С каждым днем в бароне все реже просыпался смелый и честолюбивый интриган, столь энергично взявшийся за дело в самом начале. Проницательный и надменный взор потух, уголки губ клонились все ниже, сутулость все сильнее бросалась в глаза. Он сдавал.
Тарк прекрасно понимал: если бы не агадейский гарнизон, в первый же день своего появления разоруживший пешую городскую стражу, голова самозванной королевы давно красовалась бы на на городской стене рядом с головами приспешников, в том числе его, Тарка. Тысяцкий изумился, когда Ангдольфо поведал ему, что с самого начала знал о назревающем бунте, но ничего не мог поделать. Пешая стража решила расправиться с самозванкой и перейти на сторону мятежных дворян.
Заговорщики воспользовались нерешительностью первых копий Луна (в казармах их было не свыше десятка, и Лун перед своим уходом строжайше наказал им ничего не предпринимать без крайней необходимости), и преспокойно зарезали их спящими, а потом как ни в чем не бывало разошлись по городу «охранять порядок». У Ангдольфо под рукой было еще несколько «оборотней», но любая попытка обезвредить пешую стражу мгновенно привела бы к вооруженному столкновению мятежников с малочисленной и тоже не слишком надежной гвардией королевы.
Тарк к тому времени еще не успел возвратиться в Даис, зато появились беглецы из его отряда; именно принесенная ими новость, о разгроме карателей у замка Парро и склонила пешую стражу к измене. Зная, что агадейское войско всего в одном-двух переходах от Даиса, Ангдольфо забаррикадировался во дворце с двумя сотнями гвардейцев, которых наспех обработали первые копии, и просидел более суток в ожидании штурма.
– Зачем вызвала? – Тарк поежился под неотрывными взглядами двух лунов, которые сидели по-восточному подле трона.
Лжезивилла уныло вздохнула и указала приглашенным на стол, где в беспорядке стояли кувшины с вином и блюда с несвежей едой.
– Есть разговор. Хотите есть и пить – не стесняйтесь.
Тарк и Нулан даже не оглянулись на стол, откуда попахивало кислятиной и гнилью. Во дворце «королевы» не осталось незараженных слуг, а домовитость, похоже, не входила в число достоинств Луна. Барон Ангдольфо тоже не заботился о чистоте своего обиталища – было б чем живот набить и на что голову положить.
– Спасибо, ваше величество, мы сыты, – тактично отказался Нулан.
Ангдольфо снова вздохнул.
– Сыты, так сыты. Ко мне сегодня пришел человек. Оттуда. – Он указал на восточное окно, и Тарк с Нуланом догадались, что он подразумевает Агадею.
– За каким Нергалом? – холодно поинтересовался Тарк и вместо ответа услышал:
– Сколько у вас людей?
Нулан печально опустил взгляд, киммериец насупился.
– Сотен пять осталось?
– Полторы, – буркнул Тарк. – Было три, половина разбежалась.
– Плохо, – решил Ангдольфо. И осведомился: – Почему столько дезертиров? Я же хорошо плачу солдатам.
Тарк раздраженно пожал плечами и отвернулся к окну. Нулан взялся объяснить:
– Люди не хотят вам служить, ваше величество. Боятся «лунной болезни» и вообще колдовства. А еще партизан. И новых хозяев.
– Новых хозяев? – с притворным недоумением переспросил Ангдольфо.
– Ну, этих. – Нулан тоже указал подбородком на восточное окно. – Я-то их знаю, отличные парни. Но местным разве втолкуешь? Агадейцев тут спокон веку недолюбливали.
– Плохо, – повторил Ангдольфо.
– Плохо, плохо! – проворчал Тарк. – А как сделать, чтобы стало хорошо?
Ангдольфо улыбнулся и поерзал на троне, усаживаясь поудобнее.
– Об этом-то и речь. У меня был разговор с агадейским советником, он предлагает вам работу.
– Работу? – Тарк и Нулан настороженно переглянулись.
– Да. Очень выгодную. И не здесь.
Тарк пристально посмотрел на самозваную королеву. Голова безвольно откинута на спинку трона, ноги лежат на деревянной скамеечке, правая рука зачем-то придерживает костыль, левая висит плетью. Поза изнеможения. Но в глазах – живые искорки азарта. Как в тот солнечный день, когда Тарк и Нулан привели в Даис банду дезертиров. Занятно, подумал киммериец.
Он приподнял и чуть склонил набок голову, давая понять, что ждет пояснения.
