— Мило? — Слова Питтмана, видимо, показались Деннингу забавными. — Мне давно не по карману посещать подобные места.
— Рад, что вам здесь нравится.
— Этот ресторан напомнил мне другой итальянский, он был чуть дальше по этой улице. Как же он назывался? — Деннинг отпил виски и покачал головой. — Никак не припомню. Еще бы! Это было в пятидесятых. Шикарное заведение. Всегда ужинал там. А публика какая! — Деннинг прикончил виски. — А потом он разорился. Рестораны приходят и уходят. Как люди. — В голосе его зазвучали печальные нотки. — Надеюсь, вы не возражаете? — Он жестом указал на пустые стаканы. — Я пришел рановато и начал без вас.
— Возражаю? Ведь вы наш гость, и я уже сказал, что благодарен за то, что составили нам компанию.
— Не каждый день удается за чужой счет отпраздновать смерть врага. — Деннинг сделал знак официанту. — Двух врагов. Я до сих пор радуюсь смерти Миллгейта.
Подошел официант.
— Принесите еще два «Джека Дэниэлса». Только поменьше льда.
— Как угодно, сэр. Что для ваших друзей?
— "Хейникен", — сказал Питтман.
Джилл заказала «Шардоннэ».
— Разрешите, я назову вам наши фирменные блюда, чтобы вы могли сделать выбор, пока пьете апперитивы?
— Потом, — бросил Деннинг. — Всему свое время. Мы пока не голодны.
— Хорошо, сэр, — ответил официант и отошел.
"Интересно, был ли Деннинг столь же высокомерным, как сейчас, во времена своей дипломатической деятельности в Госдепартаменте, — подумал Питтман. — Если да, то отправить его в отставку могли не только из-за сплетен «Больших советников».
— Двое выбыли, — продолжал Деннинг. — Осталось трое. Так вот, за этих двоих я намерен выпить — за каждого сукина сына по одной. В общем, поминальная молитва под градусом, чтобы и остальные сдохли. Как можно скорее.
У Деннинга уже заплетался язык.
— Ваша ненависть к «Большим советникам» хорошо известна. Я вижу, она еще не иссякла.
— И не иссякнет. Никогда.
— Не возражаете, если до еды мы немного потолкуем?
— Об этих?.. — Деннинг с трудом удержался от соответствующих эпитетов. — Для этого я сюда и пришел. Хотите получить на них компромат? Чтобы утереть нос распускающим сопли в адрес Миллгейта и Ллойда писакам? Вы его получите. Сколько душе угодно.
Питтман достал блокнот и ручку, сделав вид, будто собирается делать записи для будущей статьи.
— Итак, что вы можете нам сообщить? Что тянет на сенсацию?
— Они сожгли мой дом.
— Простите? — Питтман ожидал услышать повторение ничем не обоснованных заявлений, которые семь лет назад сделал Деннинг. Но теперь из уст старика прозвучало совсем другое.
Деннинг хмуро уставился на Питтмана.
— Ваше лицо кажется мне знакомым. Мы не встречались?
— Нет. Во всяком случае, не припоминаю. — Питтман напрягся.
— Вы напомнили мне о...
— Мир тесен. Вы могли видеть меня на каком-нибудь дипломатическом приеме или...
— Вот уже тридцать пять лет, как меня не приглашают на дипломатические приемы, — с горечью признался Деннинг.
— Итак, они сожгли ваш дом.
— Да, пронюхали, что я готовлю разоблачение, подожгли мой дом и уничтожили все результаты расследования.
— Вы можете это доказать?
— Разумеется, нет. Они слишком умны для того, чтобы оставлять улики.
— А какого рода разоблачение вы готовили?
— Они убили сотни тысяч людей.
«Да, все бездоказательно, как и в прошлый раз, — подумал Питтман. — Сейчас он опять начнет рвать и метать. И ничего толком не скажет».
— Сотни тысяч?
Деннинг снова внимательно посмотрел на Питтмана.
— Вы уверены, что мы не встречались?
— Ну конечно. — Нет, Деннинг не мог его узнать. Во всяком случае, Питтман на это надеялся. Ведь он сильно изменился с тех пор.
Тут официант принес напитки, и Деннинг просиял.
— Наконец-то, — произнес он. — Выпьем.
Все трое подняли бокалы.
— За этого выродка Юстаса Гэбла и всех остальных. — Деннинг сделал большой глоток.
Да. Зашибает он здорово. И наверняка много лет. Сразу видно.
— Итак, вы утверждаете, что они убили сотни тысяч людей.
