После этого он ушел из дома и долго гулял в одиночестве по Центральному парку.Вернувшись домой, он пытался заставить себя не убиваться по Элвину. Никто из любящих его не мог пожелать ему продолжения этой жизни, захваченной ужасной разрушительной болезнью, которая превращала в мучение каждый его вздох.И еще Уинстон знал, хотя он не мог никому об этом рассказать, что Элвин — не умер.Добравшись до храма, Уинстон подумал: будь Элвин сейчас здесь, как бы он восхищался красотой Афродиты, стоящей в лунном свете на краю мыса!Она казалась почти живой на своем пьедестале среди цветущих лилий с лицом, обращенным к морю. И Уинстон вдруг вспомнил, что, когда он поднялся сюда в день своего приезда и увидел Марину, она стояла почти в той же позе лицом к закату, а заходящее солнце живыми огоньками вспыхивало в ее волосах.Он вспомнил и свое мгновенное ощущение, что перед ним стоит сама Афродита.Видно, мысли о невинности и девственности, сразу возникающие при взгляде на Марину и Афродиту, воздушная легкость их фигур делали их такими похожими.Когда в детстве он подолгу рассматривал статую Афродиты, то представлял себе лицо богини с серыми глазами, маленьким прямым носом и нежно изогнутыми губами — не чувственными, но чуткими.— Богиня любви! — громко сказал Уинстон. Потом вдруг резко повернулся и стал быстро спускаться по ступенькам к дому.Он зашел в гостиную, надеясь, что Марина, услышав, что гости уехали, спустилась вниз. Но комната была пуста.Тогда, чтобы убедиться, что с ней все в порядке и она уже в постели, он подошел к ее комнате.Марина ответила ему неверным дрожащим голосом — наверное, она уже засыпала, и он разбудил ее.Когда он шел к себе, в голове его вертелась мысль, мучившая его весь день: что же это за тайна, которую Марина может доверить одному только Элвину?
Марина проснулась очень рано. Она чувствовала, что вчера зря потратила так много драгоценного времени — слишком рано легла спать и долго проплакала.Она раздвинула занавески — рассвет только-только забрезжил. И Марина решила обязательно взобраться на гору к храму и полюбоваться оттуда восходом солнца, возможно, в последний раз.Завтра она должна умереть, но ей не известно, когда это случится — рано утром или поздно вечером, и она не может сегодня терять ни минуты.Она посмотрела на себя в зеркало — нужно смыть следы слез, пролитых прошлой ночью, чтобы Уинстон ничего не заметил.В утреннем свете она вынуждена была признать, что чувствует себя такой несчастной оттого, что увидела, как Уинстон целует эту итальянку. Как же это будет унизительно, если он вдруг догадается, что ее так расстроило!А ведь он такой проницательный — гораздо более проницательный, чем те немногие мужчины, которых она знала!Часто в разговорах он уже знал наперед, что она хотела сказать, а если она не могла подобрать нужных слов для своих мыслей или чувств, он с легкостью делал это вместо нее. И он всегда правильно понимал все ее намерения.Закончив одеваться, она почти физически ощутила острое желание снова его видеть. Ей ведь осталось так мало времени быть с ним вместе! Только сегодня и, может быть, немного завтра. А потом ее уже не будет, а он снова уедет в Америку и никогда о ней не вспомнит…Из-за своих ночных слез Марина выглядела немного бледной, а под глазами залегли тени, поэтому она надела самое яркое из своих летних платьев, купленное у Питера Робинсона.Оно было из муслина в тонкую белую и розовую полоску, отделанное вокруг шеи и по плечам белой ажурной вышивкой, и такая же вышивка украшала оборки на юбке.В нем она казалась совсем юной — словно вот-вот готовая расцвести роза. Но у Марины не было времени рассматривать себя в зеркале.Она зачесала назад волосы, открыв лоб, как на модных рисунках Чарльза Гибсона. Потом осторожно открыла дверь спальни и на цыпочках спустилась по лестнице, чтобы не разбудить Уинстона, если он еще спит.Она вышла из дома и поднялась по ступенькам к храму.