Я привык к нему. Воображение помогло мне облечь условные линии и пятна портрета в плоть и кровь. И о внешнем виде Муссолини у меня сложилось такое представление: очень высокий рост, длинный лысый череп, демонически мрачные глаза, неумолимо сжатый рот, черный сюртук и скрещенные на груди худые, костлявые руки.
Непринужденная помесь провизора с гипнотизером. Само собою - жгучий брюнет.
И вдруг Муссолини круто и несколько суетливо повернулся. Он был так близок, что его непомерное лицо сразу покрыло три четверти военно-морского пейзажа.
О, как я ошибся!
Невысокого роста, плотный шатен с наружностью податного инспектора. Козырек кепи скрывает верхнюю треть лица. Нижняя губа толще верхней. Вид преувеличенно строгий. Жесты, жестикуляция хозяина небольшой миланской колбасной, уличающего приказчика в небольшом воровстве.
Но поворот головы так неожидан и декоративен, что публика начинает кричать:
- Эввива иль дуче! Эввива иль дуче!
Эффект необычаен.
И уже в продолжение всех маневров фигура Муссолини всегда в центре, но повернута спиной к зрителям: посмотрели, мол, и будет, нечего на диктатора зря пялиться, - а то может, пожалуй, в случае чего, и под арест ахнуть суток на пятнадцать за излишнее любопытство.
И во всем - пафос хозяйственности, деловитости, строгости, неумолимости, гения и работоспособности.
Линейные корабли один за другим, кильватерной колонной, шли мимо вождя. Вождь был подчеркнуто холоден. Ни одной улыбки. Музыка играла марш. Продавали мороженое.
Следующие две встречи мои с Муссолини произошли в скором времени после первой. Одна - в Венеции, другая - в Риме. В Венеции были кавалерийские маневры (невероятно, но факт, даю честное слово!). Муссолини появился не вдруг. Сначала в отдалении. Кусок ноги, обутой в лаковый сапог. Потом аксельбанты. Немного галифе. Колесико шпоры. Спина. Свита заслоняла его от моих нескромных глаз. Моментами казалось, что так и не удастся увидеть вождя в игривой драгунской форме.
И вдруг эффектный поворот, все вокруг расступаются, и великолепный иль дуче опять заслоняет своим мясистым лицом добрых три четверти венецианских небес.
- Эввива иль дуче! Эввива иль дуче!
Но иль дуче, не обращая ни малейшего внимания на восторженные вопли мальчишек, производит строгий смотр конницы, распекает какого-то эскадронного командира, круто поворачивается в разные стороны, принимает рапорты... И все это с полярной холодностью. Ни одной улыбки. Наоборот, мрачность Бонапарта. И вдруг... заметьте себе: я опять "и вдруг"...
И вдруг резко подходит к оседланной лошади, берет ее за подбородок и... обязательно улыбается. Лошадь очарована. Публика очарована. Мальчики перестают продавать мороженое. А иль дуче вдруг... опять вдруг (без вдруг синьор Муссолини ничего не делает)... вдруг пробует подпругу, изящно вкладывает острый носок лакового сапога в стремя и - бац! - берет на глазах у обалделых драгун пять барьеров подряд.
- Эввива иль дуче! Эввива иль дуче!
В Риме Муссолини на моих глазах принимал турецкого посла. Он был строг, но справедлив. На нем была элегантная визитка с круглыми фалдами (из бокового кармана кончик белого платка, словно уголок визитной карточки), котелок, поля которого закрывали верхнюю треть лица знаменитого человека, светлые гетры. Приняв посла, Муссолини с ловкостью трансформатора с большим провинциальным стажем спешно переоделся в шитый золотом мундир премьер-министра, насунул на лоб треуголку с пышным плюмажем и поехал с королем в открытом экипаже закладывать какой-то памятник (разумеется, закладывать не в том смысле, что, мол, в ломбард закладывать, а совсем наоборот, хотя в качестве министра финансов великий человек, говорят, не чужд и небольших ломбардных операций). Затем в шикарной форме министра авиации Муссолини летал на аэроплане над Римом. Его железный профиль твердо рисовался в окне закрытой кабины самолета и в моменты виражей, казалось, парил над вертящимися улицами Рима и над косо несущимся вниз собором Петра и Павла, похожим вместе со всеми своими фонтанами, фонарями и парапетами на белый письменный прибор на роскошном столе, скажем, Габриеля д'Аннунцио.
Этим, собственно, и исчерпывается мое знакомство с синьором Муссолини.
Считаю нелишним прибавить, что Муссолини, собственно, я видел не в жизни, а на экранах в разных городах гостеприимной Италии.
