На Тике были изящные кожаные туфли, хотя ее мать была босой. Они явно принадлежали не к крестьянам, а к богатым людям, возможно, даже к знати, но пострадали от превратностей судьбы, которые – я был просто уверен в этом – были как-то связаны с мучивших их мертвецом.
Мы ели и говорили, общаясь на причудливой смеси слов и жестов, пока разгорался день. Тика, казалось, была просто заворожена тем, что, хотя весь бок моей туники затвердел от запекшейся крови, ран на мне не было. Она долго и пристально разглядывала меня, но так ничего и не сказала. А ее мать была слишком занята своими мыслями, чтобы замечать хоть что-то вокруг.
Постепенно я узнал их историю, по большей части от Тики, гораздо лучше владевшей языком торговцев, чем ее мать или я сам. Она в основном и поддерживала беседу.
Родом они были из Радисфона, знаменитого Города-в-Дельте, где правит Царь Царей, повелитель всех земель Великой Реки. Они служили, как я и предполагал, при его дворе, но отец Тики, муж Неку, был убит врагами, а его тело – брошено в реку без надлежащего погребального ритуала, и каким-то образом случилось так, что он не нашел дороги даже к царству Лешэ, граничащему со страной смерти. Вместо этого бывший вельможа – а звали его Птадомир – стал возвращаться каждую ночь к жене, домогаясь ее, как страстный любовник. Вначале она не поняла, что он мертв, и даже обрадовалась, решив, что он просто скрылся, спасая свою жизнь. Но уже тогда ее испугали зловоние его дыхания и леденящий холод его прикосновений. Лишь, когда они разделись, и она увидела его страшные бескровные раны, ей стало ясно, насколько ужасно ее положение. Да, она была сильной и отважной женщиной, настоящей дамой, как сказала ее дочь, и ей удалось не сойти с ума в первую же ночь. Она молча возлежала с ним, как и подобает жене.
Но с тех пор Птадомир стал каждый вечер возвращаться к ней, и тайну уже невозможно было сохранить. Неку с Тикой изгнали из города, так как враги Птадомира добились расположения царя и жрецов. Мать с дочерью бежали вверх по реке, но им так и не удавалось избавиться от назойливого внимания их мужа и отца. Он был ужасен в своем упорстве, хотя сам бесконечно страдал, прекрасно понимая, кем он стал и что он делает. Он был уверен, что перед тем, как его тело разложится окончательно, своим святотатством он или убьет собственную жену или заберет ее, живую, с собой в страну мрака. Времени до этого осталось не так уж много.
– Я попытаюсь помочь, – произнес я, не уверенный, смогу ли сделать это в действительности. Я вспомнил о женщине-калеке, которую обманул, притворившись, что вылечил ее в тот день на улице резчиков. Мне было стыдно лгать ей, но я не мог отказать ей в том слабом утешении, которое принесла ей моя ложь.
Тика потянулась ко мне и взяла меня за руку. Какое-то мгновение она колебалась, разглядывая мои шрамы, но затем ее рукопожатие окрепло, она посмотрела мне в глаза и сказала:
– Я знаю, ты сделаешь это, потому что ты добрый и хороший.
Я был настолько потрясен ее словами о себе, о том, кого все считали всеобщим врагом и вселенским монстром, что не знал, что сказать в ответ.
Но Неку лишь покачала головой:
– Я скоро умру.
Когда же мы попытались уговорить ее разделить с нами трапезу, она отказалась, сославшись на то, что тому, кто скоро умрет, не нужна пища, и просила не разубеждать ее. Единственное, что мне оставалось, – это попытаться доказать ей, что она не права.
Поднявшись на ноги и едва не упав лицом в грязь, я почувствовал, что нахожусь на грани истощения. Я не спал всю ночь, поддерживаемый лишь магией. Я испытал страшную боль, потерял много крови и выжил лишь благодаря магии. С тех самых пор – я понятия не имел, с каких – у меня не было ни крошки во рту, и теперь мизерная порция мяса и рыбы тяжелым камнем легла в мой пустой желудок. Мой организм просто не выдержал подобных перегрузок, и мне оставалось лишь отправиться вдоль по илистому полуострову в поисках сухого и теплого местечка, где извилистые песчаные дюны заросли высокой травой. Там я проспал весь день и, конечно же, видел сны, так как просто невозможно не видеть снов, когда в одном теле заключено столько душ. Мои узники, томящиеся в заточении внутри меня, шумно требовали, чтобы их услышали хотя бы во сне.
