Распростившись с Толиком, Грек отправился на дачу, где должна была состояться встреча с питерским представителем его организации – представителем, давным-давно внедренным в фирму «Норд» и готовым – это уж выбирать генеральному директору, господину Гольцману, – либо столкнуть ее в пропасть, либо предоставить дальнейшее процветание, но уже под патронажем Максудова.
Сейчас перед Греком стояли два главных бастиона, которые нужно было взять во что бы то ни стало, – «Норд» в Петербурге и «ВВВ» в Москве. И в той, и в другой операции был задействован Игнат.

3

Артур Ваганян две недели пытался встретиться с Кудрявцевым, но Роман никак не мог выкроить время даже для того, чтобы просто пообщаться со старым знакомым.
Ваганян знал, что Кудрявцев, по его собственному выражению, «в штопоре», а когда Роман запивал, то становился совершенно неуправляемым и непредсказуемым. Однако, судя по всему, такой активный отдых наконец утомил Романа, и встреча его с Ваганяном все же состоялась – в клубе «Перспектива».
Ваганян пришел в полночь, как и договаривались. Кроме приятного общения, у него была еще одна цель: Артур собирался предложить Кудрявцеву, чтобы тот возглавил одно из новых подразделений «ВВВ», занимающихся концертной работой. Клубы Романа были достаточно широким полем для такого рода деятельности. Собственно, на его площадках все время выступали артисты, работающие на Вавилова, но их концерты были неупорядоченными, а заработки – неконтролируемыми. Артур хотел изменить существующее положение и сделать «клубный чес» централизованным и подконтрольным фирме.
Увидев помятое лицо Кудрявцева, его потухшие глаза и дрожащие руки, Ваганян решил перенести деловую часть разговора на неопределенное время. Роману нужно было прийти в себя, очухаться, трезво оценить ситуацию, на что сейчас он, кажется, не был способен.
Они сидели почти до утра, курили хорошую траву, Артур делился с Кудрявцевым сложностями своей работы… Разговор не касался впрямую дел, и Роман отдыхал за беседой, сдобренной марихуаной и отличным вином.
Домой ему ехать не хотелось. После того злосчастного пожара в Пантыкино, после двухнедельного тяжелейшего запоя, после того, что произошло в пивной, после ссоры с Бояном и – что много хуже – размолвки с Греком, который, кажется, не на шутку на него рассердился, Кудрявцев просто боялся оставаться дома один.
Внешних причин для такого беспокойства не было, но Роман боялся внезапного приступа белой горячки, опасался, что, случись с ним нервное расстройство, он может в приступе болезненной депрессии запросто покончить с собой. В жизни он сталкивался с подобными вещами, несколько хороших знакомых именно таким образом и пострадали. Двое из них – необратимо.
«Нервы, видимо, сдают, – думал Роман. – Годы, мать их так. Изнашиваться начинаю. Чтобы раньше запой на меня так подействовал? Да никогда! Уж не говоря о пожаре. Даже с жертвами. Даже если погиб старый друг, такой, как Леков. Нажрался бы на поминках, погрустил бы месяцок и все. А теперь – просто фильм ужасов какой-то… Нервы, нервы… Отдохнуть бы нужно, в Азию съездить… На Тибет, что ли, податься?… Помедитировать, в тишине посидеть, о душе подумать…»
Роман слушал Ваганяна и думал, что хорошо бы сейчас собрать всех старых приятелей, вот если бы, скажем, Леков был жив – его притащить бы, Вовку Нефедова, уехавшего в Канаду и пропавшего из виду, Серегу Штейна, всю веселую компанию семидесятых, нажраться здесь как следует, благо халява в чистом виде, а потом – в университетскую общагу, к филологиням, как когда-то. Взять с собой портвешка обычного, должно быть, не стошнит, опыт-то по этой части большой… посидеть… потом потрахаться от души… А утром – пивко в павильоне, толстые липкие кружки, мелкие креветки…
– Вот так, Рома. Деньги сейчас делаются быстро, в долгосрочные проекты вкладываться невыгодно. Вернее, вложиться можно, все отобьется, только зачем, когда можно за год заработать столько же, сколько получил бы за пять, если бы раскручивал какой-нибудь реальный талант.
– Значит, с талантом дело иметь невыгодно? Таланты, короче, вымываются с рынка?
– Да, к сожалению. К сожалению, – повторил Артур, – это так. Мода, Рома. Мода диктует артистов. Как говорят, короля играет свита. А у нас – мода делает артиста.
– А моду кто делает?
– Мы же и делаем, – печально усмехнулся Артур. – Кто же еще?
– А зачем? – спросил Кудрявцев. – Вот, я помню, раньше, в семидесятые, вся мода как-то естественно возникала. Были там, скажем, «Дип Пепл», «Цеппелин». Мода от них и шла. По всему миру.
