И, конечно, прежде всего она имела в виду непоправимую смерть.
— Эти люди… Тут совершено убийство, — продолжал настаивать Гроверман, — И Дом Ордин должен поплатиться за него!
По древнему обычаю, лорд нес ответственность за своих вассалов, — точно так же, как крестьянин несет ответственность, если его корова заберется в чужой огород. Согласно этому обычаю, Габорн был виновен в той же степени, что и Боринсон.
— Отец Габорна погиб, а вместе с ним две тысячи его лучших рыцарей, — ответила Иом. — Чего еще вы хотите от Дома Ордин?
— Мы понимаем, что принц не убийца. Нам нужен рыцарь, который лежит у его ног. Это вопрос чести! — закричал какой-то воин, решив, по-видимому, занять позицию, что Габорн не виноват в случившемся.
— Вам кажется, что задета честь? — спросила Иом. — Рыцарь, который лежит у ног Габорна, сэр Боринсон, вчера спас жизнь мне и моему отцу. Защищая нас, он убил одного из «неодолимых» Радж Ахтена. И он сделал все, чтобы изгнать этого мерзавца из нашего королевства…
— Это убийство! — закричал тот же рыцарь, потрясая топором.
Гроверман, однако, поднял руку, призывая его к молчанию.
— Вы говорите, что это вопрос чести, — запинаясь, произнесла Иом. — А известно ли вам, что именно король Ордин, лучший друг моего отца, приказал нас убить?
— И у кого из вас повернется язык сказать, что это неправильно? И я, и отец стали Посвященными нашего заклятого врага. Кто из вас осмелился бы не подчиниться такому приказу, если бы вы оказались на его месте?
— Мой отец и я отдали свои дары Радж Ахтену, считая, что это не так уж важно. Однако много мелких неправильных поступков способны породить великое зло.
— По-вашему, этот рыцарь совершил убийство? Ведь он всего-навсего выполнил приказ, расправился с тем, кого считал врагом. По-вашему, это бесчестный поступок?
Иом стояла, свесив руки, запятнанные кровью; слезы струились по ее лицу. Она от всего сердца стремилась добиться оправдания Боринсона, и Габорн не был уверен, что в подобных обстоятельствах сохранил бы такое же присутствие духа.
Что касается самого Боринсона, то он безучастно смотрел на рыцарей, точно его не волновало, чем все для него закончится. Можете убить меня, можете оставить мне жизнь, вот что выражал его взгляд. Только решайте что-нибудь.
Гроверман и его люди, не продвигались вперед, но и не расходились. Чувствовалось, что Иом их не убедила, однако и особой решительности они не проявляли.
Иом до крови прикусила дрожащую губу, не заметив этого, глаза вспыхнули от ярости и боли. У нее больше не было сил убеждать их. Эти люди не успокоятся; а ведь ей так тяжело — всего за два дня она потеряла всех близких.
Габорн и сам пережил когда-то смерть матери и вот сейчас — и отца. Он понимал, каково Иом, чувствовал, насколько боль, которую испытывает она, сильнее той, что терзала его самого.
Иом обратилась к нему, стараясь говорить как можно более спокойным, почти ироническим тоном:
— Милорд король Ордин, сэр Боринсон… За все, что вы для меня сделали на протяжении этих двух дней, я вынуждена предложить вам покинуть нас, пока мои люди вас не убили. Наша земля разорена и мы не в состоянии проявить обычного гостеприимства. Уезжайте отсюда. За вашу верную службу я дарую вам жизнь, хотя мои вассалы хотели бы, чтобы я не проявляла подобной щедрости.
Она произнесла все это, как бы слегка высмеивая своих людей, но Габорн понимал, что она говорит совершенно серьезно, что у нее просто больше нет сил бороться с их упрямством.
— Уезжай, — прошептал Габорн Боринсону. — Встретимся в Бредсфорском поместье.
К его облегчению, Боринсон встал, сел на коня и без единого возражения выполнил приказ.
Габорн подошел к Иом, снял латную рукавицу и положил правую руку ей на плечо. Под тонкой тканью платья она выглядела такой хрупкой, такой слабой. И как ей удастся держаться под давлением той ноши, которая обрушилась на нее?
Она не казалась теперь прекрасной, как первая вечерняя звезда. Но и морщины тоже исчезли. Сейчас она в полной мере была сама собой, и любить ее сильнее, чем в этот момент, Габорн просто не мог; любить и страстно желать, чтобы она осталась с ним всегда.
