Банкетный зал со всем его блеском, звоном бокалов и приборов, с расслабле
нными и напряженными лицами, с красавицами, чудовищами, умниками и дурак
ами, с тихой музыкой вспотевшего ресторанного оркестра, с пьяным смехом,
пустыми разговорами, вспухающими здесь и там, как радужные мыльные пузыр
и, Ц все провалилось куда-то. Остался только этот чужой мужской светло-с
ерый взгляд, который обволакивал Катю с ног до головы, приближался, плыл к
ней сквозь толпу, заслоняя, отодвигая все остальное, и не было спасения…
Ц Я ничего не понимаю в балете, но вы гениально танцевали. Хотите еще шамп
анского?
Спокойная улыбка, очень низкий голос, серый, под цвет глаз, костюм, коротки
й ежик волос, почти седых, с едва намечающимися ранними залысинами. Он еще
не представился, а уже взял под руку, повел куда-то в соседний зал, где расп
аренные пары отплясывали рок-н-ролл, и встрепенувшийся оркестр оглушит
ельно ударил в уши.
Ц Я не хочу шампанского, я не хочу танцевать, Ц беззвучно, одними губами,
произнесла Катя.
Ц И хорошо, давайте тихо исчезнем… Его звали Баринов Егор Николаевич. Он
был экономистом, доктором наук, заведовал огромным отделом в Институте э
кономики при Академии наук, печатал хлесткие умные статьи в «Московских
новостях», «Огоньке» и «Новом мире». Тогда, в восемьдесят седьмом, ему был
о сорок три. Для политика это если не юность, то ранняя молодость. Имя Егор
а Баринова знала вся Москва, за номерами журналов и газет выстраивались
ночные очереди у киосков «Союзпечати». Он входил в команду молодых рефор
маторов при правительстве Горбачева.
Стояла пасмурная сентябрьская ночь. Баринов отпустил шофера, они шли пеш
ком через бульвары Ц Тверской, Петровский, Гоголевский. Он что-то говори
л, остроумно рассказывал о чем-то важном, злободневно-политическом, наки
нул Кате на плечи свой пиджак, как в плохом кино, и тут же мягко пошутил по э
тому поводу, обнял, прижал к себе, смеясь и продолжая говорить… В темном од
иноком такси они стали жадно целоваться, по ночному радиоканалу передав
али «Болеро» Равеля, и потом в огромной пустой квартире, в теплой чужой ти
шине все еще звучала в ушах эта случайная торжественно-нервная музыка…
Утром он целовал ее сонные, чуть припухшие глаза, варил бразильский кофе,
который был дефицитом, экзотикой даже для Кати, выросшей на спецзаказах
Союза кинематографистов. Поднос с тонкими старинными чашечками принес
прямо в постель, улыбался, нежно гладил, перебирал длинные распущенные К
атины волосы и не давал опомниться.
На туалетном столике в спальне стояли баночки с кремами и лосьонами, фла
коны с духами, лежала массажная щетка, в которой запуталось несколько чу
жих светлых волосков.
Ц Да, жена… взрослый сын, моложе тебя всего на два года… у нее своя жизнь, о
на микробиолог, тоже доктор наук, разъезжает по миру, вот сейчас они с сыно
м в Вашингтоне. И вообще, мы слишком разные люди, у нас все в прошлом. У меня
теперь есть только ты, остальное не важно… И Катя согласилась: действите
льно, не важно. Разве может быть что-то важней шального, пьяного счастья, к
оторое подхватило, закружило, наполнило новым смыслом каждую клеточку, к
аждую секунду не только жизни, но и танца? К Катиной идеально отточенной б
алетной технике прибавилось то, чего не было раньше.
Теперь ее героини: и Одетта из «Лебединого озера», и Маша из «Щелкунчика»,
и Жизель Ц все были полны такой любовью, что зал замирал, таял, а потом взр
ывался аплодисментами.
Егор Баринов стал разбираться в балете, сидел в первых рядах на спектакл
ях, в антракте шел к Кате в гримуборную, целовал ее разгоряченное лицо, воз
вращался в зал, таинственно улыбающийся, перепачканный гримом. Когда пад
ал занавес, он на глазах у всех выносил к ногам солистки огромные корзины
цветов.
Катя заинтересовалась экономикой и политикой, стала, к удивлению родите
лей, читать «Московские новости» и «Огонек», слушать новые демократичес
кие радиоканалы, смотреть телевизор. Она не пропускала ни одной статьи с
воего любимого Егорушки, злилась на его противников и оппонентов, которы
е казались ей коварными и бездарными.
