– сказал Мейнард. – Дайте мне с ним поговорить.
– Поговорить о чем? – требовательно спросил Hay.
– Я его отец!
– Я говорил тебе...
Ни о чем не думая, Мейнард резко бросил:
– К черту вашу игру в слова! Он мой ребенок, и я хочу с ним поговорить!
Hay заколебался. Затем он напряженно проговорил, обращаясь к Бет:
– Держи его в руках, или я его убью. Клянусь. – Он повернулся к Юстину. – Тюэ-Барб?
Юстину потребовалось некоторое время, чтобы понять, что его спрашивают, согласен ли он поговорить с отцом. Он неловко кивнул.
Hay сказал Мейнарду:
– Ты читал Закон. Ты – мирской человек, которому нет здесь места. Он наш, мы его воспитаем, он не твой. Ты можешь с ним поговорить наедине на этот раз. Но больше никогда.
Hay пошел по берегу, Мануэль последовал за ним. Бет заколебалась, не будучи уверенной, остаться ей, или последовать за ними. Hay жестом приказал ей бросить цепь, и она пошла за ними.
Мейнард перекатился с колен назад и сел. Он похлопал рядом с собой по песку, приглашая Юстина сесть. Юстин взглянул на Hay, ожидая указаний. Нерешительно он сел напротив отца.
Мейнард тихо спросил:
– С тобой действительно все в порядке? Они тебя не трогают?
– Нет. Со мной все в порядке.
– Нам надо подчиняться, делать то, что скажут. Пока мы живы, у нас есть шанс. Что бы они ни заставляли тебя делать, это лучше, чем быть мертвым. Ты знаешь, кто они?
Юстин покачал головой.
– У них странная речь. Я имею в виду, что они, похоже, не из Америки.
Мейнард быстро пересказал Юстину то, что узнал. Закончив, он спросил:
– А что ты слышал?
– Они говорят, что я здесь останусь навсегда. Это так?
– Нет. Я найду способ, как нам обоим отсюда выбраться.
– Они говорят, что убьют тебя. Они действительно...?
– Убьют, если мы отсюда не выберемся. Все, что ты слышишь, рассматривай с точки зрения побега. Каждый факт – все. Думай про себя – сможем ли мы этим воспользоваться? Поможет ли это нам?
– Они мне говорили, что убежать невозможно.
– Что они тебе говорили?
– Что моторных судов нет. Они не держат – как они их называют? – длинноногих судов. – Юстин кивнул в сторону лежавших на песке лодок. – Это единственные лодки на острове.
Мейнард посмотрел на пинасы.
– Если бы мы смогли добраться на одном из них до морских путей...
– Их охраняют, даже ночью.
– Сколько времени мы здесь пробыли? – Мейнард заметил, что его вопрос озадачил Юстина. – Я спал. Не знаю, как долго.
– Это четвертый день.
– Ты ничего больше не слышал? Чего-нибудь, что могло бы нам помочь? Подумай.
– Ничего такого, что ты имеешь в виду. Только тренировка.
– Тренировка в чем?
– Они говорят – в том, чтобы стать мужчиной. – Юстин, глянув в сторону Hay, прошептал. – Как я могу быть мужчиной? Мне только двенадцать! Они, наверное, сумасшедшие!
Мейнард улыбнулся. Он похлопал Юстина по руке.
– Что это за тренировки?
– Они хотят, чтобы я стал хранителем оружия. Вот почему мне разрешили носить это, – он хлопнул по кобуре.
Глядя в глаза Юстину, Мейнард заметил искорку гордости, как будто бы мальчик, несмотря ни на что, был доволен тем, что ему поручено мужское дело. И в глазах Мейнарда, должно быть, появился упрек, так как Юстин отвел взгляд.
– Ты держишь его заряженным?
– Я должен. Л’Оллонуа говорит, что пустое оружие похоже на евнуха, – только внешний вид и никакой силы. Что такое евнух?
– Вытащи пару патронов из магазина и спрячь где-нибудь.
– Зачем?
– На всякий случай. Никогда не знаешь, что может пригодиться.
– Л’Оллонуа говорит, что нам нужно беречь каждую пулю.
– Юстин... если ты будешь его слушать, ты действительно останешься здесь навсеща. Он не друг тебе.
– Он говорит, что если кто-то не друг ему, то он его враг, и его следует убить. Я не хочу, чтобы меня убили.
– Тебя не убьют. Ты слишком важен для него.
– Я? Почему?
– Точно не знаю. Я думаю, что он беспокоится о будущем. Во всяком случае... скажи мне, где они держат оружие?
– Оно есть у каждого. Лишние – у Л’Оллонуа.
– Что они собой представляют?
