Через пятнадцать минут он превращался в большую, в
оспаленную гадость, с которой нельзя выйти на улицу и тем более идти в шко
лу.
Если совсем нечего было расковырять на лице, агрессия саморазрушения на
правлялась на килограммы веса. Василиса целеустремленно голодала, дово
дила себя до голодных обмороков. Но вдруг хотелось чего-нибудь вкуснень
кого. Она украдкой от самой себя съедала булочку, шоколадку, мороженое, сн
ачала немного, потом больше, и уже не могла остановиться. Килограммы возв
ращались на место. Впрочем, никто, кроме нее, этого не замечал, их было всег
о полтора-два, не больше, этих килограммов.
Когда она плясала на ночных дискотеках, сидела на уроках или в кафе в комп
ании друзей, невозможно было представить, сколько шума, визга и суеты про
исходит в ее душе. Тоненькая, ладная, большеглазая девочка, с густыми тяже
лыми волосами до пояса. Какие у нее могут быть комплексы?
«Правда, какие комплексы? Ну их к черту!» Ц говорила себе Василиса, возвра
щаясь домой на рассвете после очередной безумной вечеринки, обещая себе
, что перепишет, наконец, сочинение, исправит пару по физике. Вместе с учеб
никами и тетрадями на столе само собой появлялось увеличительное зерка
ло. Все начиналось сначала. Устав от борьбы, лежа на коврике в своей комнат
е, Василиса виновато шептала: «Я посплю капельку».
Она засыпала крепко, видела счастливые детские сны и просыпалась другим
человеком. Умывшись, глядела в зеркало в ванной и вдруг жутко себе нравил
ась, начинала громко петь, прыгать, танцевать. Вдохновенно наряжалась, пр
ичесывалась, рвалась вон из дома, чтобы срочно кто-нибудь ее, такую красив
ую, увидел и оценил по достоинству.
Ценители всегда находились. Главным из них в последнее время был некто Г
ерман, шикарный молодой человек, почти вдвое старше нее.
Когда Василиса училась в восьмом классе, он преподавал в ее школе физкул
ьтуру. Проработал всего год. Девочки сохли по нему, учительницы приходил
и в школу надушенные и накрашенные, со свежими парикмахерскими укладкам
и. Он был вкрадчиво любезен с учительницами и благоразумно не обращал ни
на кого из учениц внимания. И все-таки Василиса могла поклясться, что уже
тогда, в восьмом, он выделял ее, худющую, слегка дикую, из общей стаи вполне
зрелых одноклассниц. Он чуть дольше, чем следовало, задерживал на ней взг
ляд своих узких голубых глаз и, когда страховал ее при прыжке с брусьев ил
и через «козла», обязательно ловил, прикасался сухими горячими лапами, х
отя она отлично прыгала и совершенно безопасно приземлялась.
Однажды он застал ее у зеркала в вестибюле. Вокруг никого не было, шел трет
ий урок, Василису отпустили домой, у нее поднялась температура. Физкульт
урник Герман Борисович внезапно возник у нее за спиной, и несколько секу
нд они молча смотрели друг на друга в зеркале, а потом он тихо спросил:
Ц Нравишься себе?
Ц Естественно! Ч Василиса щелкнула заколкой и красиво тряхнула волоса
ми.
Ц Умница, Ц он склонился чуть ближе и, почти касаясь губами ее уха, проше
птал: Ц Еще пара лет, и по тебе начнут сходить с ума мужики. А тетки при твое
м появлении будут хвататься за своих мужей, как в рыночной толпе хватают
ся за сумки и карманы, опасаясь воровства.
Ц Это вы к чему, Герман Борисович? Ц Василиса развернулась, так резко, чт
о ее тяжелые длинные волосы хлестнули его по лицу.
Он отступил и, улыбнувшись по-дурацки, промычал в ответ нечто невнятное.
Ухо и часть щеки, то место, куда он подышал, потом еще долго пылало. Она коже
й вспоминала его теплое дыхание, у нее сладко ныло солнечное сплетение и
щекотало в носу, как от цветочной пыльцы. Но тогда, у зеркала, в пустом гулк
ом вестибюле, она ничем себя не выдала. Она чувствовала, что стоит поплыть
, как плывут от его роскошной мужественной морды и потрясающей фигуры вс
е остальные особи женского пола, и он перестанет выделять ее из общей мас
сы. И еще, она понимала, что Герман, как таковой, не особенно ее интересует. П
росто это отличный способ самоутверждения и лекарство от комплексов.