– Вам предлагают расквитаться с Конаном.
В сердце Тарка вздыбился смерч. Конан! Воплощение злого рока, виновник всех бед! Каждый раз, когда до вожделенной цели рукой подать, Конан переходит ему, Тарку, дорогу. Расквитаться с ним? Да ради такой возможности тысяцкий отдал бы правую руку.
– Агадейцы узнали, – продолжал Ангдольфо, – что Конан собирается идти в Вендию с небольшим отрядом партизан. Несколько дней назад туда ушел Бен-Саиф с сотней горногвардейцев из Шетры, ему поручено занять провинцию Собутан, которая принадлежит Сеулу Выжиге, узурпатору пандрского трона. Выжига должен уступить власть по собственной воле, и потеря Собутана, где он хранит все награбленные ценности, сделает его намного сговорчивее. Сеул позвал на помощь Конана, посулил ему златые горы и военную помощь нашим мятежникам.
– Вот оно что, – глухо произнес Тарк. – Стало быть, агадейцы решили бросить нас наперехват. Почему бы им просто не ввести войска в Пандру?
– На то есть веские причины, – неторопливо, будто рассуждая вслух, ответил Ангдольфо. – Благодаря «мудрому» правлению Сеула Пандра уже не государство, а разлагающийся труп. А король Абакомо, каких бы сплетен о нем ни распускали, все-таки не любитель падали. Но труп способен причинить немало хлопот.
– Ну, не сказал бы, – буркнул тысяцкий. – Сколько помню себя, хлопот с мертвецами бывало куда меньше, чем с живыми.
– Раздавить Сеула и его вооруженных мытарей – пара пустяков, – назидательно ответил Ангдольфо. – Горстка агадейских солдат справилась бы с этим за три-четыре дня. А как быть дальше? В частых мятежах и стычках с правительственными войсками созрели и закалились десятки народных вождей. Как только падет трон Сеула, они развяжут беспощадную войну за власть, междоусобицу, и в стране воцарится хаос. Но вожаки охотно помирятся, если у них появится общий враг – агадейцы. Сеул прекрасно это понимает и даже надеется возглавить народную армию. Не больше и не меньше! И получит немало шансов на успех, если Абакомо введет войска в Пандру. Как ты думаешь, Абакомо может себе это позволить? Нет. Его цель – новый порядок, а не вселенская разруха. Он должен вывести из игры Сеула и сохранить государственный аппарат. Иначе придется не воскрешать Пандру, а сжигать.
– Понятно, – кивнул Тарк. – Надо поймать Сеула за ядра, чтоб не фокусничал.
Ангдольфо вяло улыбнулся.
– Скорее всего, – произнес он, – Конан и без твоей помощи свернул бы себе шею. Шутка ли, сотня отборных горногвардейцев? Но надо бить наверняка.
Тарк хмыкнул, Нулан скептически покачал головой. Вряд ли в конной страже Даиса найдется хоть один воин, который захочет еще раз испытать на своей шкуре атаку когирских партизан.
Ангдольфо угадал их мысли и поспешил успокоить:
– Агадеицы не требуют от вас подвигов. Будет вполне достаточно, если вы пройдете перед когирским отрядом и настроите против него мирных жителей.
– Настроить мирных жителей против Конана? – С лица Тарка не сходило недоумение. – Как вы себе это представляете, ваше величество?
Улыбнувшись вновь, Ангдольфо оторвался от спинки кресла и погладил больную ногу.
– Насколько мне известно, в Нехреме ты неплохо справлялся с ролью Лжеконана.
«Ну и ну! – изумился Тарк. – Ай да агадейцы! А я-то их чистоплюями считал!» Он рассмеялся.
– Вы правы, ваше величество, работенка в самый раз для меня. – Вот только одна незадача: парни не согласятся. Нагнал на них Конан страху, размозжи его Кром.
– Повторяю, – устало произнес Ангдольфо, – тебе и твоим людям вовсе незачем встречаться с Конаном. Надо только добраться до Собутана, а уж там агадейцы не дадут вас в обиду. Если все сделаете, как надо, с Конаном расправится регулярная вендийская армия и озлобленные крестьяне.
– А потом возьмутся за нас?
– Не волнуйся. Агадейцы поделятся с ними сокровищами Сеула, и они уйдут с миром. Еще и спасибо скажут. Агадейцы и вам дадут золота, сколько унести сможете. Захотите – вернетесь ко мне, захотите – разойдетесь по домам. Все лучше, чем сидеть в этой мышеловке и ждать, когда вам поснимают головы и насадят на штыри.
