Но теперь растаяло как дым оправдание материнской жестокости.
Оно часто звучало из. уст отца: «Мама знает, как лучше. Мама тебя очень люби
т и делает все для твоей пользы». И сам Веня повторял как заклинание: «Это
для моей пользы, чтобы я вырос сильным…»
Мать ни разу не пожалела сына, даже когда он болел, когда разбивал локти и
коленки. «Жалость унижает человека!» Она ни разу в жизни не поцеловала ег
о и не погладила по голове. Она хотела, чтобы ее сын, внук легендарного кра
сного командира, рос сильным, без всяких там сантиментов и телячьих нежн
остей. Но теперь Веня знал Ц на самом деле она просто его не любит.
Он понял; мать отвешивает ему пощечины, устраивает недельные бойкоты, го
ворит своим спокойным ледяным голосом невыносимые для ребенка слова то
лько потому, что ей нравится быть главной, нравится унижать и мучить того,
кто слаб и беззащитен перед ней.
Но теперь он знал важную взрослую тайну, которая касалась матери, причем
не как партийного руководителя, не как кристальной коммунистки, а как об
ычной женщины, не очень молодой, не очень привлекательной. Не поможет ник
акой партком, никакая общественность. Здесь она беззащитна.
Теперь он мог в любой момент сделать ей больно. А в том, что ей будет больно
узнать о своем муже и молоденькой соседке, Веня не сомневался.
Но он молчал. Он бережно, трепетно нес в себе эту стыдную взрослую тайну. С
особым, мстительным удовольствием наблюдал он, как молоденькая соседка
почтительно здоровается с его уважаемой мамой, как та по своей партийной
привычке пожимает мягкую ручку пухленькой соперницы, даже не подозрева
я, что это соперница, причем счастливая.
Тайна распирала его изнутри, но он понимал Ц это оружие одноразового де
йствия. Скажи он один раз матери, и тайны уже не будет. Но сказать так хотел
ось Ц пусть не матери, но хотя бы кому-то одному из троих, связанных этой т
айной накрепко. Хотелось потешиться чужим взрослым испугом.
Однажды он не выдержал. Встретив соседку на лестнице, он тихо и внятно про
изнес ей в лицо:
Ц Я все знаю. Я видел отца и тебя. Ц Что ты знаешь, Венечка? Ц вскинула тон
кие бровки соседка. Ц Я видел вас в постели, как вы… Ц Он хотел произнест
и известное матерное слово, но не решился. Нежное личико немного вытянул
ось. Но того эффекта, которого Веня ожидал, не получилось. Она, конечно, исп
угалась, но не слишком.
Ц Я все скажу матери, Ц добавил он.
Ц Не надо, Венечка, Ц тихо попросила девушка, Ц никому от этого не стане
т легче.
В ее круглых карих глазах он вдруг с удивлением обнаружил жалость. Она гл
ядела на него с состраданием. Это было так неожиданно, что Веня растерялс
я. Она его жалеет, а не боится.
Ц Знаешь что, Ц предложила девушка, Ц давай с тобой спокойно все обсуд
им. Я попробую тебе объяснить. Это трудно, но я попробую.
Ц Хорошо, Ц кивнул он, Ц попробуй.
Ц Но только не здесь, не на лестнице, Ц спохватилась она, Ц хочешь, погу
ляем немного, дойдем до парка. Смотри, какая погода хорошая.
Погода действительно была замечательная. Стояли теплые майские сумерк
и.
Ц Понимаешь, Венечка, Ц говорила она, пока они шли к парку, Ц твой отец
Ц очень хороший человек. И мать хорошая. Но она для него слишком сильная,
слишком жесткая. А каждый мужчина сам хочет быть сильным, поэтому ты отца
не суди. Ты ведь умный, Венечка. Всякое в жизни бывает. Если ты боишься, что я
разрушу вашу семью, так я не претендую на это. Я просто очень люблю твоего
отца.
Она говорила, Веня молча слушал. Он пока не мог разобраться, что творится с
ейчас в его душе. От сладкого запаха духов кружилась голова. На сливочно-б
елой Ларочкиной шее быстро пульсировала голубоватая жилка.
Ц Если ты скажешь матери, она не простит. Ни его, ни меня. Она просто не уме
ет прощать, поэтому тебе и отцу так тяжело с ней. А ты, Венечка, должен учить
ся прощать. Без этого жить нельзя. Я понимаю, в твоем возрасте очень трудно
…
Вокруг не было ни души. Ларочка говорила так горячо и вдохновенно, что не г
лядела под ноги. Из земли торчали толстые корни старых деревьев. Споткну
вшись, девушка упала, растянулась на траве. Клетчатая шерстяная юбка зад
ралась, обнажив края капроновых чулок, розовые резинки подвязок, нежную
сливочно-белую кожу.