В девятом он уже не преподавал. Он исчез из школы, и никто не знал куда. Васи
лиса легко и быстро о нем забыла. Но однажды случайно столкнулась с ним на
улице.
Был ноябрь, шел мокрый крупный снег, у Василисы промокли ноги и от жестоко
го насморка болели барабанные перепонки. Ветряные мельницы внутренней
борьбы крутили крыльями с невероятной силой.
Герман увидел ее из машины, остановился, предложил подвезти. Машина у нег
о была шикарная: перламутровый, как нутро ракушки, новенький «Ауди», волш
ебно чистый, несмотря на глубокую слякоть.
С тех пор они стали встречаться довольно часто. Она не могла точно ответи
ть себе на вопрос зачем. Ей нравилось собираться на эти свидания, носитьс
я по квартире, примерять кофточки, крутиться перед зеркалом, красить губ
ы липким розовым блеском с запахом клубничной жвачки. Нравилось впархив
ать в его шикарную машину. Нравилось сидеть с ним в каком-нибудь эстетско
м кафе, где весь дизайн сводится к извивам водопроводных труб и авангард
ным калякам-малякам на стенах, где орет музыка, взмыленные официанты нос
ятся, обмотанные длинными фартуками цвета хаки. Тут же, в центре зала, пова
ра в колпаках жонглируют пиццей и толстыми лоскутами кровавого мяса, все
вокруг шипит, дымит, вопит и пахнет, так же оглушительно, как у нее в душе, к
огда крутят крыльями бессмысленные ветряные мельницы.
Ей не нравилось, когда он опрокидывал в машине спинки сидений и мокро цел
овал ее в шею и трогал, трогал своими горячими быстрыми лапами. Ей не нрави
лось бывать в крошечной квартире, которую он называл офисом.
Однажды, когда они кувыркались в этом самом офисе на кожаном диване, он вд
руг вскочил, бросился к балкону и завопил, как сумасшедший: «Быстро, встав
ай, одевайся!»
Через три минуты Василиса опомнилась на лестничной площадке, двумя этаж
ами выше. Было четыре утра.
Она услышала, как внизу открылась дверь, как женский голос произнес: «При
вет. Ты здесь? А почему не позвонил?» Дверь быстро захлопнулась, Василиса п
обежала вниз, чтобы поскорей убраться вон отсюда, домой, но вспомнила, что
ее сумочка с деньгами, ключами и мобильным телефоном осталась в квартире
.
Пока она размышляла, что делать, дверь опять хлопнула. Явился Герман с ее с
умочкой. Заикаясь и не глядя в глаза, сообщил, что сейчас ей нужно ехать до
мой. Протянул сто рублей на такси. Она не взяла. Он спустился с ней вниз, по д
ороге бормоча грустную историю о свирепой начальнице, пожилой даме, с ко
торой ему приходится спать, иначе она его выгонит с работы, и он умрет с го
лоду. Внизу, рядом с его «Ауди», стоял красный спортивный «Пежо».
Ц Она забыла пакет с продуктами в машине, Ц объяснил Герман, глядя ввер
х, на окно офиса, Ц она сейчас в ванной, так что ты быстренько… Прости, я не
могу поймать для тебя машину, не успею, но здесь нормально, не опасно. Ц Он
даже попытался поцеловать ее и прошептал, что завтра позвонит.
Василиса еле сдержалась, чтобы не врезать ему по физиономии, и потом долг
о жалела, что не врезала.
Это было совсем недавно. Всего лишь неделю назад. А еще неделей раньше она
завалила экзамены в университет. Самое обидное, что даже не завалила. Про
сто ее мама легкомысленно мало заплатила нужному человеку.
Человек этот даже намекнул Василисе по телефону, накануне последнего эк
замена, что следует дать еще. Однако мама улетела в Испанию. Она служила гу
вернанткой в богатом семействе, воспитывала двенадцатилетнюю чужую де
вочку. Папа со своей новенькой женой и двумя новенькими маленькими детка
ми отдыхал в Греции.
Что противней, провал экзаменов или Герман с его пожилой начальницей, Ва
силиса не знала. Да это и не важно. Дня три она не вылезала из дома, под орущи
й телевизор валялась на своем коврике, смотрелась в кривое зеркало, пыта
лась читать, но строчки расплывались. Пыталась плакать, но тут же засыпал
а.
Наконец, проснувшись в очередной раз, вымыла голову, причесалась, оделас
ь и отправилась шляться по душной смутной Москве, не просто так, а с конкре
тной целью. Ей вдруг безумно захотелось купить себе на последние полторы
тысячи рублей коричневые джинсы-клеш. Но именно таких джинсов не нашла, у
стала, забрела в маленькое подвальное кафе на Гоголевском бульваре и поз
накомилась там с Гришей, а потом он познакомил ее со своими друзьями и при
гласил к одному из них на дачу, в итоге они оказались в этом страшном Берму
дском треугольнике.
