«Эсперанто – лучшее, АО – чушь».
28. Теперь за спиной целая армия
Когда люди старшего поколения вспоминают тридцатые, невольно поражаешься множеству контрастов. Страна спешила навстречу будущему. На жгучем морозе юноши и девушки строили город Комсомольск. Вчерашние крестьяне, не успев снять лаптей, возводили у подножья горы Магнитной доменные печи. Было голодно. В магазинах Торгсина шла продажа на золото. Там можно было купить все то, что казалось волшебным сном обладателям заборных книжек. Газеты и журналы печатали фотографии землекопов с лопатами, тачками, повозками-грабарками. Так строились Турксиб и Кузнецк, автозавод в Нижнем Новгороде и Днепрогэс. Американские паровые экскаваторы (сегодня их не скоро найдешь даже на картинках) выглядели верхом технической мощи.
Русский язык обогатился десятками новых слов: ударник, колхозник, летун, промтовары. Где-то, незаметное, притаилось среди слов – памятников этой бурной эпохи непонятное словечко «ГИРД». Шутники расшифровывали его так: «Группы инженеров, работающих даром». Как во всякой шутке, и здесь была доля истины.
Группы изучения реактивного движения стали той самой армией, о которой долго и безуспешно мечтал Циолковский. Разбитая в 1924 году, когда было расформировано Общество межпланетных сообщений, она воскресла восемь лет спустя, чтобы сражаться за ту же идею. Что из этого получилось – общеизвестно: в космос первыми проникли мы.
Не зря сложена поговорка: «Не место красит человека, а человек место». Возникли ГИРДы там, где их меньше всего можно было ожидать.
«В 1931 году, – вспоминает И. А. Меркулов, – группа ученых и инженеров обратилась к председателю Центрального совета Осоавиахима с предложением организовать в системе Осоавиахима работы в области ракетной техники. Это предложение инициативной группы было принято, и в том же году при Бюро воздушной техники Центрального совета Осоавиахима была организована секция реактивных двигателей, руководителем которой был избран Ф. А. Цандер.
Во второй половине 1931 года эта секция была преобразована в группу изучения реактивного движения – ГИРД. Аналогичные группы стали возникать и в других городах».
С первых же дней Циолковский был в курсе дел этой новой организации. Ученый внимательно прочитал и бережно сохранил письма Ивана Петровича Фортикова, одного из инициаторов ГИРДов. Вот несколько отрывков из этих писем:
31 сентября 1931 года.
«После преодоления всех трудностей, после упорной и большой работы проектируемая мною организация, наконец, приняла признанные формы. В состав группы входят представители и актив ЦАГИ, Военно-воздушной академии, МАИ...
Я хотел бы, чтобы Вы возглавили нашу работу. Мне кажется, что пришло Время осуществить все Ваши гениальные труды на практике...»
7 ноября 1931 года.
«Мы работаем над постройкой бесхвостового ракетоплана; дело так двигается, что 1 февраля, я рассчитываю, мы сумеем демонстрировать свои успехи. Актив у нас сильный и энергичный...»
4 июля 1932 года.
«Наши опытные работы по реактивному самолету-ракетоплану „ГИРД-РП-1“ подходят к концу. Конструкция самолета бесхвостового типа (треугольник) инж. Б .И. Черановского закончена и испытана как машина в качестве планера на обыкновенном авиационном моторе. Показатели блестящие. Ракетный двигатель типа инж. Ф. А. Цандера ныне в работе. В скором времени мы испытаем его надлежащим образом, а затем установим на самолет...
У нас работает много квалифицированных инженеров, но лучшим из лучших является председатель нашего техсовета инж. С. П. Королев. Я рад, что отыскал такого преданного делу человека, как он, ибо уже теперь он сделал для нас всех много и много. Он-то и будет пилотировать первый ракетоплан».
Для такого утверждения у Ивана Петровича Фортикова были все основания. К тому времени двадцатишестилетний Королев был известным летчиком-инженером, конструировавшим планеры. Вслед за Московским высшим техническим училищем (Королев получил диплом в 1929 году) молодой инженер окончил в 1930 году школу летчиков-парителей. На сконструированном им в 1930 году планере «Красная звезда» летчик Степанчонок впервые в мире выполнил фигуры высшего пилотажа в безмоторном полете.