«Э-э, да ты, красотка, не больно-то веришь в свою звезду, – подумал Тарк, и уныние нахлынуло на него с новой силой. – Видать, мне и впрямь деваться больше некуда».
– Вот это уже другой разговор, – кивнул он. – Сразу надо было про золото сказать. Ради денег наши прохвосты любые горы свернут. Под такой залог мы еще сотни две орлов наберем, верно, Нулан?
Нулан тоже кивнул, но на его обветренном лице не было и тени воодушевления.
Глава 2
Его переполняло блаженство, ощущение растущей силы. Кругом разливался свет – девственная белизна, ласковое, упоительное тепло. Вес тела быстро таял, и слабела хватка земного притяжения. Как будто невидимые нити тянули его в небеса.
Он оторвался от ложа, неторопливо поднялся к балдахину, пропустил его сквозь себя, как воздух пропускает водяные брызги, не ощутив даже малейшего сопротивления ткани. Его ожидала вселенная – сонмища миров, населенных самыми невообразимыми существами, – в любой из них он теперь сможет попасть в мгновение ока.
Но он не спешил с выбором. Он вдруг вспомнил, что, отходя ко сну, вообще не собирался покидать королевские покои, не говоря уже о собственном теле. Выдался хлопотливый и долгий день, и Абакомо просто хотел выспаться, пролежать всю ночь в глубоком омуте покоя, ибо далеко не всегда путешествия души дарили отдохновение. На иных мирах встречались чудовища неописуемой жути, и всякий раз он стремглав уносился в тело и просыпался в холодном поту.
Он все еще поднимался в той же позе, в какой лежал на широкой ореховой кровати – голова к востоку, левая нога прямая, правая подобрана, одна рука откинута, другая под затылком. Поза его вполне устраивала. Крошечная частица сознания по-прежнему недоумевала: с чего это вдруг он левитирует, ведь не намеревался? Для этого занятия есть урочные часы, и храмовники, учившие молодого короля искусству блужданий вне тела, часто напоминали: не следует пускаться в них спящим. Но уж коли произошло…
Пусть невидимые крылья блаженства отнесут его на уютную планетку, как-то раз увиденную мельком: восхитительная природа, умопомрачительная архитектура, а любой, даже самый незначащий, помысел любого из обитателей – ярчайший образчик мудрости и непорочности. Эти бессмертные создания приглашали Абакомо в гости, обещали, что научат черпать сколько угодно жизненной силы в самих стихиях, однако повелитель Агадеи почему-то все откладывал визит. Что ж, решено: он полетит туда. Возможно, искусство бессмертной расы пригодится для его дела, ведь известны случаи, когда победа в сражении зависела от выносливости солдат.
Он легко вообразил себе ту планету (а ничего иного и не требовалось, чтобы попасть туда) и поплыл в зенит. И вдруг опешил, заметив на своем пути золотистое марево. По мере приближения оно разрешилось в мелкоячеистую сетку; по ней тут и там пробегали оранжевые сполохи. Абакомо протянул руку и ощутил холодок металла. Он ухватился за сеть обеими руками, попытался разорвать – напрасный труд. Он оттолкнулся от сетки и двинулся вверх, и снова встретил преграду. Вскоре он определил, что его кровать накрыта огромным ячеистым куполом. Он в золотой клетке!
Кровать задвигалась, заколыхался балдахин, и внезапно его пробила огромная зеленая лиана и метнулась к королю, извиваясь по-змеиному. Он едва сумел увернуться, распластался на золотой сетке, но она в тот же миг промялась от страшного удара извне.
Короля швырнуло к кровати, лиана перехватила его в воздухе, как язык ящерицы – муху, и утащила под балдахин. Кровать превратилась в огромную слюнявую пасть, усаженную острыми кривыми зубами; барахтаясь в неодолимой хватке лианы, Абакомо летел навстречу ужасной гибели. Клыки щелкнули, перекусив лиану. Король повис в воздухе и уставился в громадные тусклые глаза; в бездонных зеницах тонули золотые отблески. Правая широченная ноздря дохнула огнем, испепелив лиану, а человеку не причинив ни малейшего вреда. Головешки посыпались на морду чудовища, на серую влажную кожу, покрытую редкими, но толстыми, как канаты, волосками. Несколько волосков занялось пламенем, по серой коже пробежала рябь. Как подъемные мосты крепостей, упали дряблые веки. Монстра сморил сон.