Рассвет уже вступил п свой права, и Афродита, ночью поразившая Уинстона мерцающей лунной красотой, сейчас сияла теплыми, почти телесными красками в косых лучах восходящего солнца.Марина, опершись о балюстраду, следила, как море медленно превращается из серого в изумрудное, а небо — из бледно-голубого в малиновое.От восторга у девушки перехватило дыхание, и на миг ей показалось, что у нее выросли крылья и она сейчас полетит навстречу богу солнца, как только он появится над горизонтом.Ей пришли в голову последние строки стихотворения Пиндара:Тени мы, но как только сиянье Вниз прольется из божьих перст. Благодать к нам снисходит с небес, И блаженно жизни сознанье.«Сиянье… из божьих перст!» — повторила Марина и ей захотелось протянуть к нему руки и почувствовать, как оно объемлет ее, будто Аполлон заключает ее в свои объятия.Аполлон или Уинстон?Вопрос возник неожиданно, но она сразу поняла, что разделить их невозможно. Они были для нее одно целое, и она хотела их близости…Марина почти закончила завтрак, когда Уинстон присоединился к ней.— Доброе утро, — приветствовал он ее улыбаясь. — Слуги сказали мне, что вы встали очень рано. Мне даже стыдно стало за свою лень!— Вы хорошо спали?— Вообще-то у меня есть оправдание — я читал допоздна, — ответил он. — Я нашел тут одну книгу — думаю, она вас тоже заинтересует. Если захотите, я расскажу вам о ней, когда мы приедем на Искью.— Мы будем там обедать?— Да, так по крайней мере я планировал, — ответил Уинстон, — но я подумал, раз мы с вами поднялись так рано, то пойдем, наверное, не вдоль берега, а возьмем курс прямо в открытое море через залив. Вы ведь хотели узнать, какую скорость может развивать моя лодка? И я тоже хочу это проверить.— Ой, как это интересно! — воскликнула Марина. Уинстон обратился к слуге:— Вы не видели, механик был сегодня на моторной лодке?— Да, синьор, он сейчас как раз там.— Отлично! — воскликнул довольный Уинстон. — Я хочу поговорить с ним. — С этими словами он поднялся из-за стола и сказал Марине: — Приходите на причал, когда будете готовы. Но не торопитесь особенно — мне нужно еще поговорить кое о чем с механиком.Марина пошла за шляпой в спальню, раздумывая, брать ли ей с собой плащ. Но решила, что если уже утром тепло, то днем наверняка будет жарко.Она надела большую соломенную шляпу, на которой вместо зеленой вчерашней красовалась ярко-розовая лента — в тон платью.«Наверное, ветер сорвет ее, если мы поедем очень быстро, — резонно подумала она, — но я сниму ее потом, когда спущусь к причалу».Марина знала, что шляпа ей к лицу, и, когда вчера они ходили по Помпеям, она поймала восхищенный взгляд Уинстона, устремленный на нее.Но сейчас с упавшим сердцем подумала, что едва ли он станет ею восхищаться сегодня — ведь она блондинка, а та, кого он целовал вчера вечером, — брюнетка.«Всем известно, блондинам всегда нравятся брюнетки», — уныло размышляла она, но усилием воли заставила себя встряхнуться.Да, это так, но она по крайней мере проведет с ним вместе целый день, а уж после ей будет совсем не важно, с кем он и кого целует.Не желая терять ни минуты времени, она быстро спустилась по лестнице и выбежала в сад.Пчелы уже вовсю жужжали над цветами, и бабочки, казалось, еще более яркие, чем вчера, резвились в воздухе, когда она по крутым ступенькам стала спускаться в бухту.Она видела внизу Уинстона, разговаривающего с механиком, и моторную лодку, сверкающую на воде ослепительным белым пятном.Марина подошла к ним, и Уинстон с улыбкой повернулся ей навстречу.— Все готово, — сказал он, — и теперь посмотрим, какие рекорды мы сможем побить!— А что, мы действительно можем побить рекорд?— Попробуем, — ответил Уинстон. — В то же время, если мы вернемся и просто скажем, что прошли сто миль в час, нам никто не поверит!— Я уверена — это просто невозможно! — улыбнулась Марина.Они медленно вышли из маленькой гавани, и Уинстон направил лодку в открытое море.Он стоял у штурвала, а Марина — рядом, ухватившись руками за деревянную стойку прямо перед собой.