«Я посплю капельку».
Она была уверена, что произнесла это вслух, но собственного голоса не усл
ышала. Рядом ревел мотор. Катер возвращался. Это был последний шанс позва
ть на помощь. Но шевельнуться и крикнуть казалось невозможно. Она вспомн
ила, как Гриша пугал всех симптомами отравления угарным газом. Слабость,
тошнота, головная боль. Иногда потеря сознания, вплоть до глубокой комы.
«Я капельку посплю».
Во сне она увидела Гришу. Он смотрел на нее живыми ясными глазами. Во сне о
на решила, что выкинет свое увеличительное зеркало. Она вполне четко уви
дела, как открывает ящик, достает зеркало в красивой золотистой рамке, см
отрится в последний раз, и там возникает ее лицо, вернее то, что осталось о
т лица. Черные дыры глазниц, оскаленный рот, клочья обугленной кожи…
Василиса сначала вскочила на ноги, а потом уж проснулась и почувствовала
жуткую, ни с чем не сравнимую боль. Секунду назад она дернулась во сне, вск
инула руку с воображаемым зеркалом, чтобы отбросить его подальше, и заде
ла тлеющий сучок мертвой, давно рухнувшей елки.
Наверное, она кричала. Но никакого звука не вылетело из ее горла. От этого
стало совсем страшно. Надо было бежать, идти, ползти, как можно скорей и ка
к можно дальше отсюда, пока хватит сил.
* * *
Оказавшись в крошечном гостиничном номере, Андрей Евгеньевич Григорье
в скинул ботинки и рухнул на целомудренно узкую койку.
«Надо встать, открыть чемодан, принять душ, почистить зубы. Хотя бы просто
раздеться и залезть под одеяло», Ц подумал он.
И тут же уснул.
В номере было тихо, как в пещере. Единственное окно выходило в глухой бето
нный колодец. Григорьеву приснилась московская квартира, в которой четв
ерть века назад он, молодой офицер КГБ, жил с женой и дочерью. Дочь Маша, сег
одняшняя, взрослая Маша, стопроцентная американка Мери Григ, сидела на д
иване, поглаживая белого кота Христофора Первого. Покойный кот уютно све
рнулся у нее на коленях и урчал, как деревенский мотороллер. Обстановка к
вартиры была воссоздана довольно точно, но тени расходились неправильн
о, в разные стороны, независимо от направления света. Зеркало стенного шк
афа отражало не книжные полки и угол дивана, а почему-то кухонный стол и р
азноцветные шарики люстры, которая висела за стеной, в соседней комнате.
Ни один из предметов не выдерживал долгого внимательного взгляда, подте
кал, оплывал и терял форму, как пластилиновая фигурка на горячей батарее.
Когда явилась Катя, жена Григорьева, мать Маши, погибшая в восемьдесят пя
том году, подвох стал очевиден. Катя была непомерно большая, в глухом розо
вом платье до пят. Ткань зыбилась медленными крупными волнами, предатель
ски подчеркивая, что там, под ней, пустота вместо тела. Катя курила толстую
сигару, чего никогда не делала при жизни. Аккуратные столбики пепла пада
ли на клетчатый черно-белый ковер, но не рассыпались, а превращались в шах
матные фигуры и выстраивались в исходную позицию для игры. Андрей Евгень
евич чувствовал, что им с Машей надо поскорей покинуть это мертвое прошл
ое, грубую подделку под воспоминание. Как часто случается в сновидениях,
он хотел крикнуть, но из горла вылетала тишина.
Он проснулся в холодном липком поту, уставился в потолок и несколько мин
ут лежал, не в силах шевельнуться, не понимая, где он, удивляясь, что рядом н
ет белого кота Христофора Второго, кровать слишком узкая, подушка малень
кая и плоская, и вообще, все чужое, непривычное.
За окном сияло солнце, такое яркое, что даже каменный колодец был наполне
н светом. Часы показывали девять. Сначала он подумал, что девять вечера. Но
этого не могло быть. Солнечный свет вечером имеет совсем другие оттенки.
Андрей Евгеньевич прилетел в шесть, в гостиницу попал в восемь, рухнул в к
ойку в половине девятого. Сколько же он проспал?
