Загорелый стражник приблизился к пульту и начал разглядывать надписи на кнопках. В другое время Варош одернул бы нахала за неуместное любопытство, но сейчас было неудобно – гости.
Капитан вполголоса что-то приказал одному из своих спутников. Тот козырнул и поспешил из помещения на улицу.
– Так где же у вас разведчик С-122? – обратился лейтенант к капралу.
– Согласно инструкции заперт в отдельной камере, – доложил Варош и снял со стены ключ от камеры.
– Выпустите его, я побеседую, – распорядился капитан.
Звонко щелкнул замок камеры, и на пороге показалась неимоверно грязная, полосатая фигура шпика.
– Наконец-то, господин капитан! – обрадованно сказал он. – Я эс сто двадцать два. Мной только что раскрыт заговор. Здесь действует подпольный центр. Надо немедля объявить тревогу.
Десантники изумленно смотрели на стоявшего перед ними Алонзо Альвареца. А тот, возбужденный важностью сообщения, не разглядывая их лиц, продолжал:
– Каторжник, которого зовут Энрико, у них вожак.
– Совершенно правильно! – сдержанно подтвердил капитан. – Говори дальше… Кто еще замешан?
Альварец замер, услышав голос капитана; этот характерный тембр был ему памятен с детства.
– Ма… Мануэль! Это непостижимо, – с трудом выговорил он, узнав друга, преображенного военной формой.
Командир отряда, едва сдерживая ярость, спросил:
– Ну, что же ты замолчал? Говори дальше.
Одновременно в бок капрала уперлось дуло пистолета, неведомо как очутившегося в руке смуглого красавца офицера.
– Поднять руки!
Варош беспрекословно повиновался; он знал, что может последовать в случае малейшей заминки с исполнением такого приказания.
Наварро, обезоружив капрала, предупредил:
– Советую молчать, если хочешь жить!
Варош и без предупреждения онемел: все происходившее не укладывалось в его мозгу.
Шпион, оценивая обстановку, осмотрелся. У выхода он заметил рослого Чезаре. Спальню охранял могучий Кончеро. Рядом с капралом находился Наварро. Единственное окно было затянуто проволокой, – не убежишь!
– Мануэль, ты, наверное, считаешь меня изменником? – в отчаянии вырвалось у Альвареца. – Я ведь хотел помочь… запутать их. Хорошо, что сразу встретились. Мы ведь с тобой старые друзья. Объясни им, кто я. Да пусти ты меня, не души, – окрысился он вдруг на Паоло, схватившего его за ворот.
Тот, отпустив шпиона, с недоумением смотрел на Мануэля. Командир десантников стоял словно каменный, лишь желваки вздувались на скулах, а обнаглевший Альварец, торопясь и захлебываясь, продолжал:
– Я расскажу, как провел их… Вы сейчас разберетесь.
– Уже разобрались! – оборвал его Мануэль.
Альварец, поняв бессмысленность дальнейшего притворства, потребовал:
– Я настаиваю, чтобы мной занялся Центральный Комитет. Ты не имеешь права. Везите меня на материк, там все поймут.
– Ну и человек! – удивился Кончеро. – Сплошной обман.
– Я требую высшей инстанции! – чтобы выиграть время, настаивал Альварец.
– Подыщите что-нибудь повыше, и с веревкой, – сказал Мануэль. – Он вполне заслужил самую высокую перекладину.
– Нич-ч-чего, до утра еще далеко, – стал угрожать предатель, стремясь оттянуть развязку.
Заткнув Альварецу рот грязной тряпкой, которой еще недавно капрал наводил чистоту в помещении, Чезаре и Паоло выволокли шпиона из помещения. Капрала же заперли в камеру. Варош не сопротивлялся; он не мог понять, как заключенные попали на Бородавку и вернулись сюда в форме стражников, обманувшей его.
Через открытый проход в электропоясе пришли руководители подпольного центра. Увидев, как тащат к мачте Альвареца, Хосе поглядел ему вслед и сказал:
– Этот подлец проскочил за электропояс сразу же после сигнала с Бородавки, но мы знали, что вы добыли оружие и придете на выручку.
– Мы готовы были при малейшем сопротивлении разнести первый пост из катерных пулеметов, – подтвердил Мануэль. – А как мог проникнуть сюда Альварец?
– Наша вина, – ответил Лео Манжелли. – Он проломил голову Жуану, дежурившему у подъемного звена.
– Тому, что струсил плыть через пролив?
