* * *

В университете, на журфаке, Ольга Синицына была лучшей подругой Лены Пол
янской, с первого по пятый курс. Потом на какое-то время они потеряли друг
друга и встретились только через восемь лет после окончания университе
та, совершенно случайно, в самолете.
Лена летела в Нью-Йорк. Колумбийский университет пригласил ее прочитать
курс лекций о современной русской литературе и журналистике. В отсеке д
ля курящих к ней подсела элегантная, холеная бизнес-леди в строгом дорог
ом костюме.
Шел всего лишь 1990 год, такие деловые дамы в России были еще редкостью. Мельк
ом взглянув на нее, Лена удивилась, почему богатая американка летит Аэро
флотом, а не «Панамой» или «Дельтой». Но тут дама грустно покачала ярко-бе
локурой головой и произнесла по-русски:
Ц Ну ты даешь, Полянская! Я все жду, узнаешь или нет.
Ц Господи, Ольга! Олюша Синицына! Ц обрадовалась Лена.
Казалось невероятным, что преуспевающая деловая дама вылупилась из эфе
мерного, возвышенного создания в джинсах и свитере; из типичной интеллиг
ентной московской девочки конца семидесятых, которая могла ночь напрол
ет вести жаркие кухонные споры о судьбе и жертвенной миссии России, о пре
вратностях экзистенциального сознания, могла выстаивать многочасовые
очереди, но не в ГУМе за сапогами, а в подвальный выставочный зал на Малой
Грузинской или за билетами в консерваторию
На концерт Рихтера.
Ольга Синицына, известная на весь факультет журналистики своей рассеян
ностью, непрактичностью, бестолковыми роковыми романами, и эта холоднов
атая, надменная дама, сверкающая американской вежливой улыбкой, уверенн
ая в себе и в своем благополучии, казались существами с разных планет.
Ц Получилось так, Ц рассказала Ольга, Ц что я осталась одна с двумя мал
ьчишками-погодками. Я ведь вышла замуж за Гиви Киладзе. Помнишь его?
Гиви Киладзе учился с ними на журфаке и был безответно влюблен в Ольгу с п
ервого по пятый курс. Московский грузин во втором поколении, он вспомина
л родной язык только тогда, когда хотел кого-нибудь зарезать. А зарезать о
н хотел, как правило, либо Ольгу, либо того, кто смел подойти к ней ближе чем
на три метра.
Ц Понимаешь, страсть-то кончилась быстро. Начался тухлый, полуголодный
быт. Гиви не мог устроиться на работу, стал пить, притаскивал в дом толпы к
аких-то бродяг, после которых исчезали полотенца и чайные ложки. Всех над
о было кормить, укладывать спать. У него душа широкая, а я Ц с пузом, с токси
козом… Когда Глебушка родился, он выписал свою двоюродную бабушку с гор,
как бы помогать мне с ребенком. За бабушкой из горного села приехал дедуш
ка, потом дядя, тетя. В конце концов я взяла Глеба и сбежала к родителям. Тут
начался театр, вернее, драмкружок: «Себя убью, тебя убью!..» В общем, помирил
ись. Я тогда твердо верила, что ребенку нужен отец, пусть даже сумасшедший
, но родной.
Глеб у меня черноволосый, черноглазый, а младший, Гошенька, родился белок
урый, глазки голубые… Этот идиот чего-то там подсчитал и стал вопить, мол,
Гоша Ц не его сын. Знаешь, чем я занялась, чтобы не свихнуться? Стала учить
японский язык! Вот и представь картинку: кормящая мамаша с младенцем у гр
уди громко читает иероглифы, папаша бегает с выпученными глазами, с фами
льным кинжалом, кричит: «Зарежу!», а Глеб двух с половиной лет сидит на гор
шке и говорит по-грузински: «Папа, не убивай маму, она хорошая!» Ц это его б
абушки-дедушки с гор успели научить немного.
А в доме между тем ни копейки. Жили на то, что давали родители, много они дат
ь не могли, от себя последнее отрывали. Да еще посылки приходили с гор, дом
ашнее вино, инжир, орехи. В общем, я опять ушла к родителям, взяла детей Ц и
ушла. Окончательно. Так Гиви заявился среди ночи, пьяный в дым. Хорошо, у на
с тогда Митя ночевал, успел вмешаться. А то убил бы, глазом не моргнул. Ревн
овал ведь, придурок, даже к родному брату.
Ц Ты бы хоть позвонила, Ц вздохнула Лена, Ц что же ты исчезла совсем?
Ц А ты? Ц Ольга усмехнулась. Ц Ты чего исчезла?