Упорно и настойчиво шел Королев к четко поставленной для самого себя цели – к созданию планера, способного превратиться в ракетоплан. «С этой целью, – пишет историк техники К. И. Трунов, – и увеличивалась от планера к планеру нагрузка на квадратный метр крыла. Это была сверхдерзкая мысль, если вспомнить, что в 1929 году Ф. А. Цандер только еще произвел расчет своего ракетного двигателя, а в конце 1930 года приступил к его испытаниям. Конструктору планера нужно было не только предвидеть далеко вперед, но и твердо верить в будущее ракетной техники».
Несколько опережая события, заметим, что не планер Б. И. Черановского, о котором писал Циолковскому Фортиков, а планер С. П. Королева СК-9, снабженный двигателем Ф. А. Цандера ОРМ-65 превратился в 1938 году в ракетоплан РП-318-1. В 1940 году его успешно испытал летчик В. К. Федоров. Это были первые в нашей стране полеты на самолете с жидкостно-реактивным двигателем.
Но создание ракетоплана было лишь частью дел ГИРДа. Не меньшую роль сыграли и другие его работы – работы над воздушно-реактивными двигателями. Впервые стройную, мало-мальски математически обоснованную теорию этих двигателей разработал ученик Н. Е. Жуковского Борис Сергеевич Стечкин. Как вспоминает Ю. А. Победоносцев, профессор Стечкин изложил основы своей теории группе студентов в декабре 1928 года.
«Слух об этой лекции, – читаем мы в воспоминаниях Победоносцева, – быстро распространился среди передовой научно-технической интеллигенции, интересовавшейся в то время ракетной техникой, и Б. С. Стечкина просили прочитать эту лекцию еще раз для более широких кругов.
Вскоре такая лекция состоялась в одной из больших аудиторий Дома Советской Армии. Зал был переполнен, и много желающих не смогли попасть на нее. Тогда Бориса Сергеевича стали просить опубликовать лекцию в печати. И вот необычайно быстрыми темпами, с помощью слушателей и учеников Стечкина лекция была обработана, и на ее основе Борис Сергеевич подготовил к печати статью «Теория воздушного реактивного двигателя», которая впервые была опубликована в феврале 1929 года в журнале «Техника воздушного флота».
Огромный интерес к многообразным возможностям ракетной техники и необходимости подготовки кадров побудили ГИРД организовать своего рода краткосрочный институт – инженерно-конструкторские спецкурсы. Курс динамики реактивных аппаратов прочел профессор Ветчинкин, курс гидродинамики и газовой динамики – профессор Земский, теории воздушно-реактивных двигателей – Стечкин, экспериментальной аэродинамики – Журавченко, физиологии высотного полета – Добротворский.
Итог этой работы – создание в апреле 1932 года научно-исследовательского центра московского ГИРДа. Именно здесь были проведены интереснейшие эксперименты с воздушно-реактивными двигателями, долгое время составлявшие государственную тайну.
Особенно интересны испытания воздушно-реактивного двигателя на сверхзвуковых скоростях. По предложению Ю. А. Победоносцева, модель такого двигателя, работавшего на белом фосфоре, была размещена в 76-миллиметровом артиллерийском снаряде. Как вспоминает И. А. Меркулов, было изготовлено 10 снарядов с ВРД (воздушно-реактивными двигателями). Артиллерийское орудие образца 1902 года отлично справилось с возложенной на него задачей катапультирования модели.
Одновременно гирдовцы провели исследования пульсирующих воздушно-реактивных двигателей. Все эти испытания существенно подтвердили и обогатили теорию Стечкина.
Сейчас трудно сказать, в какой степени был осведомлен обо всем этом Циолковский. Гирдовцы делились с ним многим, и совершенно бесспорно, что работа «Стратоплан полуреактивный», написанная Константином Эдуардовичем в 1932 году, в известной степени результат успехов в создании теории воздушно-реактивных двигателей.
«Ваша брошюра „Стратоплан полуреактивный“, – писал в июле 1932 года Циолковскому Фортиков, – новый вклад с Вашей стороны. Помещение материалов о ГИРД в рубрике „Отзывы“ чрезвычайно поможет нашей общей работе».