— Я люблю тебя, ты знаешь, — сказал он. Иом кивнула, еле заметно. — Я пришел в Гередон, чтобы просить твоей руки, и по-прежнему хочу получить ее. Хочу, чтобы ты стала моей женой.
Он говорил все это не для того, чтобы напомнить Иом о своих чувствах, а исключительно ради ее людей, ради того, чтобы они знали, как обстоит дело.
В толпе засвистели. Некоторые возмущенно закричали:
— Нет!
Габорн понимал, что в данный момент они к нему не расположены. Эти люди понятия не имели, что он сделал ради их освобождения: Они стали свидетелями лишь того, что случилось совсем недавно и что не прибавило ему чести в их глазах. Сегодня их сердца ему не завоевать, хотя он надеялся со временем сделать это.
Иом погладила его руку, но успокаивать не стала.
Габорн зашагал вверх по склону холма, туда, где его конь скреб копытом снег в усилиях добраться до свежей травы, и вслед за Боринсоном поскакал на юг.
Пробившись сквозь толпу, за ним, точно тень, следовал его Хроно.
59. Целитель
Сидя над телом отца, Иом не чувствовала уверенности, хватит ли у нес сил пережить хотя бы еще один день. Казалось, у нее иссякла вся энергия, все воля к борьбе — точно так же, как два дня назад истаяла се красота.
Отец лежал у ее ног, а ей отчаянно хотелось закричать во весь голос. Или уснуть, забыть обо всем. Холодный снег растаял, ее сапожки промокли, промозглый ветер пронизывал насквозь, проникая сквозь тонкое платье.
Ее люди успокоились, хотя и не были довольны. Им требовался лорд, чтобы защищать их, но Иом не обладала ни мудростью, необходимой для того, чтобы направлять их, ни обаянием, которое позволило бы увлечь их за собой, ни мышечной силой и боевыми навыками.
Они смотрят на меня, но не видят, и все потому, что я лишена привлекательности, думала Иом. Они понимают, что я обманщица, ничтожество. Все Властители Рун ничтожества, если лишены своих Посвященных, которые снабжают их силой, придают значительность.
Стоя на холме и дрожа от холода, Иом обнаружила, что сейчас ее людям как бы нет до нее никакого дела.
Никто не принес ей шаль, не подставил плечо, чтобы она могла на него опереться. Никто не осмелился даже приблизиться к ней. Может быть, им казалось, что ей нужно побыть один на один со своим горем.
Но Иом было тяжело страдать в одиночестве.
Она чувствовала себя сбитой с толку. Габорн не приказывал убивать ее отца. Напротив, он сделал все возможное, чтобы тот остался жив. И, тем не менее, она каким-то образом чувствовала себя преданной. Может быть, потому, что он даже не рассердился на Боринсона.
Прими он решение лишить этого человека мудрости или тем более, жизни, она сочла бы Габорна жестоким и слишком суровым. И вес же какой-то частью души ощущала, что Боринсон заслуживал наказания. Пусть даже и не представляла себе, какого именно.
К удивлению Иом, первым приблизился к ней чародей Биннесман, спустя час после того, как она осталась одна. Он накинул на нес одеяло и протянул кружку с теплым чаем.
— Я… Я ничего не хочу, — сказала Иом. И это была правда. Горло у нее перехватило, живот свело. — Мне просто нужно поспать, — она чувствовала себя такой усталой, что не было сил даже смотреть на него.
— Иногда отдых вполне может заменить сон, — Биннесман стоял, пристально глядя на нее. — В этот чай я положил лимонный бальзам, липовый цвет, немного ромашки и меду.
Он заставил ее взять горячую кружку и Иом отпила из нес. Она и раньше знала — Биннесман всегда лучше нес самой понимал, что ей требовалось, что он способен облегчить боль се сердца не хуже, чем боль раны.
Чай, казалось, позволил зажатым мышцам расслабиться. Она прикрыла глаза и откинула голову, поражаясь этому эффекту. Возникло чувство, точно всего несколько минут назад она пробудилась от сна, хотя где-то в самой глубине ощущалась такая усталость, которую не мог снять даже этот чудесный чай; усталость и боль в костях.
— Ох, Биннесман, что мне делать? — спросила Иом.
— Ты должна быть сильной, — ответил он. — Прежде всего ради своих людей.
— Я не чувствую в себе сил.
Биннесман ничего не ответил, лишь обхватил шишковатыми руками за плечи — как делал отец, когда она была еще ребенком и просыпалась, увидев страшный сон.
