Родители кипели, но быстро остывали. Увозить ребенка из Москвы, из теплог
о чистого дома неразумно. Через два года в школу. И вообще, у Иветты Тихоно
вны педагогическое образование, а они… какие они педагоги? Даже если реб
енок будет жить с ними в гарнизоне, все равно не останется времени на восп
итание. Оба заняты по горло.
Мысль о том, чтобы поселиться в Москве, оставить мужа одного, видеть его то
лько раз в году и быть рядом с дочерью, воспитывать ее по-своему, Олиной ма
ме в голову не приходила.
В семьдесят девятом грянула афганская война. Первого сентября восемьде
сят первого военный «газик», в котором ехали капитан Николай Гуськов и е
го жена, старший лейтенант медицинской службы Марина Гуськова, подорвал
ся на мине под Кандагаром.
Семилетняя Оля Гуськова в белом фартучке, с тремя красными гвоздиками шл
а в первый класс. О том, что у нее больше нет родителей, она узнала только че
рез месяц. Она еще не могла понять, что это значит, слишком маленькой была,
слишком редко видела маму с папой, не успела к ним привыкнуть. Но плакала б
абушка Ива, и это было так странно и страшно, что у Оли по щекам сами собой п
окатились слезы.
Во втором классе Оля услышала, как какая-то девочка из восьмого сказала о
ней:
Ц Потрясающе красивый ребенок! Вечером Иветта Тихоновна пришла забира
ть ее с продленки.
Ц Бабушка, я красивая? Ц спросила Оля.
Ц Глупости какие! Ц фыркнула бабушка. По дороге она рассказала Оле стар
инную якутскую сказку про девочку со странным именем Айога. Девочка ниче
го не делала, только смотрела на себя в круглое медное зеркальце и повтор
яла: «Айога красивая», а потом превратилась в утку, улетела в ледяное севе
рное небо, и долго еще звучал в тундре ее жалобный, крякающий крик: «Айога
красивая…»
Ц Значит, красивой быть плохо? Ц спросила Оля, выслушав сказку.
Ц Плохо об этом думать, Ц ответила бабушка, Ц плохо считать, что ты чем-
то лучше других. Ты не лучше и не хуже. Такая, как все.
Оля училась на пятерки. На переменах стояла у подоконника и читала. Ее наз
ывали паинькой, с ней было скучно. Летом бабушка отправляла ее в пионерск
ий лагерь. Оля и там умудрялась незаметно ускользать из сложного мира де
тских отношений.
Она делала все, что требовали вожатые и педагоги, маршировала на линейка
х, убирала территорию, спала в тихий час. Если ее приглашали принять участ
ие в концерте, посвященном открытию или закрытию лагерной смены, она охо
тно соглашалась и выразительно декламировала со сцены клуба стихотвор
ение Некрасова «Школьник» или отрывок из поэмы Твардовского «Василий Т
еркин».
Ц У этой девочки родители погибли в Афганистане, осталась только бабуш
ка, Ц шептались в задних рядах вожатые, педагоги, поварихи.
Ц Бедный ребенок! Надо же… Ц А хорошенькая какая! И послушная, спокойная
… К четырнадцати годам Олю уже не называли «хорошенькой». Про нее говори
ли: удивительно красивая девочка. Она слышала это со всех сторон. На фоне р
овесниц, переживавших переходный возраст с его прыщиками, неуклюжестью,
тяжелыми комплексами, Оля Гуськова казалась инопланетянкой, сказачно п
рекрасной, отрешенной от низменных земных проблем.
Ей было безразлично, как она выглядит и как ее воспринимают окружающие. О
на жила в своем замкнутом, никому не понятном и не доступном мире. Обращат
ь внимание на собственную внешность, придавать ей какое-то значение Ц ф
и! Это постыдно, мелко, недостойно.
Она ни с кем не дружила. Хотела, но не получалось. Ей было интересно общать
ся только на высоком «духовном» уровне. В семнадцать она рассуждала об а
гностицизме Канта, неогегельянцах и Кьеркегоре, мечтала уехать в сибирс
кую деревню, учить крестьянских детей, выполнять некую святую миссию, су
ть которой сама не могла толком понять и сформулировать. То она хотела пр
инести себя в жертву добру и справедливости, осчастливить человечество,
стать сестрой милосердия где-нибудь в холерной глуши Черной Африки, то г
отовилась принять монашеский постриг, то всерьез рассуждала о необходи
мости разумного террора по отношению к мировому злу.
