Очки для чтения, которые я надел, чтобы хоть немного защитить свои чувствительные глаза от едкого табачного дыма, запотели.
13
19 октября я нажал выключатель, зажигавший неоновый свет – точная перестановка в реальность того, что я вообразил себе той грязной ночью, – над «Картой полушарий Бильбао», и вместе с Асти собирался принимать избранных гостей на инаугурации заведения.
По этому случаю на мне сверкал галстук из серии «Таинственная звезда», с Тинтином и Милу на изумрудно-зеленом фоне: они стояли маленькие перед большим красно-белым шампиньоном.
На мое приглашение откликнулся tutto цвет и сливки общества Бильбао.
Весь штаб моих приятелей: Хулито Куррутака и его жена Мерче Чанфрадас, которой я, ликуя из-за успеха вечера, устроил тщательный петтинг сморщенной перчаткой для уборки в безупречной уборной; Крис Кальденьоса, освободившийся наконец от бапкообразной Мочи Барбаканы и встречавшийся теперь с хорошенькой Маручи Фрихитеги; ненавистные Тато Эскарола и Начо Тотела; сестры Кандадо с доньей Панчинетой, их мамой; Тути Ферросо с мужем архитектором Нано Ретамой; владелица галереи Сулема Ломбарда и ее дочь, модель Кука Ферменто; доктор Флетан, престижный оплодотворитель; монсеньор Гравилья и теолог-иезуит Орасио Митосис; консул Каймановых островов, острослоз Франклин Бананарама; Пипа Силуро, местная Луиза Парсонз, запечатлевшая событие в хвалебных выражениях и подходящих фотографиях на страницах «Ла Алькантарилья», своего очень популярного раздела «Жизнь общества» в «Эль Коррео»; патетичный Андер Канаста, претенциозная Чуса Клепсидра, засранец Ибон Тегументо, простак Тони Эспесо, сплетница Инна Катастро, зануда Мамен Ладрильо и длинное так далее.
Не было недостатка и в модных представителях интеллигенции и богемы: художники Эллой Пульпо и Франсис Туба; писатель Трой Ахенхо; скульпторша Чуса Мигранья; киносценарист, обладатель премии «Гойя» Броха Пердон де Габарра и его режиссер, любимец публики Эме-рито Колокон; социолог Чиско Бурлете; актриса Мирта Сантабарбара; художник комиксов Хоанес Палимпсесте и три члена «Эль Экономато», знаменитой вокальной группы Бильбао.
Мир спорта представляли бывший игрок «Атлетик» Бобо Кантера, тяжеловес Чинчорта Гараби и, the last but not the least, Боско Сарабуру, чемпион мира в игре в лягушку всех категорий.
А также неплохая коллекция политиков во главе с мэром Чомином Хулагараем; кроме того, Хосеба Хосу Симауртеги, советник по культуре in pectore, в сопровождении своего идеолога, высокомерного Бенито Пириндолы; Кармело Конифера, уважаемый депутат Законодательного собрания Страны Басков; Никанор Дестахо, великая надежда социализма левого толка, и Мария дела Инсоласьон Марсеро дела Балаустрада, наследница испанских правых.
Нас почтил своим присутствием также именитый иностранный гость – Хорди Трисератопс и Тортелл, генеральный директор телерадиовещания Женералитата Каталонии, приехавший посетить Чучи Курду, своего баскского коллегу, также явившегося на инаугурацию, для совместного производства серии телепрограмм в «общих национальных интересах» о Сабино Аране, Гауди, Лопе де Агирре и барабанах Бруча.
Представительство прежней клиентуры и поваров из Каско-Вьехо, соседей Асти, было тщательно отфильтровано мной и сведено к минимуму: воплощение Сумала-карреги – а не урод-столик для свечей, – и дюжина наименее оборванных. Если б я увидел там, бок о бок со сливками общества, Сватью и ее troupe, в качестве радикального контраста, у меня случилась бы грудная жаба.
Подобную жеребьевку я провел также среди друзей по «Веретенообразному оладью с медом» болвана Хосеми, моего брата, который, в отличие от меня, так и не сумел поднять головы и жил в нищете, за мамин счет.
Таня Трикиносис и Феде Каркава, передовые поэты группы, сочинили в нашу честь произведение «Закуска и хохот», оду для двух голосов и кимвала, попытку исполнения каковой я строго пресек.
