь в первую очередь как моя бозель, а во вторую – потому, что она может помочь мне ближе узнать ваши обычаи.
– Если Стек собирается рассказать тебе об обычаях тоберов, почему бы не начать с нашего обычая убивать нейтов на месте? – пробормотал я.
– «Обычай непохвальный и достойный уничтоженья». – Рашид посмотрел на нас, словно чего-то ожидая, а потом едва ли не простонал: – Ведь это же из «Гамлета»! Все знают «Гамлета»!
– Я знаю только одно, – сказал я, – любой мужчина в нашем поселке попытается убить нейт, стоит ей у нас появиться. Впрочем, некоторые женщины тоже, – добавил я, подумав о Каппи.
– Варварство, – буркнул он. – Лишь из-за того, что кто-то не такой, как другие…
– Нейты сами решили быть «не такими», – прервал я его. – Они знают закон тоберов, но тем не менее отказываются выбирать пол. Патриарх говорил, что стать нейт – то же самое, что стать вором или убийцей. Но нейты еще легко отделываются по сравнению с другими преступниками. Их не секут розгами, не заковывают в цепи, не казнят – просто изгоняют прочь и говорят, чтобы они больше не возвращались.
– Какое великодушие! – прошипела Стек. – Нас гонят в глубь полуострова, в непонятные нам города, где нас презирают и считают уродами. Нас избегают друзья, нас разлучают с нашими любимыми и детьми…
– Стек, хватит! – Я никогда не слышал, чтобы Лита столь резко повышала голос. Обычно я считал наших жриц скромными, тихими женщинами, но сейчас она набросилась на Рашида, упершись пальцем в его зеленый пластиковый нагрудный щиток. – Ты говоришь, будто не хочешь ни во что вмешиваться, мастер Рашид, лорд Рашид, или как тебя там… но ты уже вмешиваешься в наши дела. Сейчас я должна была исполнять танец в честь солнцеворота. Я должна была принести добро миру, вместо того чтобы тратить время на чужаков, которые только всем мешают!
– Танец в честь солнцеворота! – проговорил Рашид, с восторгом беря ее ладони в свои руки в перчатках. – Чудесно! Стек, отойди, дай им место. Да, мне следовало заметить – стручки, ромашки, что-то там в волосах у молодого человека… очень красиво, очень естественно. Чисто пасторальный мотив. Современное язычество порой может выглядеть просто очаровательно, согласна, Стек? Ощущение чего-то домашнего, сельского, исконного. Насколько я понимаю, этим танцем у вас сопровождается смена времен года? Или его цель какая-то иная?
– Нет, – ответил я, однако Лита и Стек хором заявили:
– Да.
– На самом деле, – попытался настоять я, – нам не следует об этом говорить, правда, Лита? В женской религии наверняка есть какие-то запреты, не позволяющие делиться тайнами с посторонними?
– Нет. – Жрица покачала головой. – Тайны свойственны лишь мужчинам.
И она начала излагать Рашиду всю историю Госпожи Ночи и Господина Дня и о том, что Земля может сгореть в пламени, если она не станцует, чтобы сместить равновесие от света снова к тьме. Рашид достал из отделения на поясе своих доспехов блокнот и стал что-то торопливо записывать, то и дело бормоча: «Восхитительно!» или «Великолепно!» Что еще хуже, нейт тоже принялась комментировать, снисходительным тоном вещая о ежегодном флирте Господина Ветра с Госпожой Листвой или о постоянных злоключениях Госпожи Ночи, всегда начинавшихся с того, что кто-то говорил: «Хочешь, я достану тебе звезду с неба?..»
Лично мне хотелось залезть в костер и сгореть дотла. Мало того что приходилось выслушивать заявления жрицы, будто она лично ответственна за солнцестояние, так еще и эта тварь сообщала идиотские версии старых добрых историй…
Да, всем хорошо известно, что выставить богов в смешном свете совсем нетрудно. Достаточно лишь доли сарказма, немного преувеличений и желания быть вульгарным. Вместо того чтобы продекламировать: «Госпожа Листва облачилась в свои ярчайшие одежды в тщетной попытке вновь разжечь страсть Господина Ветра», можно просто сказать: «Госпожа Листва вырядилась как последняя шлюха, но у Господина Ветра все равно на нее не встало».