Ц Да так как-то, Ц пожала плечами Лена, Ц у меня свой скелет в шкафу… А ты
японский все-таки выучила?
Ц Выучила, еще как! Знаешь, я даже благодарна Гиви. Если бы он меня до иерог
лифов не довел, не была бы я сейчас менеджером российского филиала замеч
ательной компании «Кокусай-Коеки». Я туда сначала пришла переводчиком,
о компьютерах и всякой оргтехнике, которой они торгуют, ни малейшего пре
дставления не имела. Но надо было детей кормить, и маму с папой, и бабушку, и
Митьку. Братик у меня Ц тот еще обалдуй Ц все песни свои сочиняет и поет
под гитару, и, кроме этого, ну ничего делать не желает, все ждет мировой сла
вы. Но кушать и ему хочется.
И пришлось мне зарабатывать деньги. Оказалось, у меня неплохо получается
. Я так втянулась, что довольно скоро стала зарабатывать очень много. С дет
ьми сидели мама с бабушкой, а я карьеру делала. Скоро буду старшим менедже
ром, потом заместителем коммерческого директора, потом Ц суп с котом… С
ейчас лечу на переговоры, американцев уламывать. Знаешь, все отлично, ден
ег кучу зарабатываю, а иногда смотрю в зеркало Ц чужая какая-то тетка. Ты
помнишь, какие я стихи писала? А курсовую мою по Кафке помнишь? Вот тогда я
головой работала, а теперь… Нет, теперь, конечно, тоже головой, но бывает о
щущение, что в черепушке у меня вместо мозгов сидит такой умный дурак-ком
пьютер и выдает решения.
Ц Ладно тебе, Синицына, Ц засмеялась Лена. Ц Все у Тебя отлично, и не вро
де, а на самом деле. И Кафка, и стихи, все осталось, никуда не делось, просто ю
ность прошла. Всему свое время.
Ц А у тебя вот не прошла юность, Ц заметила Ольга, вглядываясь в Ленины б
ольшие дымчато-серые глаза, в худенькое личико без всякой косметики, Ц т
ы, Полянская, какой была на первом курсе, такой и осталась.
Ц Ну уж! Ц покачала темно-русой головой Лена. Ц Я просто худая, поэтому
кажусь моложе. К тому же при моей работе деловые костюмы и строгий макияж
вовсе не обязательны. Я ведь так и занимаюсь журналистикой, могу себе поз
волить
Все те же джинсы и свитера. А тебя положение обязывает, ты у нас бизнес-лед
и.
После той встречи в самолете прошло шесть лет. Ольга успела стать замест
ителем коммерческого директора российского филиала фирмы «Кокусай-Ко
еки». Лена работала заведующей отделом литературы и искусства в совмест
ном российско-американском журнале «Смарт», два года назад она вышла за
муж и родила дочь Лизу. А Ольга Синицына замуж больше не вышла, первого опы
та семейной жизни ей хватило по горло. Те крохи свободного времени, котор
ые оставались от работы, она отдавала сыновьям и младшему брату.
В течение этих шести лет Лена и Ольга больше не терялись, перезванивалис
ь и встречались довольно часто. Каждая понимала: чем старше становишься
Ц тем труднее заводить новых друзей. Надо дорожить старыми. Обязательно
должен быть человек, которому можно позвонить в любое время дня и ночи и о
н будет рад твоему звонку, он помнит тебя юной, легкомысленной, беззащитн
ой. Общаясь с ним, ты можешь опять себя такой почувствовать Ц хотя бы на н
есколько минут.

Глава 2

Тобольск, сентябрь 1981 года

Он любил вспоминать свое детство. Каждый раз он извлекал со дна памяти ка
кой-нибудь особенно тяжелый, болезненный эпизод и начинал воспроизводи
ть его мысленно во всех подробностях. Чем мучительней были подробности,
тем дольше он застревал на них.
Он рос тихим, послушным мальчиком. Мать следила за каждым его шагом, за каж
дым вздохом.
Ц Ты Ц внук легендарного красного командира, Ц повторяла она, Ц ты до
лжен быть достоин своего великого деда.
Маленький мальчик плохо понимал, что значит Ц быть достойным деда. Суро
вый широколицый мужчина со светлыми усами, в кожанке, перетянутой портуп
еей, глядел на него с бесчисленных портретов, больших и маленьких, развеш
анных по всей квартире. В доме на стенах больше ничего не висело Ц ни карт
ин, ни календарей, только портреты легендарного деда. Да еще на письменно
м столе матери стояли небольшие бронзовые бюстики двух великих вождей
Ц Ленина и Сталина. Вытирая пыль с холодных маленьких лиц, надраивая зуб
ным порошком бронзовые глаза и усы, Веня Волков всегда очень старался. Уб
орка в квартире была его обязанностью с семилетнего возраста, и мать оче
нь тщательно проверяла качество работы.