Во рту было противно, перед сном он не почистил зубы. Из коридора слышался
гул пылесоса. Горничные громко переговаривались по-испански. Голоса при
ближались, наконец постучали в дверь. Не ожидая ответа, появилась темнок
ожая пожилая толстуха в сине-розовой униформе и на чудовищном немецком
сообщила, что ей необходимо срочно проверить содержимое мини-бара.
Ц Позже! Ц невежливо рявкнул Григорьев и понял наконец, что на самом де
ле сейчас девять утра, то есть он проспал больше двенадцати часов.
Такого с ним не случалось лет сто. Он был старый. Старики мало спят. Он прив
ык к своей бессоннице, привык думать ночами, а не видеть многозначительн
ые странные сны. Горничная сердито хлопнула дверью. Андрей Евгеньевич сн
ял с себя мятую, влажную рубашку, джинсы и прошлепал босиком в ослепитель
ную маленькую ванную. Вид собственной опухшей бледной физиономии в зерк
але заставил вздрогнуть. За ночь щеки поросли седой щетиной, остатки вол
ос торчали короткими пегими перышками. Глаза отекли и покраснели. Минут
пятнадцать, стоя в стерильной душевой кабинке, он поливался то кипятком,
то ледяной водой, мыл голову миндальным гостиничным шампунем из пакетик
а, чистил зубы. Побрившись после душа, он почувствовал себя вполне живым, б
одрым, уже не так хмуро глядел на собственное отражение.
Спохватившись, что гостиничный завтрак заканчивается через десять мин
ут, Григорьев отправился в ресторан. По дороге его окликнул портье. Вмест
о вчерашней девушки за стойкой дежурил добротный пожилой толстяк, тоже с
ине-розовый. Лысина его напоминала шарик земляничного мороженого.
Ц Мистер Григорьефф! Вам послание.
Он протянул Андрею Евгеньевичу конверт из матовой серой бумаги с золоты
м тиснением. Внутри лежал пригласительный билет на литературный вечер, к
оторый состоится сегодня в двадцать один час в клубе «Кафка» по адресу Ц
иммер плац, 8. Григорьев заказал его еще из Нью-Йорка, накануне отлета, чере
з Интернет, на адрес франкфуртской гостиницы «Манхэттен».
В зале для завтраков было пусто. Официанты уже убирали еду со шведского с
тола. Осталось только несколько пригоревших булочек, скрюченные ломтик
и сухого сыра, немного йогурта на дне алюминиевого бочонка. Стаканчики д
ля сока были размером с водочные рюмки. Кофе эспрессо Ц за отдельную пла
ту.
«Все ворчишь, ворчишь. Ты просто старый и ввязался не в свое дело. Куда теб
е ловить террористов? Не к лицу и не по летам!» Ц думал Андрей Евгеньевич,
ковыряя ложкой густую красно-белую смесь фруктового компота с йогуртом.
Ц Почему вы не едите? Это вкусно и полезно, Ц послышался над ним знакомы
й голос. Он вздрогнул и поднял глаза.
Возле его столика со стаканом сока и тарелкой, на которой лежал пригорев
ший рогалик, стоял Всеволод Сергеевич Кумарин. Он, как обычно, явился без в
сякого предупреждения. Андрей Евгеньевич ждал увидеть здесь связника, а
не самого шефа.
Генерал ФСБ, глава Управления Глубокого Погружения в последнее время вс
е больше тяготел к театральным эффектам. К старости ему надоело оставать
ся в тени.
Обычное дело для разведчиков и контрразведчиков. Одни свихиваются на се
кретности и конспирации, страдают манией преследования, разговаривают
шепотом, озираются и косятся, как затравленные зайцы. Другие, наоборот, ка
к садовые павлины, распускают хвосты, повышают голос, позируют перед кам
ерами, жаждут общественного признания, боятся, что так и умрут безымянны
ми героями и никто не узнает, сколько славных дел они совершили на благо р
одине.
И то и другое одинаково скверно.
Кумарин был в модных мятых штанах цвета какао с молоком, в шелковой рубаш
ке навыпуск цвета горького шоколада и в шоколадных мягчайших мокасинах.
За два года он немного располнел, не отрастил пуза Ц такого с ним в принци
пе произойти не могло, но весь раздался вширь, стал вальяжней и внушитель
ней. Когда они виделись в последний раз, он был тощим и мрачным. Сейчас сия
л лихорадочным оптимизмом, самому себе нравился, улыбался так, словно ря
дом была дюжина фоторепортеров.
Ц Ну, что вы молчите и смотрите? Приземлиться можно? Или у вас здесь занят
о? Между прочим, из-за вас я практически остался без завтрака. Сидел в фойе
целый час, ждал, когда вы соизволите спуститься.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
оспаленную гадость, с которой нельзя выйти на улицу и тем более идти в шко
лу.