Но это чересчур по-детски. Так может вести себя тринадцатилетняя девочка, желая показать мальчишкам, на какие дерзости она способна. Когда становишься старше, начинаешь содрогаться при воспоминании о своих словах и поступках; впрочем, даже если тебе известно, что смена времен года происходит из-за наклона оси вращения планеты к ее орбите вокруг Солнца, старые истории все равно что-то для тебя значат. Почему бы не исповедаться Госпоже Ночи, когда не можешь понять причину постоянных неудач в любви? Может быть, она и не самая мудрая, зато умеет хранить тайны. А выходя в море на лодке, ты по десять раз на дню беседуешь с Господином Ветром… естественно, уважительно, ибо у него дурной характер, но если хорошо попросить, он может подарить тебе легкий бриз или лишние полчаса до начала шторма.
Боги – это не шутка; они каждодневно ходят среди нас, только мы далеко не всегда их замечаем. И оскорбить их – то же самое, что оскорбить свою семью.
– Не буду больше тебя задерживать, – сказал наконец Рашид. – Продолжай свой танец.
К тому времени я сидел спиной ко всем троим, пытаясь делать вид, будто не слышу их беседы. Собственно, почему я до сих пор был здесь, вместо того чтобы бежать в поселок и сообщить о нейт? Впрочем, если бы кто-то меня спросил, я мог бы сказать, что не хотел оставлять Смеющуюся жрицу одну с чужими, что я хотел понаблюдать за ними и послушать, о чем они говорят, пока не пойму, что у них на уме. Но на самом деле Каппи лишила меня шанса совершить благородный поступок, и вряд ли стоило надеяться на то, что новая возможность подвернется. Так что я попросту убивал время, тыкая в огонь палкой. Я смотрел, как палка вспыхивает, затем гасил ее, воткнув в землю, затем снова совал в костер. Развлечение было не слишком захватывающим, но другого все равно не находилось. На плечо мне опустилась чья-то рука – Лита.
– Пора начинать. Прошу тебя…
Рашид ждал моего ответа, занеся карандаш над блокнотом. Одна половинка меня стремилась кинуться сломя голову в лес, послав их всех к дьяволу; вторая же готова была сделать что угодно, о чем бы ни попросила жрица, лишь бы показать этим чужакам, что тоберы всегда вместе и друг друга в беде не бросают.
– Конечно, – кивнул я. – Что мне нужно делать?
– Танцевать – вот, собственно, и все.
Она протянула руку, помогая мне встать. Я взял ее, но поднялся сам – жрица была настолько маленькой и хрупкой, что иначе я бы просто ее опрокинул. Когда мы оказались рядом, ее макушка едва доставала мне до подбородка – невысокая седая женщина, которая через несколько лет могла вполне стать прапрабабушкой. Однако она крепко держала меня за руку, обняв другой за талию – так, как это делала Каппи на воскресных танцах, когда я откладывал скрипку и выходил с ней на площадку. Мгновение спустя Лита положила голову мне на грудь.
В последние месяцы мне удавалось избегать танцев с Каппи, и сейчас неуютно и странно было ощущать рядом с собой теплое прикосновение Литы. В конце концов, должны ведь церемониальные танцы хоть чем-то отличаться от воскресных танцулек? Церемониальные танцы должны были быть… целомудренными. В том, как жрица прижималась ко мне, было куда больше священной мужской-женской двойственности, чем я ожидал.
– Давай, – сказала Лита, крепко обнимая меня. – Нужно танцевать.
Я осторожно обнял ее. Она подтолкнула локтем мою правую руку вниз, так что моя ладонь оказалась на волосок от ее ягодиц.
– Как я понимаю, – обратился Рашид к жрице, – ты изображаешь Госпожу Ночь, а юноша – Господина Дня?
– Именно так, – последовал ответ через плечо. – Давай, дорогой, – повернулась она ко мне, – не разочаровывай меня. Мы танцуем. Держи меня как полагается.