1927
ИГНАТИЙ ПУДЕЛЯКИН
На прошлой неделе мой друг художник Игнатий Пуделякин наконец возвратился из кругосветного путешествия, которое он совершил "с целью познакомиться с бытом и культработой Западной Европы и Северной Америки, а также сделать серию эскизов и набросков флоры, фауны и архитектуры упомянутых выше стран и вообще", как было собственной Пуделякина рукою написано в соответствующей анкете.
Надо признаться, что в обширной истории мировых кругосветных путешествий - научное турне Пуделякина занимает далеко не последнее место. Поэтому я считаю своим нравственным долгом поведать всему цивилизованному человечеству историю о том, как путешествовал мой друг художник Игнатий Пуделякин вокруг света.
Еще задолго до отъезда Пуделякина вокруг света я сказал Пуделякину:
- Ты бы себе, Пуделякин, туфли новые купил. Гляди, Пуделякин, у тебя пальцы из обуви наружу выглядывают. Что подумают о тебе, Пуделякин, Западная Европа и Северная Америка? От людей за тебя, Пуделякин, совестно!
Однако у Пуделякина, по-видимому, была своя точка зрения на общественное мнение Западной Европы и Северной Америки. Не такой был человек Игнатий Пуделякин, чтобы унывать. Наоборот, Игнатий Пуделякин загадочно усмехнулся и зашипел:
- Ни хрена! Туфли - это пустяк. Главное - визы. А пальцы пускай, если хотят, выглядывают, это их частное дело. Вот приеду в Европу - в Европе, между прочим, обувь дешевая. Замечательные штиблеты - восемь рублей на наши деньги. Факт!
На вокзале я нежно обнял Пуделякина.
- Смотри же, не забывай, пиши. На твою долю выпало редкое счастье объехать вокруг света. Не упускай случая.
- Уж не упущу, - задумчиво подтвердил Пуделякин. - Будьте уверены.
Я прослезился.
- Ну, всего тебе, Пуделякин, доброго! Я с нетерпением буду ожидать от тебя открыток. Пиши обо всем, не упускай ни одной подробности. Опиши сиреневые огни Парижа, когда весенние сумерки ласково окутывают мощный скелет Эйфелевой башни, опиши жемчужные струи Рейна, опиши величественные очертания римского Колизея и геометрическую мощь Бруклинского моста в Нью-Йорке. Не позабудь, Пуделякин, также загадочного сфинкса и трансатлантического парохода, на борту которого тебе, Пуделякин, предстоит пересечь Атлантический океан.
- Уж не забуду, - бесшабашно пообещал Пуделякин, нетерпеливо двигая большим пальцем правой ноги, выглядывающим из совершенно дырявой туфли. Мне бы только до Европы дорваться, а там - ого-го!
- Смотри же, Пуделякин! Я твердо рассчитываю, Пуделякин, на тебя. Я надеюсь, Пуделякин, что от твоего зоркого глаза не укроется ничто: ни желтые воды Тибра, когда, колеблемые смуглым ветром долин, они струятся широким потоком, который...
- Уж не укроется, будьте уверены, - сказал Пуделякин и уехал в Западную Европу и Северную Америку.
Пуделякин сдержал свое обещание. Через неделю я получил от Пуделякина первую открытку.
"Дорогой Саша! Ура! ура! ура! Наконец-то я в Западной Европе, которая так необходима для расширения моего умственного кругозора. Вчера приехал в Варшаву. Первым делом, прямо с вокзала, отправился покупать штиблеты. Дешевизна феноменальная. Пара прекрасных штиблет на наши деньги стоит (можешь себе представить!) всего десять рублей. Нечто совершенно фантастическое! У нас таких и за сорок не найдешь. Впрочем, штиблеты не купил. Говорят, в Вене штиблеты вдвое дешевле и втрое лучше. Ужасно рад, что наконец-то в Западной Европе! Целую тебя нежно. В Варшаве дожди. Завтра выезжаю в Вену.
Твой Пуделякин".
"Здорово, Сашка! Пишу тебе из Вены. Действительно феноменально. Ботиночки что надо. Красота: девять целковых на наши деньги. Хотя, говорят, в Берлине еще дешевле и лучше. Так что пока не купил. В 9.40 выезжаю в Берлин. Лучше подождать сутки, но зато купить действительно вещь, не правда ли? А хорошо в Западной Европе, черт ее подери, только удобств маловато: на улицах, например, осколки всякие валяются, и я здорово порезал себе на левой ноге пятку. Впрочем, Вена - городок что надо! Ну, пока.
Твой Пуделякин".
"Саша! Штиблеты - семь целковых на наши деньги! Феерия! Хотя, говорят, в Гамбурге вполовину дешевле. Думаю смотаться в Гамбург, зверинец кстати посмотрю. Семь целковых, а? Это тебе не ГУМ. Ну, пока.