Король заморгал и с шумом выпустил воздух из легких.
Его окружал сумрак. За кисеей балдахина мерцали свечи, привычно благоухали цветы в изголовье, из коридора доносились неторопливые шаги гвардейцев, охраняющих покой его величества. Он лежал в холодном поту. Он ничего не понимал. Кроме одного: все это было неспроста.
* * *
Лютая жара осталась на горбах степных холмов и сыпучих серпах барханов. В первый день восхождения она текла следом за отрядом по широкому ущелью, по извилистой дороге, которая то и дело игриво перебегала через узкий звонкий ручей. Вечером жара отскочила вспять, а поутру уже не вернулась.
Вдоль ручья росли высокая трава и кусты, хватало и деревьев. Заросли изобиловали дичью. Головному дозору Конан наказал бить кекликов и горных коз; почти каждая стрела охотников попадала в цель, и за день отряд вдоволь запасся свежей дичью для ужина. Вечером от костров растекался восхитительный аромат, вынуждал громко урчать крепкие солдатские желудки. Горные куропатки и козы кувыркались на вертелах, покрывались румяной корочкой, к их запаху примешивалось благоухание свежеиспеченных лепешек из ячменя. Все наелись досыта, а ночью отменно выспались, и никто не подозревал, что еще долго те из них, кому посчастливится остаться в живых, будут с тоской вспоминать этот вечер и эту ночь. Горный кряж принадлежал Пандре. Сквозь голодную страну Сеула Выжиги отряд Конана прошел, как шило сквозь дерюгу – не встретив никакого противодействия. Узурпатор сдержал обещание, его царедворец Тахем показал Конану самый короткий и удобный путь. Теперь они пересекали пограничный кряж, за ним лежат горы, которые считают своими и афгулы, и вендийцы, и агадейцы. Но ни один из этих народов не удосужился поставить здесь хотя бы захудалый форт, ибо на самом деле эти безлюдные пустоши не нужны были никому. На перевалах даже разбойники повывелись еще в ту пору, когда Великий Путь Шелка и Нефрита резко изогнулся к югу.
Этим путем караваны Сеула Выжиги уходили в Вендию. Конан знал, что уже завтра его отряду предстоит встреча с афгулами – воинственными и коварными горцами, с которыми опасно враждовать, но еще опаснее дружить. Когда-то он сумел найти общий язык с этим народом, даже стал его вождем и водил в бой тысячи воинов; помнят ли его ветераны тех грозных набегов? Еще бы не помнили! Горцы тем и славятся, что не забывают ни плохого, ни хорошего.
До появления Сеула в Пандре афгулы редко забредали в эти горы, но теперь каждое лето две-три сотни воинов обязательно поднимаются на перевал вместе с семьями и терпеливо ждут, когда с севера пойдет бесконечная вереница груженых повозок. Когда им заплатят щедрую пошлину. И Сеул платит самозваным таможенникам, хоть и скрежещет зубами от злости. Платит, ибо это выгодней, чем держать на перевале войска. Одно дело – провести два раза в год караван через необитаемые горы, и совсем другое – захватить спорную территорию, не имея ни сил, ни желания развязывать войну с могущественными и агрессивными соседями. К тому же, пока Выжигу «пощипывают» афгулы, ни вендийцы, ни агадейцы не суются в это ущелье. Для них овчинка не стоит выделки. Им и так хватает неприятностей с драчливыми горцами.
В кошельке на поясе Конана, среди золотых и серебряных «токтыгаев», лежала отлитая из бронзы фигурка парящего сокола – пропуск, полученный Сеулом от племенного вождя афгулов. Конан давно знал этот тотем, несколько десятков мужчин из племени парящего сокола служили когда-то в его армии, но с вождями и старейшинами ему не доводилось встречаться.
Племя обитало в труднодоступных горах, то и дело перекочевывало с одной караванной тропы на другую и сводило концы с концами только благодаря «пошлинам» с купцов. Пожалуй, по афгульским меркам оно было даже миролюбивым, ибо только предельная несговорчивость караванщиков вынуждала соколов хвататься за кривые сабли и кинжалы. Соколы далеко не первый век мыкались в этих бесплодных горах. Суровая природа не позволила им обзавестись стадами овец и коров по примеру соседних кланов, и они нашли замену в лице торговцев. Конечно, можно ободрать гостя, как липку, можно даже кровь ему пустить, но кто тогда приведет караван на следующий год? По Гимелианским горам бродили красивые легенды, как соколы делились с иноземцами последней заплесневелой лепешкой, как дрались с соседними кланами, защищая проезжих купцов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Тарк прекрасно понимал: если бы не агадейский гарнизон, в первый же день своего появления разоруживший пешую городскую стражу, голова самозванной королевы давно красовалась бы на на городской стене рядом с головами приспешников, в том числе его, Тарка. Тысяцкий изумился, когда Ангдольфо поведал ему, что с самого начала знал о назревающем бунте, но ничего не мог поделать. Пешая стража решила расправиться с самозванкой и перейти на сторону мятежных дворян.