Разумеется, представить деятельность ГИРДов без участия Циолковского невозможно. Архивные документы и рассказы современников рисуют нам взаимоотношения патриарха ракетной техники с теми, кто спешил воплощать его идеи. Циолковский стал особенно нужен своим ученикам. Но тут повторилось то, что уже случилось в годы гражданской войны, когда Константин Эдуардович был избран членом-соревнователем Социалистической академии. Поздно, слишком поздно! Ведь ему уже семьдесят пять лет – три четверти века жизни, более полувека упорной работы. Характерны приписки Константина Эдуардовичу к пышущим энтузиазмом письмам Фортикова, одного из зачинателей ГИРДов.
Печать старости пронизывает заметки Циолковского: «Делаю все, что могу, больше не в силах. Мое руководство – в моих книжках...», «Я ничего не могу сделать, кроме того, что написано в моих книжках. Руководство над Калужским ГИРДом принять не могу...»
И все же, вопреки своим собственным утверждениям, он кое-что делает. Заместитель председателя Ленинградского ГИРДа Я. И. Перельман благодарит Циолковского за присланные им книги. Такую же благодарность шлют в Калугу и москвичи. «Советская общественность», занимающаяся реактивными двигателями,– читаем мы в одном из писем,– ценит Ваши труды и рассматривает их как величайший вклад в сокровищницу науки». Гирдовцы просят прислать еще некоторые книги, сообщают о том, что у них действуют три группы: «жидкостной ракеты, пороховой и группа испытательного стенда и приборов», приглашают Циолковского приехать в Москву.
«Многоуважаемый И. А.! – читаем мы в письме к Игорю Алексеевичу Меркулову.– Я очень сокрушаюсь, что не могу выполнить лестное для меня желание секции о приезде в Москву: старость, болезнь и глухота мешают.
Но статьи для секции у меня есть, и я рад ими служить делу... Во всяком случае, я попытаюсь прислать Вам работу для следующего выпуска сборника...
Кстати, у меня есть новые мысли и расчеты о легких, уместительных (компактных), дешевых и могучих двигателях. Где о них печатать и куда обратиться, если это нужно будет засекретить для СССР?
Они применимы: к заводам, быстрым поездам, автомобилям, аэропланам, дирижаблям и в особенности к стратопланам...»
Что говорить – переписка Циолковского с ГИРДом интересна, и, я бы сказал, волнующа. Какой трогательной заботой проникнуты письма из Москвы:
«Может быть Вам что-нибудь нужно или в чем-нибудь ощущаете недостаток? – спрашивал в своем письме Л. К. Корнеев.– Очень прошу, не стесняйтесь!
Вчера мне сообщил тов. Меркулов, что вы не получаете в течение двух месяцев пенсии! Я всех поставил на ноги и сейчас выясняю виновников этого безобразия!»
А вот другое письмо того же Корнеева:
«Дорогой Константин Эдуардович! Получил вчера Вашу таблицу. Большое спасибо! У меня в настоящее время большая горячка – последние дни перед стартом жидкостных ракет. В начале июня будем пускать их. О результатах я Вам обязательно сообщу. Очень трудно работать – моторы сгорают, но за последнее время я все же добился некоторых успехов, и сейчас моторы держат, давая проектную тягу...
Я часто думаю, как было бы хорошо, если бы Вы жили в Москве! С Вами развили бы еще большую деятельность, что в наших условиях так возможно!..»
«Не знаю, – читаем мы в другом письме Корнеева, – писал ли Вам, что я добился работы мотора в 180-200 секунд. Главное, что одни и те же моторы испытывались по нескольку раз, чего раньше никогда не было...
Все же тяжело работать, Константин Эдуардович! Иногда прямо руки опускаются, но вспомнишь Вас, Вашу жизнь и с утроенной энергией начинаешь грызть работу!..»