С некоторой неохотой я сжал ее чуть сильнее, Лита наклонилась ко мне – так, как женщина наклоняется к мужчине, когда у нее не хватает терпения на предварительные формальности.
– И этот танец, – снова заговорил Рашид, – каким-то образом передает энергию… космическую силу… нечто мистическое… от Господина Дня к Госпоже Ночи, чтобы восстановить равновесие света и тьмы?
– Ты говоришь, будто Патриарх! – возмутилась жрица. – Этот танец уходит своими корнями в древние времена Тобер-Коува, еще до появления Патриарха. В нем нет ничего двусмысленного, он лишь восстанавливает порядок вещей.
– Каким образом?
– Слова ничего не объяснят, – раздраженно отозвалась она. – Лучше помолчи. Слова лишь мешают.
Пожав плечами, Рашид уселся на краю невысокой каменной осыпи. Бозель расположилась у ног хозяина, прислонясь к его закованному в латы бедру в позе, явно рассчитанной на то, чтобы меня оскорбить. Впрочем, внимание мое было приковано вовсе не к ней, а к толчкам стручков на поясе Литы, похрустывавших о мой пах.
Мы медленно начали танец, обняв друг друга, словно любовники. Никакой музыки, не было слышно вообще ни звука, кроме потрескивания костра. Сначала я танцевал с открытыми глазами, глядя на темные деревья вокруг, изо всех сил стараясь не замечать Рашида и Стек. Глаза Смеющейся жрицы были закрыты, и на ее морщинистом лице играла тень улыбки – видимо, ей грезились другие танцы, другие мужчины или, возможно, другие женщины из ее давно минувших мужских лет.
Я попытался представить себе прошлые танцы с Каппи и другими, подумать о чем-либо другом, кроме запаха увядших ромашек в волосах Литы, а также то и дело щекочущих мою грудь звериных когтей.
Мы медленно покачивались, переступая с ноги на ногу то вперед, то назад… Собственно, это был даже не танец, в нем не было четких движений, определенного ритма, просто медленное перемещение туда-сюда. Следует ли вести ее в танце, ведь я был мужчиной? Но когда я попытался направлять наши движения, мы начали наступать друг другу на ноги, и ладонь Литы, лежавшая на моей спине, сжалась в кулак.
Я полностью отдался ее воле.
Шло время. Костер превратился в угли. Постепенно я перестал ощущать когти на моем поясе, стручки и все прочее, оказавшееся между нашими плотно прижавшимися друг к другу телами. Лита и я танцевали в полной темноте, одни среди деревьев. Отвлекающие мысли о Рашиде, Стек и Каппи куда-то исчезли, и я перестал о чем-либо беспокоиться, о чем-либо думать, перестал ощущать течение времени – но танец продолжался.
Двое в спящем лесу.
Шаг туда – шаг обратно в тишине и темноте.
В какой-то момент мы остановились – не потому, что так решил кто-то из нас, а потому, что танец просто закончился, и мы еще несколько секунд или минут стояли неподвижно, прижавшись друг к другу. Потом мы разошлись, удивленно моргая, словно проснувшиеся дети. Я подумал о том, что, может быть, нужно поклониться и сказать: «Спасибо». Но все мое тело словно налилось свинцом, и я не в состоянии был произнести ни слова. Я медленно отвернулся к деревьям, чтобы не видеть Литу, не видеть Рашида и Стек, о чьем присутствии только что вспомнил. Несмотря на тепло середины лета, я чувствовал себя замерзшим и… голым.
Жрица ткнула в костер палкой – возможно, хотела пошевелить угли, а может быть, чувствовала себя так же, как и я, и ей нужно было время, чтобы прийти в себя. Наконец она пробормотала, не поднимая головы от углей:
– Все. Конец.
– Все? – спросил Рашид. – Это вся церемония?
– Да, вся, – ответила женщина, голос ее звучал сдавленно, и я почему-то забеспокоился, что она может сердиться на меня.
– Но ведь ничего не произошло! – громко возразил рыцарь.