Заговорщики воспользовались нерешительностью первых копий Луна (в казармах их было не свыше десятка, и Лун перед своим уходом строжайше наказал им ничего не предпринимать без крайней необходимости), и преспокойно зарезали их спящими, а потом как ни в чем не бывало разошлись по городу «охранять порядок». У Ангдольфо под рукой было еще несколько «оборотней», но любая попытка обезвредить пешую стражу мгновенно привела бы к вооруженному столкновению мятежников с малочисленной и тоже не слишком надежной гвардией королевы.
Тарк к тому времени еще не успел возвратиться в Даис, зато появились беглецы из его отряда; именно принесенная ими новость, о разгроме карателей у замка Парро и склонила пешую стражу к измене. Зная, что агадейское войско всего в одном-двух переходах от Даиса, Ангдольфо забаррикадировался во дворце с двумя сотнями гвардейцев, которых наспех обработали первые копии, и просидел более суток в ожидании штурма.
– Зачем вызвала? – Тарк поежился под неотрывными взглядами двух лунов, которые сидели по-восточному подле трона.
Лжезивилла уныло вздохнула и указала приглашенным на стол, где в беспорядке стояли кувшины с вином и блюда с несвежей едой.
– Есть разговор. Хотите есть и пить – не стесняйтесь.
Тарк и Нулан даже не оглянулись на стол, откуда попахивало кислятиной и гнилью. Во дворце «королевы» не осталось незараженных слуг, а домовитость, похоже, не входила в число достоинств Луна. Барон Ангдольфо тоже не заботился о чистоте своего обиталища – было б чем живот набить и на что голову положить.
– Спасибо, ваше величество, мы сыты, – тактично отказался Нулан.
Ангдольфо снова вздохнул.
– Сыты, так сыты. Ко мне сегодня пришел человек. Оттуда. – Он указал на восточное окно, и Тарк с Нуланом догадались, что он подразумевает Агадею.
– За каким Нергалом? – холодно поинтересовался Тарк и вместо ответа услышал:
– Сколько у вас людей?
Нулан печально опустил взгляд, киммериец насупился.
– Сотен пять осталось?
– Полторы, – буркнул Тарк. – Было три, половина разбежалась.
– Плохо, – решил Ангдольфо. И осведомился: – Почему столько дезертиров? Я же хорошо плачу солдатам.
Тарк раздраженно пожал плечами и отвернулся к окну. Нулан взялся объяснить:
– Люди не хотят вам служить, ваше величество. Боятся «лунной болезни» и вообще колдовства. А еще партизан. И новых хозяев.
– Новых хозяев? – с притворным недоумением переспросил Ангдольфо.
– Ну, этих. – Нулан тоже указал подбородком на восточное окно. – Я-то их знаю, отличные парни. Но местным разве втолкуешь? Агадейцев тут спокон веку недолюбливали.
– Плохо, – повторил Ангдольфо.
– Плохо, плохо! – проворчал Тарк. – А как сделать, чтобы стало хорошо?
Ангдольфо улыбнулся и поерзал на троне, усаживаясь поудобнее.
– Об этом-то и речь. У меня был разговор с агадейским советником, он предлагает вам работу.
– Работу? – Тарк и Нулан настороженно переглянулись.
– Да. Очень выгодную. И не здесь.
Тарк пристально посмотрел на самозваную королеву. Голова безвольно откинута на спинку трона, ноги лежат на деревянной скамеечке, правая рука зачем-то придерживает костыль, левая висит плетью. Поза изнеможения. Но в глазах – живые искорки азарта. Как в тот солнечный день, когда Тарк и Нулан привели в Даис банду дезертиров. Занятно, подумал киммериец.
Он приподнял и чуть склонил набок голову, давая понять, что ждет пояснения.
– Вам предлагают расквитаться с Конаном.