– Кремневые и капсюльные ружья. У Л’Оллонуа есть старая М-16, но она вся ржавая и не действует.
– Современного оружия нет?
– Нет, кроме этого. – Юстин коснулся “вальтера”. – Они их не любят, потому что не могут перезарядить. Когда пули кончаются, им больше негде их взять и приходится выбрасывать оружие. Вот почему они хотели знать, сколько у нас к нему патронов.
– Что делает хранитель оружия?
– Многое. Отливает пули. Их три размера – для пистолета, для мушкета и птичья дробь. Он чинит их; я учусь разбирать замок и вставлять новую пружину. Это странно, – Юстин улыбнулся, делясь с Мейнардом этим открытием, – если о них заботиться, кремневые системы служат вечно. Во всей системе не больше трех движущихся частей.
Мейнард не мог ответить на его улыбку.
– Интересно, что предпринимает мама, – сказал он. Юстин уставился на него.
– Да.
– Тебе не интересно?
– Конечно интересно. Я просто не думал об этом.
– Думай об этом.
– Тюэ-Барб! – позвал Hay. Юстин вскочил на ноги.
– Твой прапрапрадед действительно убил Черную Бороду?
– Нет. Это был какой-то другой Мейнард.
– Они говорят, он. Потому они меня так и назвали: “Убийца Бородача”.
– Ну... не спорь. Подчиняйся. Я что-нибудь придумаю. Поверь.
– Хорошо, – Юстин нервничал. – Я должен идти. Юстин повернулся и понесся по берегу. Бет подобрала цепь. Мейнард ее не заметил; он смотрел вслед Юстину, пока он. Hay и Мануэль не исчезли за поворотом.
– Он ушел, – сказала Бет.
– Он там, недалеко.
– Я имею в виду, он ушел. От тебя.
– Я знаю, что ты имеешь в виду, но...
– Чем быстрее ты это признаешь, тем быстрее пройдет боль.
– Я выбираю боль.
Она мягко потянула, и Мейнард пошел за ней.
– У меня есть для тебя перья, – сказала она.
– Для чего?
– Он же хотел, чтобы ты использовал оставшееся время... – она осеклась, смущенная своей резкостью, – ... использовал время, чтобы писать хронику. Как Эсквемелин.
– Хронику? Ты имеешь в виду переписку. Мне нечего записывать.
– Скоро будет, что.
– Откуда ты знаешь?
– Многое кончается – ром, баллончики, цитрусовые. Многое. Поговаривают о том, чтобы есть кожу. Скоро придется брать добычу. Богатую добычу.
Они прошли поселение шлюх, снова обменявшись любезностями, прошли жилище педиков и снова отсалютовали плевками. Когда они подходили к хижине Бет, Мейнард спросил ее:
– Сколько у меня еще времени, по-твоему?
– О, много, – ободряюще сказала она. – Я только начала ощущать легкие боли, которые говорят о том, что мой цикл начинается. Я бы дала тебе очень много времени.
– Серьезно? – Мейнард подсчитал. – Я бы дал себе не больше недели.
* * *
Он подождал, пока ее дыхание не стало ровным и глубоким. Затем, чтобы было наверняка, он подождал еще несколько минут. Бет захрапела. Ее губы двигались, бровь выгибалась, когда она спорила с существом, которое ей снилось.
На ощупь, проведя рукой по цепи, он нашел замок. Он не видел цифр на замке, поэтому он подполз ко входу и, откинув шкуру, поднял замок к лунному свету. Он набрал 000, и замок открылся.
Свои движения он соизмерял с ее храпом. Когда он освободился, он снова соединил при помощи замка концы цепи, запер его и перекрутил колесики. Он смутно надеялся, что это снимет с Бет вину за его побег. Если утром они найдут замок открытым, они могут обвинить ее в том, что она его отпустила; если же замок окажется прочно запертым, они могут счесть его побег проявлением волшебства, или, по крайней мере, ловкости его рук, и подумают, что они удачно от него избавились.
Он выполз из хижины и поднял палец на ветер. Мягкий ровный бриз дул с севера, так что он направился на юг. Он не имел представления о приливах и местных течениях, но знал, что ветерок, дующий от берега, поможет ему отплыть подальше от острова.
Он не стал пытаться найти или освободить Юстина. Он был уверен, что мальчика держат взаперти, под охраной. Даже если бы он и смог его освободить, он не хотел подвергать его опасностям, на которые готов был отважиться сам, – плыть в одиночку в открытом океане, пока ему не встретится земля или судно. Юстин будет здесь в безопасности, а он вернется с вооруженной помощью. Он убедил себя в том, что, независимо от того, что он может натворить, мальчику Hay не станет причинять вреда. Он обдумал все возможные причины, по которым Hay мог бы наказать мальчика за побег отца, но ни одна не показалась ему достаточно веской. Хотя из того, что он читал и видел, он сделал вывод, что Hay считал жестокость и насилие естественными средствами убеждения.