В голове у нее образовалась такая путаница возвышенных идей и великих це
лей, что разговаривать с ней было невозможно даже о Канте. Посреди разгов
ора она могла замолчать на полуслове, встать, уйти, ничего не объясняя.
По Канту, любой человек является непознаваемой «вещью в себе». Он одновр
еменно несвободен как существо в мире конкретных явлений и свободен как
непознаваемый субъект сверхчувственного мира. Оля Гуськова была субъе
ктом совершенно свободным и непознаваемым. Никакой объективной реальн
ости, никаких конкретных явлений она не признавала, в упор не видела. Она м
огла ходить летом и зимой в драных кроссовках и не замечала этого, могла п
итаться одной лишь духовной пищей, запивая ее жидким несладким чаем или
просто водой, заедая хлебной или сырной коркой Ц что под руку попадется.

После десятого класса она решила поступить на философский факультет ун
иверситета, первые два экзамена сдала на «отлично», на третий опоздала, п
ерепутала день, на четвертый вообще не явилась, так как решила отправить
ся на Вологодчину, где при маленьком монастыре жил в скиту столетний ста
рец. По каким-то сложным духовным причинам побеседовать с ним сейчас же, с
ию минуту, о вечном и высоком было важнее, чем тянуть экзаменационные бил
еты и писать сочинение про противного глупого Базарова, который резал ля
гушек.
Иветта Тихоновна переживала в это время глубокую личную драму Ц уход на
пенсию. Для нее это казалось концом жизни, она не могла представить себя в
роли просто старушки, а не ответственного работника народного образова
ния. За внучку она была спокойна. Оля, по ее компетентному мнению, развивал
ась правильно, никогда не болела, школу закончила на пятерки, много читал
а, молодыми людьми и шмотками не интересовалась. Ну что еще нужно?
В университет Оля поступила только через три года. До этого она работала
в библиотеке, ездила по монастырям, продолжала жить в собственном сложно
м и странном мире, в котором православие переплеталось с дзен-буддизмом,
древний китаец Конфуций мирно спорил с Николаем Бердяевым, колготки был
и всегда рваными, на свитерах спускались петли, обувь протекала, а сине-ли
ловые глаза светились таинственным космическим светом.
Безумие бабушки Ивы ворвалось грубой реальностью в этот путаный, непоня
тный, но в общем счастливый мир, потребовало от Оли ответственных решени
й, бытовой суеты, собранности, колоссального терпения и, наконец, просто д
енег.
Оля не нашла ничего лучшего, как обменять двухкомнатную квартиру на одна
комнатную. Ей объяснили, что старческое слабоумие не лечится, только про
грессирует и самостоятельно она с бабушкой не справится.
Оля решила, что на вырученные от обмена деньги можно нанять какую-нибудь
добрую женщину для ухода за бабушкой и спокойно доучиться в университет
е. Однако найти такую добрую женщину она не сумела, а деньги кончились оче
нь быстро. Просто взяли Ц и кончились.
Оля кое-как сумела наладить нищий быт в однокомнатной квартире, подраба
тывала после занятий Ц то уборщицей, то почтальоном. Заработок получалс
я копеечный, но на большее Оля рассчитывать не могла. Ее сокурсники торго
вали в ночных ларьках, продавали вечерами в метро газеты. Само слово «тор
говля» вызывало у Оли тошноту. Случалось, что к ней обращались с разными «
серьезными» предложениями, но все это при ближайшем рассмотрении тоже с
водилось к торговле, причем не газетами и «Сникерсами», а собой.
Прошел год. Оля успела приспособиться к бабушкиной болезни, створки слож
ного внутреннего мира опять замкнулись, защищая от грубой реальности. Он
а осталась все той же «вещью в себе», нищий хлопотный быт отнимал у нее вре
мя и силы, но душу не задевал. Она смирилась с тем, что бабушка больна и нико
гда не поправится. Однако тут нагрянула другая беда, стихийное бедствие,
мировая катастрофа: Оля Гуськова влюбилась.
Когда двадцатитрехлетняя студентка философского факультета, «свободн
ый непознаваемый субъект» с томиком Ницше и православным Молитвослово
м в потертом рюкзачке, в джинсах, которые порваны на коленках не потому, чт
о это модно, а потому, что все равно, с лицом сказочной принцессы, душой схи
мницы и мозгами революционерки-анархистки, влюбляется впервые в жизни,
да еще в женатого, богатого и легкомысленного человека, это действительн
о катастрофа.
Ц Ну, говорите, я слушаю, Ц устало вздохнула Катя, Ц вам, наверное, нечег
о теперь сказать. Все кончилось, Глеба нет больше.