В сердце Тарка вздыбился смерч. Конан! Воплощение злого рока, виновник всех бед! Каждый раз, когда до вожделенной цели рукой подать, Конан переходит ему, Тарку, дорогу. Расквитаться с ним? Да ради такой возможности тысяцкий отдал бы правую руку.
– Агадейцы узнали, – продолжал Ангдольфо, – что Конан собирается идти в Вендию с небольшим отрядом партизан. Несколько дней назад туда ушел Бен-Саиф с сотней горногвардейцев из Шетры, ему поручено занять провинцию Собутан, которая принадлежит Сеулу Выжиге, узурпатору пандрского трона. Выжига должен уступить власть по собственной воле, и потеря Собутана, где он хранит все награбленные ценности, сделает его намного сговорчивее. Сеул позвал на помощь Конана, посулил ему златые горы и военную помощь нашим мятежникам.
– Вот оно что, – глухо произнес Тарк. – Стало быть, агадейцы решили бросить нас наперехват. Почему бы им просто не ввести войска в Пандру?
– На то есть веские причины, – неторопливо, будто рассуждая вслух, ответил Ангдольфо. – Благодаря «мудрому» правлению Сеула Пандра уже не государство, а разлагающийся труп. А король Абакомо, каких бы сплетен о нем ни распускали, все-таки не любитель падали. Но труп способен причинить немало хлопот.
– Ну, не сказал бы, – буркнул тысяцкий. – Сколько помню себя, хлопот с мертвецами бывало куда меньше, чем с живыми.
– Раздавить Сеула и его вооруженных мытарей – пара пустяков, – назидательно ответил Ангдольфо. – Горстка агадейских солдат справилась бы с этим за три-четыре дня. А как быть дальше? В частых мятежах и стычках с правительственными войсками созрели и закалились десятки народных вождей. Как только падет трон Сеула, они развяжут беспощадную войну за власть, междоусобицу, и в стране воцарится хаос. Но вожаки охотно помирятся, если у них появится общий враг – агадейцы. Сеул прекрасно это понимает и даже надеется возглавить народную армию. Не больше и не меньше! И получит немало шансов на успех, если Абакомо введет войска в Пандру. Как ты думаешь, Абакомо может себе это позволить? Нет. Его цель – новый порядок, а не вселенская разруха. Он должен вывести из игры Сеула и сохранить государственный аппарат. Иначе придется не воскрешать Пандру, а сжигать.
– Понятно, – кивнул Тарк. – Надо поймать Сеула за ядра, чтоб не фокусничал.
Ангдольфо вяло улыбнулся.
– Скорее всего, – произнес он, – Конан и без твоей помощи свернул бы себе шею. Шутка ли, сотня отборных горногвардейцев? Но надо бить наверняка.
Тарк хмыкнул, Нулан скептически покачал головой. Вряд ли в конной страже Даиса найдется хоть один воин, который захочет еще раз испытать на своей шкуре атаку когирских партизан.
Ангдольфо угадал их мысли и поспешил успокоить:
– Агадеицы не требуют от вас подвигов. Будет вполне достаточно, если вы пройдете перед когирским отрядом и настроите против него мирных жителей.
– Настроить мирных жителей против Конана? – С лица Тарка не сходило недоумение. – Как вы себе это представляете, ваше величество?
Улыбнувшись вновь, Ангдольфо оторвался от спинки кресла и погладил больную ногу.
– Насколько мне известно, в Нехреме ты неплохо справлялся с ролью Лжеконана.
«Ну и ну! – изумился Тарк. – Ай да агадейцы! А я-то их чистоплюями считал!» Он рассмеялся.
– Вы правы, ваше величество, работенка в самый раз для меня. – Вот только одна незадача: парни не согласятся. Нагнал на них Конан страху, размозжи его Кром.
– Повторяю, – устало произнес Ангдольфо, – тебе и твоим людям вовсе незачем встречаться с Конаном. Надо только добраться до Собутана, а уж там агадейцы не дадут вас в обиду. Если все сделаете, как надо, с Конаном расправится регулярная вендийская армия и озлобленные крестьяне.
– А потом возьмутся за нас?
– Не волнуйся. Агадейцы поделятся с ними сокровищами Сеула, и они уйдут с миром. Еще и спасибо скажут. Агадейцы и вам дадут золота, сколько унести сможете. Захотите – вернетесь ко мне, захотите – разойдетесь по домам. Все лучше, чем сидеть в этой мышеловке и ждать, когда вам поснимают головы и насадят на штыри.
