– Ну, это просто игрушки. Чем старше я становлюсь… тем больше меня тянет к загадочному. – Лоб Элсина на миг сморщился. – Присядь. У меня в печке горшочек, но еда еще булькает, а Нинки пока нет дома.
– Она все еще преподает в университете?
– Все еще? Твоя мать никогда не оставит преподавание. Ей даже удалось убедить ректора, что поскольку музыка усиливает математические способности, базовая теория музыки должна стать одной из самых востребованных дисциплин.
– Она работала над этим годы назад, – Тристин занял добротный деревянный стул у шахматного столика, оставив второй, с потертой пурпурной подушкой, отцу.
– Сам помнишь, твоя мать не из тех, кто легко расстается с убеждениями. Конечно, оба наши отпрыска так податливы и легко соглашаются со всем, что предложат родители.
Тристин открыл рот и тут же закрыл. Отец все еще мог шутя вывести его из себя. Просто для того, чтобы посмотреть на поведение сына.
– Так-то лучше, – Элсин кивнул. – Бодрящий сок или чай? – Помедлил. – Что-то неладно с ногой?
– Плохо гнется. Ее разодрало во время приступа ревяк, пришлось восстанавливать. Прежняя подвижность не вернулась, но доктора говорят, все прекрасно. Дело времени, и только. Я упражняюсь, и она с каждым днем все лучше.
– Можешь нам об этом рассказать за обедом. Сейчас не стоит трудиться. Твоя мать выспросит все подробности. Так чай или сок? Ты не ответил.
– Чай. С лаймом, если есть.
– Есть. Их теперь навалом, удалось достичь баланса в верхнем садике справа. – Старик направился к дверям, а оттуда к кухне и обширной столовой, выходившей в боковой садик и на восточную сторону Камбрии.
Тристин повернулся на стуле в сторону сада, довольный, что видит небо не через портал или экран, изображение не профильтровано датчиками и сканнерами. Затем его взгляд упал на инкрустированный шахматный столик, уставленный каменными фигурками. Столешница была восьмивековой давности. Как следовало из семейных преданий, смастерил ее их предок на старой Земле. Тристин улыбнулся. Да, древняя, но настолько ли? Расходы на перевозку оказались бы немыслимыми. Если она такая древняя, то ей буквально нет цены. Можно было бы провести генетический анализ деревянных частей конструкции, чтобы уточнить дату, но ни одна лаборатория не станет этим официально заниматься, люди и так завалены работой выше головы.
Каменные шахматные фигурки вырезал дед в последние свои годы.
– Готово, – Элсин протянул сыну тяжелую кружку, затем сел и поставил вторую себе на колено.
– Спасибо, – Тристин втянул ноздрями пар, блаженствуя от ароматов чая и свежего лайма. Разве можно сравнить с выдохшимся при переходе продуктом, который на Маре называют чаем скорее по привычке?
Элсин со вздохом упал на подушку.
– Скажи-ка, и каково на этот раз отклонение при переходе?
– Не такое уж большое. Чуть больше недели. Говорят, у транспортов оно больше. – Тристин пригубил чай, вкус которого оказался столь же хорош, как и аромат. – Очень вкусно. Мне не хватает подобных мелочей.
– И мне не хватало. Не удивительно, что тебе тоже. Что бы ни говорили люди, а у нас есть тяга к земле и ее дарам.
Тристин кивнул, думая о лаймах, чае и саде, и о более чем пяти поколениях, передававших друг другу эти дом и сад. И каждое что-то улучшало, достраивало и высаживало.
– Ты выглядишь, пожалуй, задумчивым. Даже встревоженным.
– Ну… женщина… одна знакомая… сказала, что я идеалист, который не особенно заботится о людях. И сказала, что я точь-в-точь как ревяки. И была не на шутку расстроена.
– Это задело тебя.
– Полагаю, – Тристин передернул плечами. – Некоторым образом… ну… просто спрашиваешь себя…
– Знаешь, почему она тебя расстроила?
– Эти ее слова насчет людей… Когда я ехал на электричке от трубостанции, один перегон со мной в вагоне сидели две девочки. Одна из них поглядела на мою форму, затем сошла с поезда и разрыдалась. И я стал думать, кого она потеряла. Вспомнил Квентара. Однажды мне пришлось добираться на скутере до его станции, потому что мою разнесли вдребезги. Квентар заявил, что у него одна цель: как бы ему перебить побольше ревяк. Словно они не люди. Но они не дали себя перебить, через несколько дней Квентар погиб. Я же всегда исходил из того, что ревяки тоже люди, только фанатизм превращает их в нелюдей. В этом и разница между нами – в отношении к противнику. Мне довелось допрашивать разных ревяк, многие солдаты вели себя, как машины. Да почти все, кроме одного офицера. Он сказал нечто вроде того, что пока верует, ничто, мной сказанное, его не переубедит. Даже не потрясет, потому что он сознательно выбирал веру. – Тристин замолчал, понимая, что говорит слишком сумбурно.