Все свободное время они проводили вместе, играли в теннис, скакали по тих
им подмосковным лесам на породистых жеребцах Истринского конного заво
да, в закрытых цековских пансионатах снимали номера люкс с сауной, иногд
а просто гуляли по Москве, забредали на маленькие вернисажи, в недоступн
ые для простых смертных рестораны Дома кино, ЦДРИ, ЦДЛ, в гости к многочисл
енным знакомым.
Бывший комсомольский работник, экономист-демократ питался из старой до
брой кормушки ЦК КПСС. Ему было все доступно и подвластно. Даже Катю, вырос
шую в элитарной киношной среде, поражал шальной размах сорокатрехлетне
го сказочного принца.
Ц Ну конечно, малыш. Это же совсем другой уровень, Ц говорил Егор, раскла
дывая на тарелке ломтики копченого угря, мастерски счищая шершавую боло
тно-серую кожуру с невиданного плода киви, щелкая зажигалкой «Ронсон», з
акуривая настоящий английский «Данхилл».
К концу восемьдесят седьмого опустели полки магазинов, оскудевали спец
заказы. В Москве постепенно исчезали чай, сахар, крупа. Росли безнадежные
хвосты очередей. Тревожно и удивленно шуршали разговоры в очередях.
Ц А у нас вчера выкинули гречку в гастрономе, я простоял четыре часа, и не
досталось… Ц Знаете, раньше мы выходили из положения, покупали в аптеке
заменитель сахара, для диабетиков. Вкус, конечно, не тот, химией отдает, но
все-таки сладко. Однако теперь и сахарин исчез, много таких умных.
Ц А зачем сахарин? Что сластить? Сначала надо достать чай и кофе.
Ц Вы знаете, нас вчера пригласили в гости на сыр. Я понял, что совсем забыл
вкус этого продукта.
Ц А сыр был какой? «Российский»? «Костромской»?
Ц Бог с вами, просто сыр, с дырочками… Катя не стояла в очередях, почти не п
ользовалась общественным транспортом, но эти разговоры слышала в костю
мерной театра, в гардеробе, просто на улице. Девочки из кордебалета носил
и штопаные колготки. Покупка приличных сапог становилась событием, равн
ым по значимости свадьбе, похоронам, рождению ребенка.
Катин папа приносил из закрытого буфета Союза кинематографистов уже не
икру и балык, а сливочное масло и болгарские сигареты, приносил и радовал
ся, говорил «спасибо».
На Пушкинской площади собирались стихийные митинги, люди, привыкшие к до
лгому полусытому советскому молчанию, удивленно открывали голодные рт
ы, слушали чужие безумные речи, кричали сами и свято верили, что эти речи, э
ти крики страшно важны и значимы для будущего России. Казалось, что вот се
йчас прозвучит долгожданная правда, все ее услышат, поймут, станут добры
ми и честными, каждый выскажет свое драгоценное мнение Ц и настанет сов
сем другая жизнь. Сами собой на прилавках появятся рассыпчатая гречка, р
озовая «Докторская» колбаска, сыр, возможно, даже двух сортов.
Горбачев встречался с Рейганом. Вся Москва, оторвавшись от свежих страни
ц «Огонька» и «Нового мира», прихлебывая чай из аптечных травок, замирал
а у телеэкранов, ждала, о чем договорятся два президента двух великих дер
жав. Каждое их слово приобретало эпохальный смысл, от слов скрипела земн
ая ось, загорались счастливые звезды новых, жадных молодых говорунов, в т
ом числе и доктора экономических наук Егора Баринова, в которого была вл
юблена без памяти двадцатилетняя артистка балета Катенька Орлова… Всп
ыхнула и погасла яркая осень, голый ледяной ноябрь отсвистел простудным
и ветрами, навалилась зима, потом пришел апрель с ночными заморозками, с ч
истыми сказочно-голубыми прогалинами в низком московском небе. Серебря
ная верба уступила место суховатой мелкой мимозе, потом появились фиалк
и, мятые нежные букетики в упругих листьях, туго перетянутые черными кат
ушечными нитками.
Катя репетировала Джульетту, танцевала ведущие партии в лучших спектак
лях, готовила «Шопениану» для концерта в честь Девятнадцатой партконфе
ренции.