Когда они удалились от берега, она сняла шляпу и, нагнувшись, бросила ее в каюту позади себя.— Вам не нужно загорать, — заметил Уинстон.— Почему?— Потому что женщины должны быть белокожими, как мраморные богини, — заявил он вдруг.— Не думаю, что я так быстро загорю, — ответила Марина. — К тому же сейчас нет солнца.Это была правда.Солнце, всходившее с таким великолепием, кажется, решило скрыться. Небо стало затягиваться серой дымкой, а на севере появились зловещие темные облака. «Они, наверное, уйдут», — с надеждой подумала Марина.Ей нестерпимо было думать, что именно сегодня не будет солнца.Лодка легко разрезала носом воду, а Уинстон все увеличивал скорость, и скоро Марине стало казаться, что они летят над водой.Вдали от берега на море началось волнение, и оно было гораздо сильнее, чем вчера. Волны с огромной силой ударялись о нос лодки, и она, казалось, готова была на полной скорости выскочить из воды.Марина посмотрела назад.Они уже были далеко от берега, и горы на горизонте поднимались все выше и выше.Четко выделялась громада Везувия — над ним, словно призрак, курился тоненький, едва заметный дымок.Еще можно было рассмотреть Неаполь и сразу перед ним — маленький остров Капри.Но они стремительно удалялись, и скоро уже ничего нельзя было различить, кроме очертаний гор.Было так необычно и весело оказаться окруженной со всех сторон морем, далеко от человеческого жилья.Но вдруг в моторе послышалось какое-то шипение, потом — бульканье, и он замолчал.— Проклятие! — вырвалось у Уинстона.— Что случилось? — удивленно спросила Марина.— Я должен это выяснить, — ответил Уинстон. Он снял свой легкий летний плащ и так же, какМарина шляпу, бросил его в каюту позади себя. Потом закатал рукава рубашки и открыл люк, так что теперь ему был виден двигатель.— А вы знаете, что там случилось? — спросила Марина.— Могу только догадываться, — ответил он. — Там может случиться целая куча всяких вещей, и если бы я был более благоразумным, то взял бы с собой механика.«И он бы все испортил!» — подумала Марина.Она, конечно же, не сказала этого вслух, но ей сейчас так хотелось побыть с Уинстоном наедине! Это было что-то, чего раньше она никогда не испытывала, и то, чего она не должна была сейчас делать.Не очень благовоспитанная девушка просто мечтала бы прокатиться в моторной лодке, оснащенной всеми современными удобствами, даже не зная, куда ее везут. Марина же отлично сознавала, что это шокировало бы не только ее мать, но и всех их знакомых еще с тех времен, когда они жили в Суссекс-гарденз.Марина помнила женщин, которые приходили к ее матери в те дни, когда они принимали гостей, и тех, кто приходил на прием к ее отцу.Гостиная в их доме всегда служила еще и комнатой ожидания. Марина иногда заглядывала туда, чтобы полюбоваться на модно одетых дам в соболях и со страусовыми перьями на шляпках, листающих иллюстрированные журналы, которые каждое утро выкладывала на стол прислуга.Иногда после них оставалось благоухание дорогих духов, и, когда они направлялись из гостиной во врачебный кабинет ее отца, Марина слышала шелест их шелковых нижних юбок.Да, эти дамы, несомненно, были бы шокированы ее поведением, но ведь они никогда не узнают об этом, так почему она должна о них думать?Уинстон, уже наполовину скрывшийся в люке, вынырнул оттуда и сказал Марине:— Там в каюте у меня в ящике есть документы. Принесите мне их, пожалуйста. Среди них должна быть схема лодки.Марина спустилась в каюту.Когда она, найдя бумаги, поднималась наверх, чтобы отдать их Уинстону, то поняла, что волнение на море заметно усилилось.Лодка неистово раскачивалась на волнах, и неожиданно ее так бросило вперед, что Марина вынуждена была за что-нибудь ухватиться, чтобы устоять на ногах.Уинстон сидел на полу, изучая схемы, которые она ему принесла.— Я смогу вам помочь? — спросила она.— Не сможете, пока не изучите керосиновый двигатель.