В дальнейшем этот рассказ будет пополнен еще несколькими документами. А сейчас хочется вспомнить про удивительно символичный подарок, который получил к семидесятипятилетию со дня рождения Циолковский от старого знакомца – известного историка русской авиации А. А. Родных. Коллекционеры поймут огромную ценность подарка. В Калугу была прислана редкая литография, выполненная по рисунку художника Р. Жуковского. Ее издал некий Дациаро, владелец магазинов художественных изделий в Петербурге и Москве. Над Калугой (надо же было случиться такому совпадению), где будила баба пьяного мужика, заснувшего у порога своей избенки, летел аэроплан англичанина Хенсона. Так и называлась литография – «Возвращение воздухоплавательной машины из Бомбея через Калугу в Лондон». Символика, которой воспользовался автор литографии, обернулась против него самого. Аэроплан Хенсона стал предметом шумного скандала: организовав акционерное общество для его эксплуатации, изобретатель не пошел дальше постройки моделей. Что же касается Калуги, которая, по замыслу художника, символизировала русскую глушь, то именно здесь чествовали сентябрьским днем 1932 года основоположника науки о заатмосферных путешествиях.
Старый человек в праздничном старомодном пальто в центре внимания. Ему зябко. Он застегнулся на все пуговицы, нахлобучил на голову твердый котелок и сидел торжественный, источая запах нафталина, не выветрившийся из складок добротной материи.
Зал Клуба калужских железнодорожников переполнен. Гости съехались со всех концов страны, спешили высказать свои чувства. Циолковский благодарил, смущенный непривычно торжественной обстановкой. Особенно тепло встретил юбиляр делегацию калужской типографии. Его поздравляли те, кто долгие годы набирал его брошюры, украшая их неизменной надписью: «Издание и собственность автора». Циолковский крепко пожал руки типографским рабочим и расцеловался со старым наборщиком Павловым.
Телеграф и почта непрерывно приносили поздравления. Ученого приветствовали Академия наук СССР, Военно-Воздушный Флот Красной Армии, Наркомпрос, выдающиеся деятели науки и культуры, многочисленные ученики...
«Примите поздравления и лучшие пожелания Вашей многополезной деятельности от коллектива сотрудников Группы изучения реактивного движения и мое лично», – телеграфировал начальник Московского ГИРДа Сергей Павлович Королев.
«Глубокоуважаемый Константин Эдуардович!
В день Вашего семидесятипятилетия шлю Вам горячий привет и сердечные поздравления! Желаю Вам еще присутствовать при первых полетах в межпланетное пространство и на ближайшие небесные тела.
Тот же энтузиазм, который чувствуется при чтении Ваших книг, наполняет также меня с детства, и мы в ГИРДе дружной работой ряда воодушевленных людей продолжим работы в счастливой области звездоплавания, в области, которой Ваши работы разбили вечный лед, преграждавший людям путь к цели...» – писал Циолковскому Фридрих Артурович Цандер.
«Счастливая область звездоплавания» – по сей день край великих волнующих тайн. Число их не меньше, а пожалуй, даже больше, чем во времена Циолковского. Фотонные ракеты, пронизывающие с субсветовой скоростью Метагалактику. Иные миры с неведомыми живыми существами. Туманности Андромеды и Облака Магеллана. Обо всем этом много пишут теперь в остросюжетных, волнующих романах, наполненных неожиданными встречами, рассказами о поражающих воображение космических опасностях.
Именно звездоплавание, наиболее дерзкий раздел проблемы космических сообщений, избрал темой юбилейной лекции Циолковский. Но прочесть лекцию не хватило сил.
Товарищи, – сказал Циолковский. – Я не могу громко говорить, так как страдаю хронической болезнью гортани и, кроме того, сегодня весь день беседовал с корреспондентами и представителями организаций. Поэтому слишком устал не только потому, что мне исполнилось семьдесят пять лет, но и всякий бы устал на моем месте...
– Товарищи, я написал вам большую статью о звездоплавании, но сам сегодня читать не могу, потому что буду читать скверно и вы меня не поймете. Мою лекцию прочтет вам один из товарищей. Мне остается сейчас только поблагодарить вас за ваше отношение ко мне и к моим трудам, слишком, может быть, вами переоцененным, а сейчас, по старости лет, позвольте мне отправиться домой...
Чествование Циолковского не ограничилось юбилейным заседанием в Калуге. 9 октября состоялись торжественные заседания в Москве и Ленинграде. Циолковского пригласили в столицу. Ученый долго не соглашался на эту поездку.
– Ну что я такого сделал, чтобы так меня чествовали? Нет, не нужно этого делать.