Однажды, заметив под глазом Иосифа Виссарионовича белое пятно Ц остатк
и нестертого зубного порошка, она отхлестала сына по щекам. Ему тогда был
о десять.
Наказанию он не удивился, счел его вполне заслуженным. Но его впервые пор
азило совершенно спокойное, безразличное лицо матери. Методично отвеши
вая сыну звонкие оплеухи, она пристально смотрела ему в глаза и повторял
а:
Ц Нет ничего случайного в жизни. За небрежностью стоит умысел. Небрежно
сть всегда преступна.
Многие его одноклассники бывали биты своими родителями, но в основном би
ли отцы Ц по пьяни, с похмелья или просто попадался пацан под горячую рук
у. Отцы били по заднице ладонью либо ремнем. А матери, как правило, заступа
лись.
Веню Волкова била мать, причем всегда Ц по щекам, ладонью, совсем не больн
о. Только щеки потом горели. Никогда она не делала этого спьяну или сгоряч
а. Она вообще не пила, была всегда трезвой, ровной и спокойной. Отец не заст
упался. Он был такой тихий и незаметный, словно и вовсе его не было. Он рабо
тал инженером на хлебозаводе, пропадал там целыми днями, а иногда и ночам
и. Мать никогда не била при нем, не потому, что боялась, просто так получало
сь, отец редко бывал дома. А сын отцу ничего не рассказывал. Он вообще нико
гда ничего никому не рассказывал. Все отцовское воспитание сводилось к т
ому, что, общаясь с сыном, он без конца повторял:
Ц Твоя мама Ц самый чистый, самый принципиальный человек на свете. Она
Ц святая. Все, что она делает, Ц это для твоей пользы. Ты должен гордиться
своей матерью и слушаться ее во всем.
Мать была освобожденным секретарем партийной организации на том же хле
бозаводе. Ее постоянно избирали депутатом горсовета, фотография ее крас
овалась на центральной площади, на Доске почета «Лучшие люди города».
Он слушался, но не гордился. Человек, которого не реже, двух раз в неделю хл
ещут по щекам, вряд ли может чем-либо или кем-либо гордиться. Сейчас, сидя в
своем маленьком прокуренном кабинете, заведующий отделом культуры Тоб
ольского горкома ВЛКСМ Вениамин Волков, двадцатишестилетний, светлово
лосый, высокий и худой мужчина, глядел в разложенные перед ним на столе бу
маги и в который раз прокручивал в голове одну из самых болезненных сцен
своего детства.
…Стоял ледяной сибирский февраль, с пронзительными, колючими ветрами. Во
сьмиклассник Веня забыл дома физкультурную форму и помчался на большой
перемене домой.
Веня летел сквозь пургу. Он боялся опоздать на физкультуру, учитель непр
еменно написал бы замечание в дневник.
Отец был дома, болел гриппом, лежал с высокой температурой, с компрессом н
а лбу. Думая, что он спит, Веня тихонько открыл дверь своим ключом и тут же з
астыл на пороге.
Из комнаты родителей доносились странные звуки Ц ритмичный скрип панц
ирного матраца сопровождался тихими, сдавленными стонами, мужскими и же
нскими.
Веня подошел на цыпочках и заглянул в приоткрытую дверь. На смятой родит
ельской постели извивались два обнаженных тела. Одно принадлежало его о
тцу, другое Ц молоденькой соседке Ларочке, двадцатилетней студентке би
блиоточного техникума. Веня слышал, она тоже болела гриппом, сидела дома
…
Эта Ларочка из квартиры напротив, маленькая пухленькая брюнеточка, со вз
дернутым носиком и веселыми ямочками на щеках, давно вызывала в Вениной
душе странное, острое чувство, понять и определить которое он никак не мо
г. Он встречал девушку каждый день. Они в одно время выходили из дома, он в ш
колу, она в техникум. Легко сбегая по скрипучей деревянной лестнице, она м
имоходом ласково трепала мальчика по щеке.
От нее пахло сладкими дешевыми духами, ее круглый, крашенный яркой помад
ой ротик был всегда чуть приоткрыт, будто готов к радостной, праздничной
улыбке. Влажно поблескивали крупные белоснежные зубы, два передних были
чуть длинней остальных, и это делало круглое личико забавным и трогатель
ным.
Веня стоял и смотрел на два тела, ритмично подпрыгивающих на кровати. Он в
идел их лица, на которых написано было мучительное блаженство, видел зак
рытые глаза, чуть оскаленные рты.