Она уже хотела нажать кнопку отбоя на своем радиотелефоне, но услышала т
ихий мужской голос:
Ц Прости, это я.
Ц Паша? Ц Ее голос заметно дрогнул.
Ц Я просто хотел спросить, как ты себя чувствуешь?
Ц Спасибо. Нормально.
Ц Ты одна сейчас?
Ц Нет, я не одна, Ц зачем-то соврала Катя. Ц Скажи, пожалуйста, что произо
шло в театре между тобой и Глебом?
Ц Ничего особенного. Твой муж был недоволен, когда увидел меня в буфете.
Он подошел и высказал мне все, что думает по этому поводу. Я не стал ему отв
ечать, как всегда. Он разозлился еще больше, попытался меня ударить. Он был
пьян и не соображал, что творит. Я перехватил его руку, вмешалось нескольк
о человек. Его успокоили и увели.
Ц А потом?
Ц Я ушел. Я боялся: он не остановится на этом, увидит меня еще раз, и тогда у
ж не избежать громкого скандала. Мне не хотелось, чтобы это случилось на т
воей премьере.
Ц Значит, во втором акте тебя в театре не было. Где же ты провел остаток ве
чера?
Ц Я просто слонялся по городу. Дошел пешком до Патриарших, посидел на ска
мейке, потом отправился домой. А цветы подарил какой-то прохожей старушк
е. Она очень удивилась и тут же, у меня на глазах, продала букет юной парочк
е, которая целовалась на соседней скамейке. Всего за десятку.
Ц Дешево, Ц усмехнулась Катя, Ц букет наверняка был шикарный. Розы, как
всегда?
Ц Да, семь темно-красных роз. Очень крупных. Знаешь, они казались в темнот
е почти черными, бархатными.
Ц Паша, я ведь просила тебя никогда мне не звонить, Ц вдруг спохватилас
ь Катя.
Ц Зачем ты обманываешь себя, Катенька? Чего ты боишься? Особенно теперь…
Ц Паша, я ведь просила… Зачем ты позвонил именно сейчас? Чего ты хочешь?
Катя расхаживала по огромной гостиной с телефоном в руках. Собственный г
олос в тишине пустой квартиры казался ей неприятно громким.
Ц Не знаю, Ц честно признался он, Ц я подумал: ты одна, тебе плохо, и, може
т быть, нужна моя помощь.
Ц Нет, мне не нужна твоя помощь. Не звони мне никогда. Ты ненавидел Глеба, а
его нет больше. И я не желаю говорить с человеком, который… Ц Она заплака
ла и, не сказав больше ни слова, нажала кнопку отбоя.
«Сейчас он перезвонит, но я не возьму трубку», Ц подумала она, пытаясь ус
покоиться.
Но он не перезвонил.

Глава 4

Ирине Борисовне и Евгению Николаевичу Крестовским всегда хронически н
е хватало денег. Ирина Борисовна работала делопроизводителем в отделе к
адров маленького НИИ и получала девяносто рублей в месяц. Евгений Петров
ич, младший научный сотрудник того же НИИ, зарабатывал больше Ц сто деся
ть рублей. А старшего научного сотрудника ему все никак не давали, хотя во
зраст подходил и стаж соответствовал. Другим давали, ему нет. Такой был че
ловек, незаметный, невезучий. Не умел за себя постоять.
Минус налоги, плюс премиальные, и выходило двести двадцать в месяц. В нача
ле семидесятых семья из двух человек могла вполне прилично существоват
ь на эту сумму, тем паче соблазнов было не слишком много. Но Крестовские жи
ли в огромной, гнилой, склочной коммуналке, в старом аварийном доме и копи
ли на хорошую кооперативную квартиру. Дом все собирались сносить, однако
никак не сносили. А ждать становилось невмоготу.
Скромный семейный бюджет был рассчитан до копейки. Ирина Борисовна нико
гда не выбрасывала полиэтиленовые мешки, картонные пакеты из-под молока
, пластиковые коробочки от сметаны. Все это она тщательно мыла, сушила, исп
ользовала для хозяйственных нужд. Не жалея времени и сил, распускала ста
рые свитера, отпаривала пряжу, сматывала в клубочки. Вязать не умела, но кл
убочки хранила.
Если кусок колбасы начинал неприятно пахнуть и предательски зеленеть п
о краям, Ирина Борисовна вываривала его в соленой воде, потом обжаривала
в кулинарном жире, оставшемся на сковородке от позавчерашних котлет.