Конференцию все ждали с суеверным ужасом, говорили, что от нее зависит вс
е, боялись голода и гражданской войны. Экономист Егор Баринов выступал п
о телевизору и слишком смело отвечал на острые вопросы корреспондента. Н
а следующее утро передача обсуждалась по всей Москве, в том числе и в теат
ре Русского классического балета. Старенькая костюмерша многозначител
ьно косилась на Катю. Девочки из кордебалета задыхались жгучей завистью
: мало того, что прима, у нее еще с самим Бариновым любовь… Катя старалась н
е касаться вспухающих, горячих, как воспаленные железы, опасных театраль
ных интриг. Это не всегда удавалось, она нервничала, но не слишком. Диплома
тически умный Егорушка давал дельные советы, и все решалось легко.
Микробиолог Ксения Сергеевна Баринова вернулась из Вашингтона вместе
с сыном, потом опять куда-то уехала. Катя этого даже не заметила. Семейная
жизнь ее любимого Егорушки была где-то далеко, словно на другой планете.

Егор Баринов возглавил какую-то новорожденную партию, красиво говорил н
а митингах и с телеэкрана, наживал врагов, терял друзей, обрастал преданн
ыми соратниками.
В конце мая восемьдесят восьмого он улетал в Афины, на международную кон
ференцию, и каким-то чудом умудрился за несколько дней до отлета сделать
Кате греческую визу. Конференция продолжалась всего четыре дня, из Афин
они на неделю отправились в небольшой курортный городок, знакомый сотру
дник советского посольства помог им что-то там организовать и оформить.

В крошечной гостинице по утрам пахло цветами и морем. Они плавали с аквал
ангами, ужинали в уютных ресторанчиках, ели жаренных на углях морских га
дов, пили легкое кисловатое вино. Однажды отправились на экскурсию в гор
ную деревню, на фольклорный праздник.
Под ослепительным небом, у мрачных маленьких домов из грубого серого кам
ня, сидели старухи в черном, задумчиво улыбались, вязали крючками белосн
ежные кружевные скатерти. Баринов накупил Кате множество забавных нену
жных сувениров, снимал ее на фоне серых камней и черных старух. Потом на от
крытой площадке перед немецкими и английскими туристами ансамбль в нац
иональных костюмах отплясывал сиртаки.

Глава 2

Ритм танца нарастал медленно, исподволь, зрители сами не замечали, как за
водились, шалели, начинали притопывать, хлопать в такт. Кто-то выскакивал
на сцену, неуклюже вплетался в хоровод. Катя тоже не выдержала, проскольз
нула сквозь толпу, понеслась по сцене. Греческие танцоры расступились, з
амерли удивленно и восхищенно. Катя просолировала всего несколько мину
т, поклонилась, спрыгнула вниз. Ей долго аплодировали и зрители, и артисты
, ее пытались вернуть на сцену, но она растворилась в возбужденной толпе, п
робралась к своему столику, уткнулась лицом в горячее сильное плечо Егор
а.
Ц Вернитесь, мисс, вы гениальная танцовщица! Ц обратилась к ней с сосед
него столика пожилая англичанка.
Ц Да, мы не видели ничего подобного! Кто вы? Из какой страны? Ц закивали д
ва старичка, спутники английской леди.
Ц Я из России, Ц ответила Катя.
Ц О, Россия… Великий русский балет… Пожалуйста, станцуйте для нас еще. Зд
есь всем можно выходить на сцену, вернитесь, мы хотим снять вас на видео.
Ц Нет, Ц улыбнулась Катя, Ц я только зритель. Я приехала отдыхать, а не т
анцевать.
Егор целовал ее маленькое раскрасневшееся лицо и шепнул:
Ц Может, и правда вернешься на сцену, малыш? Катя ничего не ответила, на сц
ену не вернулась, досматривала костюмированное пышное представление и
з зала, жадно прихлебывала ледяное белое вино, хлопала в ладоши.
Это был красивый, азартный, но чужой спектакль… Потом на все лето Катя с те
атром уехала на гастроли, были София, Варшава, Прага, Берлин. Танцуя Джулье
тту на сцене берлинского театра «Комише-опер», она вдруг увидела в переп
олненном зале своего Егорушку. Он вырвался в Германию всего на два дня.
Незаметно пришла осень.
Они опять играли в теннис на закрытом, корте в Лужниках, скакали по ярким о
павшим листьям на гнедых жеребцах. Легко и весело пролетел сырой гриппоз
ный ноябрь. Приближался самый любимый Катин праздник. Новый год. Она с дет
ства привыкла готовиться к нему заранее, продумывала, какое наденет плат
ье, какие кому подарит подарки, а главное Ц с кем встретит.