— Габорн поможет тебе стать сильной, если ты позволишь ему, — сказал он, в конце концов.
— Знаю.
Внизу посреди поля рыцари начали разбивать лагерь. Тонкий слой снега уже почти растаял, ночь вряд ли будет холодной. Однако лишь часть замка выглядела пригодной для жилья. Казармы герцога и один из его небольших домиков все еще стояли, хотя и по их стенам змеились трещины. Поскольку было ясно, что тысячи людей там не поместятся, рыцари начали устанавливать палатки с расчетом на то, чтобы у всех было ночью где укрыться.
При этом многие, в особенности, новобранцы бросали в ее сторону подозрительные взгляды и ворчали.
— Что эти люди там, внизу, говорят о Габорне?
— Как обычно, — ответил Биннесман. — Так, болтают…
— О чем именно?
— Им кажется, что ты должна была среагировать сильнее на смерть отца.
— Радж Ахтен лишил его разума. В этом человеке ничего не осталось от моего отца.
— Ты сделана из прочного материала, — терпеливо продолжал Биннесман. — Но, может быть, если бы ты плакала и требовала для Биннесмана смерти, твои люди чувствовали бы себя… спокойнее.
— Спокойнее?
— Кое-кто полагает, что это Габорн приказал убить твоего отца.
— Габорн? Да как им это в голову пришло? — изумилась Иом.
Она поглядела вниз по склону холма. Старуха, тащившая хворост из леса, смотрела на нее таким взглядом, точно подозревала в чем-то.
— Он ведь может жениться на тебе и заполучить твое королевство. С точки зрения некоторых, тот факт, что ты сохранила ему жизнь, доказывает, что ему удалось заморочить тебе голову и что ты, можно сказать, уже у него в когтях.
— Кто осмеливается говорить такие вещи? Кто осмеливается хотя бы думать так? — воскликнула Иом.
— Не обижайся на них, — улыбнулся ей Биннесман. — Это так естественно. За последние несколько дней они пережили так много, а подозрительность возникает так легко. Доверие рождается гораздо труднее и далеко не сразу.
Иом ошарашено покачала головой.
— Это ничем не угрожает Габорну? Он в безопасности?
— Думаю, сейчас здесь есть люди, — ответил Биннесман, — которые не прочь поквитаться с ним.
— Вы должны пойти к нему и предупредить, чтобы он держался отсюда подальше! — горячо сказала Иом. Только сейчас до нее дошло, что в глубине души она надеялась — Габорн вернется этой же ночью, и ей не придется свыкнуться с мыслью о разлуке с ним. — Скажите ему… Скажите ему, что нам нельзя видеться, что это опасно. Может быть, со временем… Через несколько месяцев, — эта мысль заставила се содрогнуться.
Несколько месяцев — да это все равно что вечность! А ведь через месяц-другой снега выпадет столько, что добираться от одного королевства до другого станет нелегко.
Она не увидится с Габорном до весны. Самое меньшее, пять или шесть месяцев.
Эта мысль почти сокрушила Иом. И все же для них обоих будет лучше не спешить, предоставить ее людям время для того, чтобы они поняли. Никакой другой принц не захочет ее, никакой другой принц не согласится взять в жены женщину, которая была Посвященной врага.
Теперь, когда ее отец и король Ордин мертвы, Хроно начнут медленно распространять хроники, описывающие их дела — том там, том здесь. Может быть, когда истина выплывет наружу, ее люди изменят свое мнение о Габорне в лучшую сторону.
И тут она вспомнила еще об одной проблеме. Шемуаз, ее Дева Чести, будет уже на сносях к тому времени, когда Иом снова увидится с Габорном. Если се люди явно не одобряли союз Иом с Ордином, как люди Габорна отнесутся к ней?
Надо думать, Габорн прибыл сюда и стремился к этому союзу потому, что благополучие и безопасность Гередона давали определенные преимущества Мистаррии. Но Радж
Ахтен лишил их благополучия, превратил замки Гередона в предмет для насмешек, украл красоту у принцессы.
Иом нечего предложить ему, кроме своих чувств, а она знала, что чувства стоят недорого.
Она все еще надеялась, что Габорн любит ее, но боялась, что обманывает себя, надеясь на союз с ним. Это так глупо! Точно в детской сказке о ленивом мужике, который мечтал разбогатеть, когда дождь смоет грязь у него на поле и станет виден спрятанный там горшок с золотом.
Конечно, за предстоящие месяцы Габорн поймет, что ей нечего ему предложить, и передумает. Хотя он и говорил, что любит ее, но наверняка придет к выводу, что этой любви недостаточно для того, чтобы их королевства объединились.