Мне приснилось, что я лежу в каком-то сухом холодном месте, в пыли, среди камней и скорпионов, где пролежал уже множество столетий. Неожиданно слепящие лучи солнца обожгли меня, и мой мир рухнул. Куски штукатурки, камни и песок дождем посыпались вниз, и впервые за долгие годы солнечный свет коснулся моего лица. Я вновь видел – впервые после многовековой слепоты, и это ощущение казалось необычным, оно сбивало с толку, дезориентировало; но все это продлилось лишь мгновение: мои глаза сгорели, а вслед за этим лицо закипело, а тело рассыпалось в прах и пепел, но все же я успел увидеть другое лицо, склонившееся надо мной в изумлении, почти благоговейном – Ваштэм, молодой, каким Секенр никогда не знал его, Ваштэм со смуглым лицом без морщин и с кудрявой бородой, облаченный в серебряные доспехи Рыцаря Инквизиции, забрало его было поднято, лицо исказилось от гнева и ненависти, меч извлечен из ножен и готов разить. Меня звали Лекканут-На. Я был женщиной, ведьмой из Дельты, заточенной в гробнице своим собственным творением, и мой дух каждую ночь поднимался из иссохшей земли, чтобы посещать мир и творить свои черные дела, пока Ваштэм в своих серебряных доспехах не уничтожил меня – он не убил меня мечом, а просто вскрыл мою могилу и дал солнцу коснуться моего тела… и я стала частью его. Я была первой. Я приветствовала Таннивара Отцеубийцу, Орканра, Тально и всех остальных… Ваштэм вступил в ряды рыцарей, пытаясь не признать, кем он был, бороться за правое дело против зла, против чародеев, Демонов Снов и Титанов Теней, которые были порождениями мрака черной магии, чародейства. Он уже ощутил соблазн магии и понемногу начал уступать ему. Подобное положение вещей уже тяготило его. Его пребывание среди Рыцарей Инквизиции было весьма сомнительным выходом из положения. Оно могло лишь оттянуть неизбежное, что и произошло в тот день, когда Ваштэм, как и гораздо позже Секенр, впервые убил чародея и стал тем, кем надеялся не стать. Это началось с Лекканут-На. После нее Ваштэм из потенциального чародея превратился в настоящего черного мага. Обратной дороги не было.
Теперь Ваштэм с болью и сожалением вспоминал об этом. Остальные – Таннивар, Орканр и еще кто-то, кого Секенр не знал – подались вперед, как подаются из тени к свету костра люди, готовые услышать новую историю. А Секенр… Я был Лекканут-На, вспоминающей, каково это – быть Секенром, хотя Лекканут-На никогда не была Секенром; Лекканут-На просыпается вечером на песке среди дюн с нависающей сверху травой; Лекканут-На ощупывает руками свое стройное тело, изумленная тем, какое оно молодое, тщедушное и к тому же мужское… в то время, как Секенр спит, настолько же изумленный тем, что стал старой, чудовищно толстой женщиной, застывшей без движения во тьме на века и долгое время не знавшей смерти.
Лекканут– На в своем новообретенном теле с трудом поднялась на ноги, потеряла равновесие, упала, споткнувшись о камень, на прибрежный ил и лежала там лицом в грязи, пытаясь справиться с незнакомыми руками, чтобы подняться… Как странно, -думала она, – одно запястье с громадным белым шрамом оцепенело.
Немного поодаль две женщины выползали из дверей хижины. Младшая побежала к Лекканут-На, увязая в грязи обутыми в добротные кожаные туфли ногами. Лекканут-На поднялась, опираясь на тонкие, как палки, руки, восхищенная необыкновенной легкостью тела, и почувствовала, как ил медленно стекает между пальцами.
– Секенр! – закричала девушка в кожаных туфлях, за чем последовало настоящее извержение слов на языке торговцев, которого я не понял.
– Тика, – вторая женщина, по-прежнему сидевшая в дверях хижины, обратилась к ней на языке Дельты. – Так нельзя. Он же всего-навсего мальчишка-волшебник. Он, без сомнения, переоценивает собственные силы, и это погубит его. Лучше ему уйти.
Какое– то время я еще был узником в собственном теле, способным лишь наблюдать, как Лекканут-На неуклюже пытается встать, но уже в тот миг, когда Тика позвала меня, а Неку назвала мальчишкой, я вспомнил, кто я такой, и проснулся окончательно. Лекканут-На отступила на второй план, в глубь подсознания, и я снова стал Секенром.