— В Корее. Во Вьетнаме. И все ради собственной выгоды. Им было на все плевать. На Вьетнам, на Корею, на восстановление Европы после войны. На план Маршалла и все прочее. Они заботились лишь о собственной шкуре. Маккарти.
«Несет невесть что». Питтман пришел в отчаяние. У него болел бок, ушибленный во время бегства из Академии Гроллье. Ноги, спина и шея ныли от почти суточного пребывания в машине. Он устал. Ему хотелось перегнуться через стол, схватить старика за лацканы пиджака и трясти до тех пор, пока отставной дипломат не придет в себя.
— А при чем тут Маккарти? — спросила Джилл. — Вы говорите о начале пятидесятых? Джо Маккарти — охотник за ведьмами?
— Именно так эти выродки выставили меня из Госдепартамента. Убедили всех в том, что я — красный.
— А вы действительно были красным?
— Да, — со смехом ответил Деннинг.
— Что?!
— Нет, в партии я не состоял. Но симпатизировал им.
Питтман старался ничем не выдать своего удивления. Семь лет назад Деннинг не говорил ничего подобного, опровергая клевету «Больших советников».
— Не выбей меня «Большие советники» из седла и стань я Госсекретарем... Нет, с Кореей я ничего не сделал бы, было слишком поздно, а вот Вьетнама не допустил бы. Ну и что, если я симпатизировал коммунистам? Это вовсе не преступление. Кое в чем они были правы. Я не предал бы свою страну. Но предотвратил события, которые чуть было не уничтожили наши ценности. Ни за что не допустил бы Вьетнама.
Питтман весь обратился в слух.
— Мой старший брат погиб во Вьетнаме.
— В таком случае вы знаете, о чем я говорю.
— Все равно, поясните, пожалуйста.
— "Большие советники" строили свою карьеру на жестком антикоммунизме. После второй мировой войны они участвовали в разработке плана Маршалла для восстановления Европы, но при этом исключали Советы. Они помогали сформулировать доктрину Трумэна, согласно которой Америка обязана защищать мир... против Советов, само собой. Я, как мог, боролся с их антисоветской одержимостью, но проиграл. С того момента они и стали видеть во мне врага. Ведь это по их настоянию мы послали наши войска в Южную Корею, чтобы противодействовать вторжению с Севера... противодействовать распространению коммунизма. Впоследствии все это получило название «теории домино».
Я никогда не верил в нее. Считал, что нам совершенно нечего делать в этом регионе, и история полностью подтвердила мою правоту. Наше пребывание там не сыграло никакой роли. Я выступал против вовлечения США в войну в Корее и потерпел поражение. Боролся против «Больших советников» еще по ряду вопросов, касающихся Советского Союза. В частности, не верил в мудрость политики атомного шантажа. Был убежден, что она может привести только к гонке ядерных вооружений. И в этом вопросе я оказался прав, но мнение Миллгейта и его сторонников возобладало. К 1952 году им удалось убедить всех в том, что я настроен прокоммунистически. И со мной было покончено. А обострение «холодной войны» в середине пятидесятых... Ведь это дело их рук. Как и вьетнамская война. По их вине погибли сотни тысяч людей. Они вошли в сговор с военно-промышленным комплексом, и внешняя политика определялась интересами их банковских счетов.
Все эти обвинения Деннинг выдвигал и семь лет назад. Этой проблемой занимался в то время и Питтман. Они с Деннингом встретились. Но тогда Деннинг не смог привести никаких доказательств, подтверждающих его обвинения. Возможно, он сделает это сейчас?
— Уверен, вы уже знаете, — начал Питтман, — о секретном докладе Министерства юстиции, где Миллгейт подозревается в скупке ядерного оружия на территории бывшего Советского Союза.
— Еще одна незаконная сделка, — с горечью улыбнулся Деннинг. — Вот уж поистине, черного кобеля не отмоешь добела.
— С обвинениями все ясно. Но есть у вас хоть какое-нибудь доказательство?
— Все сгорело во время пожара.
Питтман в унынии покачал головой и решил задать вопрос, ради которого и пришел сюда. Но тут возник официант.
— Разрешите предложить вам наши фирменные блюда?
— Я же сказал, позднее, — недовольно бросил Деннинг. — Мы пока не хотим есть.
— Хорошо, сэр. — Официант скис и отошел.
Деннинг поднял было стакан с виски, но тут же поставил его на стол. От Питтмана это не ускользнуло, и он предложил:
— Давайте поговорим о другом. Доводилось ли вам когда-нибудь слышать о человеке по имени Данкан Клайн?