Пока Иом обдумывала все это, Биннесман тоже углубился в свои мысли, и, судя по выражению его лица, был обеспокоен. Однако из-под густых бровей он внимательно следил за Иом.
— Значит, ты хочешь, чтобы я предостерег Габорна и посоветовал ему держаться подальше отсюда. Больше ничего не нужно ему передать?
— Нет, — ответила Иом. — Разве что… Это касается Боринсона.
— И что о нем?
— Не знаю прямо, что… делать с ним. Он убил моего отца, короля. Такой поступок не может оставаться безнаказанным. Однако его и так гложет ужасное чувство вины. Наказывать его сверх этого было бы жестоко.
— Иногда рыцари, совершившие оплошность, получают второй шанс, — ответил Биннесман.
60. Сокровище найдено
В Доме Разумения, в Палате Сердец, Габорну объясняли, что бывают сны и воспоминания настолько тяжелые, что разум не в состоянии удержать их.
По дороге к Бредсфорскому поместью он догнал Боринсона и, поглядывая на его лицо, думал о том, удастся ли когда-нибудь этому человеку придти в себя после всего, что произошло.
Снова и снова голова у Боринсона падала, а губы вздрагивали, точно он хотел сказать что-то невыразимое словами. И все же каждый раз, когда он поднимал голову, взгляд его немного прояснялся, делался не таким рассеянным, чуть более осмысленным.
Габорн подозревал, что на некоторое время — на неделю или на месяц — Боринсон вообще мог забыть о том, что наделал. Станет говорить, что какой-то другой рыцарь убил Сильварреста или что король погиб в бою.
Габорн от всей души надеялся, что так и произойдет. Они продолжали скакать в молчании. Хроно Габорна изредка покашливал, как будто мерз все сильнее.
Спустя двадцать минут Боринсон повернулся к Габорну. На первый взгляд он выглядел почти беззаботным, так глубоко затаилась его боль. Но она никуда не исчезла.
— Милорд, я недавно проезжал мимо охотничьего домика герцога и заметил след опустошительницы. Очень большой. Может, мне стоит вечером попытаться догнать ее?
Очевидно, это была шутка.
— Только вместе со мной, — в том же духе ответил Габорн. — Прошлой осенью я охотился в Даннвуде на кабанов. Этой осенью мы будем охотиться на опустошителей. Может, и Гроверман отправится с нами. Что скажешь?
— Ха, это вряд ли, — Боринсон сплюнул. — Нет, после того, что я натворил!
Его глаза тут же налились тревогой и болью, Габорн постарался отвлечь его.
— Обещаю тебе, что если мы убьем опустошителя, ты съешь его уши, — пошутил он. Съесть уши первого убитого на охоте кабана считалось великой честью. Но у опустошителей уши отсутствовали, да и вообще они были несъедобны. — Или, по крайней мере, срежешь у него кусок шкуры в форме уха.
— О, вы слишком великодушны, милорд, — захихикал Боринсон, подражая крестьяночке на рынке, рассыпающейся в благодарностях перед дворянином. — Ох, вы так добры. Все вы, лорды, такие… лордные-лордные, если ухватываете мою мысль.
— Благодарю вас, милая леди, — сказал Габорн, копируя тяжеловесный акцент одного маркиза из Фересии, известного позера. Задрав нос, он понюхал воздух — в точности так, как это делал маркиз — и использовал всю силу своего Голоса, чтобы усилить впечатление. — Будьте благословенны и вы, и ваша лачуга, и все ваши курносые детки, дорогая леди. Только пожалуйста, не подходите ближе, а то я могу расчихаться.
Боринсон засмеялся — маркиз и вправду часто начинал чихать, когда грязные крестьянки оказывались рядом. Из-за того, что он так этого боялся, крестьянки всегда держались от него подальше, и у него не выработалась толерантность к запаху их бедности.
Довольно грубоватый юмор, но в данный момент ничего лучшего Габорн придумать не мог, а Боринсону явно стало легче. В душе Габорна даже вспыхнула надежда, что когда-нибудь все в их отношениях станет как прежде.
Они скакали по низинам, перемежающимся округлыми холмами.
Облака начали потихоньку рассеиваться и дневное солнце растопило снег. На расстоянии мили от Лонгмота вдоль дороги сохранились крестьянские дома с несгоревшими соломенными крышами. Урожай уже убрали, животных в загонах не было, и все это создавало неприятное ощущение заброшенности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
— Эти люди… Тут совершено убийство, — продолжал настаивать Гроверман, — И Дом Ордин должен поплатиться за него!