Друзьям пришлось объяснить, что юбилей далеко не личное дело ученого, что поездка в Москву поможет пропаганде его идей, а следовательно, дальнейшему их развитию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
28. Теперь за спиной целая армия
Когда люди старшего поколения вспоминают тридцатые, невольно поражаешься множеству контрастов. Страна спешила навстречу будущему. На жгучем морозе юноши и девушки строили город Комсомольск. Вчерашние крестьяне, не успев снять лаптей, возводили у подножья горы Магнитной доменные печи. Было голодно. В магазинах Торгсина шла продажа на золото. Там можно было купить все то, что казалось волшебным сном обладателям заборных книжек. Газеты и журналы печатали фотографии землекопов с лопатами, тачками, повозками-грабарками. Так строились Турксиб и Кузнецк, автозавод в Нижнем Новгороде и Днепрогэс. Американские паровые экскаваторы (сегодня их не скоро найдешь даже на картинках) выглядели верхом технической мощи.
Русский язык обогатился десятками новых слов: ударник, колхозник, летун, промтовары. Где-то, незаметное, притаилось среди слов – памятников этой бурной эпохи непонятное словечко «ГИРД». Шутники расшифровывали его так: «Группы инженеров, работающих даром». Как во всякой шутке, и здесь была доля истины.
Группы изучения реактивного движения стали той самой армией, о которой долго и безуспешно мечтал Циолковский. Разбитая в 1924 году, когда было расформировано Общество межпланетных сообщений, она воскресла восемь лет спустя, чтобы сражаться за ту же идею. Что из этого получилось – общеизвестно: в космос первыми проникли мы.
Не зря сложена поговорка: «Не место красит человека, а человек место». Возникли ГИРДы там, где их меньше всего можно было ожидать.
«В 1931 году, – вспоминает И. А. Меркулов, – группа ученых и инженеров обратилась к председателю Центрального совета Осоавиахима с предложением организовать в системе Осоавиахима работы в области ракетной техники. Это предложение инициативной группы было принято, и в том же году при Бюро воздушной техники Центрального совета Осоавиахима была организована секция реактивных двигателей, руководителем которой был избран Ф. А. Цандер.
Во второй половине 1931 года эта секция была преобразована в группу изучения реактивного движения – ГИРД. Аналогичные группы стали возникать и в других городах».
С первых же дней Циолковский был в курсе дел этой новой организации. Ученый внимательно прочитал и бережно сохранил письма Ивана Петровича Фортикова, одного из инициаторов ГИРДов. Вот несколько отрывков из этих писем:
31 сентября 1931 года.
«После преодоления всех трудностей, после упорной и большой работы проектируемая мною организация, наконец, приняла признанные формы. В состав группы входят представители и актив ЦАГИ, Военно-воздушной академии, МАИ...
Я хотел бы, чтобы Вы возглавили нашу работу. Мне кажется, что пришло Время осуществить все Ваши гениальные труды на практике...»
7 ноября 1931 года.
«Мы работаем над постройкой бесхвостового ракетоплана; дело так двигается, что 1 февраля, я рассчитываю, мы сумеем демонстрировать свои успехи. Актив у нас сильный и энергичный...»
4 июля 1932 года.
«Наши опытные работы по реактивному самолету-ракетоплану „ГИРД-РП-1“ подходят к концу. Конструкция самолета бесхвостового типа (треугольник) инж. Б .И. Черановского закончена и испытана как машина в качестве планера на обыкновенном авиационном моторе. Показатели блестящие. Ракетный двигатель типа инж. Ф. А. Цандера ныне в работе. В скором времени мы испытаем его надлежащим образом, а затем установим на самолет...
У нас работает много квалифицированных инженеров, но лучшим из лучших является председатель нашего техсовета инж. С. П. Королев. Я рад, что отыскал такого преданного делу человека, как он, ибо уже теперь он сделал для нас всех много и много. Он-то и будет пилотировать первый ракетоплан».
Для такого утверждения у Ивана Петровича Фортикова были все основания. К тому времени двадцатишестилетний Королев был известным летчиком-инженером, конструировавшим планеры. Вслед за Московским высшим техническим училищем (Королев получил диплом в 1929 году) молодой инженер окончил в 1930 году школу летчиков-парителей. На сконструированном им в 1930 году планере «Красная звезда» летчик Степанчонок впервые в мире выполнил фигуры высшего пилотажа в безмоторном полете.