На южной оконечности острова, на берегу, он нашел плавучее бревно. У него не было ни времени, ни подручных средств для того, чтобы сделать нормальный плот, но он хотел взять с собой что-нибудь, что могло держаться на воде, что-то, на чем он мог бы отдохнуть. Он столкнул бревно в воду и проверил его Рукой, чтобы убедиться, не трухлявое ли оно и не такое ли промокшее, чтобы утонуть. Оно оказалось сухим и легким, и резво поворачивалось на воде.
Он ступил в воду. Когда вода дошла ему до груди, он, взяв бревно под мышку, свободно поплыл, следя за ветром и течением. Если и было какое-то течение, то очень слабое, и Мейнарду помогал ветер, он дул в сторону от острова.
Он был примерно в пятидесяти ярдах от берега, когда ощутил жгучую, колющую боль в бедре. Он чуть не вскрикнул, но вовремя зажал себе рот. Медуза, сказал он себе. Или какой-нибудь крошечный кусачий морской жучок. Он не был ни укушен, ни порезан, не было и кровотечения.
Он протянул руку и коснулся бедра, и внезапно его рука как бы воспламенилась. Он крякнул в шоке и отдернул руку, и то, что его жгло, проехалось по его животу, оставляя невообразимо жгучие следы.
Он крутанулся в воде, и подбородком задел нечто мягкое и тонкое, как воздушный шарик, – матовый белый пузырь, плавно закачавшийся от его прикосновения. “Военный кораблик”.
Инстинктивно он замолотил руками, чтобы отплыть от медузы, и запутался в клубке ядовитых щупалец, висевших под пузырем. Он плескался, лягался и измазал ядовитыми лентами лицо и грудь. Это было похоже на ощущение, как если бы кто-нибудь срезал с него кожу горячим ножом.
Он ударил медузу бревном, так что она отлетела в сторону, и постарался выплыть на чистую воду, еле сдерживая вопли, рвавшиеся у него из горла.
Он был свободен, и на мгновение ему показалось, что он сможет держать себя в руках. Но затем новые ленты обожгли ему спину, а другие оказались между ног и опалили внутренние поверхности бедер.
Он опять лихорадочно повернулся, и увидел вокруг армаду матовых белых пузырей. Он оказался среди стаи “корабликов”.
Тогда он, наконец, закричал. Он забил руками и ногами, и каждое движение приносило новую боль.
Вопя, извиваясь, взбивая фонтаны воды, он понесся к берегу. Ноги его коснулись дна; он попытался бежать. Он царапал ногтями грудь, стараясь содрать боль.
Бросившись на землю, он стал корчиться на влажном песке. Эти движения не облегчали боли, но он не мог оставаться спокойным. Он брыкался, катался tf вертелся, как обезумевшая марионетка.
Затем что-то ударило его по груди и прижало к песку.
– Дурак чертов! – послышался голос. Он дернулся.
– Лежи тихо! – скомандовал голос. – Болван!
Не дождь ли это был? Со свистом на него лилась жидкость, теплая и едва пахнувшая. Ощущение было приятным. Там, куда падала жидкость, боль, как будто, утихала.
Он попытался заговорить, но язык его так распух, что, казалось, забил весь рот. Тяжелый туман заполнил голову.
Он услышал другой голос, споривший с первым. Мужской и женский.
– Тебя предупреждали.
– Он не...
– Он мог бы...
– Но он...
Голоса стихли. Его это не интересовало, так как он счел их галлюцинацией.
Вопль. Не его. Еще вопль. Женщина. Почему женщина кричит? Опять вопль, он все тянулся и тянулся.
Мейнард сел и тряхнул головой, боль слегка утихла. А вопли не прекращались.
В стороне он увидел Бет. Она лежала на песке голая, разбросав в стороны руки и ноги. Ее живот, грудь и ноги были исполосованы красными рубцами. Нежный матовый пузырь – “военный кораблик” – все еще лежал рядом. Она была опутана его щупальцами.
Увидев его, она крикнула:
– Писай на меня!
– Что?!
– Писай! Это единственный способ! Я это сделала для тебя.
Он сделал так, как ему было сказано, и вскоре ее вопли перешли в стоны и всхлипывания.
* * *
Леонард Хиллер был полон праведного негодования, как происходило с ним всегда, когда объект отказывался от интервью, – особенно такой объект, который притязал на звание журналиста.