– Ты думаешь, что вера – это нечто, навязываемое людям и превращающая их в слепцов? – спросил Элсин.
– Я просто об этом не думал. И был поражен, когда Эзилдья заявила, что я сам фанатик и слепец. Она сказала, что если я ставлю какой угодно долг выше человеческих чувств, то ничем не лучше ревяк. И упомянула мою несуществующую ревячью наследственность. Если я внешне на них похож, значит, я из них. Выходит, что я не человек, если не выставляю свои чувства напоказ. Но означает ли, что я машина, если считаю, что идеалы важны?
Элсин рассмеялся.
– Нет. Это означает, что ты молод и человечен. Молодость жестока, а показать другим, что ты чувствуешь боль или растерян, – сделаться уязвимым. Молодые терпеть не могут оказаться уязвимыми. Это роскошь юного возраста.
– Спасибо… Думаю…
– Не станем на этом задерживаться. Во-первых, ты не поверишь мне, что бы я ни сказал. А во-вторых, сам со временем увидишь. Остерегайся женщин, которые хотят, чтобы ты распахивал перед ними душу, и будь равно осторожен с такими, которые в испуге бегут от твоих чувств.
– Тебя послушать, так мне всех следует избегать. – Тристин отпил из кружки. – Попытаюсь усвоить твой мудрый совет.
– Брось. Я не слушал своих родителей, пока не стал старше. Нет, это не совсем верно. Я вслушивался в слова и мог оценить их мудрость, но эта мудрость не казалась по-настоящему применимой в жизни. Подозреваю, это справедливо для каждого поколения, но никто из нас не живет достаточно долго, чтобы это подтвердить. Практически никто не доживает до правнуков.
Тристин кивнул. Казалось, слова отца ускользали прочь, несмотря на всю их нехитрую правдивость.
– В твоем послании говорилось, что тебе предложили учиться на военного пилота, и ты подумываешь согласиться, – Элсин отпил из своей кружки. – Если будешь много странствовать в глубоком космосе, возможно, проживешь достаточно долго, чтобы постичь закономерности течения жизни.
– Эффект перехода все уменьшается, – Тристин поджал губы и переместился на стуле, с чего-то вдруг вспомнив разговор с Эзилдьей. Она как-то упомянула, что ее мать работала с фархканами и потеряла год. – У меня создалось впечатление, что фархканы оказывают какую-то помощь нашим инженерам по переходу.
– Время от времени они нам кое-что подсказывают. Можешь спросить у матери. Я не знаю подробностей.
– Что ты знаешь о фархканах?
– Они опасны.
– Почему?
– Тристин, ты на Службе. Я тоже там был. Ты знаешь все, что знал я, плюс то, что за эти годы изменилось. Почему же ты спрашиваешь меня? Полагаешь, я знаю что-то такое, чего не знаешь ты сам?
– А почему бы и нет? Чем черт не шутит, – хихикнул сын.
– Отлично, – Элсин вздохнул. – Им удаются переходы практически без задержек во времени. Вдобавок, никто не решается вторгаться в их системы. Мы ничего не говорим, ревяки ничего не говорят и фархканы ничего не говорят о проблемах переходов. По официальным данным мы потеряли один корабль, но это неправда. Эксперименты обошлись слишком дорого. Потери таковы, что мы оставили попытки. А ревяки нет. И долго еще не оставят. И не убежден, что оставят вообще когда-нибудь.
– А фархканы?
– О них слишком мало известно. Биотехнологии фархканов, вероятно, более продвинуты, чем наши, а корабли совершенней. – Элсин ухмыльнулся и поглядел на сына. – У тебя такой вид, как будто ты что-то знаешь. Но я не стану спрашивать.
– Спасибо, – сын попытался не ерзать на сиденье. Он как раз думал о способностях фархкан проникать в его военный имплантат. Являются ментальные образы фархкан продуктом технологии или итогом неведомой физической способности?
– У них своя программа. И я не убежден, что программы чужаков необходимы для нашего блага. – Элсин поднялся.
– Кто может сказать наверняка? Не исключено, что их программы для нас попросту опасны.
