Возможно, кто-то и
вспомнит припозднившегося пассажира, однако не факт, что убийца был един
ственным пассажиром, не факт, что водитель сумел разглядеть… Ц Надо бы е
ще разок с балериной побеседовать. Ц Ваня Кузьменко сладко потянулся, х
рустнул суставами. Ц Очень уж она спокойная женщина. Прямо железная лед
и. Родного мужа кончили, можно сказать, в ее объятиях. И ни слезинки. Кстати,
объятия меня очень смущают. Ведь могли запросто промахнуться, в нее попа
сть. Может, в нее и метили?
Ц Издеваешься? Ц усмехнулся Чернов. Ц Калашников Ц владелец казино с
ночным стриптизом, жадный, скандальный, пьющий, бандиты у него тусуются с
таями каждую ночь. А она кто? Ножкой на сцене машет? Эти, как их… фуэте крути
т? Кстати, она потому такая спокойная, что у балерин выдержка; как у космон
автов. Это я точно знаю. У меня дочка на хореографию два года ходила, там му
штра круче армейской. Не выдержала, бросила. А вообще, Ваня, чует мое сердц
е, влипли мы с тобой в «глухарь».
Ц Вот вернется народный артист Калашников из Парижа, начнет своим депу
татским мандатом размахивать, по генералам ходить, да что по генералам, о
н с замминистром нашим раз в неделю в бане парится… Вот тогда и будет нам с
тобой «глухарь», Женя. Так по ушам дадут, что навек оглохнем. Гений русско
го кино лишился единственного сына! Найдите убийцу! А уж в прессе вонь пой
дет… ужас!
Ц Не надо было единственного сына в игорный бизнес пихать, Ц проворчал
Чернов, Ц это долголетию не способствует. Такие вот богатенькие не то чт
о состариться, повзрослеть не успевают. Сначала он отпрыска в кино пихал,
не вышло. Сам-то Калашников классный актер, никто не спорит. Однако на дет
ях природа отдыхает.
Ц Злой ты. Женя, Ц покачал головой майор, Ц Калашников его никуда не пих
ал. Насчет кино Ц не знаю, а вот с бизнесом… Мальчику наверняка самому куш
ать хотелось. Такие с детства привыкают хорошо кушать, вкусно. А уж если вс
е вокруг громко чавкают, так у любого слюнки потекут, даже у сытого.
Ц Ну, поехали, что ли? Ц Чернов шагнул к машине.
Ц Ты езжай, а я хочу еще разок с балериной побеседовать. И с этой их нервно
й домработницей, прямо сейчас, Ц задумчиво произнес Иван, Ц недопонял я
кой-чего.
Ц Брось, Ваня, не спеши, Ц Чернов покачал головой, Ц это чистый заказняк
. Жена и домработница ничего нового к сказанному не добавят. На данный мом
ент, во всяком случае. Они вообще спать легли.
Ц Не легли. Вон окошко светится. Эта балерина, хоть и железная леди, а все-
таки вряд ли сумеет уснуть. Она ведь с Калашниковым восемь лет прожила.
В огромном доме действительно светилось только одно окно. На третьем эта
же сквозь задернутые занавески пробивался слабый огонек то ли бра, то ли
настольной лампы.
Ц Она тебя, Ваня, сейчас вряд ли ждет. Не думаю, что будет рада. А тебе, между
прочим, с ней потом много придется разговаривать. Так что прояви ты мужск
ой такт, не трогай женщину в горе. Дай ей опомниться. Кстати, вопрос на засы
пку: ты знаешь, кто у Калашникова «крыша»?
Ц Валера Лунек. Славный московский авторитет Валерий Борисович Лунько
, 1959 года рождения, русский, трижды судимый. Является главой крупной престу
пной группировки, контролирующей часть игорного бизнеса Москвы, Ц отче
канил без запинки майор Кузьменко, Ц в том числе и казино «Звездный дожд
ь», которое принадлежало покойному Калашникову Глебу Константиновичу.

Ц Пятерка тебе, майор, Ц улыбнулся Чернов, Ц а кто из молодняка положил
глаз на хозяйство Лунька вообще и на «Звездный дождь» в частности?
Ц Ну, многие. Кусок-то лакомый. Однако, по моим данным, последний наезд был
произведен молодым лаврушником, авторитетом Голбидзе, кличка Голубь, ко
нтролирует гостинично-проституточный бизнес и считает, что прибрать к р
укам еще и казинщиков было бы вполне логично.
Ц Пятерка с минусом, Ц покачал головой Чернов, Ц Голубь не авторитет, з
аконники его своим не считают. Он «апельсин». Его короновали за деньги.