Пришел даже дон Леонардо, мой отец, в сопровождении еще одной сногсшибательной сеньоры. Конечно же, он не вернулся домой, но он наконец испытал гордость за труды своего первородного сына и стал меньше меня избегать.
Моя безумная мать также пришла, но с ней случился приступ тревоги: ей на голову надели мешок для мусора, чтобы избежать гипервентиляции, и в нем она казалась приговоренным перед повешением, – завершившийся зрелищным обмороком в тот момент, когда она увидела старика под руку с изысканной гетерой. К счастью, Эпи-фанио и Блас, вкрадчивые психопаты из «Ла-Бильбаины», которых я по почте попросил быть портье на инаугурации, ловко эвакуировали ее из помещения на такси.
В общем, более двух сотен приглашенных наполнили до краев это высокоэстетичное заведение в центре города и были очарованы и покорены кулинарными шедеврами Антончу, который в столь решительный день пустил на них целое состояние.
Ни больше ни меньше шестнадцать закусок, все гениальные и необычные. Чтобы наесться до отвала. Думаю, только обжора, вроде Хулито Куррутаки, был способен попробовать их все.
Разумеется, он включил в свою коллекцию – она была слишком многообразной, чтобы перечислять все, – свои любимые тематические элементы: фуа-гра в двух изысканных вариантах, в желе из мускатного «Каста Дива» – я только некоторое время назад выяснил, что выбор этого сладкого вина был зловещим знаком почтения, – и в пюре из турецкого гороха; устрицы под смелым соусом из шпинатного сока и одно из его изобретательных творений вокруг картофельной запеканки.
Он приготовил два морских тартара высочайшей свежести: из северной макрели и из морского судака; удивительную фантазию с травами и полевыми цветами на охлажденном отваре белой крапивы; одну из разновидностей «Кровавой Мэри» с сердцевидками; чангурро на основе «мартини-драй» – напиток из вермута «Нуайи Пра»; находчивое изобретение из потрохов трески – хоть он это так и называет, на самом деле речь идет о плавательном пузыре рыбы; потрясающий холодец из телячьих ножек с трюфелями; три десерта: необычное мороженое из острой редьки, ни с чем не сравнимый пудинг из голландского трубочного табака и вкуснейшая слойка с корицей, рисом и молоком для самого консервативного нёба.
Все кушанья сопровождались напитками соответствующего уровня: французским шампанским «Рюинар» и «Дётз», чаколи «Гетария Чомин Эчанис», мадьярской жемчужиной – токаем азу 6 путтонов «Оремус» под фуа-гра, «Альбариньо Вейгарадес», «Винья Педроса» и красными винами «Диминио де Конте», а также великим приорато «Дольс дель Обак» для десертов. Их подавали в изысканных бокалах «Ридель», стоивших столько, что каждый раз, как слышался звон разбитого стекла, у меня начинало колоть под ложечкой.
Мой скромный творческий вклад был представлен шербетом из джин-тоника, который в стратегические моменты помогал очистить нёбо между различными яствами.
Позже я узнал, что моя мать проглотила по крайней мере дюжину рюмок этого шербета, и они, видимо, столкнулись в ее желудке с барбитуратными парами, чем и объясняется ее сильный приступ.
Легко заключить, что банкет стоил целое состояние и еще половину другого, но игра стоила свеч. С того самого дня «Карта полушарий Бильбао» постоянно была полна посетителями и пользовалась неслыханной славой, при этом ее отнюдь не доступные цены вовсе не являлись препятствием для рвения клиентов.
Но между тем памятным вечером инаугурации бара моей мечты и вечером потрясающей задницы Лона Чейни мне пришлось пройти путь, отмеченный некоторыми трудностями, пожать плоды решающего и неожиданного случая и мимоходом заметить пару знаковых моментов, которым, к несчастью, я не оказал должного внимания.
14
Такси наконец выезжает на широкое и длинное четырехполосное шоссе, на улицу Аутономия, в конце ее находится перекресток с проспектом, на котором стоит больница Басурто.
Движение продолжает оставаться плотным, слишком плотным, и мы продвигаемся вперед медленно, но уже нельзя сказать, что это затор в собственном смысле.
На светофоре красный, и машина поравнялась с баром, он совсем рядом. Я вижу возле входа автомат для продажи табачных изделий. Я мог бы на минутку выйти и купить чего-нибудь, пусть даже пачку «Мальборо» или «Винстон». Я умираю от желания выкурить сигарету.