Но язык Дельты, родной язык Лекканут-На остался у меня в голове, как пена остается на песке после речного отлива. Ридамикейский – именно так он назывался – стал для меня таким же простым, как и мой родной язык, и я обратился на нем к Тике:
– Хватит болтать. Надо построить погребальное судно. Для твоего отца.
Приблизившись, она остановилась передо мной с широко раскрытыми глазами, зажав рот ладонью.
– Ты ведь действительно волшебник, да? Ты путешествовал в Дельту во сне, прожил там много лет, выучил наш язык и вернулся всего пару часов спустя? Я слышала такие истории…
Я встал на ноги, пожал плечами и вытянул вперед свои испачканные грязью руки.
– Что-то в этом роде.
– Ох!
– Но у нас много работы, – сказал я. – А времени до захода солнца осталось совсем мало.
Суденышко для Птадомира вышло весьма убогим. Берег вдоль этой излучины реки был высоким и порос травой до самой воды. Здесь росли лишь мелкие кустарники – ничего подходящего для строительства лодки, не было ни одной лианы, которыми мы могли бы связать пучки из тростника. И хотя мы с Тикой трудились не покладая рук, ее мать присоединилась к нам лишь в самый последний момент – она настолько упала духом, что пользы от нее не было практически никакой.
Неку сдалась. Она безучастно сидела, погрузившись в свои мысли, сложив руки на коленях, едва заметно раскачиваясь взад-вперед, и либо молчала, либо бормотала что-то себе под нос. Иногда она замирала, уставившись на свои ноги.
– Ты долженпомочь ей, – прошептала Тика.
– Я могу лишь попытаться, – ответил я, тут же пожалев о вырвавшихся словах. Похоже, я прочно вхожу в роль разрушителя чужих надежд. – Нет, – сказал я после минутного раздумья, – я знаю, что следует предпринять. Я помогу вам.
– Я буду молить об этом богов.
Мы разобрали лачугу на части, но, не имея ни молотка, ни гвоздей, ни обычной веревки, смогли сделать лишь что-то отдаленно напоминающее плот. Мы старались брать куски побольше и связывали их друг с другом полосками, которые нарвали из запасного платья Тики.
– Мне нужно что-нибудь острое, – сказал я. Тика не поняла меня. Я указал на плот: – Я должен кое-что на нем вырезать.
Порывшись в сваленном в хижине хламе, среди вещей своей матери Тика обнаружила расческу, на ручке которой был острый металлический наконечник; она незамедлительно вручила ее мне. Я тут же начал скрести ею по трухлявому дереву нашего суденышка. Полетели щепки. Ручка согнулась.
Она беспомощно посмотрела на меня, открыла маленькую сумочку и вынула оттуда вилку из слоновой кости.
Неожиданно Неку встрепенулась, выйдя из оцепенения, и подала голос:
– Нет, вот, возьми. У меня есть. – Она приподняла юбку, и мы увидели кинжал, привязанный к ее ноге кружевной тесьмой. Я робко и неуверенно взял у нее нож. – Ты должен вернуть его мне, когда закончишь, – сказала она, – так как, если у тебя ничего не получится, я убью себя.
– Нет, мама, нет! – воскликнула Тика Неку взяла ее за руку и ласково заговорила:
– Ты должна смириться с этим, дитя. Это моя судьба, написанная богами в Книге Жизней. Нет никакой возможности уйти от нее – никто не может избежать предначертанного. В конце концов я умру с честью, как и подобает людям нашего рода и положения.
– Но Секенр… Он спасет нас.
– Этот мальчик послан нам богами. У меня нет сомнений, – она стиснула руку дочери и слабо улыбнулась. – Давай же видеть в нем доброе предзнаменование – может быть, обо мне напишут там хотя бы еще немного. Ладно?
– Хорошо, мама.
– Значит, мы должны вернуться к работе, не так ли?
Мы с Тикой заканчивали наше сооружение, пока Неку нервно возилась с узлами, то затягивая один, то критически изучая другой. Но реальной пользы от нее было мало. Мне кажется, она делала все это лишь ради спокойствия своей дочери.
Взяв кинжал, я тщательно вырезал в центре кормы к Оуробороса – змея, заглатывающего собственный хвост. Кроме того там, где у плота должен был находиться нос, я изобразил два открытых глаза, чтобы судно увидело дорогу в другой мир, а на корме – два закрытых глаза, означавших, что мертвый не должен оглядываться на землю, где он прожил свою жизнь.