Ц А ты думаешь, в наше время это важно? Кстати, Голубь ввинтил в «Звездный
дождь» своего наблюдателя, блатного аристократа, потомственного грузи
нского князя Нодарика Дотошвили. Люди Лунька его вычислили, а Калашников
придумал подложить под Нодарика свою лучшую девку, королеву стриптиза Л
ялю Рыкову. Ляля, в свою очередь, тонко раскрутила князька на игру, и он сам
не заметил, как просадил в «блэк джек» пятьдесят тысяч баксов.
Ц Хорошая у тебя, Ваня, агентура, Ц хмыкнул Чернов, Ц и что дальше было?

Ц А ничего. Нодарик, хоть и князь, с деньгами расставаться очень не хотел.
До слез. Вот Калашников его и пожалел, вроде как простил. Теперь человек Го
лубя ходит в должниках у казинщика. И от Ляли оторваться не может. Влюбилс
я. Тоже, говорят, до слез. Калашников его и в этом понял, Ляле отпуск дал, что
бы князь не скрипел зубами, когда она свой стриптиз перед публикой танцу
ет. Все это держится как бы в секрете и от Голубя, и от Лунька.
Ц А наезд? Ц спросил Чернов.
Ц Наезд был до того, как Нодарик появился в казино. Знаешь, аккуратный та
кой наездик, без стрельбы и мордобоя. Просто разговор. Мой один человечек
присутствовал. Я ведь Голубя давно пасу, все думаю, пора ему, сизокрылому,
в родную голубятню. Ц Кузьменко сладко, по-кошачьи, зажмурился. Ц Вот ту
т, на этой мокрухе, я и раскручу его, сердечного.
Ц Это вряд ли его работа, Ц пожал плечами Чернов, Ц зачем ему? Вот князе
к Нодарик Ц да, ему Калашникова заказать при таком раскладе в самый раз. Д
а и заказывать необязательно, мог сам шлепнуть из кустов запросто. Ну ты к
ак, Ваня, едешь или нет? Я тебе все-таки советую погодить, не лезь ты сейчас
к балерине.
Ц Пожалуй, ты, Женя, прав, Ц ответил майор, немного подумав, Ц просто аза
рт у меня. Очень хочу Голбидзе зацепить. Давно хочу… Ладно, поехали. Пусть
балерина отдыхает пока.
За окном светало. Катя знала, что не уснет. У нее перед глазами стояло мерт
вое лицо Глеба. Она еще чувствовала на ладонях его кровь, еще слышала негр
омкий хлопок из кустов. Было странно, что короткий звук выстрела может та
к долго держаться в ушах, сливаясь с гулкой тишиной квартиры.
Катя загасила сигарету, включила чайник. На ней был теплый махровый хала
т, шерстяные носки, но все равно колотил озноб.
Нельзя вот так сидеть всю ночь. Надо чем-то занять эти страшные пустые час
ы. Краем сознания она понимала, что шок еще не прошел. Если бы прошел, она мо
гла бы заплакать. Но пока не может. И не знает, куда себя деть.
В квартире стояла глубокая, обморочная тишина. Жанночка заснула в гостин
ой на диване, под тонким пледом. Катя сидела на кухне, курила, тупо уставив
шись в дурацкую абстрактную картинку на стене, подаренную каким-то давн
им приятелем-художником.
Картинка не нравилась ни ей, ни Глебу, но художник часто бывал в гостях, и к
аждый раз придирчиво осматривал стены, искал свое драгоценное творение.
Чтобы не обидеть непризнанного гения. Катя повесила картинку на кухне. Х
удожник пил чай и радовался: вот, висит его шедевр, смотрят на него каждый
день.
Чайник тихонько забулькал и автоматически выключился. Катя бросила в бо
льшую фарфоровую кружку сразу два пакетика «Пиквика», размешала сахар и
опять застыла, обхватив ладонями горячие бока кружки. Она вдруг подумала
, что, наверное, напрасно не рассказала тому мрачному милицейскому майор
у про анонимные звонки.
А может, правильно сделала, что не рассказала? Вообще, какое это теперь име
ет значение? Глеба убили прямо у нее на руках. Она почувствовала, как сильн
о дернулось его тело и тут же застыло, обмякло. Глеб даже не успел ничего п
онять, удивиться, испугаться.
Всего миг назад он матерился, напевал дурацкий шлягер, его глаза, веселые,
пьяные, такие привычные, серо-голубые, с зеленоватым ободком вокруг зрач
ка, с припухшими веками, с короткими рыжеватыми ресницами, вдруг стали чу
жими, ледяными и глядели куда-то сквозь Катю.