– Да. Смерть настигла его в самом, казалось, спокойном месте.
Благодаря последним словам умирающего, Лео Манжелли удалось установить, что произошло. Альварец, разнюхав о начале событий, незаметно вылез из барака через окно и добрался до электропояса. Там его остановил сидевший в засаде Жуан. «Меня прислал Мануэль», – сказал шпион. Услышав знакомое имя, Жуан подпустил его к себе. Как бы собираясь шепнуть на ухо пароль, Альварец вдруг ударил его камнем по голове. Да не один раз, а несколько.
Над пристанью высилась пятнадцатиметровая мачта. По торжественным дням Чинч приказывал поднимать на ее вершину пестрый флаг острова Панданго, сшитый по его проекту.
Накинув петлю на предателя, Чезаре вздернул его над землей и так оставил висеть.
– Теперь он добился… Для таких негодяев это последняя инстанция!
Обезвредить стражников, спавших в соседнем помещении, было не трудно. Их в одном белье закрыли в подвале.
Со времени начала операции прошло более четырех часов. До рассвета уже оставалось немного времени.
Подчиненные Манжелли привели с пристани пришедших в себя дежурного и часового и заперли в камеру с Варошем.
Подпольному центру осталось еще захватить темневший на рейде теплоход, прибытия которого так терпеливо ждал Хосе. Он стоял в полукилометре восточнее первого поста. Во мгле светились лишь два тусклых огня. Команда теплохода, видимо, спала, не подозревая о событиях, происшедших в эту ночь на острове.
Для захвата судна группа десантников была пополнена свежими силами. Снять вахтенного на теплоходе поручили строителю «воздушной переправы» – Хорхе, обученному в годы войны диверсионным действиям в тылу противника. Ему предложили любой пистолет на выбор, но инженер отказался.
– Мой пистолет еще на теплоходе, – сказал он. – Оружие, отнятое самим у противника, – самое лучшее оружие на свете!
Хорхе вооружился лишь кинжалом, взятым у Жана.
Пока Реаль отправлял связных по баракам, чтобы вывести за электропояс заключенных, намеченных к освобождению, отряд Мануэля погрузился на две шлюпки, стоявшие у пирса, и отправился в путь.
Бесшумно действуя веслами, десантники приблизились к судну и остановились у его округлой, нависшей над водой кормы. Здесь Кончеро, став во весь рост, уперся руками в железную обшивку теплохода, а Хорхе с обезьяньей ловкостью вскарабкался ему на плечи, ухватился за фальшборт, подтянулся на руках и перебрался на палубу.
Наверху, чуть слышно посвистывая, словно маятник, ходил от борта к борту вахтенный. Внезапно свист его оборвался, послышался шум борьбы, и вскоре все смолкло. Минут через пять рядом со шлюпками шлепнулся в воду конец штормтрапа.
– Поднимайтесь, компанейрос! – негромко сказал Хорхе.
Карабкаясь по шатким балясинам штормтрапа, десантники один за другим поднялись на палубу судна.
– А что с вахтенным? – шепотом спросил Мануэль.
Хорхе указал на связанного человека, лежавшего около шлюпбалки. Затем он хлопнул себя по карману, из которого торчала рукоятка пистолета, и сказал:
– Вот и я вооружен. Дело оказалось несложным.
Три человека были оставлены Мануэлем для действий на верхней палубе. Четверых вместе с Жаном он послал в машинное отделение, откуда доносилось монотонное бульканье помпы, видимо откачивавшей воду из трюмных отсеков, а сам с Паоло и Наварро приступили к осмотру надстроек и жилых помещений.
В рубке и капитанской каюте никого не было. В матросском кубрике на двухъярусных койках при тусклом свете спали полураздетые люди. Их было человек двенадцать.
– Механики, – определил Наварро, заметив, что у многих моряков руки потемнели от масла.
– Подъем! – скомандовал Мануэль.
Лежащие подняли головы. Они удивленно переглядывались, не понимая, для чего пришли в кубрик стражники.
– Одеться! – приказал Наварро.
Один из механиков, надевая промасленную робу, про себя ворчал:
– Сколько продажных шкур развелось!
– Не говори, дружище! – согласился сосед по койке.
– Я думал, пришли люди, а это стражники! – заметил третий моряк. – Дня им мало, по ночам таскаться вздумали.
Десантники никак не ждали, что их форма встретит такое открытое презрение.