– А сейчас? – спросил Артур.
– Это я тебя хочу спросить, что сейчас происходит. Объясни, откуда все эти девчонки безголосые?
– Откуда-откуда? От нас, конечно. Мы их и делаем.
– А на кой?
– Рома, ну ты что? Деньги же зарабатываем! Ты думаешь, я дома эту чуму слушаю? Да ни в жизнь! Есть у нас пара ребят в производственном отделе, так им нравятся все эти телки – и «Красота», и «Дембель», и все остальные. Я же тебе объясняю: группу сделать – месяц. Записать альбом, выпустить его – ну, еще если делать такую музычку, знаешь, современную, – Артур покрутил в воздухе пальцами, – еще месяц. А потом за первые полтора месяца нужно все это продать, окупить расходы и получить прибыль. Инфляция же. Иначе пролетишь. Нужно спешить. И отбивать бабки сразу.
– Это все ясно… Только как же искусство? Вы ведь все-таки культуру в массы несете.
– Ты в зал выйди, – сказал Артур, затянувшись толстым «косяком», – посмотри, какая там культура. Мать ее так…
– Да я все это наизусть знаю. Я же в свои заведения не хожу почти, только по работе если…
– Ну вот, а говоришь – культура.
– Так вы и воспитали народ на своих «Дембелях» и «Красотах».
– Ни фига подобного. Сейчас любая музыка продается. Какая хочешь – и старая, и новая, и хорошая, и плохая. И наши «Дембеля». А что покупают? «Дембелей» покупают. Нравится им. Тащатся. Ну и пусть покупают. Мы им еще пяток таких «Дембелей» слепим за год. И заработаем. А потом пригласим, вот для таких, как ты, ценителей изящных искусств, тот же «Дип Пепл». Или Паваротти. И пролетим на них. А покроем убытки из прибыли за «Дембелей». Понял?
– Ну, Артурчик, это же азбука… Я о другом.
– Не пойму. О чем?
– Есть же ведь настоящие ребята! Хочу своими глазами на них посмотреть… Я как раз сегодня к ним собираюсь. По телеку видел, а вот рядом, вживую, – нет.
– Это ты про каких ребят говоришь?
– Да про твой проект. Который должен быть круче Ренаты. Сам говорил…
– Ну да. «Летящие». Обосрался проект этот. Практически накрылся.
– Ну и ладно, большое дело… Что это ты так разнервничался? Покури еще. Чего ты, Артур?
– Да обидно. Двести штук баксов псу под хвост.
– Двести штук? Это серьезные деньги…
– Серьезные.
– Свои, что ли, бабки вложил?
– Ну да… За идиота меня держишь? Деньги фирмы… Фирма-то, конечно, не обеднеет от такого, но Вавилов мне хороших дал пиздюлей… Отрабатывай теперь, говорит. А эти уроды у меня на шее висят, что с ними делать, ума не приложу. Но ребята классные, – неожиданно закончил свою тираду Артур.
– «Летящие»? – уточнил Кудрявцев.
– Ага. Хочешь, они у тебя сыграют?
– Можно. Пусть выступят.
– Вот и здорово. Хоть головной боли меньше… Знаешь, а если их на постоянную работу к тебе отправить? Что думаешь? Например, раз в неделю?
– Да нормальная группа, – сказал Кудрявцев. – Это еще до твоего проекта ясно было. А что у тебя с ними случилось-то? Почему ты говоришь, что деньги – псу под хвост?
– А хер его знает, Рома. Не покатил проект.
– Не покатил? По телеку ведь крутили чуть ли не каждый день? По ОРТ! Клипы дорогие. Концерты вовсю шли… Я тебе сказал, что сегодня к ним собираюсь? Вроде сказал. Мне эта девчонка звонила, приглашала в гости… Ихняя солистка. И вообще, говорила, хочет познакомиться. А она ничего.
Артур покачал головой.
– Ну-ну… Съезди. Посмотрим, как она тебя раскрутит.
– Раскрутит?
– Да они торчат там все со страшной силой. Деньги им нужны. Они же не зарабатывают почти ничего. Вот, думаю, и решила тебя, как богатого папика, крутануть.
– Пусть попробует. Я таких, как она, знаешь сколько видел? Просто трахнуть ее хочу. Симпатичная телка. Люблю таких – худеньких, маленьких… Ну, дам денег немного. Подумаешь, большое дело. Не в деньгах счастье. А клипы, кстати, у них ничего…
– Да, – согласился Артур. – Клипы ничего. Мы их и проплачивали. Только выхлоп нулевой. Мне Вавилов говорит – смотри, как Рената взлетела. С ни хуя, с нуля. Ее один дух из ресторана вытащил, где-то в Симферополе. Обычная баба, ни кожи, ни рожи, и поет хреново… Я, знаешь, учился в консерватории, между прочим. Кое-что в этом понимаю.
