Тебе сорок один год (или сорок два?), дармовые харчи закончились. Естественно, ты можешь продолжать жить с вашей ошалелой матерью в моем доме (по крайней мере на данный момент). И я время от времени буду навещать вас. Я уже давно должен был принять это решение…
Какое облегчение.
Удачи, сын.
Твой освободившийся отец
Огроменная капля помета двух голубей, летевших вместе в крейсерском полете, – может, это были души вкрадчивых Эпифанио и Бласа, – попала непосредственно в середину моей непокрытой макушки и на слово «удачи» – дурной знак. А потом полил дождь, как в тот день, когда хоронили Асофру: гроб был свинцовый и плавал. Я остался там, неподвижный, как сломанная кукла, пропитываясь влагой. Также как в «Касабланке», чернила «паркера» моего старого, лишенного родительских чувств отца потекли, и бумага размокла под моими одеревенелыми пальцами. Дерьмо чокнутого голубя растворилось в воде и потекло по моей щеке, как траурная слеза, как пятно ликурга, того черного бульона, что спартанцы делали из свиной крови, уксуса и соли.
Я ощутил одну часть глухого смятения, девять – сильного ступора, несколько капель горького отчаяния, колотый лед до краев души и зеленую вишенку досады – отвратительный напиток.
Я вернулся в «Фернандо», сожрал еще полдюжины устриц и остался должен тысячу песет.
Нервное напряжение всегда вызывает у меня требовательный, сибаритский и неконтролируемый голод.
5
Когда стемнело, я договорился о встрече со своим старым приятелем Хулито Куррутакой и его женой Мерче Чанфрадас. Они настаивали, что я должен посетить удивительный бар, который они открыли в Каско-Вьехо. Я согласился на эту встречу как на успокоительное, которое немного обманет мое сознание, терзавшееся своим экономическим сиротством, и при условии, что у Хулито под мышкой во время прогулки не будет «А-Бе-Се».
Я не знал, что делать, куда бросаться, у кого просить себе занятия согласно моей чувствительности или же, напротив, кому нанести удар гусарской саблей.
Я весь вечер провел, погруженный в эти мрачные мысли, между глотками «Домэн Буанньер», успокаивающего «арманьяка», – по крайней мере дону Леонардо хватило такта не опустошать домашний бар, – и без удовольствия играя в компьютерную игру «Храм солнца», – до тех пор пока Тинтин не свалилась на меня со спины кондора, Хаддока съели кайманы, а Турнесоль сгорел на костре; скука.
Хулито настоял на том, чтоб мой брат Хосеми сопровождал нас в экспедиции в касбу – я стараюсь избегать некультурного и пребывающего в упадке Каско-Вьехо, пристанища всевозможных местных талибанов, – так что мы подобрали его в «Хасмин де Фермин», ночной чайной, где они собираются со своими однокурсниками, чтобы декламировать плохие стишки собственного сочинения и формировать содержание «Веретенообразного оладья с медом», журнальчика, что они издают благодаря благотворительности городского совета.
Пока мы ехали в Каско-Вьехо, Мерче воспользовалась тем, что ее муж сидел впереди, с Хосеми, который манерно декламировал ему элегию, сочиненную по поводу свинства нашего отца, чтобы спросить меня с влажным блеском в глазах, захватил ли я шевровые перчатки, тем временем натягивая свои, цвета фуксии и из тонкой кожи.
Я ответил ей несколько неучтиво, что мне не до того и я запамятовал.
– Ну а в другой раз у тебя будет настроение, дурак несчастный. Когда тебе захочется, не захочу я, ты еще пожалеешь, – заявила она своим неприятным голосом металлического попугая.
Должен признаться с некоторым смущением, что уже очень давно нас с Мерче Чанфрадас связывают отношения, которые, если быть очень большим оптимистом, можно квалифицировать как эротические. Наши потуги ограничиваются тем, что мы ласкаем друг друга в интимных местах, всегда в перчатках, в ее неудобной малолитражке или в туалетах – о, если б уборные Бельвилля могли говорить! – некоторых избранных заведений. У нее животная паника перед болезнями, передающимися половым путем, и она так и не изъявила желания пойти дальше этой сверхгигиеничной игры; меня вгоняет в тоску, когда я вижу, как сморщивается ее мордочка при виде веселого гейзера моего семени. С другой стороны, я полагаю, что при таком раскладе язык – кроме, может быть, шершавого языка ее толстого персидского кота, у меня есть подозрение, – головка члена или подушечка пальца кажутся лаской калеки ее задубелому клитору. По правде говоря, весьма показательным является тот факт, что возбуждает сцена из «Двадцатого века», где эта образина, Дональд Сазерленд, обрабатывает крепкий лобок Лоры Бетти прикладом охотничьего ружья в том ритме, в каком добывают огонь трением.