Деннинг внимательно изучал Питтмана, старческое лицо его было напряженным.
— Как вы сказали?
— Данкан Клайн.
— Вы уверены, что мы с вами раньше не встречались? — снова спросил Деннинг.
Питтман постарался ничем не выдать своего волнения.
— Убежден, что нет.
— Может быть, я видел вас в телевизионных новостях. Разговор о Миллгейте, Ллойде и других вызвал у меня ассоциации...
«Проклятие, — подумал Питтман. — Он не помнит о встрече семилетней давности. Он видел меня в теленовостях, которые буквально поглощал после смерти Миллгейта, как единственную доступную ему информацию. Злорадствуя, он читал и перечитывал все статьи, не пропускал телепередач и, конечно же, десятки раз видел мои фотографии. Правда, я сильно изменился. К тому же назвал другое имя и поэтому он пока не узнал меня. А что, если узнает?»
— Не имею понятия, как это объяснить, — сказал Питтман.
— Данкан Клайн, — вмешалась Джилл, с явным намерением отвлечь Деннинга от опасной темы и перевести разговор в нужное русло.
Деннинг бросил на Питтмана еще один пристальный взгляд и повернулся к Джилл.
— Нет, это имя мне ничего не говорит. Может быть, я его вспомню в контексте.
— Преподаватель Академии Гроллье. Той самой, где учились «Большие советники». Он был их главным учителем.
— А... — произнес Деннинг.
— Вспомнили?
— Нет, но... странно.
— Что?
— С годами события тридцати— и сорокалетней давности отчетливо встают в памяти, а что произошло всего месяц назад, я не могу вспомнить.
— Сорокалетней давности? Неужели?
— Тысяча девятьсот пятьдесят второй год. Лето. Все словно было вчера. Поворотный момент в моей жизни. В тот месяц республиканцы провели свой съезд и выбрали Эйзенхауэра кандидатом в президенты. Практически он прошел в первом же туре голосования. Эйзенхауэр и Никсон. Учитывая настроение в стране, я не сомневался, что на предстоящих выборах Эйзенхауэр одолеет Стивенсона. Очевидно, еще лучше понимали ситуацию Миллгейт и остальные. Сразу же после съезда они направили все усилия на то, чтобы сблизиться с влиятельными республиканцами. И с легкостью перешагнули барьер, разделяющий демократов и республиканцев, демонстрируя свое искусство манипулировать людьми и политикой.
Питтман заметил, что Деннинг весь залился краской, а над верхней губой ярко заблестели капельки пота.
Деннинг взял стакан, но не с виски, а с водой, отпил немного и продолжил:
— В июне 1952 года начатая ими против меня кампания достигла своего апогея. Ко мне настолько прочно прилип ярлык прокоммунистического деятеля, что я уже не мог эффективно работать как дипломат. Для обеспечения самообороны я тратил большую часть времени на сбор информации о действиях Миллгейта и его банды, чтобы их следующая атака не застала меня врасплох. Тогда-то я и заметил, что они слегка запаниковали. В конце июля в Госдепартамент пришел один человек. Сам я его не видел, но получил информацию от моего источника. Мужчина с сильно загорелым лицом, спортивного типа, широкоплечий, хотя и не молодой, — лет шестидесяти, с седой шевелюрой. Судя по всему, много времени проводит вне дома, но обладает прекрасными, даже утонченными манерами и говорит с ярко выраженным аристократическим псевдобританским акцентом. Мужчина пожелал встретиться с Джонатаном Миллгейтом, но, как это обычно бывает в Госдепартаменте, не сразу получил аудиенцию с помощником госсекретаря, понадобилось предварительное согласование.
Посетитель назвал свое имя, и помощник Миллгейта внес его в самый конец длиннющего списка. То же произошло, когда неизвестный попросил о встрече с Энтони Ллойдом. Обескураженный, мужчина спросил, нельзя ли устроить ему рандеву с Юстасом Гэблом, Уинстоном Слоаном, Виктором Стэндишем.
— Со всеми «Большими советниками», — прошептал Питтман.
— Реакция была однозначной. Имя посетителя вносилось в конец списка. Наконец он вышел из себя и стал требовать. Не просить, а требовать! Еще немного, и пришлось бы звать сотрудника службы безопасности. Однако на шум вышел сам Миллгейт из своего кабинета и... Как утверждает мой информатор, вдруг побледнел. Куда девалось его высокомерие! Он немедленно провел посетителя в офис, распорядился об отмене следующей встречи и послал за Ллойдом и остальными, что казалось по меньшей мере странным. До сих пор помню, как это было. И не могу простить себе, что до меня не дошел смысл случившегося. Какое оружие я мог бы приобрести в борьбе с врагами!