– Почему плохо поет? По-моему, нормально поет. Мне не нравится, правда, но лучше, чем всякие твои «Дембеля».
– То же самое. Школы нет. Горлом, горлом берет. Это называется – не петь, а глотку драть. У нее дыхалка вообще не работает. Ни живот, ни диафрагма. Одно горло. Так долго не протянешь, точно говорю.
– Так ведь, по твоим словам, долго и не надо?
– Не надо. Если изначально на это рассчитывать. А она, Рената-Хрената, намеряла себе, по-моему, мировую популярность. У нее просто манька-величка. Обосрется на первом же выезде. Хотя, по моим предположениям, года полтора-два она еще очень круто будет по Раше пахать. Просторы у нас необъятные. Но тут тоже – в крупных городах она хорошо идет, а на местах, в провинции, – полупустые залы. С ней работать нужно грамотно, а у нее продюсер – лох…
– А кто ею занимается?
– Ты не знаешь? Портнов.
– Леха?
– Знаком с ним? – спросил Артур, забивая новую папиросу.
– Конечно. Сколько выпито вместе! Такого не забудешь. Лучшие мои годы, можно сказать, вместе провели.
– Ну, тогда ты все поймешь. Не поперло у него по музыке, он и кинулся в продюсеры. Но, конечно, с Ренатой ему повезло. Или нюх у него хороший.
– Он же профи…
– Это не важно, профи, не профи. Главное, чтобы нюх был. Но работать грамотно Портнов не может. Вот он сразу Ренату распустил, она ему на шею и села. Начал ей петь про то, какая она гениальная да золотая, она и поехала крышей. У них, у провинциальных ресторанных певиц, с этим просто. Комплекс такой перед столицей, знаешь? Всю жизнь смотрят по телеку, как в Москве красиво живут, и хочется им всех нас убрать, что называется, доказать, что они круче. Мол, они – настоящие, а мы, столичные жители, просто случайно оказались в таких тепличных условиях, и гордиться нам нечем.
– Но она же в самом деле…
– По сравнению с остальными нашими бездарями, согласен, еще туда-сюда. Но о мировом уровне даже говорить нечего. Это все на уровне первого класса музыкальной школы. Хорошая дворовая группа, короче говоря.
– А народ тащится.
– Тащится. И еще года два будет тащиться. Вот, я думаю, может, мне реабилитироваться перед Вавиловым?
– В смысле?
– Да перекупить эту Ренату. За два года она мне все затраты по «Летящим» отобьет и еще прибыль принесет.
– А как же ты ее перекупишь?
– Так и перекуплю. Очень просто. Денег дам, и все дела.
– Слушай, это был бы класс.
– А тебе-то что?
– Так ты дашь мне ее в клуб! Чтобы она у меня поработала. А по деньгам мы с тобой разберемся, правильно? У меня народ все спрашивает – хочут, видите ли, бандюганы мои Ренату. А она, сука драная, по клубам не поет. Она, блядь, большой артист, мать ее…
– Да договоримся, Рома, о чем речь. На-ка, дерни еще.
– Слушай, растащило не по-детски, ей-богу!
Кудрявцев откинулся на спинку кресла и выпустил дым тонкой струйкой.
– Круто прет. Как в молодости. Так что же эти твои… улетчики?
– «Летящие»?
– Ну.
– Да ничего. Достали меня с такой силой – не знаю, что с ними и делать-то. Ты серьезно к ним собираешься?
– Серьезно, – кивнул Кудрявцев. – А потом к ней.
– Это один хер. Они все в одной квартире живут. В Марьиной Роще.
– Правильное местечко.
– Да уж… А эту их мадам – кто ее только не трахал. Если она вмазанная, а она последнее время всегда на сто процентов вмазанная, то запросто.
– Я же не по этому делу, Артурчик. Я бы травы еще с удовольствием. А этого говна по вене…
– Ты чего? В твоем же клубе берется. Ты говоришь – говно?
– Для меня, Артур, вся химия – говно. Вот трава – вещь натуральная. А химия дрянь. Ну, нравится, пусть их. Пусть ширяются. А я не люблю. Ладно. Все, время.
Кудрявцев поднес к глазам часы.
– Поеду посмотрю, как они там, в этой своей Марьиной…
– Давай подвезу тебя, – сказал Ваганян. – А то ты уже никакой.
– Какой, какой. Я еще с молодыми потягаться могу. Ты меня, Артурчик, плохо знаешь.
– Нормально я тебя знаю. Поехали.
Роман вызвал начальника охраны клуба.
– Костя, – сказал он, когда в дверях бесшумно возник невысокого роста человек в скромном костюме, меньше всего похожий на предводителя мордоворотов, охраняющих вход в заведение. – Мы сейчас отъедем… Что там с машинами?