– Берут обыкновенного негодяя, наряжают в казенный мундир, суют дубинку или скорострельный пистолет в руки и – вот вам вполне приличная шкура. Любуйтесь! – сказал первый механик и кивнул в сторону Наварро.
Летчик прикрикнул на него:
– Ты, приятель, не очень-то… полегче на виражах!
– Твои приятели в джунглях воют! – сердито сказал моряк. – Ведите, что ли!
В кубрик заглянул Хорхе. Он был в полосатой одежде каторжника, с пистолетом в руке. Моряки изумленно переглянулись: появление каторжника с оружием, спокойно беседующего с ненавистными людьми, могло смутить кого угодно.
– Что за маскарад? – спросил один из моряков.
Узнав, что судно захвачено политическими заключенными, он стал разговаривать по-иному, а сердитый машинист отвел Мануэля в сторону и негромко спросил:
– Коммунист?
– Да.
– Я думал, арестовать пришли. Эти ребята сочувствуют. Можете на нас рассчитывать, не подведем. – Потом он повернулся к Наварро и попросил: – Извини, дружище! Я и то смотрю – парень с виду ничего, а в такой паршивой робе. Не сердись!
Всех помощников капитана, двух радистов и пассажиров в военной форме, отказавшихся подчиняться десантникам, на катере отправили на Панданго и посадили вместе со стражниками в подвал.
От механиков Мануэль узнал, что перед выходом в море часть команды была неожиданно списана на берег и заменена портовым сбродом. Лишь дизелисты были оставлены на своих местах. Потом явились стражники. Они расположились в носовых каютах и пьянствовали весь рейс. Незадолго до отплытия один из электриков видел подозрительного полковника, беседовавшего с капитаном судна и радистом. Отправился ли этот полковник в море, сошел ли на берег, – моряки не знали. Им лишь было известно, что судно следует в одну из североамериканских гаваней. Судя по количеству запасенного топлива, порт назначения находился далеко. Продовольствия и пресной воды было взято на длительное плавание.

* * *

На Панданго перед выходом из лагеря и на пути к баракам была выставлена вооруженная охрана. Люди Лео Манжелли дежурили попарно. Трагическая гибель Жуана была для них хорошим уроком.
Чтобы не взбудоражить и не поднять прежде времени уголовников, решено было вести разговоры только в бараках политических заключенных и у индейцев.
Энрико Диас, борясь с приступами лихорадки, пошел в третий барак, где больше всего водилось доносчиков и шпионов. Разбудив спящих, он сообщил о захвате парохода и спросил: кто желает вырваться на свободу? Ему казалось, что сейчас все кинутся к нему и станут допытываться, как скорее попасть на теплоход. Но оживились лишь человек семьдесят, которые поспешно начали одеваться, а остальные даже не поднялись с нар.
– Не провоцируют ли нас? – перешептывались они.
Многие не верили в удачный исход побега и решили не ввязываться в затею двух первых бараков.
– Ну, бог с вами, оставайтесь на острове! – в сердцах сказал Энрико. – Выслуживайтесь перед Коротышкой; может, вас выпустит.
– Но у нас будет к вам требование! – выкрикнул пучеглазый арестант, назвавший себя юристом. – Вы отняли у охраны оружие. Без вас уголовники начнут бесчинствовать. Они перебьют и нас, и стражников. Будет бесчестно, если вы не поделитесь с нами оружием.
– А вы его сами добудьте, – предложил Диас. – Любите чужими руками жар загребать. Прошу построиться тех, кто желает быть свободным! Только проверьте, не станут ли рядом с вами шпионы Чинча. Приглядитесь друг к другу.
Заключенные построились и после проверки вытолкнули из шеренги человека, вобравшего голову в плечи. Это был обладатель золотого зуба, осточертевший всем провокационными вопросами.
Рослый арестант, отвесив ему оплеуху, сказал:
– Оставайся с пучеглазым, будете друг друга предавать.
– Внимание! – скомандовал Энрико. – Выходите по двое и молча. Остальным оставаться в бараке. До рассвета никому не выходить! – приказал он.
То же самое происходило и в других бараках. Одна за другой выходили цепочки людей и двигались к пристани, где их ждали катера. Заключенные, выполняя приказ, шли молча, но радостный блеск глаз говорил больше слов: там, на теплоходе их ждет свобода!

* * *

В помещении первого поста сошлись Мануэль, Хосе и Диас, – надо было обсудить дальнейшие действия.