Поразмыслив получше, я предпочитаю не выходить. У меня нет охоты ссориться с этим бездельником таксистом. Он наверняка подумает, что я собираюсь сбежать, не заплатив, и, хоть я даже раздобуду табак, он откажется разрешить мне закурить в его груде металлолома.
У меня и впрямь прошло желание курить. Мне следовало бы бросить за один раз. Я пообещал, что в сорок лет перестану дымить, и уже почти на два года задержался. Сегодняшний, может быть, хороший день для того, чтобы бросить курить; странный день, когда я жалею, что некоторые вещи, не имеющие отношения к произошедшим событиям, изменились навсегда.
Мне, так сказать, приятно думать, что мое положение в этом такси напоминает grosso modo сюрреалистическую ситуацию в фильме Бунюэля «Ангел-истребитель»: они не могут или не смеют выйти из квартиры, в которой находятся, и не знают почему.
Хотя, конечно, мой случай не таков.
По правде говоря, я думаю, что в конце концов выйду из такси и спокойно проделаю остаток пути пешком.
Однако на светофоре загорается зеленый.
Жаль.
15
Вернемся к февральским событиям.
После излишеств «Адской кухни» я превратился в завсегдатая бара Антончу.
Мы с ним никогда не обсуждали подробностей той развратной ночи; похмелье, сопровождавшееся галлюцинациями, длилось у меня три дня. Я готов был просить помощи у святого Бернардо, покровителя страдающих похмельем: он стал мучеником после того, как ему вбили бронзовый гвоздь в лоб.
Постепенно мы с Асти стали друзьями – добрыми друзьями. У нас не были в ходу откровенности или обмен тайнами, как у многих, кто считает, что смысл дружеских отношений – в откровенности: миру нужно больше воспитания и меньше искренности, – зато наше взаимное уважение и высокая оценка друг друга росли, и нас соединяла также наша страсть к элитной кухне и многочисленным дисциплинам, связанным с ней.
Так же как и я, он был степным волком и был достаточно одинок.
Я полностью вошел в доверие к моему дорогому Хаддоку и из постоянно приглашаемого клиента превратился в кого-то вроде атташе по связям с общественностью его заведения. Поначалу я ничего для него не собирал своей деятельностью; мои планы – на тот момент я хранил их в тайне – были, как мы знаем, гораздо более честолюбивыми. Однако с тех пор, как я стал незаменим для дальнейшего продвижения предприятия, я смирился с ежемесячным жалованьем, почти символическим, хотя и более ощутимым, нежели чем милостыня, подаваемая мне моим отцом, – в ту пору она почти иссякла: пять процентов дохода. Как я мог заключить, он был не слишком огромным, но благодаря моим начинаниям поднялся более чем на семь пунктов.
Асти предоставил мне свободу действий, не выказывая чрезмерного интереса к моим идеям, но и не критикуя их и не вмешиваясь в их воплощение.
Поскольку мы гнездились в Каско-Вьехо и в этом притоне не было возможности организовывать празднества вроде тех, что проходят во дворце Гримальди, все же, используя воображения, мои многочисленные связи и потрясающую способность убеждения, я достиг кое-каких более чем сносных результатов.
Первый шаг был сделан в области декора. Должен смиренно признать, что тут я ошибся, и моя идея чуть не довела нас до катастрофы; и на старуху бывает проруха.
Я заменил безвкусные и тупые элементы убранства таверны в баскском стиле на всевозможные мотивы из «Тинтина». Поскольку покупать официальные репродукции на распродаже в магазинах Лондона и Брюсселя выходило слишком дорого, я сговорился с Перико Мончино – Безумным Псом, художником-лодырем из этого квартала, что, в обмен на неограниченное количество рома он напишет мне маслом размером 40 на 40 портреты всех персонажей серии – хуже всего у него вышел Нестор, напоминавший гаубицу. Я также изготовил фигурки из папье-маше, повесил их под потолок и поместил в стратегических углах: лунную ракету, подводную лодку-акулу, скипетр Оттокара, арумбайский фетиш – это был наиболее удавшийся мне мотив – и замок Муленсар, среди прочего.