— Посетителем оказался Данкан Клайн? — спросил Питтман.
— К сожалению, все имена вылетели из памяти, в том числе и имя посетителя, только события сохранились. А записи погибли в огне.
— Почему же в таком случае вы рассказали нам эту историю?
— Потому что помню, как пытался установить связь между таинственным посетителем, Миллгейтом и остальными. Похоже, он был их учителем в школе.
— Не сомневаюсь, что это Данкан Клайн, — заявила Джилл. — Вы сказали, что у него широкие плечи, а Клайн был прекрасным гребцом.
— Но зачем он вам, этот Клайн? — Деннинг нахмурился и стер с губы капельки пота.
— Один человек, у которого я брал интервью, — объяснил Питтман, сказал, что между «Большими советниками» и Клайном существовали тайные отношения, а это могло испортить им репутацию.
— Какие еще тайные отношения? — Что-то в голосе и взгляде Деннинга насторожило Питтмана.
— Именно это мы и пытаемся выяснить. Не исключено, что Клайн вынуждал «Больших советников», тинейджеров в Академии Гроллье, идти с ним на половые контакты.
Деннинг хлопнул ладонью по столу.
— Знай я это, нанес бы ответный удар. Защитил бы себя.
— Каким образом? — спросила Джилл. — Ну стали когда-то мальчики жертвами развратника.
Их можно только пожалеть. При чем тут карьера и репутация?
— В пятидесятых годах? Поверьте, во времена Маккарти сочувствие вышло из моды. Достаточно было одного лишь подозрения. Что, если Миллгейт и остальные вовсе не были жертвами, а добровольно пошли на противоестественную связь? Политический климат пятидесятых был таков, что их немедленно изгнали бы из Госдепартамента.
Деннинг задышал чаще.
— Вы когда-нибудь слышали что-либо подобное?
— Нет. Но есть некто... — Руки Деннинга стали дрожать.
— Некто? — Питтман подался всем телом вперед. — Не понимаю. Кто именно? Что вы имеете в виду?
— Ничего. Я только хотел сказать, что кое-кто может привести доказательства. — Деннинг буквально выдавливал из себя слова.
— Вы в порядке? — спросила Джилл.
— Все прекрасно. Просто великолепно. — Деннинг отпил воды из стакана.
— Не поможете ли вы нам еще чем-нибудь? — спросил Питтман. — Говорят, последними словами Миллгейта были: «Данкан. Снег». С Данканом все ясно. Ну, а снег? Нет ли у вас тут какой-нибудь идеи?
— Никакой. Если даже предположить, что инцидент имел травматический эффект... — Деннинг набрал в легкие воздуха. — Травматический, поскольку Миллгейт произнес эти слова в предсмертной агонии.
— Вы уверены, что с вами все в порядке, мистер Деннинг?
— Учитель в Госдепартаменте... Миллгейт в панике... Было лето, а не зима... Снег. При чем тут снег? Нет, никакой идеи. Ничего не знаю. А хотел бы знать все, лишь бы проучить их.
Снова возник официант.
— На сегодня наши фирменные блюда...
— У меня пропал аппетит. — Деннинг попытался подняться. — Мне плохо.
Джилл поспешно встала, чтобы пропустить Деннинга.
— Такое напряжение... Сначала Миллгейт, затем Ллойд. Столько вопросов.
— Может быть, вызвать врача? — спросил Питтман.
— Нет.
— Отвезти вас домой?
— Нет. — До крайности возбужденный, Деннинг вытер платком лицо. — Все хорошо. Я один доберусь.
На заплетающихся ногах старик прошел мимо официанта, чуть не налетел на второго с подносом, уставленным блюдами, и, лавируя между столиками, двинулся к выходу.
Питтман и Джилл последовали было за ним, но путь им преградила большая группа людей, рассаживающихся вокруг столиков. Через плечо женщины в вечернем наряде Питтман увидел, что Деннинг уже в вестибюле. И вместе с Джилл по освободившемуся наконец проходу устремился к дверям.
11
Питтман выскочил на кишащий людьми тротуар около ресторана. Оглушенный шумом уличного движения и ослепленный сиянием фар и фонарей, он огляделся, присматриваясь к пешеходам. Джилл тем временем изучала противоположную сторону.
— Что, черт подери, это значит? — спросил Питтман.
— О том же я хотела спросить тебя. Похоже, ему стало плохо, но...
— А может, он и в самом деле разволновался?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36