Я начал трудиться над каноническим написанием имен Сюрат-Кемада.
– У нас почти не осталось времени, – сообщила Тика. Я поднял взгляд. Она была права. На юге, вверх по течению, солнце повисло над самыми дюнами, далеко протянувшимися по равнине справа от нас. Тени чернели на воде, как нефть, вылившаяся из расщелины, сглаживая волны и последние блики отражений заходящего солнца.
Я продолжил резать. Заниматься каллиграфией ножом по прогнившему дереву было гораздо труднее, чем пером на бумаге.
– Мне понадобятся две монеты, – сказал я.
У Тики вырвался негромкий возглас изумления, словно она решила, что я требую платуза свои услуги, и вперед к тому же.
– Нет, дитя, – заметила Неку. – Их надо положить твоему отцу на глаза. – Она вытащила из-под платья маленький мешочек и протянула мне две серебряные монеты. – Это все, что у нас осталось.
Я счел добрым знамением то, что на реверсах обеих монет был изображен Бель-Кемад; с аверсов на нас смотрели ничего не значащие цари или герои Дельты.
Вдруг Тика вскрикнула и указала на реку. Что-то плеснулось у самого берега. Я обернулся – прямо передо мной стол труп Птадомира, с которого стекала слизь Речного дна. Он заковылял к нам, и между его ребер я видел темнеющее небо. Глаз у него уже не было. Лицо превратилось в голый череп с остатками разлагающейся плоти и клочьями спутанных волос. У меня не осталось сомнений, что Хапсенекьют пришел конец. Этот визит мужа должен был стать последним.
Я поднялся на ноги, обе женщины последовали моему примеру. Я вернул Неку кинжал – она не спрятала его, а сжала в руке.
– Помоги нам, пожалуйста, – тихо попросила Тика. Теперь уже она казалась совсем отчаявшейся. Она упала на колени и заплакала. Лицо ее матери, напротив, словно засветилось, исполнившись гордым достоинством.
Я знал, что мне делать. Не думаю, чтобы кто-то из живущих во мне подсказал мне это, просто я постепенно совершенствовался в магии, учился, как птенец учится летать. Все движения неожиданно становятся правильными. Хотя и неуклюжими. Остается лишь отточить и отшлифовать их.
Я положил обе монетки в пустой кошелек, свисавший у меня с пояса. Руки должны остаться свободными.
Пока я нагибался за палкой, труп все тащился вперед, шипя. Но госпожа Хапсенекьют – Неку – подняла перед собой скрещенные руки и заговорила на языке Дельты.
– Мой господин, мой муж, ты вернулся.
Птадомир ответил на том же наречии:
– Я больше не покину тебя до тех пор, пока струятся воды Великой Реки.
– Я не боюсь тебя, – сказала Неку. Но голос ее дрогнул. Я понял, что на самом деле она страшно боится. Но она справилась с собой и заговорила с ним о прежних временах, об их совместной жизни. Мертвец остановился послушать ее, и этих нескольких мгновений оказалось вполне достаточно, чтобы меня переполнила магия. Я соединил ладони над оставшейся от хижины палкой и зажег ее по всей длине колдовским огнем. Я поднял ее в воздух, как факел.
– Господин, – обратился я к нему на языке мертвых. – Настало время пойти со мной. Вы чересчур долго откладывали свое последнее путешествие.
Птадомир рявкнул в ответ:
– А кто ты такой, чтобы стоять между Птадомиром и тем, чего он желает?
Пока он говорил, я стал точно посередине между ним и его женой, широко расставив ноги и надежно упершись носками в землю. Неку сохраняла спокойствие, кинжал в ее опущенной руке смотрел вниз.
– Я не из благородных, господин, но я ваш друг, знающий дорогу в Ташэ – я там бывал.
– Значит, ты такой же мертвец, как я, и не имеешь надо мной никакой власти.
Я сотворил знак Воориш, связывающий мертвых, и возразил:
– Но я же вернулсяоттуда.
Труп зашипел и снова потянулся ко мне, намереваясь вцепиться в шею обеими руками. Я поднял горящую палку и произнес тайное имя Всепожирающего Бога. Птадомир замер на месте, опустив руки и безвольно обмякнув.
Я понял, что смогу сдерживать его всего несколько секунд. И прошептал госпоже Неку на речи торговцев, надеясь, что Птадомир не поймет:
– Быстро! Его настоящее имя!