Это очень важно. Одна таинственная ночь закладывает основу целого года ж
изни, огромного, бесконечного года. Катя верила, что в новогоднюю ночь буд
ущее лежит на ладони живым теплым комочком, как новорожденный котенок, и
если спугнешь его Ц неудачным нарядом, плохим настроением, чужими случа
йными людьми, то потом уже ничего не поправишь.
Тридцать первого декабря был утренний детский спектакль. Танцевали «Ще
лкунчика». В два часа дня Катя сняла грим, приняла душ в театре, переоделас
ь, поздравила коллег с наступающим и отправилась домой. Продуманные, кра
сивые подарки были готовы давно, еще с лета. Катя все заранее купила за гра
ницей, на гастролях. Московские магазины в восемьдесят восьмом были безн
адежно пусты.
Перед долгой новогодней ночью она собиралась немного поспать, полежать
в ванной с какой-нибудь маской на лице, вымыть и уложить волосы и вообще п
очистить перышки, чтобы стать по-новогоднему красивой.
Часов до девяти она посидит с родителями, а потом отправится на своем «жи
гуленке» к Егорушке. Он все приготовит и будет ждать ее у себя. Жена-биоло
гиня опять укатила куда-то за границу, у сына своя компания, он не появитс
я дома еще несколько дней. Они встретят Новый год вдвоем, только вдвоем. Им
никто другой не нужен, а завтра, отоспавшись, отправятся в гости к близком
у другу Егора, пресс-аташе посольства Норвегии. Милейший, добродушный Ха
нсен с седой бородкой и налитым пивом брюшком устраивает первого января
маленькую интимную вечеринку. Только близкие друзья, самые близкие, легк
ая закуска, фрукты, много музыки и смеха… Около семи вечера в гости к родит
елям пришли Ка.лашниковы, дядя Костя, тетя Надя и Глеб. Взрослые собиралис
ь встретить Новый год вместе, дети отчаливали на ночь. Глеб уезжал на дачу
в Переделкино, где его ждала шумная компания. Он заранее отправил туда не
сколько своих девочек, чтобы все приготовили, накрыли стол.
В восемь позвонил Егор.
Ц У меня в отделе неожиданно решили устроить небольшой сабантуй, я хоте
л отвертеться, не получается. Ты, солнышко, приезжай не к десяти, а позже, к о
диннадцати. Хорошо? А я постараюсь смотаться как можно раньше. Обнимаю те
бя, счастье мое….
В половине девятого Глеб всех поздравил, подарил подарки и укатил на дач
у. Катя сидела как на иголках. Без пятнадцати десять не выдержала, тоже ста
ла поздравлять и дарить подарки, накинула шубу, выскочила в метель, стрях
нула снег со своего голубого «жигуленка». В конце концов, она может заеха
ть за Егором в институт, она знает, что такое вечеринка на кафедре. Время п
робежит незаметно, он такой рассеянный, к тому же обязательно выпьет, а шо
фера отпустит. Вдруг не сумеет поймать такси?
В начале одиннадцатого она припарковала машину в переулке неподалеку о
т Арбатской площади, кутаясь в шубку, добежала до старинного здания акад
емического института. Двери были распахнуты, окна сверкали, в актовом за
ле, вокруг высокой разряженной елки, гремела костюмированная дискотека.
Катя взлетела на четвертый этаж, даже не заметив, что там тишина и нет ника
кого сабантуя.
В приемной было пусто. По стенам висели гирлянды из розовой и голубой пап
иросной бумаги. Дверь в кабинет Баринова была заперта. Катя отдышалась и
подумала, что, наверное, сабантуй кончился, Егор уже уехал домой и ждет ее,
накрывает стол в гостиной у елки.
И тут до нее донесся прерывистый хриплый стон, торопливый шепот, мягкий ж
енский смех. Она перестала дышать. Вслед за смехом отчетливо прозвучал н
изкий, бархатный голос:
Ц Вот так, Светик, вот так, кисочка… А зачем нам колготки? И лифчик нам не н
ужен… мы все сейчас снимем… Волна рока, докатившаяся снизу, из актового з
ала, заглушила остальные слова. Катя бросилась вон из приемной, добежала
до лестницы, ей навстречу мчалась ведьма на помеле, с приклеенным пластм
ассовым носом, в съехавшем набок парике. Вслед за ведьмой приплясывали д
ва маленьких чертика с картонными рожками, с проволочными хвостами. Они
схватили Катю за руки, закружили. «Хеппи Нью-йиер!» Ц хрипло выкрикнула в
едьма ей в лицо и расхохоталась утробным басом. Катя закричала, ей показа
лось, они настоящие, бросилась назад в приемную, упала в кожаное кресло, за
курила.
1 2 3 4 5 6 7 8