Твой Пуделякин".
"Понимаешь, какая неприятность: приехал в Гамбург в субботу вечером, магазины закрыты. Все воскресенье как дурак проторчал в номере, никуда не выходил. В ресторан почему-то не пустили. Едва дождался понедельника. Штиблеты действительно феноменально дешевые. На наши деньги что-то рублей шесть. Невероятно, но факт! Один русский сказал, что в Бельгии обувь можно приобрести буквально задаром. Подожду до Льежа. Не горит. Пока.
Пуделякин".
"Пишу из Парижа. Штиблеты - четыре рубля на наши деньги. В Марселе еще дешевле. Сижу по случаю дождя дома. Вечером выезжаю в Марсель. Пока.
Пуделякин".
"Чуть было не купил штиблеты в Марселе. Вечером выезжаю в Неаполь. Там, говорят, феноменально дешевая обувь. А еще все кричат, что Италия земледельческая страна. Мостовые в Марселе плохие - все ноги побил к чертовой матери. Пока.
Пуделякин".
"Неаполь. Обувь не стоит выплываю Индию феноменально.
Пуделякин".
"Бомбей. Похабные мостовые штиблеты бесценок Америка дешевле понедельник Сан-Франциско.
Пуделякин".
"Чикаго. Штиблеты гроши умоляю телеграфом 300 Мельбурн феноменально разоренный.
Пуделякин".
Я послал Пуделякину триста. После того прошло четыре месяца. О Пуделякине не было ни слуху ни духу. В начале пятого я получил от Пуделякина открытку из Одессы. Вот она:
"Дорогой Саша! Чуть было не купил в Константинополе обувь. Феноменально дешево! Что-то полтора рубля на наши деньги. Однако, спасибо, встретил одного человека. Узнав, что я русский и иду покупать обувь, он всплеснул руками и воскликнул: "Милый! Вы с ума сошли! Россия - это же классическая страна кожи! В Тверской губернии есть уезд, где все население занимается исключительно выработкой хорошей и дешевой обуви!"
Думаю смотаться в Кимры. Кстати, это недалеко от Москвы. В Константинополе собак не так уж и много. Ноги, представь себе, привыкли. Пожалуйста, продай мой синий костюм за шестьдесят рублей и вышли деньги телеграфом. В пятницу выезжаю в Кимры. Целую тебя нежно.
Пуделякин".
На днях я видел большую красивую афишу, где сообщалось, что известный Игнатий Пуделякин прочтет лекцию о Западной Европе и Северной Америке. Тезисы были заманчивы.
Но я не пошел на лекцию Пуделякина...
...Где-то ты теперь читаешь, Пуделякин? Ау, Пуделякин!..
1927
ЕМЕЛЬЯН ЧЕРНОЗЕМНЫЙ
Хлопотливый день Емельяна Черноземного начался, как говорится, с первыми лучами восходящего солнца. Что-то около десяти часов утра. Именно в это время Емельян Черноземный эластично выполз из-под голубого стеганого одеяла на свет божий и начал действовать.
Прежде всего он принял холодный душ. После душа минут десять занимался гимнастическими упражнениями по системе Мюллера. Потом не без аппетита выпил стакан какао, съел французскую булку с маслом, с наслаждением закурил толстую папиросу "Герцеговина-флор" и, наконец, свежий и бодрый, присел к изящному письменному столу и до двенадцати часов резво сочинял стихи.
Покончив со стихами, Емельян Черноземный деловито вытащил из-под никелированной кровати с пружинным матрасом зловещие штаны и мрачную толстовку, попрыскал их немного чернилами и брезгливо стал одеваться.
Одевшись, Емельян Черноземный долго, сосредоточенно терся головой о стенку, пока его прическа не приобрела соответствующий вид. Затем сунул в карманы бутылку водки, три метра веревки, кусок душистого мыла, большой гвоздь и, хорошенько измазав руки в печной саже, отправился по делам.
Первый его визит был к профессору Доадамову.
- Здорово, товарищ Доадамов! - сказал Емельян Черноземный бесшабашным голосом, входя в кабинет профессора.
- Здравствуйте, товарищ... Чем могу?.. - пробормотал Доадамов, близоруко топчась возле Черноземного.
- Не признали, что ли?.. Эх, ты, а еще ученый человек называешься, очки носишь! Черноземный я. Емельян. Крестьянин, значит. Безлошадный. Тятька мой поди еще во время империалистической бойни без вести пропал. А я, значит, нонеча у тебя наукам разным обучаюсь. Во как!..
- Студент?
- Оно действительно, ежели по-ученому говорить, то в полном виде студент. От сохи, значит.
- Ага! Садитесь, товарищ! Чем могу?