– Ну… Птадомир…
Я почти развернулся к ней. Как только мое внимание к мертвецу ослабло, он двинулся вперед. Я ткнул горящей палкой в разлагающееся лицо и не достал всего несколько дюймов.
– Нет!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Мы ели и говорили, общаясь на причудливой смеси слов и жестов, пока разгорался день. Тика, казалось, была просто заворожена тем, что, хотя весь бок моей туники затвердел от запекшейся крови, ран на мне не было. Она долго и пристально разглядывала меня, но так ничего и не сказала. А ее мать была слишком занята своими мыслями, чтобы замечать хоть что-то вокруг.
Постепенно я узнал их историю, по большей части от Тики, гораздо лучше владевшей языком торговцев, чем ее мать или я сам. Она в основном и поддерживала беседу.
Родом они были из Радисфона, знаменитого Города-в-Дельте, где правит Царь Царей, повелитель всех земель Великой Реки. Они служили, как я и предполагал, при его дворе, но отец Тики, муж Неку, был убит врагами, а его тело – брошено в реку без надлежащего погребального ритуала, и каким-то образом случилось так, что он не нашел дороги даже к царству Лешэ, граничащему со страной смерти. Вместо этого бывший вельможа – а звали его Птадомир – стал возвращаться каждую ночь к жене, домогаясь ее, как страстный любовник. Вначале она не поняла, что он мертв, и даже обрадовалась, решив, что он просто скрылся, спасая свою жизнь. Но уже тогда ее испугали зловоние его дыхания и леденящий холод его прикосновений. Лишь, когда они разделись, и она увидела его страшные бескровные раны, ей стало ясно, насколько ужасно ее положение. Да, она была сильной и отважной женщиной, настоящей дамой, как сказала ее дочь, и ей удалось не сойти с ума в первую же ночь. Она молча возлежала с ним, как и подобает жене.
Но с тех пор Птадомир стал каждый вечер возвращаться к ней, и тайну уже невозможно было сохранить. Неку с Тикой изгнали из города, так как враги Птадомира добились расположения царя и жрецов. Мать с дочерью бежали вверх по реке, но им так и не удавалось избавиться от назойливого внимания их мужа и отца. Он был ужасен в своем упорстве, хотя сам бесконечно страдал, прекрасно понимая, кем он стал и что он делает. Он был уверен, что перед тем, как его тело разложится окончательно, своим святотатством он или убьет собственную жену или заберет ее, живую, с собой в страну мрака. Времени до этого осталось не так уж много.
– Я попытаюсь помочь, – произнес я, не уверенный, смогу ли сделать это в действительности. Я вспомнил о женщине-калеке, которую обманул, притворившись, что вылечил ее в тот день на улице резчиков. Мне было стыдно лгать ей, но я не мог отказать ей в том слабом утешении, которое принесла ей моя ложь.
Тика потянулась ко мне и взяла меня за руку. Какое-то мгновение она колебалась, разглядывая мои шрамы, но затем ее рукопожатие окрепло, она посмотрела мне в глаза и сказала:
– Я знаю, ты сделаешь это, потому что ты добрый и хороший.
Я был настолько потрясен ее словами о себе, о том, кого все считали всеобщим врагом и вселенским монстром, что не знал, что сказать в ответ.
Но Неку лишь покачала головой:
– Я скоро умру.
Когда же мы попытались уговорить ее разделить с нами трапезу, она отказалась, сославшись на то, что тому, кто скоро умрет, не нужна пища, и просила не разубеждать ее. Единственное, что мне оставалось, – это попытаться доказать ей, что она не права.
Поднявшись на ноги и едва не упав лицом в грязь, я почувствовал, что нахожусь на грани истощения. Я не спал всю ночь, поддерживаемый лишь магией. Я испытал страшную боль, потерял много крови и выжил лишь благодаря магии. С тех самых пор – я понятия не имел, с каких – у меня не было ни крошки во рту, и теперь мизерная порция мяса и рыбы тяжелым камнем легла в мой пустой желудок. Мой организм просто не выдержал подобных перегрузок, и мне оставалось лишь отправиться вдоль по илистому полуострову в поисках сухого и теплого местечка, где извилистые песчаные дюны заросли высокой травой. Там я проспал весь день и, конечно же, видел сны, так как просто невозможно не видеть снов, когда в одном теле заключено столько душ. Мои узники, томящиеся в заточении внутри меня, шумно требовали, чтобы их услышали хотя бы во сне.