– Джип ваш на стоянке… Подогнать ко входу?
– Да, пожалуйста…
– Водитель?…
– Нет. Я сам за руль сяду.
– Да?
В голосе начальника охраны послышалась растерянность.
– Костя, я сказал!
– Может быть, сопровождение?…
– Ничего не надо. Тут рядом.
Роман посмотрел на Ваганяна:
– Недалеко ведь?
– Совсем близко, – сказал Артур.
– Вот видишь! И потом – время-то какое. Улицы пустые.
– Когда это было, чтобы в Москве улицы пустые были? Только при советской власти разве что.
– Ладно, Костян, не ной, пожалуйста. Не строй из себя няньку. Тебе не идет.
Костя пожал плечами:
– Как скажете.
– Вот так-то лучше, – улыбнулся Роман. – Курнуть хочешь?
– Я на работе, – со вздохом ответил Костя.
– Ну ладно. Тогда давай машину ко входу… А твоя тачка где? – спросил он у Артура.
– На стоянке. Где ж еще?
– Поедем на моей. Свою оставь. Костя, посмотришь, чтобы там все было в порядке.
– Что за машина?
– «БМВ», серая, – сказал Артур.
– А-а, видел. Хорошо, проследим.
– Ну, двинули?
Роман пружинисто, как ему показалось, поднялся с кресла и чуть не упал на стол. Его повело в сторону, он несколько раз мелко переступил, таща за собой кресло, наконец обрел равновесие и рассмеялся.
– Хо-ро-шо-о-о! Чувствую, что отдыхаю. В кои-то веки!
– Ну-ну. – Стоявшй в дверях Костя покачал головой.
– Может быть, все-таки шофера дать? У меня там Игореха сидит, груши околачивает…
– Не надо, я сказал. На крайняк вот Артур порулит. Порулишь?
– Да доедем, не ссы, – ответил Ваганян, взгляд которого рассеянно блуждал по комнате.
Александр Михайлович Рябой сидел в приемной Вавилова уже сорок минут.
«Как все меняется. Заматерел Владимир Владимирович, заматерел. Раньше-то вместе бухали. Пиво с утра пили, тряслись вместе в бодуне… А теперь смотри-ка, маринует в приемной, гад… Ну ничего. Отольются кошке мышкины слезки».
Впрочем, эти слова Шурик произносил про себя благодушно, без злости. Кто, как не он, мог понять, что и впрямь занят Вавилов, что не из понта дурацкого держит его в приемной, что старый знакомый взвалил на себя хоть и посильную, как показывала жизнь, но все же очень тяжелую ношу.
Дверь кабинета открылась. Секретарша, сидящая за длинным барьером, встрепенулась, как-то мгновенно подобралась и нацепила на лицо деловое выражение. В приемной появился сам Владимир Владимирович в сопровождении Якунина и каких-то молодых, не известных Шурику людей.
«Сколько тут все время этих молодых, – подумал Шурик. – Кто из них хотя бы через год будет еще работать? Идут сплошным потоком, из сотни остается один. Остальные – урвут свою тысячу баксов, и в кусты. Как только Вовка их терпит, не понимаю. Я бы всех погнал поганой метлой. Они же не нужны ему, реальной работы никто из них не делает. Только языками чешут и деньги клянчат».
– Все, все, все, – донесся до него голос Вавилова. – Разговор окончен. Валерий Сергеевич, займись с ними.
– Но, Владимир Владимирович, мы же вам не до конца рассказали…
– Все дальнейшие переговоры с господином Якуниным. Все, все, до свидания.
Вавилов повернул голову, осматривая приемную, и заметил Шурика.
– О! – воскликнул Владимир Владимирович. Рябому показалось, что радость в этом возгласе была вполне искренняя. – Кого я вижу! Ты чего тут сидишь?
– Да вот, – Шурик кивнул на секретаршу, – приказано ждать, пока ты освободишься. Пока время найдешь для старого кореша…
Вавилов погрозил секретарше пальцем:
– Эх, Юля, Юля… Перестраховщица ты.
– Извините, Владимир Владимирович, – быстро ответила секретарша. – Я не знала, что…
– Ничего, ничего, все в порядке, – вмешался Шурик. – У меня время есть.
– Юлечка, чаю нам сделай. И закусить, – сказал Вавилов, беря Рябого под локоток и увлекая в кабинет.
– Ну, здорово, старый! – Когда дверь, отделяющая резиденцию Вавилова от всего остального мира, мягко захлопнулась, он обнял питерского дружка, прижал к своей широкой груди, похлопал по спине. – Как сам-то?
– Нормально, – ответил Шурик. – А ты, я смотрю, совсем зашиваешься?
– Да ладно, работа идет, все нормально… Дел, Шурик, до черта, если честно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45