– Что вы имеете в виду, когда говорите – Траск сказал “нет”? Да за кого он себя выдает?
– “Нет” – это именно то слово, которое он произнес, – ответила Дэна, сверяясь со своей записной книжкой. – Он сказал, что наш еженедельник лучше пусть... обосрется, но интервью он не даст. То есть, он сам этого не говорил, это сказал его представитель.
– А вы что ему ответили?
Дэна покраснела.
– Я сказала ему, что – могу поклясться – именно поэтому он и сваливает: его выгнали за то, что он говорит женщинам непристойности.
– Где Траск сейчас?
– В Нассау. Через день-два он уедет. Собирается плыть на острова.
– Сообщите в Майами, чтобы послали туда корреспондента. Я хочу, чтобы он побывал на борту этого судна. Меня не волнует, если ему придется самому нанять корабль и гнаться за Траском. Мне нужно его проинтервьюировать, и я не собираюсь бросать это дело только потому, что он такой застенчивый. Он же отец современных “Новостей”! Он уедет, и для миллионных компаний наступят тяжелые времена. Человек, которому в Америке верят больше, чем кому-либо другому, сам теперь не доверяет телевидению. Двести тридцать миллионов верят каждому его слову, а он внезапно делает вывод, что ему и говорить-то не о чем. Вот это сенсация!
– Сенсация состоит в том, что он не продается. В наши дни это означает, что он стал чуть ли не мессией.
– Если потребуется, корреспондент в Майами может нанять самолет.
Дэна кивнула.
– Опять звонил тот человек из Береговой Охраны.
– Какой человек?”
– Насчет Мейнарда.
– О, Господи...
– Он говорит, что беседовал с летчиком, который перевозил Мейнарда с сыном на какой-то остров. На следующий день они исчезли.
– Я же вам говорю, что он надел парик и сделался аборигеном.
– Проблема в том, что он взял с собой сына.
– И что?
– Его мать звонила в Правление.
– Откуда вы знаете?
– Мне оттуда звонили. Они интересовались, что я знаю об этом деле.
– Если компания решит организовать экспедицию для его поиска с помощью судов и самолетов, то это их дело.
– Они, честно говоря, этого не хотят делать. Бывшая жена Блэра занимается рекламным бизнесом. У нее куча клиентов, которые дают свои объявления в “Тудей”. И во все другие наши бумажки: “ТВ-неделя”, “Здоровье и счастье”, – любые, какие ни назовите.
– Она нам угрожает?!
– Не то чтобы угрожает, но она... скажем, стремится найти своего ребенка. Она уже пыталась и ФБР вовлечь в это дело.
– На каких основаниях?
– Похищение людей.
– Бог ты мой...
– Она собирается ехать его разыскивать, и требует нашей помощи. Я бы не сказала, что я ее за это обвиняю.
– Я ее тоже не обвиняю. Но что я должен делать, по ее мнению?
– Вы говорили о чартерном самолете...
– Да, но... Ладно, – Хиллер вздохнул. – Звоните ей.
Глава 13
Каждый день на заре пинасы покидали бухту, и каждый вечер на заходе солнца они возвращались – пустыми. В отчаянии люди дважды нападали на местные рыболовные суда, топили их и убивали рыбаков, но победы эти были такими никчемными, добыча такой жалкой – несколько бушелей раковин, одна-две дюжины колючих омаров, – что они перестали досаждать местным судам и плавали в другие районы.
Мужчины скучали, становились беспокойными, тосковали по пище более изысканной, чем сушеная рыба и пюре из маниоки. Полдюжины коров еще не отелились, так что говядины было в обрез, а на нескольких оставшихся свиней – тощих и жестких даже в лучшие времена – напала какая-то болезнь, из-за которой глаза у них опухали и не могли открываться, кожа сморщивалась, и они шатались на ногах. В голове у Hay все еще были свежи воспоминания об эпидемии обезвоживающего поноса, так что всю подозрительную пищу он объявлял несъедобной.
Спиртные напитки рационировались. Это был такой шаг, на который Hay идти не хотелось, потому что алкоголь – хорошее средство от неудовлетворенности. Пьяного мятежника можно держать под контролем, он проспится и забудет о своем бунте; мятежник же угрюмый и трезвый думает слишком ясно, замышляет чересчур много интриг, и вообще непредсказуем. Но алкоголь у них кончался, и Hay решил, что лучше поддерживать полупьяное состояние полдня у половины своих людей, чем рисковать, если все мужчины будут все время трезвыми.
Рационирование, однако, скоро было нарушено петицией от проституток. Они выдвинули аргумент, что Сообщество, конечно, может пострадать политически из-за полного воздержания, но они в это время страдают физически в руках разъяренных мужчин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
– Поговорить о чем? – требовательно спросил Hay.