Мне приснилось, что я лежу в каком-то сухом холодном месте, в пыли, среди камней и скорпионов, где пролежал уже множество столетий. Неожиданно слепящие лучи солнца обожгли меня, и мой мир рухнул. Куски штукатурки, камни и песок дождем посыпались вниз, и впервые за долгие годы солнечный свет коснулся моего лица. Я вновь видел – впервые после многовековой слепоты, и это ощущение казалось необычным, оно сбивало с толку, дезориентировало; но все это продлилось лишь мгновение: мои глаза сгорели, а вслед за этим лицо закипело, а тело рассыпалось в прах и пепел, но все же я успел увидеть другое лицо, склонившееся надо мной в изумлении, почти благоговейном – Ваштэм, молодой, каким Секенр никогда не знал его, Ваштэм со смуглым лицом без морщин и с кудрявой бородой, облаченный в серебряные доспехи Рыцаря Инквизиции, забрало его было поднято, лицо исказилось от гнева и ненависти, меч извлечен из ножен и готов разить. Меня звали Лекканут-На. Я был женщиной, ведьмой из Дельты, заточенной в гробнице своим собственным творением, и мой дух каждую ночь поднимался из иссохшей земли, чтобы посещать мир и творить свои черные дела, пока Ваштэм в своих серебряных доспехах не уничтожил меня – он не убил меня мечом, а просто вскрыл мою могилу и дал солнцу коснуться моего тела… и я стала частью его. Я была первой. Я приветствовала Таннивара Отцеубийцу, Орканра, Тально и всех остальных… Ваштэм вступил в ряды рыцарей, пытаясь не признать, кем он был, бороться за правое дело против зла, против чародеев, Демонов Снов и Титанов Теней, которые были порождениями мрака черной магии, чародейства. Он уже ощутил соблазн магии и понемногу начал уступать ему. Подобное положение вещей уже тяготило его. Его пребывание среди Рыцарей Инквизиции было весьма сомнительным выходом из положения. Оно могло лишь оттянуть неизбежное, что и произошло в тот день, когда Ваштэм, как и гораздо позже Секенр, впервые убил чародея и стал тем, кем надеялся не стать. Это началось с Лекканут-На. После нее Ваштэм из потенциального чародея превратился в настоящего черного мага. Обратной дороги не было.
Теперь Ваштэм с болью и сожалением вспоминал об этом. Остальные – Таннивар, Орканр и еще кто-то, кого Секенр не знал – подались вперед, как подаются из тени к свету костра люди, готовые услышать новую историю. А Секенр… Я был Лекканут-На, вспоминающей, каково это – быть Секенром, хотя Лекканут-На никогда не была Секенром; Лекканут-На просыпается вечером на песке среди дюн с нависающей сверху травой; Лекканут-На ощупывает руками свое стройное тело, изумленная тем, какое оно молодое, тщедушное и к тому же мужское… в то время, как Секенр спит, настолько же изумленный тем, что стал старой, чудовищно толстой женщиной, застывшей без движения во тьме на века и долгое время не знавшей смерти.
Лекканут– На в своем новообретенном теле с трудом поднялась на ноги, потеряла равновесие, упала, споткнувшись о камень, на прибрежный ил и лежала там лицом в грязи, пытаясь справиться с незнакомыми руками, чтобы подняться… Как странно, -думала она, – одно запястье с громадным белым шрамом оцепенело.
Немного поодаль две женщины выползали из дверей хижины. Младшая побежала к Лекканут-На, увязая в грязи обутыми в добротные кожаные туфли ногами. Лекканут-На поднялась, опираясь на тонкие, как палки, руки, восхищенная необыкновенной легкостью тела, и почувствовала, как ил медленно стекает между пальцами.
– Секенр! – закричала девушка в кожаных туфлях, за чем последовало настоящее извержение слов на языке торговцев, которого я не понял.
– Тика, – вторая женщина, по-прежнему сидевшая в дверях хижины, обратилась к ней на языке Дельты. – Так нельзя. Он же всего-навсего мальчишка-волшебник. Он, без сомнения, переоценивает собственные силы, и это погубит его. Лучше ему уйти.
Какое– то время я еще был узником в собственном теле, способным лишь наблюдать, как Лекканут-На неуклюже пытается встать, но уже в тот миг, когда Тика позвала меня, а Неку назвала мальчишкой, я вспомнил, кто я такой, и проснулся окончательно. Лекканут-На отступила на второй план, в глубь подсознания, и я снова стал Секенром.