Однажды в бар зашел турист со своей семьей. Они говорили по-французски. Они обалдели от закусок и перепробовали все меню. После этого тот мужчина в очечках, который сам был похож на персонаж «Тинтин» – неудивительно, как вы увидите дальше, – стал весьма деловито фотографировать работы Мончино. На своем академическом французском я спросил его, нравятся ли они ему. Он ответил, что не слишком, но что он работает бухгалтером в издательстве «Кастерман» и что его шефов, несомненно, заинтересует коллекция пиратских репродукций… Я в спешном порядке пригласил бельгийского засранца и его выводок мидий под майонезом на обильный ужин и в тот же вечер разрезал на куски и выбросил в мусорное ведро всю тинтиновскую иконографию, к большому неудовольствию Безумного Пса.
Несколько лучше прошла в баре презентация последней книги лысого романиста-полукровки Чиско Харабабы «В жизни нет музыки», опубликованной дурангским издательством «Океркор». Местная пресса малым тиражом дала репортажи об этом событии, но маленькая орда гостей из муниципального литературного мирка попыталась унести с собой все, что не было прибито к полу или к стенам. Отряд вялых представителей сил правопорядка в капюшонах вынужден был вмешаться в интерактивную антирасистскую постановку «Золото, выкаканное мавром, или Когда пирога дает течь» в исполнении андеграундной театральной труппы АК-47.
Выставку картин и одорам художника-полулюбителя Мерлина Хументо, выполненных, по словам этого нездорового человека, из «органических веществ без предрассудков», я отказываюсь комментировать.
Однажды апрельским вечером, когда Антончу, вопреки своему обыкновению, ушел, поскольку его пригласили на дегустацию бискайского чаколи в отель «Нервион» («Я вернусь поздно и пьяный», – предупредил он меня), мне было поручено закрыть ставни. Я надеялся на то, что жвачное будет молчать, и один-единственный раз вознамерился исследовать квартиру моего друга Асти, куда он никогда не приглашал меня подняться.
Как я уже сказал, он жил над баром; войти туда можно было через подъезд с параллельной улицы, но также и через люк, расположенный на потолке кухни; а я заметил, где он прячет ключ от этого входа: в горшке с шелухой от пшеницы.
Это была квартирка размером не более чем пятьдесят квадратных метров, которые делились между гостиной, перегруженной мебелью, его суровой спальней, ванной, типичной для холостяка, маленькой кухней и комнатенкой, расположенной над кухней бара, служившей погребом; бутылки лучшего вина хранились под его сводами, при надлежащей температуре и уровне влажности.
Единственный естественный свет проникал через балкончик гостиной и через окошко кухни, выходившее на внутренний двор. Кухня была еще меньше, чем кухня бара, но там стоял многофункциональный аппарат, снабженный даже огразмотроном. В квартире царил некоторый беспорядок, но не грязь. Шкаф в гостиной был набит книгами: разнообразная проза – много экземпляров на французском, – несколько сумбурная, но высокого достоинства; поэзии совсем не было, зато имелась целая коллекция книг по кулинарии.
Перед книжным шкафом стоял простой письменный стол с портативным компьютером. Я включил его, но для доступа к файлам нужен был пароль. Странный избыток осторожности для человека, который живет один и, кажется, не принимает гостей.
Я прошел в спальню. На ночном столике лежали настольные книги: «История кулинарии» Нестора Лухана, потрепанное издание гастрономического «Ларусса», «Граф Монте-Кристо» Александра Дюма на французском и… «Драгоценности Кастафьоре», подаренные ему мною. Меня в равной степени удивило и порадовало это открытие. По тому презрению, какое он выказал, когда я вручил ему эту книгу, я рассудил, что он ее даже листать не станет.
Напротив кровати стоял симпатичный комод из орехового дерева. На нем располагались четыре черно-белых фотографии в серебряных рамках.
На первой перед фермерским домом была изображена пара крестьян с ребенком лет пяти. По платью, лицам и фактуре бумаги можно было заключить, что фотография была сделана в пятидесятых годах. Мужчина, хотя и был безбород, и лицо его было значительно грубее, чем у Асти, был похож на моего друга; а ребенком был, без сомнения, он сам: его явно выдавали неукротимая шевелюра и уже наметившееся выражение циклона. Женщина была длинноноса и бесцветна. Стало быть, это его родители.
На второй фотографии была изображена очень молоденькая девушка, шестнадцати или семнадцати лет, одетая в воскресное платье конца пятидесятых или начала шестидесятых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24