Сколько неврозов развелось среди моих современников.
Мы поехали по улице Перро, где нам пришлось объезжать ораву бородатых толстопузов, одетых в одинаковые рубашки, синие – национальный цвет Бильбао, – они тянули за собой телегу с клеткой, в которой сидел огромный живой боров. Их сопровождал оглушительный оркестр из барабанов и труб, а замыкали шествие два пьянчуги, шедших в обнимку с бочкой вина на колесах, у которой вместо разливного крана была бутановая шина.
Хосеми, знакомый с некоторыми атавистическими традициями городка, объяснил нам, что это ошеломляющее зрелище уходит корнями в 1831 год. Упомянутая свинья, чудовище в несколько кинталов, откормленная до безумия и, вероятно, полученная благодаря генной инженерии, изображает свинью святого Антония. Популярный куплет гласит: «Святой Себастьян был французом, святой Роке – странником, а у ног святого Антония – хряк». И с тех пор каждую зиму перед толпой провозят свинью. В тот день совершал свое последнее публичное шествие Тиберий VIII – таково было императорское имя знаменитой свиньи, – перед встречей с мясником.
– Что можно ожидать от народа, который шествует на параде вместе со свиньей?
Так заключил Хулито Куррутака, со знанием дела и так неудачно, что его услышала одна из восхищенных зрительниц этого спектакля, размерами и лицом весьма сходная с несчастной скотиной, – с лицом грустной свиньи, как описал бы ее Бароха, – которая попыталась как следует звездануть ему, обозвав его «толстым хреном гребаным» и «сраным испанишкой».
Обогнув средневековое шествие и избежав опасности быть побитыми разгневанной abertzale из народа, мы наконец прибыли в обещанный бар, расположенный на той же улочке.
Безвкусная вывеска над входом, представлявшим собой двустворчатую дверь из грубого дерева с грязными стеклами, рядом с которой на стене красовалась надпись, где в центре мишени значилось, что судья Гарсон – свинья, и всякое прочее, – невольно вызывавшее фантастические ассоциации, – что доказывало, что в Эрмуа царит дух убийства, – содержала название заведения: «Бар Антончу».
Это был обычный полуразвалившийся и уродливый трактир, как и многие другие в этом районе, набитый разномастной публикой, впрочем, в большинстве своем это был лохматый сброд, уплетавший закуски за обе щеки, – ничего необычного.
– И что такого особенного в этом логове, Хулито? – спросил я у нашего проводника.
Не говоря ни слова, Хулито указал мне на меню, написанное фломастером, который легко стереть рукой, где под неизбежным словосочетанием «Выбор закусок», составленным с соблюдением орфографии, чутко и быстро отреагировавшей на произношение местного населения, виднелся короткий список самих закусок. Едва лишь начав читать его, я не поверил собственным глазам.
Там было всего шесть пунктов, но каких!
Устрицы в желе с лимонным кремом и шербетом из «Кампари»
Морской гребешок под соусом из копченого сала
Свиное ухо, начиненное фуа-гра
Слоеная картофельная запеканка
Потроха трески в нерафинированном оливковом масле
Филе из перепелиного бедрышка в слоеном тесте
Удивительно: найти шесть подобных жемчужин, достойных Сортсико, Субероа, Арсака или Эль-Булли, – для меня они коронованные мастера авторской кухни, – в этой грязной конуре. Мои вкусовые бугорки опытного гурмана ощущали себя, словно ребенок в белых башмачках перед грязной лужищей. Однако осторожно: говоря словами Харви Кейтеля из «Криминального чтива», «рано еще сосать», то есть не стоит одобрять, пока не попробовал. Я и раньше сталкивался с заманчивыми предложениями, которые потом, на практике, сводились к сумасбродным и ничем не мотивированным смешениям вкусов произвольно выбранных ингредиентов.