Не дав ей подняться, Веня обрушился на нее всей своей сильной, жадной пятн
адцатилетней плотью. Он стал делать с ней то, о чем смачно и подробно расск
азывали одноклассники, что видел он сам дома, метельным февральским днем
, на родительской койке.
Ларочка закричала, но он успел зажать ей ладонью рот и нос. Она брыкалась,
извивалась под ним, она начала задыхаться. Не давая ей не только кричать, н
о и дышать, он умудрился перевернуть ее на спину, разжать коленом ее бедра
, стиснутые до дрожи.
Она сопротивлялась изо всех сил, но Веня был крупным подростком, он был на
голову выше своей пухленькой, маленькой жертвы. Не даром он имел пятерку
по физкультуре, не даром был чемпионом школы по акробатике, мог отжаться
на турнике пятьдесят раз без передышки и досрочно сдал нормативы ГТО.
Он даже удивился, как легко и быстро все у него получилось. Поднявшись и за
стегнув пуговицы ширинки, он взглянул на распластанное, словно растопта
нное на траве тело. В густеющих сумерках он разглядел красные следы свои
х пальцев на нежном круглом личике. На долю секунды мелькнула трусливая
мысль, а вдруг она умерла? Но тут же, словно в ответ, он услышал слабый, жалоб
ный стон.
Ц Не надо никому говорить, Ц спокойно произнес Веня, Ц никому от этого
легче не будет. Ты должна учиться прощать, Ларочка. Без этого нельзя жить.
Развернувшись, он быстро зашагал прочь, домой. Перед тем как лечь спать, он
выстирал все, что было на нем надето, Ц брюки, фланелевую ковбойку, теплу
ю трикотажную фуфайку и даже трусы. Ему казалось, что вещи пропитались за
пахом сладких дешевых духов.
Через несколько дней он услышал, что Ларочка бросила свой техникум, заве
рбовалась на целину. Ее пожилые родители, соседи из квартиры напротив, то
же вскоре исчезли. Говорили, будто они переехали в другой город, чуть ли не
в Целиноград. Но Веня к разговорам не прислушивался. Ему было все равно.
Глава 3
Москва, март 1996 года
Катя Синицына проснулась от долгого настырного звонка в дверь. Она обнар
ужила, что лежит на ковре в большой комнате, в старом драном халате, накину
том на голое тело.
Ц Митька! Ц громко позвала она. Ц Ты оглох, что ли? Дверь не можешь откры
ть?
Она встала, пошатываясь, побрела в прихожую. Звонок продолжал надрыватьс
я. Не зажигая света, не спрашивая, кто там, Катя распахнула входную дверь, к
оторая оказалась незапертой.
Ц Чего трезвоните? Не видите, открыто? Ц недовольно спросила Катя мужчи
ну, стоявшего на пороге.
Войдя в прихожую, заперев за собой дверь, мужчина щелкнул выключателем, в
зял в ладони Катино лицо и внимательно посмотрел в глаза.
Ц Катюша, деточка, тебе нельзя сейчас быть одной, Ц ласково сказал он, Ц
умойся, оденься, поехали к нам.
Только тут Катя окончательно проснулась, уставилась на неожиданного го
стя, узнала в нем своего свекра, Митькиного отца, Михаила Филипповича Син
ицына, и горько заплакала.
Ц Да, деточка, ты поплачь, Ц он погладил ее по стриженым рыжеватым волос
ам, Ц ты поплачь, станет легче. Оля совсем не может плакать, мама с бабушко
й тоже, и я пока не могу. Все внутри горит огнем, жжет, но поплакать не получа
ется.
Ц Я сейчас, Ц Катя высвободилась из-под его руки, шмыгнула носом и расте
рла кулаком слезы, Ц вы подождите, я сейчас оденусь. Вы здесь подождите.
Ц Она указала на низкую скамеечку в прихожей, скользнула в комнату и зах
лопнула за собой дверь, прямо перед носом у Михаила Филипповича.
Он не обиделся. В прихожей так в прихожей. Разве можно требовать от бедной
девочки вежливости после того, что ей пришлось пережить? Видно ведь, она в
ужасном состоянии Все в ужасном состоянии, разве можно обращать внимани
е на такие мелочи?
Михаил Филиппович изо всех сил старался не думать о сыне. Случившееся ка
залось каким-то нелепым, невозможным кошмаром. Он еще не видел сына 1йертв
ым, он гнал от себя мысль об этом, короткая фраза «Митя повесился» казалас
ь ему диким розыгрышем, чьей-то злой и неумной шуткой.