Марина оглянулась, оценивая путь, который они проделали. Теперь невозможно было разглядеть даже горы на горизонте. На них быстро опускался какой-то серый туман, и, приглядевшись, Марина поняла, что это приближается дождь.Через несколько секунд она почувствовала на лице первые капли и услышала, как они застучали по обшивке лодки. Они упали и на бумаги, которые изучал Уинстон.— Это просто смешно! — сказал он с досадой. — А я-то думал, что знаю мотор вдоль и поперек!Он схватил какой-то инструмент и наполовину исчез в отверстии. Снаружи торчали только ноги, и Марина подумала, что он сейчас промокнет.Она хотела было спуститься в каюту, как на нее обрушился шквал дождя такой неистовой силы, что за несколько секунд она вымокла до нитки.Но хуже всего было то, что лодка так и ходила ходуном на волнах, и Марина боялась сдвинуться с места, чтобы не поскользнуться на мокрой палубе и не упасть.И тогда она решила, что лучше всего просто сидеть на палубе. Дождь безжалостно, до боли хлестал ее по лицу и плечам, прикрытым лишь тонким муслином прилипшего платья.Она долго так сидела, прежде чем Уинстон выполз из машинного отделения.— Ничего не могу найти, — сказал он раздраженным тоном. — Думал, это поршни, но я проверил все до единого.Марина беспомощно смотрела на него сквозь завесу дождя.— А почему это вы не в каюте? — строго спросил он.— Такая качка, я боялась даже двинуться.— Я помогу вам.— Да какой теперь смысл? Я уже промокла, мокрее не стану.Он улыбнулся:— Вы не испугались? Она покачала головой:— Я страшно рада, что у меня нет морской болезни.— Прекрасно, это уже удача, и лучше, если она будет не единственная. Похоже, нам придется задержаться здесь надолго.Он подобрал себе еще какие-то инструменты и снова сунул голову в машинное отделение.Марина терпеливо ждала.Дождь уже пошел на убыль, но от сильного ветра море бушевало пуще прежнего.Лодку раскачивало в разные стороны, и то и дело набегающая волна разбивалась о корму, окатывая Марину холодным душем.Прошло не меньше двух часов. Наконец Уинстон поднялся на ноги и, держась за поручни, попытался завести мотор.Сначала двигатель молчал, потом затарахтел и тут же смолк.Это уже что-то обещало, и Марина быстро поднялась и подошла к Уинстону.— Вы думаете, что нашли поломку? — спросила она.— Надеюсь, — ответил он. — Порвался провод. Я починил его, но он может не выдержать.Он снова попытался завести мотор — он поработал пять-шесть секунд и опять замолк.Уинстон снова полез в двигатель и через десять минут появился.На этот раз мотор ожил и наконец заработал нормально.Марине показалось, что оба они затаили дыхание в ожидании, но никаких перебоев не было — мотор работал как часы.— Браво! У вас получилось! Получилось! — в восторге закричала Марина.Уинстон с улыбкой обернулся.Она стояла совсем близко.Когда он посмотрел на нее внимательно, его улыбка стала еще шире. Она промокла до нитки, и ее муслиновое платье облепило ее так, будто на ней ничего не было. Оно ясно обозначило её маленькую грудь и обтянуло стройные бедра и ноги.Ветер разметал ее светлые волосы, и они падали двумя прядями ей на грудь, обрамляя лицо и огромные серые глаза.— Да вы похожи на тех сирен, которые искушали Улисса! — воскликнул Уинстон.И тут он обнял ее и поцеловал!На мгновение Марина почувствовала, как холодны их губы, а потом какой-то дикий восторг пронзил ее, как молния.Ведь это то, чего она так долго ждала, так страстно хотела! Она почувствовала, как губы его вдруг стали горячими и настойчивыми…Всего несколько секунд он держал ее в объятиях, и его губы были властно прижаты к ее губам, но для Марины это было как вечность — она владела всем миром, и звезды падали с неба, устилая все вокруг…Это было такое чудо и такой восторг — она и представить себе не могла, что это возможно. Уинстон ослабил объятия и сказал каким-то незнакомым голосом:— Я же говорил вам, Марина, что вы — сирена… С этими словами он взялся обеими руками за штурвал и очень медленно развернул лодку.Она стояла рядом не двигаясь.