По древнему обычаю, лорд нес ответственность за своих вассалов, — точно так же, как крестьянин несет ответственность, если его корова заберется в чужой огород. Согласно этому обычаю, Габорн был виновен в той же степени, что и Боринсон.
— Отец Габорна погиб, а вместе с ним две тысячи его лучших рыцарей, — ответила Иом. — Чего еще вы хотите от Дома Ордин?
— Мы понимаем, что принц не убийца. Нам нужен рыцарь, который лежит у его ног. Это вопрос чести! — закричал какой-то воин, решив, по-видимому, занять позицию, что Габорн не виноват в случившемся.
— Вам кажется, что задета честь? — спросила Иом. — Рыцарь, который лежит у ног Габорна, сэр Боринсон, вчера спас жизнь мне и моему отцу. Защищая нас, он убил одного из «неодолимых» Радж Ахтена. И он сделал все, чтобы изгнать этого мерзавца из нашего королевства…
— Это убийство! — закричал тот же рыцарь, потрясая топором.
Гроверман, однако, поднял руку, призывая его к молчанию.
— Вы говорите, что это вопрос чести, — запинаясь, произнесла Иом. — А известно ли вам, что именно король Ордин, лучший друг моего отца, приказал нас убить?
— И у кого из вас повернется язык сказать, что это неправильно? И я, и отец стали Посвященными нашего заклятого врага. Кто из вас осмелился бы не подчиниться такому приказу, если бы вы оказались на его месте?
— Мой отец и я отдали свои дары Радж Ахтену, считая, что это не так уж важно. Однако много мелких неправильных поступков способны породить великое зло.
— По-вашему, этот рыцарь совершил убийство? Ведь он всего-навсего выполнил приказ, расправился с тем, кого считал врагом. По-вашему, это бесчестный поступок?
Иом стояла, свесив руки, запятнанные кровью; слезы струились по ее лицу. Она от всего сердца стремилась добиться оправдания Боринсона, и Габорн не был уверен, что в подобных обстоятельствах сохранил бы такое же присутствие духа.
Что касается самого Боринсона, то он безучастно смотрел на рыцарей, точно его не волновало, чем все для него закончится. Можете убить меня, можете оставить мне жизнь, вот что выражал его взгляд. Только решайте что-нибудь.
Гроверман и его люди, не продвигались вперед, но и не расходились. Чувствовалось, что Иом их не убедила, однако и особой решительности они не проявляли.
Иом до крови прикусила дрожащую губу, не заметив этого, глаза вспыхнули от ярости и боли. У нее больше не было сил убеждать их. Эти люди не успокоятся; а ведь ей так тяжело — всего за два дня она потеряла всех близких.
Габорн и сам пережил когда-то смерть матери и вот сейчас — и отца. Он понимал, каково Иом, чувствовал, насколько боль, которую испытывает она, сильнее той, что терзала его самого.
Иом обратилась к нему, стараясь говорить как можно более спокойным, почти ироническим тоном:
— Милорд король Ордин, сэр Боринсон… За все, что вы для меня сделали на протяжении этих двух дней, я вынуждена предложить вам покинуть нас, пока мои люди вас не убили. Наша земля разорена и мы не в состоянии проявить обычного гостеприимства. Уезжайте отсюда. За вашу верную службу я дарую вам жизнь, хотя мои вассалы хотели бы, чтобы я не проявляла подобной щедрости.
Она произнесла все это, как бы слегка высмеивая своих людей, но Габорн понимал, что она говорит совершенно серьезно, что у нее просто больше нет сил бороться с их упрямством.
— Уезжай, — прошептал Габорн Боринсону. — Встретимся в Бредсфорском поместье.
К его облегчению, Боринсон встал, сел на коня и без единого возражения выполнил приказ.
Габорн подошел к Иом, снял латную рукавицу и положил правую руку ей на плечо. Под тонкой тканью платья она выглядела такой хрупкой, такой слабой. И как ей удастся держаться под давлением той ноши, которая обрушилась на нее?
Она не казалась теперь прекрасной, как первая вечерняя звезда. Но и морщины тоже исчезли. Сейчас она в полной мере была сама собой, и любить ее сильнее, чем в этот момент, Габорн просто не мог; любить и страстно желать, чтобы она осталась с ним всегда.