«Э-э, да ты, красотка, не больно-то веришь в свою звезду, – подумал Тарк, и уныние нахлынуло на него с новой силой. – Видать, мне и впрямь деваться больше некуда».
– Вот это уже другой разговор, – кивнул он. – Сразу надо было про золото сказать. Ради денег наши прохвосты любые горы свернут. Под такой залог мы еще сотни две орлов наберем, верно, Нулан?
Нулан тоже кивнул, но на его обветренном лице не было и тени воодушевления.
Глава 2
Его переполняло блаженство, ощущение растущей силы. Кругом разливался свет – девственная белизна, ласковое, упоительное тепло. Вес тела быстро таял, и слабела хватка земного притяжения. Как будто невидимые нити тянули его в небеса.
Он оторвался от ложа, неторопливо поднялся к балдахину, пропустил его сквозь себя, как воздух пропускает водяные брызги, не ощутив даже малейшего сопротивления ткани. Его ожидала вселенная – сонмища миров, населенных самыми невообразимыми существами, – в любой из них он теперь сможет попасть в мгновение ока.
Но он не спешил с выбором. Он вдруг вспомнил, что, отходя ко сну, вообще не собирался покидать королевские покои, не говоря уже о собственном теле. Выдался хлопотливый и долгий день, и Абакомо просто хотел выспаться, пролежать всю ночь в глубоком омуте покоя, ибо далеко не всегда путешествия души дарили отдохновение. На иных мирах встречались чудовища неописуемой жути, и всякий раз он стремглав уносился в тело и просыпался в холодном поту.
Он все еще поднимался в той же позе, в какой лежал на широкой ореховой кровати – голова к востоку, левая нога прямая, правая подобрана, одна рука откинута, другая под затылком. Поза его вполне устраивала. Крошечная частица сознания по-прежнему недоумевала: с чего это вдруг он левитирует, ведь не намеревался? Для этого занятия есть урочные часы, и храмовники, учившие молодого короля искусству блужданий вне тела, часто напоминали: не следует пускаться в них спящим. Но уж коли произошло…
Пусть невидимые крылья блаженства отнесут его на уютную планетку, как-то раз увиденную мельком: восхитительная природа, умопомрачительная архитектура, а любой, даже самый незначащий, помысел любого из обитателей – ярчайший образчик мудрости и непорочности. Эти бессмертные создания приглашали Абакомо в гости, обещали, что научат черпать сколько угодно жизненной силы в самих стихиях, однако повелитель Агадеи почему-то все откладывал визит. Что ж, решено: он полетит туда. Возможно, искусство бессмертной расы пригодится для его дела, ведь известны случаи, когда победа в сражении зависела от выносливости солдат.
Он легко вообразил себе ту планету (а ничего иного и не требовалось, чтобы попасть туда) и поплыл в зенит. И вдруг опешил, заметив на своем пути золотистое марево. По мере приближения оно разрешилось в мелкоячеистую сетку; по ней тут и там пробегали оранжевые сполохи. Абакомо протянул руку и ощутил холодок металла. Он ухватился за сеть обеими руками, попытался разорвать – напрасный труд. Он оттолкнулся от сетки и двинулся вверх, и снова встретил преграду. Вскоре он определил, что его кровать накрыта огромным ячеистым куполом. Он в золотой клетке!
Кровать задвигалась, заколыхался балдахин, и внезапно его пробила огромная зеленая лиана и метнулась к королю, извиваясь по-змеиному. Он едва сумел увернуться, распластался на золотой сетке, но она в тот же миг промялась от страшного удара извне.
Короля швырнуло к кровати, лиана перехватила его в воздухе, как язык ящерицы – муху, и утащила под балдахин. Кровать превратилась в огромную слюнявую пасть, усаженную острыми кривыми зубами; барахтаясь в неодолимой хватке лианы, Абакомо летел навстречу ужасной гибели. Клыки щелкнули, перекусив лиану. Король повис в воздухе и уставился в громадные тусклые глаза; в бездонных зеницах тонули золотые отблески. Правая широченная ноздря дохнула огнем, испепелив лиану, а человеку не причинив ни малейшего вреда. Головешки посыпались на морду чудовища, на серую влажную кожу, покрытую редкими, но толстыми, как канаты, волосками. Несколько волосков занялось пламенем, по серой коже пробежала рябь. Как подъемные мосты крепостей, упали дряблые веки. Монстра сморил сон.
Король заморгал и с шумом выпустил воздух из легких.