Фонарь над подъездом светил ярко, слишком ярко, чтобы обмануться, соврат
ь себе, будто Глеба всего лишь ранили, и если «Скорая» приедет прямо сейча
с, то успеют спасти, реанимируют, и потом можно будет ухаживать, кормить с
ложечки кашкой и фруктовым пюре, не спать ночами, прислушиваться к часто
му хриплому дыханию, надеяться на лучшее, поставить на ноги, начать жить с
начала, как-то совсем иначе… Они знали друг друга с раннего детства. Самые
первые, расплывчатые, почти младенческие Катины воспоминания были связ
аны с Глебом Калашниковым.
Тихое прозрачное лето, скрип качелей, цветные блики на песке, огромная ве
ранда с мозаикой из синих, красных, желтых стеклышек, занозистый забор в г
лубине дачного участка, ветки орешника, блестящие липкие лепестки лютик
ов, такие желтые, что больно смотреть. Кате три года, Глебу пять. Пухлый губ
астый мальчик Глебчик с волосами цвета лютиковых лепестков, такой больш
ой, важный. Маленькой Кате до него еще расти и расти. Он все знает и ничего н
е боится. Он Принес ей живого ежика, завернутого в мятую панамку. Ежик свер
нулся клубочком, тихо напряженно сопел.
Ц Держи, смотри, чтобы не убежал. А я молока принесу.
Бежево-серебристый таинственный зверь кололся даже сквозь ткань панам
ки. И сопел, как Катина бабушка Зинаида, когда сердится… Детские воспомин
ания рассыпались, словно обрывки старой кинопленки, таяли, как след дыха
ния на холодном стекле. Чья это была дача, кто у кого гостил, дождался ли еж
ик своего молока, убежал ли Ц не важно. Потом было много всего Ц детские
новогодние елки в Доме кино, какие-то взрослые вечеринки, кусок ореховог
о торта, съеденный напополам под столом («Глеб, ты только никому не говори
, мне нельзя, вот последний раз откушу, и все…»).
Потом Ц первые вечеринки без взрослых, Кате четырнадцать, Глебу шестнад
цать, все девочки, кроме Кати, Ц случайные, томно курят, бегают пудрить но
сы к зеркалу в прихожей, слишком громко смеются, пухленькая с белыми кудр
яшками ушла плакать в ванную, Катя услышала горькие всхлипы, заглянула, с
тала утешать.
Ц Я без него умру… Ц Девочка шмыгала носом, растирала кулачками черные
потеки туши по щекам.
Кто-то все время умирал без Глеба Калашникова. Какая-то тихая Ирочка из п
араллельного класса пыталась резать вены. Катя не могла понять Ц почему
? Что они все в нем находят? Он был невысокий, крепенький, толстогубый, груб
ый. Матерился, как мужик у пивного ларька, и шуточки все какие-то пивные, во
дочные, и однообразные смешные истории, как кто-то нажрался до беспамятс
тва, куда-то свалился, потерялся, нашелся, чуть не попал в милицию, проснул
ся у чужой жены под тумбочкой. Ночь напролет он мог резаться в «дурачка», к
овырять в зубе обломком спички с таким сонным, тупым лицом, что становило
сь страшно, если вглядеться. А очередная Ирочка или Светочка таяла от уми
ления, закатывала глазки, пудрила носик, уходила рыдать в ванную.
Катин папа, писатель, кинодраматург Филипп Григорьевич Орлов, с детства
дружил с отцом Глеба. Разговоры о том, что детей нехудо бы поженить, велись
много лет подряд. Не то чтобы всерьез, но и не совсем в шутку. В самом деле, э
то было бы удобно. Не надо знакомиться и выстраивать отношения с новыми р
одственниками, не надо пускать в свой уютный семейный круг чужих, постор
онних людей. Мама Глеба, тетя Надя, говорила, что для любой другой девочки,
кроме Кати, была бы отвратительной свекровью. А Катюшу знала с пеленок и л
юбила почти как родную дочь.
Глеб и Катя только посмеивались над радужными планами взрослых. Катя для
Глеба была «своим парнем», младшей сестренкой. Глеб для нее Ц чем-то вро
де близкой подружки. Им вместе было уютно, весело, спокойно, но не более. Вы
йти замуж за Глеба Ц это все равно что за собственное детство.
Катя училась в Московском хореографическом училище, Глеб во ВГИКе, на сц
енарном отделении. Каждый крутил свои романы, иногда они с удовольствием
обменивались впечатлениями.
Катя занималась классическим балетом с шести лет. Почти вся ее жизнь про
ходила у станка, в репетиционном зале, на сцене. С детства она привыкла к т
аким психическим и физическим перегрузкам, рядом с которыми все прочие
Ц пустяки. При видимой невесомости Катя Орлова твердо стояла на ногах, и
на полупальцах, и на пальцах.