— Я люблю тебя, ты знаешь, — сказал он. Иом кивнула, еле заметно. — Я пришел в Гередон, чтобы просить твоей руки, и по-прежнему хочу получить ее. Хочу, чтобы ты стала моей женой.
Он говорил все это не для того, чтобы напомнить Иом о своих чувствах, а исключительно ради ее людей, ради того, чтобы они знали, как обстоит дело.
В толпе засвистели. Некоторые возмущенно закричали:
— Нет!
Габорн понимал, что в данный момент они к нему не расположены. Эти люди понятия не имели, что он сделал ради их освобождения: Они стали свидетелями лишь того, что случилось совсем недавно и что не прибавило ему чести в их глазах. Сегодня их сердца ему не завоевать, хотя он надеялся со временем сделать это.
Иом погладила его руку, но успокаивать не стала.
Габорн зашагал вверх по склону холма, туда, где его конь скреб копытом снег в усилиях добраться до свежей травы, и вслед за Боринсоном поскакал на юг.
Пробившись сквозь толпу, за ним, точно тень, следовал его Хроно.
59. Целитель
Сидя над телом отца, Иом не чувствовала уверенности, хватит ли у нес сил пережить хотя бы еще один день. Казалось, у нее иссякла вся энергия, все воля к борьбе — точно так же, как два дня назад истаяла се красота.
Отец лежал у ее ног, а ей отчаянно хотелось закричать во весь голос. Или уснуть, забыть обо всем. Холодный снег растаял, ее сапожки промокли, промозглый ветер пронизывал насквозь, проникая сквозь тонкое платье.
Ее люди успокоились, хотя и не были довольны. Им требовался лорд, чтобы защищать их, но Иом не обладала ни мудростью, необходимой для того, чтобы направлять их, ни обаянием, которое позволило бы увлечь их за собой, ни мышечной силой и боевыми навыками.
Они смотрят на меня, но не видят, и все потому, что я лишена привлекательности, думала Иом. Они понимают, что я обманщица, ничтожество. Все Властители Рун ничтожества, если лишены своих Посвященных, которые снабжают их силой, придают значительность.
Стоя на холме и дрожа от холода, Иом обнаружила, что сейчас ее людям как бы нет до нее никакого дела.
Никто не принес ей шаль, не подставил плечо, чтобы она могла на него опереться. Никто не осмелился даже приблизиться к ней. Может быть, им казалось, что ей нужно побыть один на один со своим горем.
Но Иом было тяжело страдать в одиночестве.
Она чувствовала себя сбитой с толку. Габорн не приказывал убивать ее отца. Напротив, он сделал все возможное, чтобы тот остался жив. И, тем не менее, она каким-то образом чувствовала себя преданной. Может быть, потому, что он даже не рассердился на Боринсона.
Прими он решение лишить этого человека мудрости или тем более, жизни, она сочла бы Габорна жестоким и слишком суровым. И вес же какой-то частью души ощущала, что Боринсон заслуживал наказания. Пусть даже и не представляла себе, какого именно.
К удивлению Иом, первым приблизился к ней чародей Биннесман, спустя час после того, как она осталась одна. Он накинул на нес одеяло и протянул кружку с теплым чаем.
— Я… Я ничего не хочу, — сказала Иом. И это была правда. Горло у нее перехватило, живот свело. — Мне просто нужно поспать, — она чувствовала себя такой усталой, что не было сил даже смотреть на него.
— Иногда отдых вполне может заменить сон, — Биннесман стоял, пристально глядя на нее. — В этот чай я положил лимонный бальзам, липовый цвет, немного ромашки и меду.
Он заставил ее взять горячую кружку и Иом отпила из нес. Она и раньше знала — Биннесман всегда лучше нес самой понимал, что ей требовалось, что он способен облегчить боль се сердца не хуже, чем боль раны.
Чай, казалось, позволил зажатым мышцам расслабиться. Она прикрыла глаза и откинула голову, поражаясь этому эффекту. Возникло чувство, точно всего несколько минут назад она пробудилась от сна, хотя где-то в самой глубине ощущалась такая усталость, которую не мог снять даже этот чудесный чай; усталость и боль в костях.
— Ох, Биннесман, что мне делать? — спросила Иом.
— Ты должна быть сильной, — ответил он. — Прежде всего ради своих людей.
— Я не чувствую в себе сил.
Биннесман ничего не ответил, лишь обхватил шишковатыми руками за плечи — как делал отец, когда она была еще ребенком и просыпалась, увидев страшный сон.
— Габорн поможет тебе стать сильной, если ты позволишь ему, — сказал он, в конце концов.