Если совсем нечего было расковырять на лице, агрессия саморазрушения на
правлялась на килограммы веса. Василиса целеустремленно голодала, дово
дила себя до голодных обмороков. Но вдруг хотелось чего-нибудь вкуснень
кого. Она украдкой от самой себя съедала булочку, шоколадку, мороженое, сн
ачала немного, потом больше, и уже не могла остановиться. Килограммы возв
ращались на место. Впрочем, никто, кроме нее, этого не замечал, их было всег
о полтора-два, не больше, этих килограммов.
Когда она плясала на ночных дискотеках, сидела на уроках или в кафе в комп
ании друзей, невозможно было представить, сколько шума, визга и суеты про
исходит в ее душе. Тоненькая, ладная, большеглазая девочка, с густыми тяже
лыми волосами до пояса. Какие у нее могут быть комплексы?
«Правда, какие комплексы? Ну их к черту!» Ц говорила себе Василиса, возвра
щаясь домой на рассвете после очередной безумной вечеринки, обещая себе
, что перепишет, наконец, сочинение, исправит пару по физике. Вместе с учеб
никами и тетрадями на столе само собой появлялось увеличительное зерка
ло. Все начиналось сначала. Устав от борьбы, лежа на коврике в своей комнат
е, Василиса виновато шептала: «Я посплю капельку».
Она засыпала крепко, видела счастливые детские сны и просыпалась другим
человеком. Умывшись, глядела в зеркало в ванной и вдруг жутко себе нравил
ась, начинала громко петь, прыгать, танцевать. Вдохновенно наряжалась, пр
ичесывалась, рвалась вон из дома, чтобы срочно кто-нибудь ее, такую красив
ую, увидел и оценил по достоинству.
Ценители всегда находились. Главным из них в последнее время был некто Г
ерман, шикарный молодой человек, почти вдвое старше нее.
Когда Василиса училась в восьмом классе, он преподавал в ее школе физкул
ьтуру. Проработал всего год. Девочки сохли по нему, учительницы приходил
и в школу надушенные и накрашенные, со свежими парикмахерскими укладкам
и. Он был вкрадчиво любезен с учительницами и благоразумно не обращал ни
на кого из учениц внимания. И все-таки Василиса могла поклясться, что уже
тогда, в восьмом, он выделял ее, худющую, слегка дикую, из общей стаи вполне
зрелых одноклассниц. Он чуть дольше, чем следовало, задерживал на ней взг
ляд своих узких голубых глаз и, когда страховал ее при прыжке с брусьев ил
и через «козла», обязательно ловил, прикасался сухими горячими лапами, х
отя она отлично прыгала и совершенно безопасно приземлялась.
Однажды он застал ее у зеркала в вестибюле. Вокруг никого не было, шел трет
ий урок, Василису отпустили домой, у нее поднялась температура. Физкульт
урник Герман Борисович внезапно возник у нее за спиной, и несколько секу
нд они молча смотрели друг на друга в зеркале, а потом он тихо спросил:
Ц Нравишься себе?
Ц Естественно! Ч Василиса щелкнула заколкой и красиво тряхнула волоса
ми.
Ц Умница, Ц он склонился чуть ближе и, почти касаясь губами ее уха, проше
птал: Ц Еще пара лет, и по тебе начнут сходить с ума мужики. А тетки при твое
м появлении будут хвататься за своих мужей, как в рыночной толпе хватают
ся за сумки и карманы, опасаясь воровства.
Ц Это вы к чему, Герман Борисович? Ц Василиса развернулась, так резко, чт
о ее тяжелые длинные волосы хлестнули его по лицу.
Он отступил и, улыбнувшись по-дурацки, промычал в ответ нечто невнятное.
Ухо и часть щеки, то место, куда он подышал, потом еще долго пылало. Она коже
й вспоминала его теплое дыхание, у нее сладко ныло солнечное сплетение и
щекотало в носу, как от цветочной пыльцы. Но тогда, у зеркала, в пустом гулк
ом вестибюле, она ничем себя не выдала. Она чувствовала, что стоит поплыть
, как плывут от его роскошной мужественной морды и потрясающей фигуры вс
е остальные особи женского пола, и он перестанет выделять ее из общей мас
сы. И еще, она понимала, что Герман, как таковой, не особенно ее интересует. П
росто это отличный способ самоутверждения и лекарство от комплексов.
В девятом он уже не преподавал. Он исчез из школы, и никто не знал куда. Васи
лиса легко и быстро о нем забыла. Но однажды случайно столкнулась с ним на
улице.