Она не в состоянии была ничего делать — лишь уцепилась за фордек, чтобы устоять на ногах, и чувствовала, как все ее тело наполнилось какой-то новой жизнью.Это было то же самое чувство, которое она пережила когда-то в Гайд-парке, сидя на скамейке у Серпентина и призывая Элвина. Тогда она ощутила, что стала частью цветов и воды, как бы растворилась в них. Да! То же чувство, только еще более удивительное и восхитительное!— Мы поплывем довольно медленно, — сказал Уинстон, — а то еще опять сломается. Так что, боюсь, нам придется добираться до дома очень долго.«Это не имеет значения, ничто сейчас не имеет значения!» — хотела сказать Марина, но не смогла произнести ни слова.Она молча смотрела на профиль Уинстона и чувствовала, что все еще трепещет от его поцелуя.Некоторое время он вел лодку молча, затем спросил:— О чем вы думаете?— Я вспоминала стихотворение, — честно ответила Марина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
Марина проснулась очень рано. Она чувствовала, что вчера зря потратила так много драгоценного времени — слишком рано легла спать и долго проплакала.Она раздвинула занавески — рассвет только-только забрезжил. И Марина решила обязательно взобраться на гору к храму и полюбоваться оттуда восходом солнца, возможно, в последний раз.Завтра она должна умереть, но ей не известно, когда это случится — рано утром или поздно вечером, и она не может сегодня терять ни минуты.Она посмотрела на себя в зеркало — нужно смыть следы слез, пролитых прошлой ночью, чтобы Уинстон ничего не заметил.В утреннем свете она вынуждена была признать, что чувствует себя такой несчастной оттого, что увидела, как Уинстон целует эту итальянку. Как же это будет унизительно, если он вдруг догадается, что ее так расстроило!А ведь он такой проницательный — гораздо более проницательный, чем те немногие мужчины, которых она знала!Часто в разговорах он уже знал наперед, что она хотела сказать, а если она не могла подобрать нужных слов для своих мыслей или чувств, он с легкостью делал это вместо нее. И он всегда правильно понимал все ее намерения.Закончив одеваться, она почти физически ощутила острое желание снова его видеть. Ей ведь осталось так мало времени быть с ним вместе! Только сегодня и, может быть, немного завтра. А потом ее уже не будет, а он снова уедет в Америку и никогда о ней не вспомнит…Из-за своих ночных слез Марина выглядела немного бледной, а под глазами залегли тени, поэтому она надела самое яркое из своих летних платьев, купленное у Питера Робинсона.Оно было из муслина в тонкую белую и розовую полоску, отделанное вокруг шеи и по плечам белой ажурной вышивкой, и такая же вышивка украшала оборки на юбке.В нем она казалась совсем юной — словно вот-вот готовая расцвести роза. Но у Марины не было времени рассматривать себя в зеркале.Она зачесала назад волосы, открыв лоб, как на модных рисунках Чарльза Гибсона. Потом осторожно открыла дверь спальни и на цыпочках спустилась по лестнице, чтобы не разбудить Уинстона, если он еще спит.Она вышла из дома и поднялась по ступенькам к храму.Рассвет уже вступил п свой права, и Афродита, ночью поразившая Уинстона мерцающей лунной красотой, сейчас сияла теплыми, почти телесными красками в косых лучах восходящего солнца.Марина, опершись о балюстраду, следила, как море медленно превращается из серого в изумрудное, а небо — из бледно-голубого в малиновое.От восторга у девушки перехватило дыхание, и на миг ей показалось, что у нее выросли крылья и она сейчас полетит навстречу богу солнца, как только он появится над горизонтом.Ей пришли в голову последние строки стихотворения Пиндара:Тени мы, но как только сиянье Вниз прольется из божьих перст. Благодать к нам снисходит с небес, И блаженно жизни сознанье.«Сиянье… из божьих перст!» — повторила Марина и ей захотелось протянуть к нему руки и почувствовать, как оно объемлет ее, будто Аполлон заключает ее в свои объятия.Аполлон или Уинстон?