Он поехал за Катей потому, что не мог найти себе места, не знал, как быть теп
ерь, чем занять пустой кусок времени до похорон. К тому же девочку действи
тельно было очень жалко. Она ведь почти сирота, хрупкое, беззащитное суще
ство. Некому о ней подумать Ц Ольга взяла на себя всю суету с кремацией, с
оформлением документов, жена и теща бродят по дому как тени, занимаются г
енеральной уборкой, поминки ведь решили устраивать не здесь, в Выхине, а у
них. Внуки в гимназии с утра до вечера.
Кремация, поминки Ц о ком это все? Неужели о Митюше, о сыне, о красивом, тала
нтливом, добром мальчике? И ведь как получилось Ц даже в храме отпеть нел
ьзя, ни один священник не станет отпевать самоубийцу.
Нет больше Митюши, убил он сам себя Ц зачем? За что он сделал это с собой и с
ними со всеми? Чем они провинились перед ним Ц родители, сестра, жена Кат
я?
Михаил Филиппович считал, что сына своего знает и чувствует достаточно х
орошо. Митя с раннего детства был открытым, чистым, искренним мальчиком. Н
е было в нем тех тайных подтекстов, душевных черных дыр, которые могли бы х
оть как-то объяснить этот дикий поступок.
Натягивая джинсы и свитер, Катя размышляла о том, стоит ли уколоться сейч
ас, заранее, или лучше взять с собой несколько «колес» и принять потом, спр
ятавшись в ванной. В последнее время «колеса» почти не действовали. Кайф
а не было, но отходняк становился мягче. На «колесах» можно перетерпеть, п
еребиться до следующего укола. По большому счету, ей сейчас все равно, она
могла бы и там, у них, кольнуться, даже не прячась в ванной. Какая теперь раз
ница? Рано или поздно они все равно узнают. Менты скажут или еще кто-нибуд
ь. Ольга, конечно, будет молчать… Но какой теперь смысл скрывать? Если Мити
больше нет, разве так важно, что: жена его была наркоманкой? Катя даже не за
метила, что теперь думает о самой себе в прошедшем времени, будто ее тоже б
ольше нет.
Она вспомнила, как полгода назад сестра мужа нагрянула нежданно-негадан
но, без предупреждения. Митя уехал на несколько дней куда-то, Кате тогда у
же не важно было Ц куда. Он сказал, конечно, но она тут же забыла. Уехал Ц и
ладно.
В квартире, разумеется, творилось черт знает что: грязища, бутылки по полу
валяются, в раковине окурки плавают, музыка орет. А сама Катя ходит все в т
ом же драном засаленном халате, накинутом на голое тело, под сильным кайф
ом.
Бутылки-то всего две было, «Привет» и «Абсолют», но обе пустые и обе попал
ись Ольге прямо под ноги. Катя как раз решила устроить себе одинокий праз
дник Ц три дня не вылезала из дома, кололась и пила, пила и кололась. При Ми
тьке она не позволяла себе в то время так расслабляться, это потом ей уже с
тало совсем безразлично, а тогда она еще держалась при нем, старалась, что
бы он тешил себя надеждой, будто не совсем она на игле, а как бы частично (бу
дто это возможно Ц частично). Но, стоило ему уехать, она уж загудела в один
очестве…
И тут Ц здравствуйте! Ольга во всей красе, бизнес-леди, фурия в деловом ко
стюме…
Она поволокла Катю в ванную, поставила под душ, воду включила ледяную, сад
истка. Потом заставила выпить две чашки крепкого кофе и только после это
го начала разговаривать.
Ц Сколько это продолжается?
Ц Год, Ц честно призналась Катя.
Ц Чем ты колешься?
Ц Чем придется.
Ц Покажи ампулы.
Катя показала, но только пустые, надколотые. На них ничего написано не был
о, но Ольга аккуратно завернула их в полиэтиленовый пакет, а сверху еще в н
осовой платок и спрятала в сумку.
Ц Покупаешь, разумеется, у кого придется, на Арбате и в «трубе» на Пушкин
ской. Долги есть?
Ц Нет. Пока хватает, Ц заявила Катя почти с гордостью.
Ц Конечно, Ц кивнула Ольга, Ц я даю деньги Мите, ты берешь у него. Я работ
аю, оказывается, на твои наркотики. Ладно, об этом пока не будем. Таблетки?
Катя ушла в спальню и вернулась с пустой пачкой от гадоперидола. Ольга ту
т же убрала ее в сумку.
Ц Завтра я повезу тебя к врачу. Ты ляжешь в больницу. Не бойся, в хорошую бо
льницу, не в «дурку». Лечиться будешь столько, сколько нужно, пока не вылеч
ишься окончательно.
Ц Окончательно нельзя, Ц осторожно заметила Катя, Ц так не бывает.
Ц Бывает. Пока ты все-таки занимаешься этим в одиночестве, под забором н
е валяешься, СПИД не подцепила. Или уже?