— Знаю.
Внизу посреди поля рыцари начали разбивать лагерь. Тонкий слой снега уже почти растаял, ночь вряд ли будет холодной. Однако лишь часть замка выглядела пригодной для жилья. Казармы герцога и один из его небольших домиков все еще стояли, хотя и по их стенам змеились трещины. Поскольку было ясно, что тысячи людей там не поместятся, рыцари начали устанавливать палатки с расчетом на то, чтобы у всех было ночью где укрыться.
При этом многие, в особенности, новобранцы бросали в ее сторону подозрительные взгляды и ворчали.
— Что эти люди там, внизу, говорят о Габорне?
— Как обычно, — ответил Биннесман. — Так, болтают…
— О чем именно?
— Им кажется, что ты должна была среагировать сильнее на смерть отца.
— Радж Ахтен лишил его разума. В этом человеке ничего не осталось от моего отца.
— Ты сделана из прочного материала, — терпеливо продолжал Биннесман. — Но, может быть, если бы ты плакала и требовала для Биннесмана смерти, твои люди чувствовали бы себя… спокойнее.
— Спокойнее?
— Кое-кто полагает, что это Габорн приказал убить твоего отца.
— Габорн? Да как им это в голову пришло? — изумилась Иом.
Она поглядела вниз по склону холма. Старуха, тащившая хворост из леса, смотрела на нее таким взглядом, точно подозревала в чем-то.
— Он ведь может жениться на тебе и заполучить твое королевство. С точки зрения некоторых, тот факт, что ты сохранила ему жизнь, доказывает, что ему удалось заморочить тебе голову и что ты, можно сказать, уже у него в когтях.
— Кто осмеливается говорить такие вещи? Кто осмеливается хотя бы думать так? — воскликнула Иом.
— Не обижайся на них, — улыбнулся ей Биннесман. — Это так естественно. За последние несколько дней они пережили так много, а подозрительность возникает так легко. Доверие рождается гораздо труднее и далеко не сразу.
Иом ошарашено покачала головой.
— Это ничем не угрожает Габорну? Он в безопасности?
— Думаю, сейчас здесь есть люди, — ответил Биннесман, — которые не прочь поквитаться с ним.
— Вы должны пойти к нему и предупредить, чтобы он держался отсюда подальше! — горячо сказала Иом. Только сейчас до нее дошло, что в глубине души она надеялась — Габорн вернется этой же ночью, и ей не придется свыкнуться с мыслью о разлуке с ним. — Скажите ему… Скажите ему, что нам нельзя видеться, что это опасно. Может быть, со временем… Через несколько месяцев, — эта мысль заставила се содрогнуться.
Несколько месяцев — да это все равно что вечность! А ведь через месяц-другой снега выпадет столько, что добираться от одного королевства до другого станет нелегко.
Она не увидится с Габорном до весны. Самое меньшее, пять или шесть месяцев.
Эта мысль почти сокрушила Иом. И все же для них обоих будет лучше не спешить, предоставить ее людям время для того, чтобы они поняли. Никакой другой принц не захочет ее, никакой другой принц не согласится взять в жены женщину, которая была Посвященной врага.
Теперь, когда ее отец и король Ордин мертвы, Хроно начнут медленно распространять хроники, описывающие их дела — том там, том здесь. Может быть, когда истина выплывет наружу, ее люди изменят свое мнение о Габорне в лучшую сторону.
И тут она вспомнила еще об одной проблеме. Шемуаз, ее Дева Чести, будет уже на сносях к тому времени, когда Иом снова увидится с Габорном. Если се люди явно не одобряли союз Иом с Ордином, как люди Габорна отнесутся к ней?
Надо думать, Габорн прибыл сюда и стремился к этому союзу потому, что благополучие и безопасность Гередона давали определенные преимущества Мистаррии. Но Радж
Ахтен лишил их благополучия, превратил замки Гередона в предмет для насмешек, украл красоту у принцессы.
Иом нечего предложить ему, кроме своих чувств, а она знала, что чувства стоят недорого.
Она все еще надеялась, что Габорн любит ее, но боялась, что обманывает себя, надеясь на союз с ним. Это так глупо! Точно в детской сказке о ленивом мужике, который мечтал разбогатеть, когда дождь смоет грязь у него на поле и станет виден спрятанный там горшок с золотом.
Конечно, за предстоящие месяцы Габорн поймет, что ей нечего ему предложить, и передумает. Хотя он и говорил, что любит ее, но наверняка придет к выводу, что этой любви недостаточно для того, чтобы их королевства объединились.