Вопрос возник неожиданно, но она сразу поняла, что разделить их невозможно. Они были для нее одно целое, и она хотела их близости…Марина почти закончила завтрак, когда Уинстон присоединился к ней.— Доброе утро, — приветствовал он ее улыбаясь. — Слуги сказали мне, что вы встали очень рано. Мне даже стыдно стало за свою лень!— Вы хорошо спали?— Вообще-то у меня есть оправдание — я читал допоздна, — ответил он. — Я нашел тут одну книгу — думаю, она вас тоже заинтересует. Если захотите, я расскажу вам о ней, когда мы приедем на Искью.— Мы будем там обедать?— Да, так по крайней мере я планировал, — ответил Уинстон, — но я подумал, раз мы с вами поднялись так рано, то пойдем, наверное, не вдоль берега, а возьмем курс прямо в открытое море через залив. Вы ведь хотели узнать, какую скорость может развивать моя лодка? И я тоже хочу это проверить.— Ой, как это интересно! — воскликнула Марина. Уинстон обратился к слуге:— Вы не видели, механик был сегодня на моторной лодке?— Да, синьор, он сейчас как раз там.— Отлично! — воскликнул довольный Уинстон. — Я хочу поговорить с ним. — С этими словами он поднялся из-за стола и сказал Марине: — Приходите на причал, когда будете готовы. Но не торопитесь особенно — мне нужно еще поговорить кое о чем с механиком.Марина пошла за шляпой в спальню, раздумывая, брать ли ей с собой плащ. Но решила, что если уже утром тепло, то днем наверняка будет жарко.Она надела большую соломенную шляпу, на которой вместо зеленой вчерашней красовалась ярко-розовая лента — в тон платью.«Наверное, ветер сорвет ее, если мы поедем очень быстро, — резонно подумала она, — но я сниму ее потом, когда спущусь к причалу».Марина знала, что шляпа ей к лицу, и, когда вчера они ходили по Помпеям, она поймала восхищенный взгляд Уинстона, устремленный на нее.Но сейчас с упавшим сердцем подумала, что едва ли он станет ею восхищаться сегодня — ведь она блондинка, а та, кого он целовал вчера вечером, — брюнетка.«Всем известно, блондинам всегда нравятся брюнетки», — уныло размышляла она, но усилием воли заставила себя встряхнуться.Да, это так, но она по крайней мере проведет с ним вместе целый день, а уж после ей будет совсем не важно, с кем он и кого целует.Не желая терять ни минуты времени, она быстро спустилась по лестнице и выбежала в сад.Пчелы уже вовсю жужжали над цветами, и бабочки, казалось, еще более яркие, чем вчера, резвились в воздухе, когда она по крутым ступенькам стала спускаться в бухту.Она видела внизу Уинстона, разговаривающего с механиком, и моторную лодку, сверкающую на воде ослепительным белым пятном.Марина подошла к ним, и Уинстон с улыбкой повернулся ей навстречу.— Все готово, — сказал он, — и теперь посмотрим, какие рекорды мы сможем побить!— А что, мы действительно можем побить рекорд?— Попробуем, — ответил Уинстон. — В то же время, если мы вернемся и просто скажем, что прошли сто миль в час, нам никто не поверит!— Я уверена — это просто невозможно! — улыбнулась Марина.Они медленно вышли из маленькой гавани, и Уинстон направил лодку в открытое море.Он стоял у штурвала, а Марина — рядом, ухватившись руками за деревянную стойку прямо перед собой.Когда они удалились от берега, она сняла шляпу и, нагнувшись, бросила ее в каюту позади себя.— Вам не нужно загорать, — заметил Уинстон.— Почему?— Потому что женщины должны быть белокожими, как мраморные богини, — заявил он вдруг.— Не думаю, что я так быстро загорю, — ответила Марина. — К тому же сейчас нет солнца.Это была правда.Солнце, всходившее с таким великолепием, кажется, решило скрыться. Небо стало затягиваться серой дымкой, а на севере появились зловещие темные облака. «Они, наверное, уйдут», — с надеждой подумала Марина.Ей нестерпимо было думать, что именно сегодня не будет солнца.Лодка легко разрезала носом воду, а Уинстон все увеличивал скорость, и скоро Марине стало казаться, что они летят над водой.Вдали от берега на море началось волнение, и оно было гораздо сильнее, чем вчера. Волны с огромной силой ударялись о нос лодки, и она, казалось, готова была на полной скорости выскочить из воды.