– Поскольку они нам чужды, я должен согласиться, – отец прочистил горло. – Это обучение на пилота предполагает кое-что еще.
– Знаю. Разлуку.
– Именно. Я понимаю, что ты об этом подумал, и не хочу, чтобы ты чувствовал себя виноватым. Я совсем не этим озабочен. Я интегратор. И хочу, чтобы ты поразмыслил, как защитить себя от неудачи. Я имею в виду – в финансовом выражении.
– Что? – Тристин подпрыгнул на стуле.
– Ты молод и здоров, но что случится, если в твоем устройстве для перехода перегреется какой-нибудь узел, и тебя забросит на сорок лет в будущее? Служба, конечно, спишет тебя и назначит обычного размера пенсию. Или позволит тебе остаться еще на несколько объективных лет. Но тогда ситуация может повториться и… Ты должен быть к этому готов.
– О…
– Этого может и не случиться, но вероятность один к десяти, что тебе достанется хотя бы одна погрешность перехода больше стандартной. И невозможно предсказать размеры погрешности. Сорок… А двести стандартных лет не хочешь? Вот что тебя ожидает, если ты выберешь этот путь. Если пронесет, хорошо. Но если все-таки да?
– Об этом я не хочу и думать.
– Служба с радостью выдаст тебе вместо регулярного жалованья единовременную сумму, которая, учитывая инфляцию и налоги, окажется мало чего стоящей.
Тристин развел руками.
– И что делать?
– Мы позаботимся о «страховке по переходу», или, точнее, сделаем нечто большее. Твое жалованье будет направляться в учреждение, где средства будут распределяться по нескольким счетам. Там будет обычный денежный счет, которым ты сможешь пользоваться, как и любым другим, но с одной особенностью. Любые средства, поступление которых превысит заданный уровень, становятся объектом диверсифицированной программы. Так, если ты где-то задерживаешься по долгу службы или по иной причине, можно запустить программу по выплатам в счет любых обязательств и получить надлежащий прирост. Схема несколько сложнее, но в основе своей достаточно проста.
– Как ты мог заранее узнать, что я согласился стать пилотом?
– Я и не знал, – отец пожал плечами. – Но как только получил твое послание и задумался о последствиях, то сразу приступил к исследованию.
Тристин отпил еще глоток чая. У него-то и мысли не мелькнуло о «страховке по переходу», а отец решил проблему почти слету.
– Минуточку. Мне надо проверить горшок, – и Элсин выскользнул из комнаты. Тристин оглянулся на полуотворенное окно, через которое врывался весенний ветерок, ерошивший его по уставу остриженные волосы. Несколько туч собралось на востоке над Палиеновым морем, но недостаточно для бури, во всяком случае, скорой. Миг спустя отец вернулся.
– Ко времени, когда обычно возвращается Нинка, все будет готово, – доложил он.
– Она точна, как часы, – рассмеялся сын.
– Хоть кто-то из нас должен быть таким.
– Знаешь, папа, у меня было время подумать. Я все еще не знаю, чем ты занимаешься. Ты независимый системный разработчик. Когда мы общаемся, я понимаю каждое твое слово и начинаю думать, что узнал тебя до конца. Но когда я возвращаюсь домой после разлуки, ты всегда выдаешь нечто совсем новое, вроде этой страховки по переходу. Или я гляжу на твои экраны, и они для меня – китайская грамота. Или ревячий бред.
– Для меня порой тоже, – отец кивнул. – Я работал над отходо-нутриентной интеграцией…
– Для Сафрии? – Глаза Тристина скользнули в сторону окна, привлеченные промелькнувшим, точно зеленая вспышка, солнечником.
– Копуши-межпланетники, нет! Для места, называемого Веринтка. Это где-то на твоей Маре.
– А, южный континент. Но пройдет еще добрая сотня лет, прежде чем тамошняя атмосфера станет пригодной для дыхания.
Элсин улыбнулся.
– Ну, как сказать. Мы пытаемся кое-что смастерить. У Ньюсина есть новая разработка, они считают, что их устройство сможет использовать гидрокарбонаты и углекислоту для получения кислорода.
Тристин кивнул.
– Это устройство выдает жуткую и липкую зеленую грязь, плюс много воды и кислорода. Я бы мог этим заняться. Но требуется куда больше работы, – рассказывал отец.
Тристин услышал негромкие шаги и встал.
– Похоже, мама вернулась. Кто-то только что вошел.
– Даже безо всей этой биотехномишуры у тебя слух, как у ястреба. Ничто не ускользнет от твоих ушей.
– Как у ястреба?