На буфете стояла специальная мыльница для обмылков. Когда их накапливал
ось достаточно много, Ирина Борисовна ловко лепила из них слоистый бесфо
рменный комок, который опять домыливался до обмылка. В общей ванной Крес
товские не держали ничего своего Ц ни мыла, ни зубной пасты. Не успеешь ог
лянуться, соседи потихонечку станут пользоваться: один раз, другой Ц и н
ичего не останется, надо новое покупать. А за руку ведь не поймаешь, не усл
едишь.
У Ирины была специальная тетрадочка, куда она переписывала остроумные р
ецепты с последних страниц журналов, из рубрики «Хозяйке на заметку». Та
м рассказывалось, как можно использовать во второй и в третий раз то, что б
ыло уже использовано.
Жизнь откладывалась на потом, на светлое будущее в чистенькой, новенькой
отдельной квартире. Там, на уютной кухне, за белоснежным пластиковым сто
лом, у окошка с веселыми клетчатыми занавесками, будет и свежая колбаска,
и сливочное масло вместо маргарина, и три куска сахару в вечернем чае вме
сто одного. Там, в красивой спальне с полированной стенкой, лаковым полом,
на новенькой, обитой импортным велюром тахте можно будет зачать ребенка.

Годы шли. Деньги потихоньку текли на сберкнижку. Но до необходимой суммы
было еще далеко. А коммуналку никто расселять не собирался. Ирине незаме
тно перевалило за тридцать. Со здоровьем у нее было неважно, что-то не лад
илось по женской части. Она не беременела, но совершенно не переживала из-
за этого. Все ее мысли и чувства были заняты деньгами, подсчетами, расчета
ми.
Если ее спрашивали, который час, она отвечала: «рубль тридцать» (вместо «п
оловина второго»). Когда соседка варила яйца, она обязательно заглядывал
а в кастрюльку, пытаясь определить, какие это яички Ц за девяносто копее
к или за рубль пять.
Если она иногда и задумывалась о ребенке, то сразу как-то механически нач
инала подсчитывать стоимость ситца и фланели для пеленок, расход мыла и
стирального порошка на стирку. А потом Ц кроватка, коляска, ползунки… А х
одить начнет? Это ж сколько обуви надо! Ужас!
Постепенно ребенок, не только не родившийся, но даже и не зачатый, сделалс
я для нее еще одним потенциальным досадным источником расходов, а стало
быть, препятствием на пути к новой, счастливой жизни в отдельной коопера
тивной квартире.
Она спокойно признавалась себе, что вовсе не хочет никакого ребенка и во
обще ничего не хочет, кроме собственной чистенькой кухни. Почему-то не ко
мната, не ванная, а именно кухня с белым пластиковым столом и клетчатыми ш
торками стала для нее символом абсолютного счастья.
Сотрудники маленького НИИ, как многие советские рабочие и служащие, раз
в году проходили диспасеризацию. Она не была обязательной, но, если прово
дилась в рабочее время, никто не отказывался. Ирина, как человек аккуратн
ый и законопослушный, посещала всех врачей, которых полагалось посетить.

Заходя в кабинет к гинекологу, она приготовилась в очередной раз услышат
ь о своей неопасной женской болезни, которая, в общем, ничем, кроме бесплод
ия, не угрожает и которую в принципе неплохо бы вылечить. Обычно она кивал
а в ответ, брала направления на анализы и забывала об этом до следующего г
ода, откладывала на потом. Вот будет квартира Ц тогда можно и вылечить св
ой удобный недуг.
На этот раз гинеколог, пожилая кругленькая женщина в очках с толстыми ли
нзами, тоже стала выписывать направления на анализы, правда, ни словом об
Ирининой болезни не обмолвилась.
Ц Значит, сейчас у нас октябрь, Ц задумчиво проговорила она, Ц ноябрь, д
екабрь… в конце января пойдете в декретный отпуск.
Ц Что? Ц не поняла Ирина. Ц В какой отпуск?
Врач взглянула на нее с интересом. Сквозь линзы глаза казались огромными
, сердитыми и удивленными.
Ц В декретный. А рожать вам в середине апреля.
Ц Как рожать? Кого?! Ц ошалело выкрикнула Ирина.
Ц Ну я не знаю кого, Ц пожала плечами доктор. Ц Это уж как Бог даст. Может
, мальчика, может, девочку… Ц Но я… У меня же спайки!.. Я не могла… Нет, этого н
е может быть!
Ц Подождите, вы что, до сих пор не знаете? Ц Врач вскинула брови, и глаза з
а линзами показались еще больше.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Место под солнцем'


1 2 3 4 5 6 7 8