В классических арабесках ничто не держит на земле, единственная точка оп
оры Ц большой палец ноги, но ты не упадешь. Взлететь можешь, упасть Ц нет.
Чтобы держаться и не падать, крутить без передышки десятки чистых пируэт
ов, зависать над землей в па баллонэ на несколько бесконечных мгновений,
легко и твердо приземляться на носок напряженной вытянутой стопы, похож
ей на карандаш с остро отточенным грифелем, Ц для этого надо вкалывать т
яжелей, чем шахтер в забое.
Когда Катя была еще совсем маленькой девочкой, с тонкими, по-балетному вы
воротными ногами, с длинной беззащитной шейкой, с огромными ясными шокол
адно-карими глазами, она уже знала: надо либо жить, либо танцевать. Балет
Ц это постоянное, ежедневное насилие над собой.
Великого танцовщика Асафа Мессерера после минутной вариации в «Лебеди
ном озере» обследовали медики и были в шоке: пульс, дыхание и все прочие по
казатели не укладывались ни в какую биологическую схему. Живой организм
по всем медицинским расчетам должен был просто взорваться от перенапря
жения. Но балетный организм не взрывается, а взлетает и парит над потной, г
рязной, беспощадной землей. Однако в самом изящном вдохновенном полете н
адо холодно и четко рассчитывать дыхание на каждое следующее движение т
анца.
Все, что не было балетом, проходило как бы чуть в стороне, если и трогало, то
не слишком, если обижало, то не до слез. Иногда она влюблялась в своих парт
неров, ровно настолько, насколько это было нужно, чтобы па-дэ-дэ наполнил
ось теплым светящимся воздухом влюбленности, но никогда не теряла голов
у, легко и быстро, как классические фуэтэ, закручивались и таяли романы. Ка
тя приземлялась на вытянутый носок, твердо стояла на земле, ни разу не стр
адала всерьез, и, если кто-то начинал страдать из-за нее, ей не было дела.
В восемьдесят седьмом году часть выпускников Московского хореографиче
ского училища была приглашена во вновь созданный театр Русского класси
ческого балета. Двадцатилетней Кате Орловой предстояло танцевать веду
щую партию в балете «Госпожа Терпсихора». Это было сложное, помпезное, тр
ехчасовое действо, полуконцерт, полуспектакль, музыку написал модный ко
мпозитор-авангардист, хореографию поставил старый знаменитый балетме
йстер, приверженец классических традиций. Костюмы и декорации разработ
али художники постмодернисты. Предполагался очередной переворот в ист
ории балета, а получилось всего лишь роскошное шоу, яркое зрелище Ц не бо
лее.
Этой премьерой открывался первый сезон новорожденного театра. Потом бы
л банкет.
В двадцать лет Катя еще не устала от шумных «тусовочных» сборищ, ей нрави
лись быстрые пустые разговоры, мелькающие улыбки, собственное отражени
е в зеркалах, в чужих восхищенных и завистливых глазах. Еще не было в душе
ядовитой лихорадки уходящего времени. То, что балетный век короток, она з
нала лишь теоретически. Ей казалось, впереди Ц сплошное яркое, успешное
«сегодня» и всегда будет не больше двадцати.
В ту ночь, на банкете, на ней было строгое узкое платье из темно-синего бар
хата, в ушах и на пальцах сверкали старинные прабабушкины бриллианты, дл
инные каштановые волосы стянуты тяжелым узлом на затылке, она самой себе
ужасно нравилась, и это было важнее всего на свете, даже важнее станцован
ной только что премьеры, и блестящей финальной импровизации, трижды повт
оренной на «бис», и огромных букетов, которыми была завалена гримуборная
.
Ее поздравляли, целовали, с кем-то знакомили. Щелкали фотовспышки. В банке
тном зале было столько знаменитостей, что рябило в глазах. Кто-то подлета
л к Кате с диктофоном, с почтительными и ехидными вопросами от женского ж
урнала, от новой демократической газетенки. Французское шампанское сла
дко обжигало губы, и что-то совсем новое, властное, вдруг обожгло сердце.
Катя даже не поняла сразу, откуда взялось это странное головокружение, п
очему ноги вдруг сделались ватными, кожа под прохладным бархатом платья
стала сначала горячей, потом ледяной, словно у Кати поднялась температур
а Ц не меньше сорока градусов.
«Грипп… воспаление легких… малярия… откуда малярия? Здесь не тропики. Я
просто сошла с ума. Что происходит?» И только через миг она заметила упорн
ый, немигающий взгляд из глубины зала. Заметила и замолчала на полуслове,
забыла о милых случайных собеседниках, с которыми только что весело обсу
ждала премьеру, кончиком языка скользнула по пересохшим губам, залпом до
пила шампанское.
1 2 3 4 5 6 7 8