Марина посмотрела назад.Они уже были далеко от берега, и горы на горизонте поднимались все выше и выше.Четко выделялась громада Везувия — над ним, словно призрак, курился тоненький, едва заметный дымок.Еще можно было рассмотреть Неаполь и сразу перед ним — маленький остров Капри.Но они стремительно удалялись, и скоро уже ничего нельзя было различить, кроме очертаний гор.Было так необычно и весело оказаться окруженной со всех сторон морем, далеко от человеческого жилья.Но вдруг в моторе послышалось какое-то шипение, потом — бульканье, и он замолчал.— Проклятие! — вырвалось у Уинстона.— Что случилось? — удивленно спросила Марина.— Я должен это выяснить, — ответил Уинстон. Он снял свой легкий летний плащ и так же, какМарина шляпу, бросил его в каюту позади себя. Потом закатал рукава рубашки и открыл люк, так что теперь ему был виден двигатель.— А вы знаете, что там случилось? — спросила Марина.— Могу только догадываться, — ответил он. — Там может случиться целая куча всяких вещей, и если бы я был более благоразумным, то взял бы с собой механика.«И он бы все испортил!» — подумала Марина.Она, конечно же, не сказала этого вслух, но ей сейчас так хотелось побыть с Уинстоном наедине! Это было что-то, чего раньше она никогда не испытывала, и то, чего она не должна была сейчас делать.Не очень благовоспитанная девушка просто мечтала бы прокатиться в моторной лодке, оснащенной всеми современными удобствами, даже не зная, куда ее везут. Марина же отлично сознавала, что это шокировало бы не только ее мать, но и всех их знакомых еще с тех времен, когда они жили в Суссекс-гарденз.Марина помнила женщин, которые приходили к ее матери в те дни, когда они принимали гостей, и тех, кто приходил на прием к ее отцу.Гостиная в их доме всегда служила еще и комнатой ожидания. Марина иногда заглядывала туда, чтобы полюбоваться на модно одетых дам в соболях и со страусовыми перьями на шляпках, листающих иллюстрированные журналы, которые каждое утро выкладывала на стол прислуга.Иногда после них оставалось благоухание дорогих духов, и, когда они направлялись из гостиной во врачебный кабинет ее отца, Марина слышала шелест их шелковых нижних юбок.Да, эти дамы, несомненно, были бы шокированы ее поведением, но ведь они никогда не узнают об этом, так почему она должна о них думать?Уинстон, уже наполовину скрывшийся в люке, вынырнул оттуда и сказал Марине:— Там в каюте у меня в ящике есть документы. Принесите мне их, пожалуйста. Среди них должна быть схема лодки.Марина спустилась в каюту.Когда она, найдя бумаги, поднималась наверх, чтобы отдать их Уинстону, то поняла, что волнение на море заметно усилилось.Лодка неистово раскачивалась на волнах, и неожиданно ее так бросило вперед, что Марина вынуждена была за что-нибудь ухватиться, чтобы устоять на ногах.Уинстон сидел на полу, изучая схемы, которые она ему принесла.— Я смогу вам помочь? — спросила она.— Не сможете, пока не изучите керосиновый двигатель.Марина оглянулась, оценивая путь, который они проделали. Теперь невозможно было разглядеть даже горы на горизонте. На них быстро опускался какой-то серый туман, и, приглядевшись, Марина поняла, что это приближается дождь.Через несколько секунд она почувствовала на лице первые капли и услышала, как они застучали по обшивке лодки. Они упали и на бумаги, которые изучал Уинстон.— Это просто смешно! — сказал он с досадой. — А я-то думал, что знаю мотор вдоль и поперек!Он схватил какой-то инструмент и наполовину исчез в отверстии. Снаружи торчали только ноги, и Марина подумала, что он сейчас промокнет.Она хотела было спуститься в каюту, как на нее обрушился шквал дождя такой неистовой силы, что за несколько секунд она вымокла до нитки.Но хуже всего было то, что лодка так и ходила ходуном на волнах, и Марина боялась сдвинуться с места, чтобы не поскользнуться на мокрой палубе и не упасть.И тогда она решила, что лучше всего просто сидеть на палубе. Дождь безжалостно, до боли хлестал ее по лицу и плечам, прикрытым лишь тонким муслином прилипшего платья.