– Хищная птица древней Земли. Считается, что она слышала мелких грызунов за много кайев.
Женщина, которая совсем тихо вплыла в кабинет, была коренастой, но не тяжелой, с короткими волосами, светлыми, наполовину седыми. Ее зеленые глаза улыбнулись, когда она увидела Тристина.
– Хорошо выглядишь.
Тристин поспешно кинулся к ней, но правую ногу приходилось подволакивать.
– Как хорошо дома, – признался он, крепко обнимая мать.
Немного погодя она отступила.
– Осторожней, я хрупкая женщина.
– Ха! – фыркнул Элсин. – Не особенно.
– По сравнению с твоим сыном, да.
– С моим сыном? Он как мой, так и твой, я слышал это неоднократно.
– Бедняга, он изголодался. Сам-то ты видишь? – Нинка подмигнула сыну. Затем на ее лицо набежала тень. – Что с твоей ногой?
– Осколками задело. Врачи говорят, все прекрасно, просто пока не вернулась гибкость. Надо непрерывно упражняться.
– Ты не упомянул об этом в послании.
– Не хотелось вас беспокоить.
– Значит, мне придется беспокоиться теперь. – Нинка вздернула подбородок. – Весь в отца. – Она обратилась к мужу: – Его надо подкормить. Вконец исхудал.
– Обед ждет вас, достопочтенный профессор.
– Ты все еще работал над этим сточным проектом? – спросила Нинка, подойдя к супругу и поцеловав его в щеку.
– Конечно.
Она подняла голову.
– Ты можешь себе такое позволить?
– Не ради денег, но ради Тристина и Сальи.
– Неисправимый идеалист.
– Так как насчет обеда? – спросил сын.
– Я накрою. А вы умойтесь, – отозвался отец.
Когда Тристин, все еще с чашкой в руке, вошел в столовую, выходившую на средний садик, Элсин уже закончил сервировку. Горшок исходил паром на керамической подставке посреди круглого стола. Зелень и нарезанные ломтиками плоды, усыпанные сверху зрелыми дроблеными земляными орехами, наполняли большую деревянную миску перед тарелкой Тристина. У пустовавшего четвертого места за столом, где любила сидеть Салья, высилась корзина, полная душистого темного хлеба.
Нинка отворила скользящую стеклянную дверь в деревянной раме. Пришлось слегка приподнять ее, чтобы преодолеть неровный участок.
– Как я вижу, здесь нужен небольшой ремонт. Я займусь.
– Неисправимый инженер, – Элсин уселся и обратился к Тристину. – Накладывай себе. Все просто. Хлеб, салат и жаркое.
– Пахнет восхитительно, – Тристин подождал, пока усядется мать, прежде чем устроиться на своем стуле.
– Как всегда, не так ли? – заметила она. – Меня балуют год за годом.
Тристин подвинул горшок, чтобы мама наложила еду, затем выгрузил несколько полных черпаков курдейки с рисом на широкое бурое керамическое блюдо, после чего добавил столь же внушительную порцию зелени. Элсин налил чаю Нинке, затем стал накладывать жаркое.
– Итак, сперва о главном. Чтобы мне как следует побеспокоиться. Теперь уже можно. Как тебя ранило? – спросила мать. – Начни сначала.
– Она всегда так говорит, – Элсин рассмеялся. Тристин допил чай из своей чашки.
– Ревяки переправляли оборудование на Мару и хранили его в глубине пустошей почти три года, а чтобы отвлечь нас, то и дело производили налеты на станции Периметра…
Пока он описывал обстановку и последний налет, Элсин вновь и вновь наполнял его чашку.
– В конце концов, и выбор был невелик. Альтернатива – смерть. Снять доспехи я не мог, иначе бы задохнулся. А когда лежал в медцентре, мне передали предложение учиться на пилота, и я решил его принять. Пришлось продлить контракты Службы.
– Я не удивлена. – Мать кивнула. – Как бы ты ни любил дом, его тебе недостаточно. Пока.
Элсин прочистил горло.
– Тем более… мы об этом говорили, – и Нинка поглядела на мужа.
– О чем говорили? – И тут Тристин догадался. – Ты имеешь в виду, что Салья однажды вернется домой! А она действительно так любит дом, чтобы быть здесь счастливой?
Отец кивнул.
– Ты в любом случае еще многие годы будешь находиться далеко отсюда, испытывая судьбу. Ты не хотел прятаться даже тогда, когда тебя ранили, не правда ли?
– Нет, – признал Тристин с коротким смешком. – Полагаю, что нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35