Пока Иом обдумывала все это, Биннесман тоже углубился в свои мысли, и, судя по выражению его лица, был обеспокоен. Однако из-под густых бровей он внимательно следил за Иом.
— Значит, ты хочешь, чтобы я предостерег Габорна и посоветовал ему держаться подальше отсюда. Больше ничего не нужно ему передать?
— Нет, — ответила Иом. — Разве что… Это касается Боринсона.
— И что о нем?
— Не знаю прямо, что… делать с ним. Он убил моего отца, короля. Такой поступок не может оставаться безнаказанным. Однако его и так гложет ужасное чувство вины. Наказывать его сверх этого было бы жестоко.
— Иногда рыцари, совершившие оплошность, получают второй шанс, — ответил Биннесман.
60. Сокровище найдено
В Доме Разумения, в Палате Сердец, Габорну объясняли, что бывают сны и воспоминания настолько тяжелые, что разум не в состоянии удержать их.
По дороге к Бредсфорскому поместью он догнал Боринсона и, поглядывая на его лицо, думал о том, удастся ли когда-нибудь этому человеку придти в себя после всего, что произошло.
Снова и снова голова у Боринсона падала, а губы вздрагивали, точно он хотел сказать что-то невыразимое словами. И все же каждый раз, когда он поднимал голову, взгляд его немного прояснялся, делался не таким рассеянным, чуть более осмысленным.
Габорн подозревал, что на некоторое время — на неделю или на месяц — Боринсон вообще мог забыть о том, что наделал. Станет говорить, что какой-то другой рыцарь убил Сильварреста или что король погиб в бою.
Габорн от всей души надеялся, что так и произойдет. Они продолжали скакать в молчании. Хроно Габорна изредка покашливал, как будто мерз все сильнее.
Спустя двадцать минут Боринсон повернулся к Габорну. На первый взгляд он выглядел почти беззаботным, так глубоко затаилась его боль. Но она никуда не исчезла.
— Милорд, я недавно проезжал мимо охотничьего домика герцога и заметил след опустошительницы. Очень большой. Может, мне стоит вечером попытаться догнать ее?
Очевидно, это была шутка.
— Только вместе со мной, — в том же духе ответил Габорн. — Прошлой осенью я охотился в Даннвуде на кабанов. Этой осенью мы будем охотиться на опустошителей. Может, и Гроверман отправится с нами. Что скажешь?
— Ха, это вряд ли, — Боринсон сплюнул. — Нет, после того, что я натворил!
Его глаза тут же налились тревогой и болью, Габорн постарался отвлечь его.
— Обещаю тебе, что если мы убьем опустошителя, ты съешь его уши, — пошутил он. Съесть уши первого убитого на охоте кабана считалось великой честью. Но у опустошителей уши отсутствовали, да и вообще они были несъедобны. — Или, по крайней мере, срежешь у него кусок шкуры в форме уха.
— О, вы слишком великодушны, милорд, — захихикал Боринсон, подражая крестьяночке на рынке, рассыпающейся в благодарностях перед дворянином. — Ох, вы так добры. Все вы, лорды, такие… лордные-лордные, если ухватываете мою мысль.
— Благодарю вас, милая леди, — сказал Габорн, копируя тяжеловесный акцент одного маркиза из Фересии, известного позера. Задрав нос, он понюхал воздух — в точности так, как это делал маркиз — и использовал всю силу своего Голоса, чтобы усилить впечатление. — Будьте благословенны и вы, и ваша лачуга, и все ваши курносые детки, дорогая леди. Только пожалуйста, не подходите ближе, а то я могу расчихаться.
Боринсон засмеялся — маркиз и вправду часто начинал чихать, когда грязные крестьянки оказывались рядом. Из-за того, что он так этого боялся, крестьянки всегда держались от него подальше, и у него не выработалась толерантность к запаху их бедности.
Довольно грубоватый юмор, но в данный момент ничего лучшего Габорн придумать не мог, а Боринсону явно стало легче. В душе Габорна даже вспыхнула надежда, что когда-нибудь все в их отношениях станет как прежде.
Они скакали по низинам, перемежающимся округлыми холмами.
Облака начали потихоньку рассеиваться и дневное солнце растопило снег. На расстоянии мили от Лонгмота вдоль дороги сохранились крестьянские дома с несгоревшими соломенными крышами. Урожай уже убрали, животных в загонах не было, и все это создавало неприятное ощущение заброшенности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70