– Я его отец!
– Я говорил тебе...
Ни о чем не думая, Мейнард резко бросил:
– К черту вашу игру в слова! Он мой ребенок, и я хочу с ним поговорить!
Hay заколебался. Затем он напряженно проговорил, обращаясь к Бет:
– Держи его в руках, или я его убью. Клянусь. – Он повернулся к Юстину. – Тюэ-Барб?
Юстину потребовалось некоторое время, чтобы понять, что его спрашивают, согласен ли он поговорить с отцом. Он неловко кивнул.
Hay сказал Мейнарду:
– Ты читал Закон. Ты – мирской человек, которому нет здесь места. Он наш, мы его воспитаем, он не твой. Ты можешь с ним поговорить наедине на этот раз. Но больше никогда.
Hay пошел по берегу, Мануэль последовал за ним. Бет заколебалась, не будучи уверенной, остаться ей, или последовать за ними. Hay жестом приказал ей бросить цепь, и она пошла за ними.
Мейнард перекатился с колен назад и сел. Он похлопал рядом с собой по песку, приглашая Юстина сесть. Юстин взглянул на Hay, ожидая указаний. Нерешительно он сел напротив отца.
Мейнард тихо спросил:
– С тобой действительно все в порядке? Они тебя не трогают?
– Нет. Со мной все в порядке.
– Нам надо подчиняться, делать то, что скажут. Пока мы живы, у нас есть шанс. Что бы они ни заставляли тебя делать, это лучше, чем быть мертвым. Ты знаешь, кто они?
Юстин покачал головой.
– У них странная речь. Я имею в виду, что они, похоже, не из Америки.
Мейнард быстро пересказал Юстину то, что узнал. Закончив, он спросил:
– А что ты слышал?
– Они говорят, что я здесь останусь навсегда. Это так?
– Нет. Я найду способ, как нам обоим отсюда выбраться.
– Они говорят, что убьют тебя. Они действительно...?
– Убьют, если мы отсюда не выберемся. Все, что ты слышишь, рассматривай с точки зрения побега. Каждый факт – все. Думай про себя – сможем ли мы этим воспользоваться? Поможет ли это нам?
– Они мне говорили, что убежать невозможно.
– Что они тебе говорили?
– Что моторных судов нет. Они не держат – как они их называют? – длинноногих судов. – Юстин кивнул в сторону лежавших на песке лодок. – Это единственные лодки на острове.
Мейнард посмотрел на пинасы.
– Если бы мы смогли добраться на одном из них до морских путей...
– Их охраняют, даже ночью.
– Сколько времени мы здесь пробыли? – Мейнард заметил, что его вопрос озадачил Юстина. – Я спал. Не знаю, как долго.
– Это четвертый день.
– Ты ничего больше не слышал? Чего-нибудь, что могло бы нам помочь? Подумай.
– Ничего такого, что ты имеешь в виду. Только тренировка.
– Тренировка в чем?
– Они говорят – в том, чтобы стать мужчиной. – Юстин, глянув в сторону Hay, прошептал. – Как я могу быть мужчиной? Мне только двенадцать! Они, наверное, сумасшедшие!
Мейнард улыбнулся. Он похлопал Юстина по руке.
– Что это за тренировки?
– Они хотят, чтобы я стал хранителем оружия. Вот почему мне разрешили носить это, – он хлопнул по кобуре.
Глядя в глаза Юстину, Мейнард заметил искорку гордости, как будто бы мальчик, несмотря ни на что, был доволен тем, что ему поручено мужское дело. И в глазах Мейнарда, должно быть, появился упрек, так как Юстин отвел взгляд.
– Ты держишь его заряженным?
– Я должен. Л’Оллонуа говорит, что пустое оружие похоже на евнуха, – только внешний вид и никакой силы. Что такое евнух?
– Вытащи пару патронов из магазина и спрячь где-нибудь.
– Зачем?
– На всякий случай. Никогда не знаешь, что может пригодиться.
– Л’Оллонуа говорит, что нам нужно беречь каждую пулю.
– Юстин... если ты будешь его слушать, ты действительно останешься здесь навсеща. Он не друг тебе.
– Он говорит, что если кто-то не друг ему, то он его враг, и его следует убить. Я не хочу, чтобы меня убили.
– Тебя не убьют. Ты слишком важен для него.
– Я? Почему?
– Точно не знаю. Я думаю, что он беспокоится о будущем. Во всяком случае... скажи мне, где они держат оружие?
– Оно есть у каждого. Лишние – у Л’Оллонуа.
– Что они собой представляют?