– Нас уже упрекают, что мы оставляем политических на произвол уголовников, – сказал Диас. – Потом такое выдумают, что и оправдаться не сумеешь.
– Посоветуем им выйти за ограждения, – предложил Хосе. – Закроем проход, а уголовников оставим в лагере.
– Но они же выпустят стражников! – заметил Мануэль.
– Ну и пусть! Без оружия и радиостанции они нам не страшны.
Лео Манжелли привел длинноусого заключенного с нависшими бровями.
– Капитан дальнего плавания, – доложил он. – Берется вести судно куда угодно.
Видно было, что каторга прежде времени состарила некогда бравого моряка. После нескольких вопросов выяснилось, что он попал на Панданго за высмеивание в кругу знакомых распоряжений правительства «Пекиньё» и отсидел за это больше трех лет.
– Принимайте судно, – сказал Реаль. – Каким курсом пойдем, я вам скажу позже.
Кончеро привел в штаб истощенного сгорбленного старичка, державшего в руке продранную шляпу. Это был известный всем профессор.
– Насилу уговорил, – сообщил силач. – Может, он действительно профессор.
– Да, я профессор Чарльз Энгер, – подтвердил старик. – И уговаривали меня необычно. Встряхнули за ворот и спрашивают: «Сам пойдешь или нести тебя?».
– Подумаешь, за ворот взяли! – не смущался Кончеро. – Меня самого сегодня контузило. И ничего, не умер. Я, конечно, вежливо встряхнул и посоветовал помалкивать, пока не дойдем до первого поста.
– «Только пикни», говорит, – дополнил старик под невольный смех присутствующих.
– Как же иначе, если он сумасшедший? – не сдавался силач.
– А я в свою очередь решил, что стражник с ума сошел, – не без юмора сказал Энгер, вызвав новый взрыв смеха. – Господа, кто же здесь старший? – обратился он ко всем.
Диас глазами указал ему на Реаля. Старик низко поклонился и отрекомендовался:
– Я был когда-то известным человеком, имел свою хирургическую клинику. Ее так и звали: Клиника профессора Энгера.
– Профессор, а вы не припомните, кто бы мог сказать такую фразу: «Сквозь тьму надвигающейся на человечество ночи я вижу свет»? – неожиданно спросил Хосе.
– «Он идет с востока, озаряя страдающий мир», – закончил удивленный старик. – Откуда эти слова известны вам? Я сказал их тогда… на конференции. Потом они потребовали, чтобы я отказался, написал письмо в газеты. Они часто били меня по голове резиновыми палками.
В комнате стало тихо.
– Средневековые инквизиторы принудили великого Галилея отречься от своего учения. Он был слаб и стар, господа, и подчинился, – продолжал говорить профессор. – Но земной шар ведь все равно вертится!
– За слова правды мракобесы сослали вас на каторгу, – сказал Реаль. – А мы, коммунисты, освобождаем вас и приветствуем как честного ученого!
Когда Энгер понял, для чего его сюда привел Кончеро, слезы потекли по его впалым щекам. Борясь с волнением, он пояснил:
– Это слезы радости не за себя, нет! Я радуюсь за несчастную родину, за все человечество. На свете существуют мужественные люди, которые не позволят торжествовать реакции. Да, господа, я преклоняюсь перед вами. – И седой человек, по-старомодному шаркнув, склонил голову в торжественном поклоне.
Люди, не привыкшие к благодарности, смущенно опустили глаза; они не считали себя героями.
Реаль, поручив Жану позаботиться о старике, отправил – их на корабль вместе с капитаном дальнего плавания. Часы на стене пробили три звонких удара; приближался рассвет. Надо было расставаться с островом Панданго.
Штаб восставших вновь отправил посыльных в бараки с предложением ко всем, не желающим оставаться с уголовниками в лагере, выйти за пределы электропояса. На размышления давались пятнадцать минут, после чего проход через электропояс закрывался.
Минут через десять послышался стук деревянных подошв: «клюк-клек-кляк». За электропояс выходили люди, опасливо озирающиеся по сторонам. Вид повешенного Альвареца пугал их; они шарахались в сторону от пристани и собирались на берегу небольшими группами.
– Вот до чего дошли! – с презрением сказал Диас. – Даже свободы боятся. А вдруг просчитаются, если убегут? Авось Коротышка смилостивится и простит их. Трусы презренные!
– Все вышли? – спросил Реаль.
– Так точно. Из политических в бараках как будто никого не осталось, – доложил Лео Манжелли и тихо добавил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18