Ц Оль, ну ладно тебе! У меня все-таки еще не совсем крыша поехала.
Ц Ну, положим, крыша твоя уже давно в пути. Ладно, речь вообще не о тебе, а о М
ите.
Ц Оль, я его правда очень люблю, я старалась завязать, пока могла.
Ц Да, любишь… Господи, если бы я застала у тебя мужика, мне было бы легче, ч
естное слово!
Ц Нет, я ему не изменяю! Ц обиделась Катя Ц Мне, кроме него, никто не нуже
н. Я все время только о Митюше и думаю, последней дрянью себя чувствую, и пе
ред тобой мне жутко стыдно. Ты прости меня, Оль, ладно?
Ц О твоих чувствах и мыслях, а также о прощении мы с тобой как-нибудь посл
е поговорим. А пока запомни: ни родители, ни тем паче бабушка и мои сыновья
знать ничего не должны. В больницу ты ложишься по своим женским делам, Ц
Ольга горько усмехнулась, Ц последняя надежда вылечить твое бесплодие
. В общем, это вранье я беру на себя. А сейчас ты приводишь в порядок свой сви
нарник, и чтобы к завтрашнему дню была готова. Я приеду за тобой. Ты поняла?
Катя все поняла, и в больнице честно пролежала почти два месяца. Больница
действительно была классная, палата отдельная, телевизор, кормежка на уб
ой, врачи и сестры вежливые, внимательные. Но лечили там все теми же метода
ми, о которых Катя уже давно знала Ц мучительными и малоэффективными. Он
а и не сомневалась, ничего нового пока не придумали.
Катя опять сорвалась, буквально через две недели после выписки из больни
цы. Так получилось. Отыскала дома, в тайничке, старые запасы и тут же понял
а, что Ольгины денежки, выложенные за гуманное лечение, пропали зря.
Почему-то сейчас разговор с Ольгой, после которого уже прошло полгода, по
мнился куда отчетливей, чем то, что произошло сегодня ночью и ранним темн
ым утром.
Сегодняшние события распадались на какие-то мутные, зыбкие куски, мельк
али перед глазами, словно обрывки старой испорченной кинопленки: босые М
итькины ноги над кухонным полом, еще теплое, огромное, такое тяжелое и одн
овременно податливое его тело, тупые ножницы, которые никак не хотят рез
ать толстую кожу брючного ремня. И еще Ц холод. Она проснулась именно от х
олода. Одеяло упало, окно оказалось распахнутым. А ночь была очень холодн
ая.
Катя вовсе не удивилась, что сорвался шпингалет оконной рамы в спальне. О
н давно висел на одном винте, Митя все собирался починить Ц нехорошо, ког
да живешь на первом этаже, а окно плохо закрывается. Впрочем, Кате это было
по фигу, воровать у них все равно нечего.
Ранним утром окно хлопнуло и распахнулось от резкого порыва ледяного ве
тра. Катя проснулась, сначала прикрыла окно, потом обнаружила, что Мити не
т рядом, позвала его, но никто не откликнулся. Стуча зубами от холода, она в
ышла в прихожую и увидела в дверном проеме кухни… Нет, лучше не вспоминат
ь.
Телефон почему-то не работал, сонная испуганная соседка в бигуди и ночно
й рубашке не могла сразу сообразить, в чем дело и почему Катя просит разре
шения позвонить по их телефону в пять часов утра.
Потом были врачи, милиция, вопросы, на которые так трудно отвечать, стыдно
, страшно, мысли путаются, язык заплетается… А ментам тоже неохота возить
ся, суицид, он и есть суицид. Врач «Скорой» задрал рукав Катиного драного х
алата, хмыкнул и ничего не сказал. Она пыталась объяснить, что Митя никогд
а не кололся, но ее не слышали и не понимали.
А Михаил Филиппович все ждал в прихожей. И что это она в комнату его не пус
тила? Инстинкт сработал, страх перед Ольгой Ц «родители ничего не должн
ы знать…».
Из комнаты Катя вышла в более или менее приличном состоянии. Колоться он
а не стала, взяла с собой и «колеса», и пару ампул со шприцем бросила в сумк
у.
Конечно, надо было бы и умыться, и причесаться, и зубы почистить. Да ладно, и
так сойдет. Теперь уж все равно.
* * *
Бежевый «жигуленок» полковника МВД Сергея Кротова Уже минут сорок стоя
л в безнадежной пробке на Садовом кольце. Мокрый снег, лениво сыпавший с р
аннего вечера, к ночи превратился в настоящую метель. Машин в этот час был
о совсем немного, но где-то впереди, у Маяковки, случилась авария, никаких
поворотов поблизости не было, и теперь целое стадо автомобилей нетерпел
иво гудело, ожидая, пока гаишники разберутся с ДТП.