Был ноябрь, шел мокрый крупный снег, у Василисы промокли ноги и от жестоко
го насморка болели барабанные перепонки. Ветряные мельницы внутренней
борьбы крутили крыльями с невероятной силой.
Герман увидел ее из машины, остановился, предложил подвезти. Машина у нег
о была шикарная: перламутровый, как нутро ракушки, новенький «Ауди», волш
ебно чистый, несмотря на глубокую слякоть.
С тех пор они стали встречаться довольно часто. Она не могла точно ответи
ть себе на вопрос зачем. Ей нравилось собираться на эти свидания, носитьс
я по квартире, примерять кофточки, крутиться перед зеркалом, красить губ
ы липким розовым блеском с запахом клубничной жвачки. Нравилось впархив
ать в его шикарную машину. Нравилось сидеть с ним в каком-нибудь эстетско
м кафе, где весь дизайн сводится к извивам водопроводных труб и авангард
ным калякам-малякам на стенах, где орет музыка, взмыленные официанты нос
ятся, обмотанные длинными фартуками цвета хаки. Тут же, в центре зала, пова
ра в колпаках жонглируют пиццей и толстыми лоскутами кровавого мяса, все
вокруг шипит, дымит, вопит и пахнет, так же оглушительно, как у нее в душе, к
огда крутят крыльями бессмысленные ветряные мельницы.
Ей не нравилось, когда он опрокидывал в машине спинки сидений и мокро цел
овал ее в шею и трогал, трогал своими горячими быстрыми лапами. Ей не нрави
лось бывать в крошечной квартире, которую он называл офисом.
Однажды, когда они кувыркались в этом самом офисе на кожаном диване, он вд
руг вскочил, бросился к балкону и завопил, как сумасшедший: «Быстро, встав
ай, одевайся!»
Через три минуты Василиса опомнилась на лестничной площадке, двумя этаж
ами выше. Было четыре утра.
Она услышала, как внизу открылась дверь, как женский голос произнес: «При
вет. Ты здесь? А почему не позвонил?» Дверь быстро захлопнулась, Василиса п
обежала вниз, чтобы поскорей убраться вон отсюда, домой, но вспомнила, что
ее сумочка с деньгами, ключами и мобильным телефоном осталась в квартире
.
Пока она размышляла, что делать, дверь опять хлопнула. Явился Герман с ее с
умочкой. Заикаясь и не глядя в глаза, сообщил, что сейчас ей нужно ехать до
мой. Протянул сто рублей на такси. Она не взяла. Он спустился с ней вниз, по д
ороге бормоча грустную историю о свирепой начальнице, пожилой даме, с ко
торой ему приходится спать, иначе она его выгонит с работы, и он умрет с го
лоду. Внизу, рядом с его «Ауди», стоял красный спортивный «Пежо».
Ц Она забыла пакет с продуктами в машине, Ц объяснил Герман, глядя ввер
х, на окно офиса, Ц она сейчас в ванной, так что ты быстренько… Прости, я не
могу поймать для тебя машину, не успею, но здесь нормально, не опасно. Ц Он
даже попытался поцеловать ее и прошептал, что завтра позвонит.
Василиса еле сдержалась, чтобы не врезать ему по физиономии, и потом долг
о жалела, что не врезала.
Это было совсем недавно. Всего лишь неделю назад. А еще неделей раньше она
завалила экзамены в университет. Самое обидное, что даже не завалила. Про
сто ее мама легкомысленно мало заплатила нужному человеку.
Человек этот даже намекнул Василисе по телефону, накануне последнего эк
замена, что следует дать еще. Однако мама улетела в Испанию. Она служила гу
вернанткой в богатом семействе, воспитывала двенадцатилетнюю чужую де
вочку. Папа со своей новенькой женой и двумя новенькими маленькими детка
ми отдыхал в Греции.
Что противней, провал экзаменов или Герман с его пожилой начальницей, Ва
силиса не знала. Да это и не важно. Дня три она не вылезала из дома, под орущи
й телевизор валялась на своем коврике, смотрелась в кривое зеркало, пыта
лась читать, но строчки расплывались. Пыталась плакать, но тут же засыпал
а.
Наконец, проснувшись в очередной раз, вымыла голову, причесалась, оделас
ь и отправилась шляться по душной смутной Москве, не просто так, а с конкре
тной целью. Ей вдруг безумно захотелось купить себе на последние полторы
тысячи рублей коричневые джинсы-клеш. Но именно таких джинсов не нашла, у
стала, забрела в маленькое подвальное кафе на Гоголевском бульваре и поз
накомилась там с Гришей, а потом он познакомил ее со своими друзьями и при
гласил к одному из них на дачу, в итоге они оказались в этом страшном Берму
дском треугольнике.