Но язык Дельты, родной язык Лекканут-На остался у меня в голове, как пена остается на песке после речного отлива. Ридамикейский – именно так он назывался – стал для меня таким же простым, как и мой родной язык, и я обратился на нем к Тике:
– Хватит болтать. Надо построить погребальное судно. Для твоего отца.
Приблизившись, она остановилась передо мной с широко раскрытыми глазами, зажав рот ладонью.
– Ты ведь действительно волшебник, да? Ты путешествовал в Дельту во сне, прожил там много лет, выучил наш язык и вернулся всего пару часов спустя? Я слышала такие истории…
Я встал на ноги, пожал плечами и вытянул вперед свои испачканные грязью руки.
– Что-то в этом роде.
– Ох!
– Но у нас много работы, – сказал я. – А времени до захода солнца осталось совсем мало.
Суденышко для Птадомира вышло весьма убогим. Берег вдоль этой излучины реки был высоким и порос травой до самой воды. Здесь росли лишь мелкие кустарники – ничего подходящего для строительства лодки, не было ни одной лианы, которыми мы могли бы связать пучки из тростника. И хотя мы с Тикой трудились не покладая рук, ее мать присоединилась к нам лишь в самый последний момент – она настолько упала духом, что пользы от нее не было практически никакой.
Неку сдалась. Она безучастно сидела, погрузившись в свои мысли, сложив руки на коленях, едва заметно раскачиваясь взад-вперед, и либо молчала, либо бормотала что-то себе под нос. Иногда она замирала, уставившись на свои ноги.
– Ты долженпомочь ей, – прошептала Тика.
– Я могу лишь попытаться, – ответил я, тут же пожалев о вырвавшихся словах. Похоже, я прочно вхожу в роль разрушителя чужих надежд. – Нет, – сказал я после минутного раздумья, – я знаю, что следует предпринять. Я помогу вам.
– Я буду молить об этом богов.
Мы разобрали лачугу на части, но, не имея ни молотка, ни гвоздей, ни обычной веревки, смогли сделать лишь что-то отдаленно напоминающее плот. Мы старались брать куски побольше и связывали их друг с другом полосками, которые нарвали из запасного платья Тики.
– Мне нужно что-нибудь острое, – сказал я. Тика не поняла меня. Я указал на плот: – Я должен кое-что на нем вырезать.
Порывшись в сваленном в хижине хламе, среди вещей своей матери Тика обнаружила расческу, на ручке которой был острый металлический наконечник; она незамедлительно вручила ее мне. Я тут же начал скрести ею по трухлявому дереву нашего суденышка. Полетели щепки. Ручка согнулась.
Она беспомощно посмотрела на меня, открыла маленькую сумочку и вынула оттуда вилку из слоновой кости.
Неожиданно Неку встрепенулась, выйдя из оцепенения, и подала голос:
– Нет, вот, возьми. У меня есть. – Она приподняла юбку, и мы увидели кинжал, привязанный к ее ноге кружевной тесьмой. Я робко и неуверенно взял у нее нож. – Ты должен вернуть его мне, когда закончишь, – сказала она, – так как, если у тебя ничего не получится, я убью себя.
– Нет, мама, нет! – воскликнула Тика Неку взяла ее за руку и ласково заговорила:
– Ты должна смириться с этим, дитя. Это моя судьба, написанная богами в Книге Жизней. Нет никакой возможности уйти от нее – никто не может избежать предначертанного. В конце концов я умру с честью, как и подобает людям нашего рода и положения.
– Но Секенр… Он спасет нас.
– Этот мальчик послан нам богами. У меня нет сомнений, – она стиснула руку дочери и слабо улыбнулась. – Давай же видеть в нем доброе предзнаменование – может быть, обо мне напишут там хотя бы еще немного. Ладно?
– Хорошо, мама.
– Значит, мы должны вернуться к работе, не так ли?
Мы с Тикой заканчивали наше сооружение, пока Неку нервно возилась с узлами, то затягивая один, то критически изучая другой. Но реальной пользы от нее было мало. Мне кажется, она делала все это лишь ради спокойствия своей дочери.
Взяв кинжал, я тщательно вырезал в центре кормы к Оуробороса – змея, заглатывающего собственный хвост. Кроме того там, где у плота должен был находиться нос, я изобразил два открытых глаза, чтобы судно увидело дорогу в другой мир, а на корме – два закрытых глаза, означавших, что мертвый не должен оглядываться на землю, где он прожил свою жизнь.
Я начал трудиться над каноническим написанием имен Сюрат-Кемада.