1 2 3 4 5 6 7 8
Оно часто звучало из. уст отца: «Мама знает, как лучше. Мама тебя очень люби
т и делает все для твоей пользы». И сам Веня повторял как заклинание: «Это
для моей пользы, чтобы я вырос сильным…»
Мать ни разу не пожалела сына, даже когда он болел, когда разбивал локти и
коленки. «Жалость унижает человека!» Она ни разу в жизни не поцеловала ег
о и не погладила по голове. Она хотела, чтобы ее сын, внук легендарного кра
сного командира, рос сильным, без всяких там сантиментов и телячьих нежн
остей. Но теперь Веня знал Ц на самом деле она просто его не любит.
Он понял; мать отвешивает ему пощечины, устраивает недельные бойкоты, го
ворит своим спокойным ледяным голосом невыносимые для ребенка слова то
лько потому, что ей нравится быть главной, нравится унижать и мучить того,
кто слаб и беззащитен перед ней.
Но теперь он знал важную взрослую тайну, которая касалась матери, причем
не как партийного руководителя, не как кристальной коммунистки, а как об
ычной женщины, не очень молодой, не очень привлекательной. Не поможет ник
акой партком, никакая общественность. Здесь она беззащитна.
Теперь он мог в любой момент сделать ей больно. А в том, что ей будет больно
узнать о своем муже и молоденькой соседке, Веня не сомневался.
Но он молчал. Он бережно, трепетно нес в себе эту стыдную взрослую тайну. С
особым, мстительным удовольствием наблюдал он, как молоденькая соседка
почтительно здоровается с его уважаемой мамой, как та по своей партийной
привычке пожимает мягкую ручку пухленькой соперницы, даже не подозрева
я, что это соперница, причем счастливая.
Тайна распирала его изнутри, но он понимал Ц это оружие одноразового де
йствия. Скажи он один раз матери, и тайны уже не будет. Но сказать так хотел
ось Ц пусть не матери, но хотя бы кому-то одному из троих, связанных этой т
айной накрепко. Хотелось потешиться чужим взрослым испугом.
Однажды он не выдержал. Встретив соседку на лестнице, он тихо и внятно про
изнес ей в лицо:
Ц Я все знаю. Я видел отца и тебя. Ц Что ты знаешь, Венечка? Ц вскинула тон
кие бровки соседка. Ц Я видел вас в постели, как вы… Ц Он хотел произнест
и известное матерное слово, но не решился. Нежное личико немного вытянул
ось. Но того эффекта, которого Веня ожидал, не получилось. Она, конечно, исп
угалась, но не слишком.
Ц Я все скажу матери, Ц добавил он.
Ц Не надо, Венечка, Ц тихо попросила девушка, Ц никому от этого не стане
т легче.
В ее круглых карих глазах он вдруг с удивлением обнаружил жалость. Она гл
ядела на него с состраданием. Это было так неожиданно, что Веня растерялс
я. Она его жалеет, а не боится.
Ц Знаешь что, Ц предложила девушка, Ц давай с тобой спокойно все обсуд
им. Я попробую тебе объяснить. Это трудно, но я попробую.
Ц Хорошо, Ц кивнул он, Ц попробуй.
Ц Но только не здесь, не на лестнице, Ц спохватилась она, Ц хочешь, погу
ляем немного, дойдем до парка. Смотри, какая погода хорошая.
Погода действительно была замечательная. Стояли теплые майские сумерк
и.
Ц Понимаешь, Венечка, Ц говорила она, пока они шли к парку, Ц твой отец
Ц очень хороший человек. И мать хорошая. Но она для него слишком сильная,
слишком жесткая. А каждый мужчина сам хочет быть сильным, поэтому ты отца
не суди. Ты ведь умный, Венечка. Всякое в жизни бывает. Если ты боишься, что я
разрушу вашу семью, так я не претендую на это. Я просто очень люблю твоего
отца.
Она говорила, Веня молча слушал. Он пока не мог разобраться, что творится с
ейчас в его душе. От сладкого запаха духов кружилась голова. На сливочно-б
елой Ларочкиной шее быстро пульсировала голубоватая жилка.
Ц Если ты скажешь матери, она не простит. Ни его, ни меня. Она просто не уме
ет прощать, поэтому тебе и отцу так тяжело с ней. А ты, Венечка, должен учить
ся прощать. Без этого жить нельзя. Я понимаю, в твоем возрасте очень трудно
…
Вокруг не было ни души. Ларочка говорила так горячо и вдохновенно, что не г
лядела под ноги. Из земли торчали толстые корни старых деревьев. Споткну
вшись, девушка упала, растянулась на траве. Клетчатая шерстяная юбка зад
ралась, обнажив края капроновых чулок, розовые резинки подвязок, нежную
сливочно-белую кожу.