Его окружал сумрак. За кисеей балдахина мерцали свечи, привычно благоухали цветы в изголовье, из коридора доносились неторопливые шаги гвардейцев, охраняющих покой его величества. Он лежал в холодном поту. Он ничего не понимал. Кроме одного: все это было неспроста.
* * *
Лютая жара осталась на горбах степных холмов и сыпучих серпах барханов. В первый день восхождения она текла следом за отрядом по широкому ущелью, по извилистой дороге, которая то и дело игриво перебегала через узкий звонкий ручей. Вечером жара отскочила вспять, а поутру уже не вернулась.
Вдоль ручья росли высокая трава и кусты, хватало и деревьев. Заросли изобиловали дичью. Головному дозору Конан наказал бить кекликов и горных коз; почти каждая стрела охотников попадала в цель, и за день отряд вдоволь запасся свежей дичью для ужина. Вечером от костров растекался восхитительный аромат, вынуждал громко урчать крепкие солдатские желудки. Горные куропатки и козы кувыркались на вертелах, покрывались румяной корочкой, к их запаху примешивалось благоухание свежеиспеченных лепешек из ячменя. Все наелись досыта, а ночью отменно выспались, и никто не подозревал, что еще долго те из них, кому посчастливится остаться в живых, будут с тоской вспоминать этот вечер и эту ночь. Горный кряж принадлежал Пандре. Сквозь голодную страну Сеула Выжиги отряд Конана прошел, как шило сквозь дерюгу – не встретив никакого противодействия. Узурпатор сдержал обещание, его царедворец Тахем показал Конану самый короткий и удобный путь. Теперь они пересекали пограничный кряж, за ним лежат горы, которые считают своими и афгулы, и вендийцы, и агадейцы. Но ни один из этих народов не удосужился поставить здесь хотя бы захудалый форт, ибо на самом деле эти безлюдные пустоши не нужны были никому. На перевалах даже разбойники повывелись еще в ту пору, когда Великий Путь Шелка и Нефрита резко изогнулся к югу.
Этим путем караваны Сеула Выжиги уходили в Вендию. Конан знал, что уже завтра его отряду предстоит встреча с афгулами – воинственными и коварными горцами, с которыми опасно враждовать, но еще опаснее дружить. Когда-то он сумел найти общий язык с этим народом, даже стал его вождем и водил в бой тысячи воинов; помнят ли его ветераны тех грозных набегов? Еще бы не помнили! Горцы тем и славятся, что не забывают ни плохого, ни хорошего.
До появления Сеула в Пандре афгулы редко забредали в эти горы, но теперь каждое лето две-три сотни воинов обязательно поднимаются на перевал вместе с семьями и терпеливо ждут, когда с севера пойдет бесконечная вереница груженых повозок. Когда им заплатят щедрую пошлину. И Сеул платит самозваным таможенникам, хоть и скрежещет зубами от злости. Платит, ибо это выгодней, чем держать на перевале войска. Одно дело – провести два раза в год караван через необитаемые горы, и совсем другое – захватить спорную территорию, не имея ни сил, ни желания развязывать войну с могущественными и агрессивными соседями. К тому же, пока Выжигу «пощипывают» афгулы, ни вендийцы, ни агадейцы не суются в это ущелье. Для них овчинка не стоит выделки. Им и так хватает неприятностей с драчливыми горцами.
В кошельке на поясе Конана, среди золотых и серебряных «токтыгаев», лежала отлитая из бронзы фигурка парящего сокола – пропуск, полученный Сеулом от племенного вождя афгулов. Конан давно знал этот тотем, несколько десятков мужчин из племени парящего сокола служили когда-то в его армии, но с вождями и старейшинами ему не доводилось встречаться.
Племя обитало в труднодоступных горах, то и дело перекочевывало с одной караванной тропы на другую и сводило концы с концами только благодаря «пошлинам» с купцов. Пожалуй, по афгульским меркам оно было даже миролюбивым, ибо только предельная несговорчивость караванщиков вынуждала соколов хвататься за кривые сабли и кинжалы. Соколы далеко не первый век мыкались в этих бесплодных горах. Суровая природа не позволила им обзавестись стадами овец и коров по примеру соседних кланов, и они нашли замену в лице торговцев. Конечно, можно ободрать гостя, как липку, можно даже кровь ему пустить, но кто тогда приведет караван на следующий год? По Гимелианским горам бродили красивые легенды, как соколы делились с иноземцами последней заплесневелой лепешкой, как дрались с соседними кланами, защищая проезжих купцов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38