– Кремневые и капсюльные ружья. У Л’Оллонуа есть старая М-16, но она вся ржавая и не действует.
– Современного оружия нет?
– Нет, кроме этого. – Юстин коснулся “вальтера”. – Они их не любят, потому что не могут перезарядить. Когда пули кончаются, им больше негде их взять и приходится выбрасывать оружие. Вот почему они хотели знать, сколько у нас к нему патронов.
– Что делает хранитель оружия?
– Многое. Отливает пули. Их три размера – для пистолета, для мушкета и птичья дробь. Он чинит их; я учусь разбирать замок и вставлять новую пружину. Это странно, – Юстин улыбнулся, делясь с Мейнардом этим открытием, – если о них заботиться, кремневые системы служат вечно. Во всей системе не больше трех движущихся частей.
Мейнард не мог ответить на его улыбку.
– Интересно, что предпринимает мама, – сказал он. Юстин уставился на него.
– Да.
– Тебе не интересно?
– Конечно интересно. Я просто не думал об этом.
– Думай об этом.
– Тюэ-Барб! – позвал Hay. Юстин вскочил на ноги.
– Твой прапрапрадед действительно убил Черную Бороду?
– Нет. Это был какой-то другой Мейнард.
– Они говорят, он. Потому они меня так и назвали: “Убийца Бородача”.
– Ну... не спорь. Подчиняйся. Я что-нибудь придумаю. Поверь.
– Хорошо, – Юстин нервничал. – Я должен идти. Юстин повернулся и понесся по берегу. Бет подобрала цепь. Мейнард ее не заметил; он смотрел вслед Юстину, пока он. Hay и Мануэль не исчезли за поворотом.
– Он ушел, – сказала Бет.
– Он там, недалеко.
– Я имею в виду, он ушел. От тебя.
– Я знаю, что ты имеешь в виду, но...
– Чем быстрее ты это признаешь, тем быстрее пройдет боль.
– Я выбираю боль.
Она мягко потянула, и Мейнард пошел за ней.
– У меня есть для тебя перья, – сказала она.
– Для чего?
– Он же хотел, чтобы ты использовал оставшееся время... – она осеклась, смущенная своей резкостью, – ... использовал время, чтобы писать хронику. Как Эсквемелин.
– Хронику? Ты имеешь в виду переписку. Мне нечего записывать.
– Скоро будет, что.
– Откуда ты знаешь?
– Многое кончается – ром, баллончики, цитрусовые. Многое. Поговаривают о том, чтобы есть кожу. Скоро придется брать добычу. Богатую добычу.
Они прошли поселение шлюх, снова обменявшись любезностями, прошли жилище педиков и снова отсалютовали плевками. Когда они подходили к хижине Бет, Мейнард спросил ее:
– Сколько у меня еще времени, по-твоему?
– О, много, – ободряюще сказала она. – Я только начала ощущать легкие боли, которые говорят о том, что мой цикл начинается. Я бы дала тебе очень много времени.
– Серьезно? – Мейнард подсчитал. – Я бы дал себе не больше недели.
* * *
Он подождал, пока ее дыхание не стало ровным и глубоким. Затем, чтобы было наверняка, он подождал еще несколько минут. Бет захрапела. Ее губы двигались, бровь выгибалась, когда она спорила с существом, которое ей снилось.
На ощупь, проведя рукой по цепи, он нашел замок. Он не видел цифр на замке, поэтому он подполз ко входу и, откинув шкуру, поднял замок к лунному свету. Он набрал 000, и замок открылся.
Свои движения он соизмерял с ее храпом. Когда он освободился, он снова соединил при помощи замка концы цепи, запер его и перекрутил колесики. Он смутно надеялся, что это снимет с Бет вину за его побег. Если утром они найдут замок открытым, они могут обвинить ее в том, что она его отпустила; если же замок окажется прочно запертым, они могут счесть его побег проявлением волшебства, или, по крайней мере, ловкости его рук, и подумают, что они удачно от него избавились.
Он выполз из хижины и поднял палец на ветер. Мягкий ровный бриз дул с севера, так что он направился на юг. Он не имел представления о приливах и местных течениях, но знал, что ветерок, дующий от берега, поможет ему отплыть подальше от острова.
Он не стал пытаться найти или освободить Юстина. Он был уверен, что мальчика держат взаперти, под охраной. Даже если бы он и смог его освободить, он не хотел подвергать его опасностям, на которые готов был отважиться сам, – плыть в одиночку в открытом океане, пока ему не встретится земля или судно. Юстин будет здесь в безопасности, а он вернется с вооруженной помощью. Он убедил себя в том, что, независимо от того, что он может натворить, мальчику Hay не станет причинять вреда. Он обдумал все возможные причины, по которым Hay мог бы наказать мальчика за побег отца, но ни одна не показалась ему достаточно веской. Хотя из того, что он читал и видел, он сделал вывод, что Hay считал жестокость и насилие естественными средствами убеждения.