Не дав ей подняться, Веня обрушился на нее всей своей сильной, жадной пятн
адцатилетней плотью. Он стал делать с ней то, о чем смачно и подробно расск
азывали одноклассники, что видел он сам дома, метельным февральским днем
, на родительской койке.
Ларочка закричала, но он успел зажать ей ладонью рот и нос. Она брыкалась,
извивалась под ним, она начала задыхаться. Не давая ей не только кричать, н
о и дышать, он умудрился перевернуть ее на спину, разжать коленом ее бедра
, стиснутые до дрожи.
Она сопротивлялась изо всех сил, но Веня был крупным подростком, он был на
голову выше своей пухленькой, маленькой жертвы. Не даром он имел пятерку
по физкультуре, не даром был чемпионом школы по акробатике, мог отжаться
на турнике пятьдесят раз без передышки и досрочно сдал нормативы ГТО.
Он даже удивился, как легко и быстро все у него получилось. Поднявшись и за
стегнув пуговицы ширинки, он взглянул на распластанное, словно растопта
нное на траве тело. В густеющих сумерках он разглядел красные следы свои
х пальцев на нежном круглом личике. На долю секунды мелькнула трусливая
мысль, а вдруг она умерла? Но тут же, словно в ответ, он услышал слабый, жалоб
ный стон.
Ц Не надо никому говорить, Ц спокойно произнес Веня, Ц никому от этого
легче не будет. Ты должна учиться прощать, Ларочка. Без этого нельзя жить.
Развернувшись, он быстро зашагал прочь, домой. Перед тем как лечь спать, он
выстирал все, что было на нем надето, Ц брюки, фланелевую ковбойку, теплу
ю трикотажную фуфайку и даже трусы. Ему казалось, что вещи пропитались за
пахом сладких дешевых духов.
Через несколько дней он услышал, что Ларочка бросила свой техникум, заве
рбовалась на целину. Ее пожилые родители, соседи из квартиры напротив, то
же вскоре исчезли. Говорили, будто они переехали в другой город, чуть ли не
в Целиноград. Но Веня к разговорам не прислушивался. Ему было все равно.
Глава 3
Москва, март 1996 года
Катя Синицына проснулась от долгого настырного звонка в дверь. Она обнар
ужила, что лежит на ковре в большой комнате, в старом драном халате, накину
том на голое тело.
Ц Митька! Ц громко позвала она. Ц Ты оглох, что ли? Дверь не можешь откры
ть?
Она встала, пошатываясь, побрела в прихожую. Звонок продолжал надрыватьс
я. Не зажигая света, не спрашивая, кто там, Катя распахнула входную дверь, к
оторая оказалась незапертой.
Ц Чего трезвоните? Не видите, открыто? Ц недовольно спросила Катя мужчи
ну, стоявшего на пороге.
Войдя в прихожую, заперев за собой дверь, мужчина щелкнул выключателем, в
зял в ладони Катино лицо и внимательно посмотрел в глаза.
Ц Катюша, деточка, тебе нельзя сейчас быть одной, Ц ласково сказал он, Ц
умойся, оденься, поехали к нам.
Только тут Катя окончательно проснулась, уставилась на неожиданного го
стя, узнала в нем своего свекра, Митькиного отца, Михаила Филипповича Син
ицына, и горько заплакала.
Ц Да, деточка, ты поплачь, Ц он погладил ее по стриженым рыжеватым волос
ам, Ц ты поплачь, станет легче. Оля совсем не может плакать, мама с бабушко
й тоже, и я пока не могу. Все внутри горит огнем, жжет, но поплакать не получа
ется.
Ц Я сейчас, Ц Катя высвободилась из-под его руки, шмыгнула носом и расте
рла кулаком слезы, Ц вы подождите, я сейчас оденусь. Вы здесь подождите.
Ц Она указала на низкую скамеечку в прихожей, скользнула в комнату и зах
лопнула за собой дверь, прямо перед носом у Михаила Филипповича.
Он не обиделся. В прихожей так в прихожей. Разве можно требовать от бедной
девочки вежливости после того, что ей пришлось пережить? Видно ведь, она в
ужасном состоянии Все в ужасном состоянии, разве можно обращать внимани
е на такие мелочи?
Михаил Филиппович изо всех сил старался не думать о сыне. Случившееся ка
залось каким-то нелепым, невозможным кошмаром. Он еще не видел сына 1йертв
ым, он гнал от себя мысль об этом, короткая фраза «Митя повесился» казалас
ь ему диким розыгрышем, чьей-то злой и неумной шуткой.