«Я посплю капельку».
Она была уверена, что произнесла это вслух, но собственного голоса не усл
ышала. Рядом ревел мотор. Катер возвращался. Это был последний шанс позва
ть на помощь. Но шевельнуться и крикнуть казалось невозможно. Она вспомн
ила, как Гриша пугал всех симптомами отравления угарным газом. Слабость,
тошнота, головная боль. Иногда потеря сознания, вплоть до глубокой комы.
«Я капельку посплю».
Во сне она увидела Гришу. Он смотрел на нее живыми ясными глазами. Во сне о
на решила, что выкинет свое увеличительное зеркало. Она вполне четко уви
дела, как открывает ящик, достает зеркало в красивой золотистой рамке, см
отрится в последний раз, и там возникает ее лицо, вернее то, что осталось о
т лица. Черные дыры глазниц, оскаленный рот, клочья обугленной кожи…
Василиса сначала вскочила на ноги, а потом уж проснулась и почувствовала
жуткую, ни с чем не сравнимую боль. Секунду назад она дернулась во сне, вск
инула руку с воображаемым зеркалом, чтобы отбросить его подальше, и заде
ла тлеющий сучок мертвой, давно рухнувшей елки.
Наверное, она кричала. Но никакого звука не вылетело из ее горла. От этого
стало совсем страшно. Надо было бежать, идти, ползти, как можно скорей и ка
к можно дальше отсюда, пока хватит сил.
* * *
Оказавшись в крошечном гостиничном номере, Андрей Евгеньевич Григорье
в скинул ботинки и рухнул на целомудренно узкую койку.
«Надо встать, открыть чемодан, принять душ, почистить зубы. Хотя бы просто
раздеться и залезть под одеяло», Ц подумал он.
И тут же уснул.
В номере было тихо, как в пещере. Единственное окно выходило в глухой бето
нный колодец. Григорьеву приснилась московская квартира, в которой четв
ерть века назад он, молодой офицер КГБ, жил с женой и дочерью. Дочь Маша, сег
одняшняя, взрослая Маша, стопроцентная американка Мери Григ, сидела на д
иване, поглаживая белого кота Христофора Первого. Покойный кот уютно све
рнулся у нее на коленях и урчал, как деревенский мотороллер. Обстановка к
вартиры была воссоздана довольно точно, но тени расходились неправильн
о, в разные стороны, независимо от направления света. Зеркало стенного шк
афа отражало не книжные полки и угол дивана, а почему-то кухонный стол и р
азноцветные шарики люстры, которая висела за стеной, в соседней комнате.
Ни один из предметов не выдерживал долгого внимательного взгляда, подте
кал, оплывал и терял форму, как пластилиновая фигурка на горячей батарее.
Когда явилась Катя, жена Григорьева, мать Маши, погибшая в восемьдесят пя
том году, подвох стал очевиден. Катя была непомерно большая, в глухом розо
вом платье до пят. Ткань зыбилась медленными крупными волнами, предатель
ски подчеркивая, что там, под ней, пустота вместо тела. Катя курила толстую
сигару, чего никогда не делала при жизни. Аккуратные столбики пепла пада
ли на клетчатый черно-белый ковер, но не рассыпались, а превращались в шах
матные фигуры и выстраивались в исходную позицию для игры. Андрей Евгень
евич чувствовал, что им с Машей надо поскорей покинуть это мертвое прошл
ое, грубую подделку под воспоминание. Как часто случается в сновидениях,
он хотел крикнуть, но из горла вылетала тишина.
Он проснулся в холодном липком поту, уставился в потолок и несколько мин
ут лежал, не в силах шевельнуться, не понимая, где он, удивляясь, что рядом н
ет белого кота Христофора Второго, кровать слишком узкая, подушка малень
кая и плоская, и вообще, все чужое, непривычное.
За окном сияло солнце, такое яркое, что даже каменный колодец был наполне
н светом. Часы показывали девять. Сначала он подумал, что девять вечера. Но
этого не могло быть. Солнечный свет вечером имеет совсем другие оттенки.
Андрей Евгеньевич прилетел в шесть, в гостиницу попал в восемь, рухнул в к
ойку в половине девятого. Сколько же он проспал?