На южной оконечности острова, на берегу, он нашел плавучее бревно. У него не было ни времени, ни подручных средств для того, чтобы сделать нормальный плот, но он хотел взять с собой что-нибудь, что могло держаться на воде, что-то, на чем он мог бы отдохнуть. Он столкнул бревно в воду и проверил его Рукой, чтобы убедиться, не трухлявое ли оно и не такое ли промокшее, чтобы утонуть. Оно оказалось сухим и легким, и резво поворачивалось на воде.
Он ступил в воду. Когда вода дошла ему до груди, он, взяв бревно под мышку, свободно поплыл, следя за ветром и течением. Если и было какое-то течение, то очень слабое, и Мейнарду помогал ветер, он дул в сторону от острова.
Он был примерно в пятидесяти ярдах от берега, когда ощутил жгучую, колющую боль в бедре. Он чуть не вскрикнул, но вовремя зажал себе рот. Медуза, сказал он себе. Или какой-нибудь крошечный кусачий морской жучок. Он не был ни укушен, ни порезан, не было и кровотечения.
Он протянул руку и коснулся бедра, и внезапно его рука как бы воспламенилась. Он крякнул в шоке и отдернул руку, и то, что его жгло, проехалось по его животу, оставляя невообразимо жгучие следы.
Он крутанулся в воде, и подбородком задел нечто мягкое и тонкое, как воздушный шарик, – матовый белый пузырь, плавно закачавшийся от его прикосновения. “Военный кораблик”.
Инстинктивно он замолотил руками, чтобы отплыть от медузы, и запутался в клубке ядовитых щупалец, висевших под пузырем. Он плескался, лягался и измазал ядовитыми лентами лицо и грудь. Это было похоже на ощущение, как если бы кто-нибудь срезал с него кожу горячим ножом.
Он ударил медузу бревном, так что она отлетела в сторону, и постарался выплыть на чистую воду, еле сдерживая вопли, рвавшиеся у него из горла.
Он был свободен, и на мгновение ему показалось, что он сможет держать себя в руках. Но затем новые ленты обожгли ему спину, а другие оказались между ног и опалили внутренние поверхности бедер.
Он опять лихорадочно повернулся, и увидел вокруг армаду матовых белых пузырей. Он оказался среди стаи “корабликов”.
Тогда он, наконец, закричал. Он забил руками и ногами, и каждое движение приносило новую боль.
Вопя, извиваясь, взбивая фонтаны воды, он понесся к берегу. Ноги его коснулись дна; он попытался бежать. Он царапал ногтями грудь, стараясь содрать боль.
Бросившись на землю, он стал корчиться на влажном песке. Эти движения не облегчали боли, но он не мог оставаться спокойным. Он брыкался, катался tf вертелся, как обезумевшая марионетка.
Затем что-то ударило его по груди и прижало к песку.
– Дурак чертов! – послышался голос. Он дернулся.
– Лежи тихо! – скомандовал голос. – Болван!
Не дождь ли это был? Со свистом на него лилась жидкость, теплая и едва пахнувшая. Ощущение было приятным. Там, куда падала жидкость, боль, как будто, утихала.
Он попытался заговорить, но язык его так распух, что, казалось, забил весь рот. Тяжелый туман заполнил голову.
Он услышал другой голос, споривший с первым. Мужской и женский.
– Тебя предупреждали.
– Он не...
– Он мог бы...
– Но он...
Голоса стихли. Его это не интересовало, так как он счел их галлюцинацией.
Вопль. Не его. Еще вопль. Женщина. Почему женщина кричит? Опять вопль, он все тянулся и тянулся.
Мейнард сел и тряхнул головой, боль слегка утихла. А вопли не прекращались.
В стороне он увидел Бет. Она лежала на песке голая, разбросав в стороны руки и ноги. Ее живот, грудь и ноги были исполосованы красными рубцами. Нежный матовый пузырь – “военный кораблик” – все еще лежал рядом. Она была опутана его щупальцами.
Увидев его, она крикнула:
– Писай на меня!
– Что?!
– Писай! Это единственный способ! Я это сделала для тебя.
Он сделал так, как ему было сказано, и вскоре ее вопли перешли в стоны и всхлипывания.
* * *
Леонард Хиллер был полон праведного негодования, как происходило с ним всегда, когда объект отказывался от интервью, – особенно такой объект, который притязал на звание журналиста.