Упорно и настойчиво шел Королев к четко поставленной для самого себя цели – к созданию планера, способного превратиться в ракетоплан. «С этой целью, – пишет историк техники К. И. Трунов, – и увеличивалась от планера к планеру нагрузка на квадратный метр крыла. Это была сверхдерзкая мысль, если вспомнить, что в 1929 году Ф. А. Цандер только еще произвел расчет своего ракетного двигателя, а в конце 1930 года приступил к его испытаниям. Конструктору планера нужно было не только предвидеть далеко вперед, но и твердо верить в будущее ракетной техники».
Несколько опережая события, заметим, что не планер Б. И. Черановского, о котором писал Циолковскому Фортиков, а планер С. П. Королева СК-9, снабженный двигателем Ф. А. Цандера ОРМ-65 превратился в 1938 году в ракетоплан РП-318-1. В 1940 году его успешно испытал летчик В. К. Федоров. Это были первые в нашей стране полеты на самолете с жидкостно-реактивным двигателем.
Но создание ракетоплана было лишь частью дел ГИРДа. Не меньшую роль сыграли и другие его работы – работы над воздушно-реактивными двигателями. Впервые стройную, мало-мальски математически обоснованную теорию этих двигателей разработал ученик Н. Е. Жуковского Борис Сергеевич Стечкин. Как вспоминает Ю. А. Победоносцев, профессор Стечкин изложил основы своей теории группе студентов в декабре 1928 года.
«Слух об этой лекции, – читаем мы в воспоминаниях Победоносцева, – быстро распространился среди передовой научно-технической интеллигенции, интересовавшейся в то время ракетной техникой, и Б. С. Стечкина просили прочитать эту лекцию еще раз для более широких кругов.
Вскоре такая лекция состоялась в одной из больших аудиторий Дома Советской Армии. Зал был переполнен, и много желающих не смогли попасть на нее. Тогда Бориса Сергеевича стали просить опубликовать лекцию в печати. И вот необычайно быстрыми темпами, с помощью слушателей и учеников Стечкина лекция была обработана, и на ее основе Борис Сергеевич подготовил к печати статью «Теория воздушного реактивного двигателя», которая впервые была опубликована в феврале 1929 года в журнале «Техника воздушного флота».
Огромный интерес к многообразным возможностям ракетной техники и необходимости подготовки кадров побудили ГИРД организовать своего рода краткосрочный институт – инженерно-конструкторские спецкурсы. Курс динамики реактивных аппаратов прочел профессор Ветчинкин, курс гидродинамики и газовой динамики – профессор Земский, теории воздушно-реактивных двигателей – Стечкин, экспериментальной аэродинамики – Журавченко, физиологии высотного полета – Добротворский.
Итог этой работы – создание в апреле 1932 года научно-исследовательского центра московского ГИРДа. Именно здесь были проведены интереснейшие эксперименты с воздушно-реактивными двигателями, долгое время составлявшие государственную тайну.
Особенно интересны испытания воздушно-реактивного двигателя на сверхзвуковых скоростях. По предложению Ю. А. Победоносцева, модель такого двигателя, работавшего на белом фосфоре, была размещена в 76-миллиметровом артиллерийском снаряде. Как вспоминает И. А. Меркулов, было изготовлено 10 снарядов с ВРД (воздушно-реактивными двигателями). Артиллерийское орудие образца 1902 года отлично справилось с возложенной на него задачей катапультирования модели.
Одновременно гирдовцы провели исследования пульсирующих воздушно-реактивных двигателей. Все эти испытания существенно подтвердили и обогатили теорию Стечкина.
Сейчас трудно сказать, в какой степени был осведомлен обо всем этом Циолковский. Гирдовцы делились с ним многим, и совершенно бесспорно, что работа «Стратоплан полуреактивный», написанная Константином Эдуардовичем в 1932 году, в известной степени результат успехов в создании теории воздушно-реактивных двигателей.
«Ваша брошюра „Стратоплан полуреактивный“, – писал в июле 1932 года Циолковскому Фортиков, – новый вклад с Вашей стороны. Помещение материалов о ГИРД в рубрике „Отзывы“ чрезвычайно поможет нашей общей работе».