Он не сразу понял, чем они занимаются. Сначала эти ритмичные подпрыгиван
ия вызвали в памяти другую картинку, двух совокупляющихся дворняжек у по
мойки за школой. И только потом он понял, что его отец и хорошенькая соседк
а заняты тем же самым.
Все матерные слова, все таинственные, жгуче-запретные разговоры в школь
ном туалете, все анатомические рисунки на заборах и стенах были об этом. Р
ади этого ярко красила губы и душилась сладкими духами пухленькая сосед
ка, и то же самое делали миллионы женщин на земле, об этом Ц фильмы, книги, д
аже музыка. Герои из-за своей любви страдают, интригуют, стреляются, сходя
т с ума. И ради чего? Ради таких вот безобразных ритмичных подергиваний, ра
ди этой вот мерзости?
И дети рождаются Ц тоже от этого, только от этого…
Но самым мерзким было внезапное напряжение в паху. Жаркая, чуть покалыва
ющая боль заполнила низ живота, Веня напрягся как струна. А через минуту о
н почувствовал на своих трусах и брюках влажное, липкое пятно.
Он опомнился от отвращения к самому себе. Двое на кровати были заняты сво
им делом и его не замечали. Все это продолжалось не больше пяти минут, но В
ене показалось Ц прошла вечность.
Стараясь не дышать, он ринулся к своей комнате, быстро и бесшумно переоде
лся, аккуратно свернул свои замаранные брюки и трусы, запихнул их под под
ушку.
Через пятнадцать минут он уже был в раздевалке школьного физкультурног
о зала. Форму он не забыл и опоздал совсем немного Ц звонок уже прозвенел
, но одноклассники еще переодевались к уроку физкультуры.
…Заведующий отделом культуры Тобольского горкома ВЛКСМ оторвал свои с
ветлые, прозрачные глаза от бумаг, разложенных на столе, и взглянул в окно
. День бьи ясный, солнечный. Тронутые яркой желтизной листья березы слегк
а касались оконного стекла, чуть подрагивали на теплом ветру. Береза рос
ла прямо под окном, она была очень старой. Толстый шершавый ствол почерне
л, словно обуглился.
В городе Тобольске было много деревьев, и большинство домов были деревян
ными, и заборы строили из толстых нетесаных бревен. Леса не жалели Ц тайг
а кругом. Городской парк был густым, почти как тайга. Он начинался на берег
у Тобола, уходя вдаль, становился совсем дремучим. Днем Ц ни души, вечером
Ц ни одного фонаря.
Ц Вениамин, ты обедать пойдешь? Ц заглянув в кабинет, спросила инструкт
ор соседнего отдела Галя Малышева, молодая, но очень полная, с тяжелой оды
шкой.
Он вздрогнул, будто застигнутый врасплох.
Ц А?.. Обедать?.. Нет, я попозже.
Ц Все работаешь, деловой ты наш, Ц усмехнулась Галя, Ц смотри, отощаешь
, никто замуж не возьмет. Ц Звонко рассмеявшись собственной шутке, она пр
икрыла дверь кабинета снаружи, и он услышал, как ее тяжелые шаги в туфлях н
а «платформе» удаляются по коридору.
«Действительно, надо пойти пообедать», Ц подумал он и попытался вспомн
ить, когда ел в последний раз. Вероятно, вчера утром. Кусок уже тогда не лез
в горло, он ел через силу. Он знал, что в ближайшие дни если и заставит себя п
роглотить какую-нибудь пищу, то это будет стоить ему колоссальных усили
й. Но иначе он упадет в обморок от голода. И от бессонницы.
В последнее время приступы участились. Раньше они случались раз в году и
длились не больше двух дней. Теперь это повторялось каждые три месяца и д
лилось почти неделю. Он знал, дальше будет хуже.
Сначала накатывала тупая, безысходная тоска. Он старался бороться, приду
мывал себе разные дела и развлечения, читал, ходил в кино. Все было бесполе
зно. Тоска переходила в отчаяние, к горлу подступала острая жалость к себ
е, маленькому послушному мальчику, которого никто не любит…
Раньше он приглушал отчаяние несколькими яркими картинками прошлого. О
н знал Ц корень его болезни там, в темном, ледяном отрочестве. Там же и лек
арство.
Пятнадцатилетний Веня никому не рассказал о том, что увидел у себя дома, н
а родительской кровати. Но после того метельного февральского дня он ста
л иначе смотреть на своих родителей и на себя самого. Теперь он точно знал
, что все врут.
Ему и прежде до отца дела не было, он привык воспринимать его как бесплатн
ое и бессмысленное приложение к сильной, властной и всеми уважаемой мате
ри.
1 2 3 4 5 6 7 8