– Произошло. – Лита говорила все так же, ни на кого не глядя. – Нельзя свести двоих вместе без того, чтобы что-то не произошло. Возможно, те, кто пришел со стороны, и не замечают изменений, но они реальны. Когда ты спокоен и в достаточной степени устал, то перестаешь притворяться и беспокоиться. Несколько секунд ты не пытаешься быть тем, кем не являешься; в течение этих секунд существуют лишь двое настоящих людей, и они находятся в равновесии друг с другом. Я и мальчик, Госпожа Ночь и Господин День. Потом, конечно, мы снова начинаем притворяться, поскольку реальность на самом деле ужасна; но мы уже добились равновесия – и изменений.
В это мгновение я восхищался ею, ее верой. Необходимость защищать свой ритуал перед Рашидом, вне всякого сомнения, привела ее в замешательство – женщина, вероятно, тоже знала о вращении, орбите и наклоне оси планеты, однако она все же решилась станцевать свой танец, так как была жрицей. Единственная магия во всей вселенной могла существовать лишь в ее голове, но этого было вполне достаточно.
Возможно, по-другому и не бывает.
Рашид открыл рот, собираясь задать очередной вопрос насчет наших абсурдных «предрассудков», но его прервала стрела, вылетевшая из темноты, и вспышка фиолетового пламени.
Глава 5
ВЗЯТКА ДЛЯ БОННАККУТА
За первой стрелой сразу же последовала вторая, и на этот раз я отчетливо увидел, что именно произошло. Стрела ударила прямо в незащищенный шлемом череп Рашида, но, прежде чем успела пронзить его висок, наткнулась на невидимый барьер. Наконечник, сделанный из кремня, вспыхнул, словно упавшая в кузнечный горн соломинка; пламя было столь жарким, что мгновенно испепелило древко и оперение. Несколько мгновений после вспышки у меня перед глазами еще плыли красные пятна, но во вновь наступившей темноте хорошо был виден фиолетовый туман, окутывавший лорда с головы до пят.
Такой же туман окружал и нейт, все еще прижимавшуюся к своему любовнику.
Еще одна стрела ослепительно вспыхнула, ударившись о фиолетовую бахрому, и тут я сообразил, что нам со Смеющейся жрицей следует как можно быстрее убираться из зоны обстрела, ведь нас не окружало никакое сияние. Я обернулся к ней, намереваясь прикрыть своим телом, – оберегать женщин своего поселка было обязанностью каждого мужчины. Однако Лита уже сама скрылась в темноте, так что вместо того, чтобы совершить стратегическое отступление, героически защищая свою слабую спутницу, я нырнул в кусты, словно застигнутый врасплох на помойке енот.
Присев за толстым стволом березы, я смотрел, как на фоне черного неба вспыхивают фиолетовые отблески. Сколько же там было лучников? Похоже, вся Гильдия воинов. Вероятно, Каппи подняла их с постели, вернувшись в поселок, и они пришли с болота на эту поляну по следам тяжелых сапог незваного гостя. Первые несколько стрел предназначались Рашиду, так что Каппи, скорее всего, рассказала о его вонючем газе; теперь же выстрелы распределялись поровну между рыцарем и нейтом, пытаясь пробить фиолетовую преграду, защищавшую обоих.
– Может быть, хватит? – крикнул Рашид сквозь треск и шипение сгорающих стрел. – Мое силовое поле рассчитывали весьма умные головы из Союза народов. Без лазерных ружей или газовых бомб у вас нет никаких шансов.
Насколько я мог видеть, он был прав: все попытки нападавших сводились лишь к бесполезному расходу стрел. Впрочем, Гильдия воинов не отличалась умением разрабатывать новые стратегии. Если кого-то не удавалось свалить с ног дубиной, попытку пытались повторить, взяв дубину побольше. Израсходовав на Рашида и Стек весь свой запас стрел, воины наверняка пустили бы в ход копья, мечи и большой железный топор, который всегда таскал с собой наш первый воин, Боннаккут.
Этот самый топор поставил меня в затруднительное положение. Что было лучше – закрыть глаза, когда Боннаккут замахнется им на Рашида, чтобы меня не ослепило вспышкой, когда топор взорвется? Или все же посмотреть, какое выражение будет на лице у парня, когда его сокровище превратится в дым прямо у него в руках?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34