Разумеется, представить деятельность ГИРДов без участия Циолковского невозможно. Архивные документы и рассказы современников рисуют нам взаимоотношения патриарха ракетной техники с теми, кто спешил воплощать его идеи. Циолковский стал особенно нужен своим ученикам. Но тут повторилось то, что уже случилось в годы гражданской войны, когда Константин Эдуардович был избран членом-соревнователем Социалистической академии. Поздно, слишком поздно! Ведь ему уже семьдесят пять лет – три четверти века жизни, более полувека упорной работы. Характерны приписки Константина Эдуардовичу к пышущим энтузиазмом письмам Фортикова, одного из зачинателей ГИРДов.
Печать старости пронизывает заметки Циолковского: «Делаю все, что могу, больше не в силах. Мое руководство – в моих книжках...», «Я ничего не могу сделать, кроме того, что написано в моих книжках. Руководство над Калужским ГИРДом принять не могу...»
И все же, вопреки своим собственным утверждениям, он кое-что делает. Заместитель председателя Ленинградского ГИРДа Я. И. Перельман благодарит Циолковского за присланные им книги. Такую же благодарность шлют в Калугу и москвичи. «Советская общественность», занимающаяся реактивными двигателями,– читаем мы в одном из писем,– ценит Ваши труды и рассматривает их как величайший вклад в сокровищницу науки». Гирдовцы просят прислать еще некоторые книги, сообщают о том, что у них действуют три группы: «жидкостной ракеты, пороховой и группа испытательного стенда и приборов», приглашают Циолковского приехать в Москву.
«Многоуважаемый И. А.! – читаем мы в письме к Игорю Алексеевичу Меркулову.– Я очень сокрушаюсь, что не могу выполнить лестное для меня желание секции о приезде в Москву: старость, болезнь и глухота мешают.
Но статьи для секции у меня есть, и я рад ими служить делу... Во всяком случае, я попытаюсь прислать Вам работу для следующего выпуска сборника...
Кстати, у меня есть новые мысли и расчеты о легких, уместительных (компактных), дешевых и могучих двигателях. Где о них печатать и куда обратиться, если это нужно будет засекретить для СССР?
Они применимы: к заводам, быстрым поездам, автомобилям, аэропланам, дирижаблям и в особенности к стратопланам...»
Что говорить – переписка Циолковского с ГИРДом интересна, и, я бы сказал, волнующа. Какой трогательной заботой проникнуты письма из Москвы:
«Может быть Вам что-нибудь нужно или в чем-нибудь ощущаете недостаток? – спрашивал в своем письме Л. К. Корнеев.– Очень прошу, не стесняйтесь!
Вчера мне сообщил тов. Меркулов, что вы не получаете в течение двух месяцев пенсии! Я всех поставил на ноги и сейчас выясняю виновников этого безобразия!»
А вот другое письмо того же Корнеева:
«Дорогой Константин Эдуардович! Получил вчера Вашу таблицу. Большое спасибо! У меня в настоящее время большая горячка – последние дни перед стартом жидкостных ракет. В начале июня будем пускать их. О результатах я Вам обязательно сообщу. Очень трудно работать – моторы сгорают, но за последнее время я все же добился некоторых успехов, и сейчас моторы держат, давая проектную тягу...
Я часто думаю, как было бы хорошо, если бы Вы жили в Москве! С Вами развили бы еще большую деятельность, что в наших условиях так возможно!..»
«Не знаю, – читаем мы в другом письме Корнеева, – писал ли Вам, что я добился работы мотора в 180-200 секунд. Главное, что одни и те же моторы испытывались по нескольку раз, чего раньше никогда не было...
Все же тяжело работать, Константин Эдуардович! Иногда прямо руки опускаются, но вспомнишь Вас, Вашу жизнь и с утроенной энергией начинаешь грызть работу!..»