Она долго так сидела, прежде чем Уинстон выполз из машинного отделения.— Ничего не могу найти, — сказал он раздраженным тоном. — Думал, это поршни, но я проверил все до единого.Марина беспомощно смотрела на него сквозь завесу дождя.— А почему это вы не в каюте? — строго спросил он.— Такая качка, я боялась даже двинуться.— Я помогу вам.— Да какой теперь смысл? Я уже промокла, мокрее не стану.Он улыбнулся:— Вы не испугались? Она покачала головой:— Я страшно рада, что у меня нет морской болезни.— Прекрасно, это уже удача, и лучше, если она будет не единственная. Похоже, нам придется задержаться здесь надолго.Он подобрал себе еще какие-то инструменты и снова сунул голову в машинное отделение.Марина терпеливо ждала.Дождь уже пошел на убыль, но от сильного ветра море бушевало пуще прежнего.Лодку раскачивало в разные стороны, и то и дело набегающая волна разбивалась о корму, окатывая Марину холодным душем.Прошло не меньше двух часов. Наконец Уинстон поднялся на ноги и, держась за поручни, попытался завести мотор.Сначала двигатель молчал, потом затарахтел и тут же смолк.Это уже что-то обещало, и Марина быстро поднялась и подошла к Уинстону.— Вы думаете, что нашли поломку? — спросила она.— Надеюсь, — ответил он. — Порвался провод. Я починил его, но он может не выдержать.Он снова попытался завести мотор — он поработал пять-шесть секунд и опять замолк.Уинстон снова полез в двигатель и через десять минут появился.На этот раз мотор ожил и наконец заработал нормально.Марине показалось, что оба они затаили дыхание в ожидании, но никаких перебоев не было — мотор работал как часы.— Браво! У вас получилось! Получилось! — в восторге закричала Марина.Уинстон с улыбкой обернулся.Она стояла совсем близко.Когда он посмотрел на нее внимательно, его улыбка стала еще шире. Она промокла до нитки, и ее муслиновое платье облепило ее так, будто на ней ничего не было. Оно ясно обозначило её маленькую грудь и обтянуло стройные бедра и ноги.Ветер разметал ее светлые волосы, и они падали двумя прядями ей на грудь, обрамляя лицо и огромные серые глаза.— Да вы похожи на тех сирен, которые искушали Улисса! — воскликнул Уинстон.И тут он обнял ее и поцеловал!На мгновение Марина почувствовала, как холодны их губы, а потом какой-то дикий восторг пронзил ее, как молния.Ведь это то, чего она так долго ждала, так страстно хотела! Она почувствовала, как губы его вдруг стали горячими и настойчивыми…Всего несколько секунд он держал ее в объятиях, и его губы были властно прижаты к ее губам, но для Марины это было как вечность — она владела всем миром, и звезды падали с неба, устилая все вокруг…Это было такое чудо и такой восторг — она и представить себе не могла, что это возможно. Уинстон ослабил объятия и сказал каким-то незнакомым голосом:— Я же говорил вам, Марина, что вы — сирена… С этими словами он взялся обеими руками за штурвал и очень медленно развернул лодку.Она стояла рядом не двигаясь.Она не в состоянии была ничего делать — лишь уцепилась за фордек, чтобы устоять на ногах, и чувствовала, как все ее тело наполнилось какой-то новой жизнью.Это было то же самое чувство, которое она пережила когда-то в Гайд-парке, сидя на скамейке у Серпентина и призывая Элвина. Тогда она ощутила, что стала частью цветов и воды, как бы растворилась в них. Да! То же чувство, только еще более удивительное и восхитительное!— Мы поплывем довольно медленно, — сказал Уинстон, — а то еще опять сломается. Так что, боюсь, нам придется добираться до дома очень долго.«Это не имеет значения, ничто сейчас не имеет значения!» — хотела сказать Марина, но не смогла произнести ни слова.Она молча смотрела на профиль Уинстона и чувствовала, что все еще трепещет от его поцелуя.Некоторое время он вел лодку молча, затем спросил:— О чем вы думаете?— Я вспоминала стихотворение, — честно ответила Марина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17