- Спасибо! Мы и постоять можем. Чай, не лаптем щи хлебаем. Мы люди темные, вы люди ученые. Много благодарны.
Профессор Доадамов слегка поморщился:
- Ну что вы, право, такое говорите, товарищ? Садитесь, прошу вас, без церемоний и расскажите, в чем дело...
Емельян Черноземный нерешительно переступил с ноги на ногу и вытер нос рукавом.
- Зачетишко бы мне, товарищ профессор! Потому - трудно нашему брату безлошадному без зачетов приходится.
Емельян Черноземный вытащил из-за пазухи зачетную книжку и протянул профессору:
- Вот туточка пиши. Осередь ефтой вот клетушечки.
- Помилуйте, товарищ, - удивился профессор Доадамов, - как же это я так вдруг возьму да и поставлю вам зачет? Приходите в среду в общем порядке, тогда...
- Приходил уж. Чего там! Погнали вы меня. "В другой раз, сказали, приходи..."
- Тем более.
- Напиши, барин, зачет, - тускло заметил Черноземный.
- Не могу, товарищ!
- Не можешь? - печально переспросил Емельян Черноземный.
- Не могу, - подтвердил профессор Доадамов.
- Тады во, гляди, барин, чего я чичас над собой изделаю. Пущай, пропадай аржаная моя головушка! И-и-эх-х!
С этими словами Емельян Черноземный не торопясь влез на стул и забил в стену профессорским микроскопом большой гвоздь.
- Что вы хотите сделать?! - воскликнул профессор, содрогаясь.
- Уж изделаю, - зловеще сказал Емельян Черноземный, привязывая к гвоздю петлю и быстро ее намыливая. - Не жить мне, товарищ барин, без зачета! Оно конешно, может которым городским ты и поставишь зачет. Может, у которых городских полные книжки зачетов. Нешто за городскими угоняешься? Деревенские мы. Темные. От сохи, значит. И-и-х! Конечно... Может, я три дня не емши? Может, мне некуда головушку свою приклонить, может, я под мостами ночую да на березовой коре бином Ньютона щепочкой выковыриваю? Эх, сглодал меня, парня, город! Не увижу родного месяца! Распахну я пошире ворот, чтоб способнее было повеситься!
Емельян Черноземный опытным жестом накинул на шею веревку и, рыдая, продолжал:
- Был я буйный, веселый парень... Золотая была голова... А теперь пропадаю, барин, потому - засосала Москва. И-и-эх-х!.. Пропадает, барин, самородок!..
- Вы не сделаете этого! - воскликнул профессор, обливаясь холодным потом.
- Изделаю, - тихо сказал Черноземный, осторожно раскачивая ногами стул.
- Давайте зачетную книжку! - прохрипел профессор Доадамов.
Следующий визит Емельяна Черноземного был в редакцию толстого журнала "Красный кирпич".
Раздвинув богатырским плечом кучу бледно-зеленых молодых людей, Емельян Черноземный бодро вошел в кабинет редактора и остановился перед столом.
- Чем могу? - спросил бритый редактор.
- Демьяна Бедного знаешь? - коротко спросил Емельян.
- Знаю, - нерешительно сознался редактор, высовывая голову из вороха непринятых рукописей.
- Максима Горького знаешь?
- Знаю.
- Емельяна Черноземного?
- Зн... То есть н-не знаю...
- Не знаешь? Так сейчас узнаешь!
Емельян Черноземный высморкался в толстовку и быстро вынул из-за пазухи рукопись.
- Коли не знаешь, тады слухай:
Эх, сглодал меня, парня, город,
Не увижу родного месяца,
Распахну я пошире ворот,
Чтоб способнее было повеситься!
- Приходите через две недели, - сказал редактор устало. - Впрочем, стихи, вероятно, не подойдут...
Емельян Черноземный поставил перед собой бутылку водки и тяжело вздохнул.
- Не подойдут? Тады буду пить, покедова не подохну. И-эх! Оно конешно, может, которые городские парни завсегда свои стихи печатают. Нешто за городскими угоняешься? А мы что?! Мы ничего! Мы люди темные, необразованные. От сохи, значит, от бороны. Был я буйный, веселый парень... Золотая моя голова... А теперь пропадаю, барин, потому - засосала Москва... Под мостами, может, ночую... На бересте, может, гвоздиком рифмы царапаю... И-эх-х!
С этими словами Емельян Черноземный быстро забил в стенку редакторским пресс-бюваром гвоздь, привязал веревку и сунул свою голову в петлю.
- Остановитесь! - закричал редактор.
- Руп за строчку, - тускло возразил Емельян Черноземный. - И чичас чтоб!
- Берите! - прохрипел редактор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42