Я понял, почему на барной стойке не видно было ни одного из тех чудесных, заявленных в меню блюд. Это была самая что ни на есть творческая микрокухня, и кушанья раскладывались на тарелки сразу же, у подножия таинственных жаровен. Каждая закуска, хотя их не совсем правильно было бы так называть, представляла собой не что иное, как маленькую порцию высокой кулинарии, их заказывали возле стойки у пары простолюдинов в грубой одежде и со сходными чертами лица: сначала я подумал, что они братья, а потом сообразил, что в действительности передо мной – семейная пара, много лет состоящая в браке, пришедшая к физиономическому симбиозу благодаря тысячам совместных домашних часов и трудного кипения в аду ежедневного супружества, – что они приносили блюда непосредственно из кухни, вынимая их из оконца духовки, и подавали прожорливой клиентуре.
Исходное сырье было высшего сорта, качество приготовления – восхитительное. Результат пробы превзошел самые смелые ожидания.
Захватив место у стойки, мы с Хулито Куррутакой заказали для начала устрицы: ?clatante. Два крупных сырых моллюска, источающие свежесть, помещенные в вытянутый бокал для шампанского, залитые плотным и одновременно нежным желе, сохраняющим в целости океанский вкус двустворчатых, чтобы столкнуть его, в равных пропорциях, с кислым контрапунктом удавшегося на славу лимонного крема и со смелым контрастом горького спиртного шарика шербета из «Кампари». Сочетание, взорвавшееся на моем нёбе, напомнившее морские рассказы Киплинга, охотников за жемчугом Салгари, неаполитанский закат, – в общем, совершенный chef-d'oeuvre.
Мы продолжили свой пир, заказав свиное ухо, начиненное фуа-гра: высочайшая гармония народного и королевского, деревенская свинья и плутократический гусь в счастливом супружестве, грубый башмак большевика, осторожно ступающий по мрамору царского Зимнего дворца, – искусные упражнения в кулинарной эквилибристике.
И наконец, мы заказали необыкновенную картофельную запеканку; в ее поедании к нам присоединились надоедливая Мерче и мой тупоумный брат, у которых устрицы, морской гребешок и свиное ухо вызывали отвращение, а остальное особенно не привлекало, – без комментариев.
Запеканка оказалась изумительной: достижение, ставшее возможным благодаря соединению алхимии, архитектуры и философии, и не стоит забывать о математике. В чаше для коктейля друг над другом в строгом порядке располагались три слоя. А именно снизу вверх: пласт терпеливо замаринованного лука, вкусный яичный желток жидкой консистенции и облако эфирной картофельной пены. Погружаешь десертную ложку до самого дна, так, чтобы она вместе с захваченными сокровищами погрузилась во все три слоя, и в результате на нёбе оказывается сочная картофельная запеканка, теплая и идеально сбалансированная: авангардизм с фундаментом, chapeau!
Мы запивали эти великолепные кушанья вульгарными напитками, оказавшимися в нашем распоряжении: крепким белым вином из Руэды и красным безвкусным пойлом со следами пробки, – огорчение, которое отчасти осквернило памятный гастрономический опыт. По крайней мере к еде не подавали хлеба, только если отдельно попросить, что и проделала Чанфрадас, автоматически вызвав у меня чувство стыда за нее, она даже намазала его маслом, когда думала, что я ее не вижу: наказана, останется без петтинга на какое-то время.
Хулито Куррутака вызвался заплатить за ужин, и мы не стали с ним спорить. Вся сумма не доходила до тысячи дуро; кроме всего прочего, еще и дешево. Этот Антончу, видимо, совсем никакой прибыли не получает при таких-то ценах: четыреста песет за блюдо, учитывая качество составляющих продуктов и время приготовления.
Кто такой этот Антончу? Я бы поставил остававшиеся у меня деньги в качестве ставки в покер, что это не то жвачное животное за барной стойкой. Несомненно, речь идет о поваре. Меня охватило величайшее любопытство узнать, как выглядит этот удивительный незнакомец, заброшенный судьбой в такую задницу, но до того момента матовая дверь в кухню оставалась наглухо закрытой. Мне захотелось подольше просидеть в этом заведении, чтобы поглядеть, не откроется ли тайна, вследствие чего мне пришлось заказать всем красного вина, что было болезненным решением о моем теперешнем положении почти нищего: конечно, я исключил для себя возможность повторного заказа блюд.