Он поехал за Катей потому, что не мог найти себе места, не знал, как быть теп
ерь, чем занять пустой кусок времени до похорон. К тому же девочку действи
тельно было очень жалко. Она ведь почти сирота, хрупкое, беззащитное суще
ство. Некому о ней подумать Ц Ольга взяла на себя всю суету с кремацией, с
оформлением документов, жена и теща бродят по дому как тени, занимаются г
енеральной уборкой, поминки ведь решили устраивать не здесь, в Выхине, а у
них. Внуки в гимназии с утра до вечера.
Кремация, поминки Ц о ком это все? Неужели о Митюше, о сыне, о красивом, тала
нтливом, добром мальчике? И ведь как получилось Ц даже в храме отпеть нел
ьзя, ни один священник не станет отпевать самоубийцу.
Нет больше Митюши, убил он сам себя Ц зачем? За что он сделал это с собой и с
ними со всеми? Чем они провинились перед ним Ц родители, сестра, жена Кат
я?
Михаил Филиппович считал, что сына своего знает и чувствует достаточно х
орошо. Митя с раннего детства был открытым, чистым, искренним мальчиком. Н
е было в нем тех тайных подтекстов, душевных черных дыр, которые могли бы х
оть как-то объяснить этот дикий поступок.
Натягивая джинсы и свитер, Катя размышляла о том, стоит ли уколоться сейч
ас, заранее, или лучше взять с собой несколько «колес» и принять потом, спр
ятавшись в ванной. В последнее время «колеса» почти не действовали. Кайф
а не было, но отходняк становился мягче. На «колесах» можно перетерпеть, п
еребиться до следующего укола. По большому счету, ей сейчас все равно, она
могла бы и там, у них, кольнуться, даже не прячась в ванной. Какая теперь раз
ница? Рано или поздно они все равно узнают. Менты скажут или еще кто-нибуд
ь. Ольга, конечно, будет молчать… Но какой теперь смысл скрывать? Если Мити
больше нет, разве так важно, что: жена его была наркоманкой? Катя даже не за
метила, что теперь думает о самой себе в прошедшем времени, будто ее тоже б
ольше нет.
Она вспомнила, как полгода назад сестра мужа нагрянула нежданно-негадан
но, без предупреждения. Митя уехал на несколько дней куда-то, Кате тогда у
же не важно было Ц куда. Он сказал, конечно, но она тут же забыла. Уехал Ц и
ладно.
В квартире, разумеется, творилось черт знает что: грязища, бутылки по полу
валяются, в раковине окурки плавают, музыка орет. А сама Катя ходит все в т
ом же драном засаленном халате, накинутом на голое тело, под сильным кайф
ом.
Бутылки-то всего две было, «Привет» и «Абсолют», но обе пустые и обе попал
ись Ольге прямо под ноги. Катя как раз решила устроить себе одинокий праз
дник Ц три дня не вылезала из дома, кололась и пила, пила и кололась. При Ми
тьке она не позволяла себе в то время так расслабляться, это потом ей уже с
тало совсем безразлично, а тогда она еще держалась при нем, старалась, что
бы он тешил себя надеждой, будто не совсем она на игле, а как бы частично (бу
дто это возможно Ц частично). Но, стоило ему уехать, она уж загудела в один
очестве…
И тут Ц здравствуйте! Ольга во всей красе, бизнес-леди, фурия в деловом ко
стюме…
Она поволокла Катю в ванную, поставила под душ, воду включила ледяную, сад
истка. Потом заставила выпить две чашки крепкого кофе и только после это
го начала разговаривать.
Ц Сколько это продолжается?
Ц Год, Ц честно призналась Катя.
Ц Чем ты колешься?
Ц Чем придется.
Ц Покажи ампулы.
Катя показала, но только пустые, надколотые. На них ничего написано не был
о, но Ольга аккуратно завернула их в полиэтиленовый пакет, а сверху еще в н
осовой платок и спрятала в сумку.
Ц Покупаешь, разумеется, у кого придется, на Арбате и в «трубе» на Пушкин
ской. Долги есть?
Ц Нет. Пока хватает, Ц заявила Катя почти с гордостью.
Ц Конечно, Ц кивнула Ольга, Ц я даю деньги Мите, ты берешь у него. Я работ
аю, оказывается, на твои наркотики. Ладно, об этом пока не будем. Таблетки?
Катя ушла в спальню и вернулась с пустой пачкой от гадоперидола. Ольга ту
т же убрала ее в сумку.
Ц Завтра я повезу тебя к врачу. Ты ляжешь в больницу. Не бойся, в хорошую бо
льницу, не в «дурку». Лечиться будешь столько, сколько нужно, пока не вылеч
ишься окончательно.
Ц Окончательно нельзя, Ц осторожно заметила Катя, Ц так не бывает.
Ц Бывает. Пока ты все-таки занимаешься этим в одиночестве, под забором н
е валяешься, СПИД не подцепила. Или уже?
Ц Оль, ну ладно тебе! У меня все-таки еще не совсем крыша поехала.