– Что вы имеете в виду, когда говорите – Траск сказал “нет”? Да за кого он себя выдает?
– “Нет” – это именно то слово, которое он произнес, – ответила Дэна, сверяясь со своей записной книжкой. – Он сказал, что наш еженедельник лучше пусть... обосрется, но интервью он не даст. То есть, он сам этого не говорил, это сказал его представитель.
– А вы что ему ответили?
Дэна покраснела.
– Я сказала ему, что – могу поклясться – именно поэтому он и сваливает: его выгнали за то, что он говорит женщинам непристойности.
– Где Траск сейчас?
– В Нассау. Через день-два он уедет. Собирается плыть на острова.
– Сообщите в Майами, чтобы послали туда корреспондента. Я хочу, чтобы он побывал на борту этого судна. Меня не волнует, если ему придется самому нанять корабль и гнаться за Траском. Мне нужно его проинтервьюировать, и я не собираюсь бросать это дело только потому, что он такой застенчивый. Он же отец современных “Новостей”! Он уедет, и для миллионных компаний наступят тяжелые времена. Человек, которому в Америке верят больше, чем кому-либо другому, сам теперь не доверяет телевидению. Двести тридцать миллионов верят каждому его слову, а он внезапно делает вывод, что ему и говорить-то не о чем. Вот это сенсация!
– Сенсация состоит в том, что он не продается. В наши дни это означает, что он стал чуть ли не мессией.
– Если потребуется, корреспондент в Майами может нанять самолет.
Дэна кивнула.
– Опять звонил тот человек из Береговой Охраны.
– Какой человек?”
– Насчет Мейнарда.
– О, Господи...
– Он говорит, что беседовал с летчиком, который перевозил Мейнарда с сыном на какой-то остров. На следующий день они исчезли.
– Я же вам говорю, что он надел парик и сделался аборигеном.
– Проблема в том, что он взял с собой сына.
– И что?
– Его мать звонила в Правление.
– Откуда вы знаете?
– Мне оттуда звонили. Они интересовались, что я знаю об этом деле.
– Если компания решит организовать экспедицию для его поиска с помощью судов и самолетов, то это их дело.
– Они, честно говоря, этого не хотят делать. Бывшая жена Блэра занимается рекламным бизнесом. У нее куча клиентов, которые дают свои объявления в “Тудей”. И во все другие наши бумажки: “ТВ-неделя”, “Здоровье и счастье”, – любые, какие ни назовите.
– Она нам угрожает?!
– Не то чтобы угрожает, но она... скажем, стремится найти своего ребенка. Она уже пыталась и ФБР вовлечь в это дело.
– На каких основаниях?
– Похищение людей.
– Бог ты мой...
– Она собирается ехать его разыскивать, и требует нашей помощи. Я бы не сказала, что я ее за это обвиняю.
– Я ее тоже не обвиняю. Но что я должен делать, по ее мнению?
– Вы говорили о чартерном самолете...
– Да, но... Ладно, – Хиллер вздохнул. – Звоните ей.
Глава 13
Каждый день на заре пинасы покидали бухту, и каждый вечер на заходе солнца они возвращались – пустыми. В отчаянии люди дважды нападали на местные рыболовные суда, топили их и убивали рыбаков, но победы эти были такими никчемными, добыча такой жалкой – несколько бушелей раковин, одна-две дюжины колючих омаров, – что они перестали досаждать местным судам и плавали в другие районы.
Мужчины скучали, становились беспокойными, тосковали по пище более изысканной, чем сушеная рыба и пюре из маниоки. Полдюжины коров еще не отелились, так что говядины было в обрез, а на нескольких оставшихся свиней – тощих и жестких даже в лучшие времена – напала какая-то болезнь, из-за которой глаза у них опухали и не могли открываться, кожа сморщивалась, и они шатались на ногах. В голове у Hay все еще были свежи воспоминания об эпидемии обезвоживающего поноса, так что всю подозрительную пищу он объявлял несъедобной.
Спиртные напитки рационировались. Это был такой шаг, на который Hay идти не хотелось, потому что алкоголь – хорошее средство от неудовлетворенности. Пьяного мятежника можно держать под контролем, он проспится и забудет о своем бунте; мятежник же угрюмый и трезвый думает слишком ясно, замышляет чересчур много интриг, и вообще непредсказуем. Но алкоголь у них кончался, и Hay решил, что лучше поддерживать полупьяное состояние полдня у половины своих людей, чем рисковать, если все мужчины будут все время трезвыми.
Рационирование, однако, скоро было нарушено петицией от проституток. Они выдвинули аргумент, что Сообщество, конечно, может пострадать политически из-за полного воздержания, но они в это время страдают физически в руках разъяренных мужчин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26