В дальнейшем этот рассказ будет пополнен еще несколькими документами. А сейчас хочется вспомнить про удивительно символичный подарок, который получил к семидесятипятилетию со дня рождения Циолковский от старого знакомца – известного историка русской авиации А. А. Родных. Коллекционеры поймут огромную ценность подарка. В Калугу была прислана редкая литография, выполненная по рисунку художника Р. Жуковского. Ее издал некий Дациаро, владелец магазинов художественных изделий в Петербурге и Москве. Над Калугой (надо же было случиться такому совпадению), где будила баба пьяного мужика, заснувшего у порога своей избенки, летел аэроплан англичанина Хенсона. Так и называлась литография – «Возвращение воздухоплавательной машины из Бомбея через Калугу в Лондон». Символика, которой воспользовался автор литографии, обернулась против него самого. Аэроплан Хенсона стал предметом шумного скандала: организовав акционерное общество для его эксплуатации, изобретатель не пошел дальше постройки моделей. Что же касается Калуги, которая, по замыслу художника, символизировала русскую глушь, то именно здесь чествовали сентябрьским днем 1932 года основоположника науки о заатмосферных путешествиях.
Старый человек в праздничном старомодном пальто в центре внимания. Ему зябко. Он застегнулся на все пуговицы, нахлобучил на голову твердый котелок и сидел торжественный, источая запах нафталина, не выветрившийся из складок добротной материи.
Зал Клуба калужских железнодорожников переполнен. Гости съехались со всех концов страны, спешили высказать свои чувства. Циолковский благодарил, смущенный непривычно торжественной обстановкой. Особенно тепло встретил юбиляр делегацию калужской типографии. Его поздравляли те, кто долгие годы набирал его брошюры, украшая их неизменной надписью: «Издание и собственность автора». Циолковский крепко пожал руки типографским рабочим и расцеловался со старым наборщиком Павловым.
Телеграф и почта непрерывно приносили поздравления. Ученого приветствовали Академия наук СССР, Военно-Воздушный Флот Красной Армии, Наркомпрос, выдающиеся деятели науки и культуры, многочисленные ученики...
«Примите поздравления и лучшие пожелания Вашей многополезной деятельности от коллектива сотрудников Группы изучения реактивного движения и мое лично», – телеграфировал начальник Московского ГИРДа Сергей Павлович Королев.
«Глубокоуважаемый Константин Эдуардович!
В день Вашего семидесятипятилетия шлю Вам горячий привет и сердечные поздравления! Желаю Вам еще присутствовать при первых полетах в межпланетное пространство и на ближайшие небесные тела.
Тот же энтузиазм, который чувствуется при чтении Ваших книг, наполняет также меня с детства, и мы в ГИРДе дружной работой ряда воодушевленных людей продолжим работы в счастливой области звездоплавания, в области, которой Ваши работы разбили вечный лед, преграждавший людям путь к цели...» – писал Циолковскому Фридрих Артурович Цандер.
«Счастливая область звездоплавания» – по сей день край великих волнующих тайн. Число их не меньше, а пожалуй, даже больше, чем во времена Циолковского. Фотонные ракеты, пронизывающие с субсветовой скоростью Метагалактику. Иные миры с неведомыми живыми существами. Туманности Андромеды и Облака Магеллана. Обо всем этом много пишут теперь в остросюжетных, волнующих романах, наполненных неожиданными встречами, рассказами о поражающих воображение космических опасностях.
Именно звездоплавание, наиболее дерзкий раздел проблемы космических сообщений, избрал темой юбилейной лекции Циолковский. Но прочесть лекцию не хватило сил.
Товарищи, – сказал Циолковский. – Я не могу громко говорить, так как страдаю хронической болезнью гортани и, кроме того, сегодня весь день беседовал с корреспондентами и представителями организаций. Поэтому слишком устал не только потому, что мне исполнилось семьдесят пять лет, но и всякий бы устал на моем месте...
– Товарищи, я написал вам большую статью о звездоплавании, но сам сегодня читать не могу, потому что буду читать скверно и вы меня не поймете. Мою лекцию прочтет вам один из товарищей. Мне остается сейчас только поблагодарить вас за ваше отношение ко мне и к моим трудам, слишком, может быть, вами переоцененным, а сейчас, по старости лет, позвольте мне отправиться домой...
Чествование Циолковского не ограничилось юбилейным заседанием в Калуге. 9 октября состоялись торжественные заседания в Москве и Ленинграде. Циолковского пригласили в столицу. Ученый долго не соглашался на эту поездку.
– Ну что я такого сделал, чтобы так меня чествовали? Нет, не нужно этого делать.
Друзьям пришлось объяснить, что юбилей далеко не личное дело ученого, что поездка в Москву поможет пропаганде его идей, а следовательно, дальнейшему их развитию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35