Ц Ну, положим, крыша твоя уже давно в пути. Ладно, речь вообще не о тебе, а о М
ите.
Ц Оль, я его правда очень люблю, я старалась завязать, пока могла.
Ц Да, любишь… Господи, если бы я застала у тебя мужика, мне было бы легче, ч
естное слово!
Ц Нет, я ему не изменяю! Ц обиделась Катя Ц Мне, кроме него, никто не нуже
н. Я все время только о Митюше и думаю, последней дрянью себя чувствую, и пе
ред тобой мне жутко стыдно. Ты прости меня, Оль, ладно?
Ц О твоих чувствах и мыслях, а также о прощении мы с тобой как-нибудь посл
е поговорим. А пока запомни: ни родители, ни тем паче бабушка и мои сыновья
знать ничего не должны. В больницу ты ложишься по своим женским делам, Ц
Ольга горько усмехнулась, Ц последняя надежда вылечить твое бесплодие
. В общем, это вранье я беру на себя. А сейчас ты приводишь в порядок свой сви
нарник, и чтобы к завтрашнему дню была готова. Я приеду за тобой. Ты поняла?
Катя все поняла, и в больнице честно пролежала почти два месяца. Больница
действительно была классная, палата отдельная, телевизор, кормежка на уб
ой, врачи и сестры вежливые, внимательные. Но лечили там все теми же метода
ми, о которых Катя уже давно знала Ц мучительными и малоэффективными. Он
а и не сомневалась, ничего нового пока не придумали.
Катя опять сорвалась, буквально через две недели после выписки из больни
цы. Так получилось. Отыскала дома, в тайничке, старые запасы и тут же понял
а, что Ольгины денежки, выложенные за гуманное лечение, пропали зря.
Почему-то сейчас разговор с Ольгой, после которого уже прошло полгода, по
мнился куда отчетливей, чем то, что произошло сегодня ночью и ранним темн
ым утром.
Сегодняшние события распадались на какие-то мутные, зыбкие куски, мельк
али перед глазами, словно обрывки старой испорченной кинопленки: босые М
итькины ноги над кухонным полом, еще теплое, огромное, такое тяжелое и одн
овременно податливое его тело, тупые ножницы, которые никак не хотят рез
ать толстую кожу брючного ремня. И еще Ц холод. Она проснулась именно от х
олода. Одеяло упало, окно оказалось распахнутым. А ночь была очень холодн
ая.
Катя вовсе не удивилась, что сорвался шпингалет оконной рамы в спальне. О
н давно висел на одном винте, Митя все собирался починить Ц нехорошо, ког
да живешь на первом этаже, а окно плохо закрывается. Впрочем, Кате это было
по фигу, воровать у них все равно нечего.
Ранним утром окно хлопнуло и распахнулось от резкого порыва ледяного ве
тра. Катя проснулась, сначала прикрыла окно, потом обнаружила, что Мити не
т рядом, позвала его, но никто не откликнулся. Стуча зубами от холода, она в
ышла в прихожую и увидела в дверном проеме кухни… Нет, лучше не вспоминат
ь.
Телефон почему-то не работал, сонная испуганная соседка в бигуди и ночно
й рубашке не могла сразу сообразить, в чем дело и почему Катя просит разре
шения позвонить по их телефону в пять часов утра.
Потом были врачи, милиция, вопросы, на которые так трудно отвечать, стыдно
, страшно, мысли путаются, язык заплетается… А ментам тоже неохота возить
ся, суицид, он и есть суицид. Врач «Скорой» задрал рукав Катиного драного х
алата, хмыкнул и ничего не сказал. Она пыталась объяснить, что Митя никогд
а не кололся, но ее не слышали и не понимали.
А Михаил Филиппович все ждал в прихожей. И что это она в комнату его не пус
тила? Инстинкт сработал, страх перед Ольгой Ц «родители ничего не должн
ы знать…».
Из комнаты Катя вышла в более или менее приличном состоянии. Колоться он
а не стала, взяла с собой и «колеса», и пару ампул со шприцем бросила в сумк
у.
Конечно, надо было бы и умыться, и причесаться, и зубы почистить. Да ладно, и
так сойдет. Теперь уж все равно.
* * *
Бежевый «жигуленок» полковника МВД Сергея Кротова Уже минут сорок стоя
л в безнадежной пробке на Садовом кольце. Мокрый снег, лениво сыпавший с р
аннего вечера, к ночи превратился в настоящую метель. Машин в этот час был
о совсем немного, но где-то впереди, у Маяковки, случилась авария, никаких
поворотов поблизости не было, и теперь целое стадо автомобилей нетерпел
иво гудело, ожидая, пока гаишники разберутся с ДТП.
1 2 3 4 5 6 7 8