– У нас почти не осталось времени, – сообщила Тика. Я поднял взгляд. Она была права. На юге, вверх по течению, солнце повисло над самыми дюнами, далеко протянувшимися по равнине справа от нас. Тени чернели на воде, как нефть, вылившаяся из расщелины, сглаживая волны и последние блики отражений заходящего солнца.
Я продолжил резать. Заниматься каллиграфией ножом по прогнившему дереву было гораздо труднее, чем пером на бумаге.
– Мне понадобятся две монеты, – сказал я.
У Тики вырвался негромкий возглас изумления, словно она решила, что я требую платуза свои услуги, и вперед к тому же.
– Нет, дитя, – заметила Неку. – Их надо положить твоему отцу на глаза. – Она вытащила из-под платья маленький мешочек и протянула мне две серебряные монеты. – Это все, что у нас осталось.
Я счел добрым знамением то, что на реверсах обеих монет был изображен Бель-Кемад; с аверсов на нас смотрели ничего не значащие цари или герои Дельты.
Вдруг Тика вскрикнула и указала на реку. Что-то плеснулось у самого берега. Я обернулся – прямо передо мной стол труп Птадомира, с которого стекала слизь Речного дна. Он заковылял к нам, и между его ребер я видел темнеющее небо. Глаз у него уже не было. Лицо превратилось в голый череп с остатками разлагающейся плоти и клочьями спутанных волос. У меня не осталось сомнений, что Хапсенекьют пришел конец. Этот визит мужа должен был стать последним.
Я поднялся на ноги, обе женщины последовали моему примеру. Я вернул Неку кинжал – она не спрятала его, а сжала в руке.
– Помоги нам, пожалуйста, – тихо попросила Тика. Теперь уже она казалась совсем отчаявшейся. Она упала на колени и заплакала. Лицо ее матери, напротив, словно засветилось, исполнившись гордым достоинством.
Я знал, что мне делать. Не думаю, чтобы кто-то из живущих во мне подсказал мне это, просто я постепенно совершенствовался в магии, учился, как птенец учится летать. Все движения неожиданно становятся правильными. Хотя и неуклюжими. Остается лишь отточить и отшлифовать их.
Я положил обе монетки в пустой кошелек, свисавший у меня с пояса. Руки должны остаться свободными.
Пока я нагибался за палкой, труп все тащился вперед, шипя. Но госпожа Хапсенекьют – Неку – подняла перед собой скрещенные руки и заговорила на языке Дельты.
– Мой господин, мой муж, ты вернулся.
Птадомир ответил на том же наречии:
– Я больше не покину тебя до тех пор, пока струятся воды Великой Реки.
– Я не боюсь тебя, – сказала Неку. Но голос ее дрогнул. Я понял, что на самом деле она страшно боится. Но она справилась с собой и заговорила с ним о прежних временах, об их совместной жизни. Мертвец остановился послушать ее, и этих нескольких мгновений оказалось вполне достаточно, чтобы меня переполнила магия. Я соединил ладони над оставшейся от хижины палкой и зажег ее по всей длине колдовским огнем. Я поднял ее в воздух, как факел.
– Господин, – обратился я к нему на языке мертвых. – Настало время пойти со мной. Вы чересчур долго откладывали свое последнее путешествие.
Птадомир рявкнул в ответ:
– А кто ты такой, чтобы стоять между Птадомиром и тем, чего он желает?
Пока он говорил, я стал точно посередине между ним и его женой, широко расставив ноги и надежно упершись носками в землю. Неку сохраняла спокойствие, кинжал в ее опущенной руке смотрел вниз.
– Я не из благородных, господин, но я ваш друг, знающий дорогу в Ташэ – я там бывал.
– Значит, ты такой же мертвец, как я, и не имеешь надо мной никакой власти.
Я сотворил знак Воориш, связывающий мертвых, и возразил:
– Но я же вернулсяоттуда.
Труп зашипел и снова потянулся ко мне, намереваясь вцепиться в шею обеими руками. Я поднял горящую палку и произнес тайное имя Всепожирающего Бога. Птадомир замер на месте, опустив руки и безвольно обмякнув.
Я понял, что смогу сдерживать его всего несколько секунд. И прошептал госпоже Неку на речи торговцев, надеясь, что Птадомир не поймет:
– Быстро! Его настоящее имя!
– Ну… Птадомир…
Я почти развернулся к ней. Как только мое внимание к мертвецу ослабло, он двинулся вперед. Я ткнул горящей палкой в разлагающееся лицо и не достал всего несколько дюймов.
– Нет!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51