Во рту было противно, перед сном он не почистил зубы. Из коридора слышался
гул пылесоса. Горничные громко переговаривались по-испански. Голоса при
ближались, наконец постучали в дверь. Не ожидая ответа, появилась темнок
ожая пожилая толстуха в сине-розовой униформе и на чудовищном немецком
сообщила, что ей необходимо срочно проверить содержимое мини-бара.
Ц Позже! Ц невежливо рявкнул Григорьев и понял наконец, что на самом де
ле сейчас девять утра, то есть он проспал больше двенадцати часов.
Такого с ним не случалось лет сто. Он был старый. Старики мало спят. Он прив
ык к своей бессоннице, привык думать ночами, а не видеть многозначительн
ые странные сны. Горничная сердито хлопнула дверью. Андрей Евгеньевич сн
ял с себя мятую, влажную рубашку, джинсы и прошлепал босиком в ослепитель
ную маленькую ванную. Вид собственной опухшей бледной физиономии в зерк
але заставил вздрогнуть. За ночь щеки поросли седой щетиной, остатки вол
ос торчали короткими пегими перышками. Глаза отекли и покраснели. Минут
пятнадцать, стоя в стерильной душевой кабинке, он поливался то кипятком,
то ледяной водой, мыл голову миндальным гостиничным шампунем из пакетик
а, чистил зубы. Побрившись после душа, он почувствовал себя вполне живым, б
одрым, уже не так хмуро глядел на собственное отражение.
Спохватившись, что гостиничный завтрак заканчивается через десять мин
ут, Григорьев отправился в ресторан. По дороге его окликнул портье. Вмест
о вчерашней девушки за стойкой дежурил добротный пожилой толстяк, тоже с
ине-розовый. Лысина его напоминала шарик земляничного мороженого.
Ц Мистер Григорьефф! Вам послание.
Он протянул Андрею Евгеньевичу конверт из матовой серой бумаги с золоты
м тиснением. Внутри лежал пригласительный билет на литературный вечер, к
оторый состоится сегодня в двадцать один час в клубе «Кафка» по адресу Ц
иммер плац, 8. Григорьев заказал его еще из Нью-Йорка, накануне отлета, чере
з Интернет, на адрес франкфуртской гостиницы «Манхэттен».
В зале для завтраков было пусто. Официанты уже убирали еду со шведского с
тола. Осталось только несколько пригоревших булочек, скрюченные ломтик
и сухого сыра, немного йогурта на дне алюминиевого бочонка. Стаканчики д
ля сока были размером с водочные рюмки. Кофе эспрессо Ц за отдельную пла
ту.
«Все ворчишь, ворчишь. Ты просто старый и ввязался не в свое дело. Куда теб
е ловить террористов? Не к лицу и не по летам!» Ц думал Андрей Евгеньевич,
ковыряя ложкой густую красно-белую смесь фруктового компота с йогуртом.
Ц Почему вы не едите? Это вкусно и полезно, Ц послышался над ним знакомы
й голос. Он вздрогнул и поднял глаза.
Возле его столика со стаканом сока и тарелкой, на которой лежал пригорев
ший рогалик, стоял Всеволод Сергеевич Кумарин. Он, как обычно, явился без в
сякого предупреждения. Андрей Евгеньевич ждал увидеть здесь связника, а
не самого шефа.
Генерал ФСБ, глава Управления Глубокого Погружения в последнее время вс
е больше тяготел к театральным эффектам. К старости ему надоело оставать
ся в тени.
Обычное дело для разведчиков и контрразведчиков. Одни свихиваются на се
кретности и конспирации, страдают манией преследования, разговаривают
шепотом, озираются и косятся, как затравленные зайцы. Другие, наоборот, ка
к садовые павлины, распускают хвосты, повышают голос, позируют перед кам
ерами, жаждут общественного признания, боятся, что так и умрут безымянны
ми героями и никто не узнает, сколько славных дел они совершили на благо р
одине.
И то и другое одинаково скверно.
Кумарин был в модных мятых штанах цвета какао с молоком, в шелковой рубаш
ке навыпуск цвета горького шоколада и в шоколадных мягчайших мокасинах.
За два года он немного располнел, не отрастил пуза Ц такого с ним в принци
пе произойти не могло, но весь раздался вширь, стал вальяжней и внушитель
ней. Когда они виделись в последний раз, он был тощим и мрачным. Сейчас сия
л лихорадочным оптимизмом, самому себе нравился, улыбался так, словно ря
дом была дюжина фоторепортеров.
Ц Ну, что вы молчите и смотрите? Приземлиться можно? Или у вас здесь занят
о? Между прочим, из-за вас я практически остался без завтрака. Сидел в фойе
целый час, ждал, когда вы соизволите спуститься.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10