Как говорят дураки в последних американских фильмах, когда натыкаются на ключ к какой-нибудь загадке: «бинго!», – впрочем, раскрытие инкогнито сожгло все мои начертанные заранее схемы.
Как только мы приступили к вину, заказанному за мой счет, открылась дверь святилища, и на пороге появилась огромная толстуха, вся в поту, и заговорила с клоном – помощницей жвачного животного за стойкой. Стало быть, это и есть повариха? Казалось, на это указывал ее наряд: белый передник с нагрудником поверх белого халата и шапка, похожая на зонтик медузы, позволяющая собрать под ней волосы. Ладно, во всяком случае, я удовлетворил свое любопытство. Однако чувствительная стрелка весов моей интуиции упорно показывала «нет». Круглая повариха вернулась в свою берлогу, и в промежутке, пока дверь открывалась и закрывалась, я попытался подглядеть, есть ли еще кто-нибудь внутри, в глубине, но мой угол зрения не позволил мне этого сделать.
Мы вознамерились уходить. Мерче хотела довершить наше путешествие в касбу остановкой в «Сарраде», отвратительном вертепе, где подают слабящий гипускоанский сидр и какие-то «очень вкусные» мавританские блюда.
И тут появился настоящий повар, моя интуиция сыщика не ошибалась: та тетка-баобаб была на кухне только поваренком. Но кровь застыла у меня в жилах: поваром оказался Хаддок, чуть не оторвавший мне голову прошлой ночью в «Твинз»!
Я мысленно порадовался, что не притащил с собой Мило, который испачкал бы своими лапками пол, покрытый уличной грязью. Я укрылся за торсом Хулито и одним глазом стал наблюдать сквозь перья дрофы на тирольской шляпе Мерче, – хорошо хоть, что принято одеваться поскромнее, когда приходишь в кварталы простолюдинов. Значит, Антончу – это тот людоед. Разумеется, я вспомнил, что так его и называли близнецы Ригоития.
Как бы там ни было, казалось невероятным, что воспаленный мозг подобного идиота способен создавать и разрабатывать такие гениальные блюда. И все-таки это он был и поваром, и хозяином, тут не могло быть ошибки. На нем была белая рубашка с рукавами, засученными до самых угрожающего вида бицепсов, фартук без нагрудника и никакого головного убора: с волосами стального цвета, спутанными как будто под действием скороварки, кипевшей под ними. В огромный стакан для сидра он налил себе на пять пальцев красного вина из бутылки «Доминио де Конте» – он позаботился о том, чтоб обеспечить себе водопой, – и разделался с ним двумя глотками. Затем он устроил короткий, но сильный нагоняй с криками паре мутантов – перед посетителями – какая нелепость, – они смотрели на него с почтительным страхом, словно овцы на ярмарке, – за какую-то гадость, доставленную поставщиком, – и, наконец, обратил свои глаза с выпученными белками в мою сторону, и я счел этот момент подходящим для того, чтобы быстро ретироваться из его опасных владений.
6
Через два дня я пошел в театр «Арриага», где смотрел какую-то невероятную глупость. По окончании этого извращения – хорошо хоть меня пропустили бесплатно – мои кожаные «lottusse» неосознанно привели меня в Каско– Вьехо. Почти не отдавая себе в этом отчета, я оказался на улице Перро, перед дверью пугающего и одновременно притягательного бара Антончу.
В первый раз я не обратил на это особенного внимания, а сейчас заметил и удивился: странно, что на двери трактира не было таблички, запрещавшей вход с собаками, учитывая, что мой собственный Хаддок, кажется, их ненавидел.
Бар был практически пуст в тот вечер понедельника. Войдя, я решил, что людоеда нет на месте: дверца в кухню была открыта, и там виднелась только горообразная помощница, ковырявшаяся с великолепными спинками трески, уже засоленными. Мое внимание также привлекло то обстоятельство, что вышеупомянутая кухня была очень маленькой, горообразная повариха занимала ее почти полностью. Я не мог представить себе, каким образом они помещаются там вместе – вспомним, что Хаддок тоже был размером со шкаф, – чтобы заниматься в этом свинарнике искусством нарезки кушаний.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24