Гролим что-то поспешно приказал найсанским гребцам; те немедленно повернули лодку и поплыли к невольничьему судну.
– Мы собирались немного поразмяться, Полгара, – пожаловался Бэйрек. – Зачем нужно было все испортить?!
– Пора бы тебе уже повзрослеть! – резко оборвала она его и повернулась к Гариону. Глаза сверкали, на лбу белым пламенем светилась серебряная прядь. – Жалкий идиот! Отказываешься от помощи и наставлений и тут же бросаешься в атаку, словно разъяренный бык! Неужели не имеешь ни малейшего представления о том, что это значит: перенести человека из одного места в другое у всех на глазах. Теперь каждому гролиму в Стисс Торе известно, что мы здесь!
– Но он умирал, – беспомощно оправдывался Гарион, показывая на лежащего человека. – Нужно же было что-то сделать!
– Он погиб в ту секунду, когда коснулся воды, – жестко ответила она. – Погляди!
Раб, изогнувшись, застыл в последней смертельной муке: голова откинута, рот широко открыт. Очевидно, все было кончено.
– Что с ним случилось? – прошептал Гарион, борясь с подступившей тошнотой.
– Пиявки ядовиты. Их укусы парализуют жертву, так что они могут без помехи высасывать кровь. Сердце его остановилось. По твоей вине гролимы узнали о нашем появлении, и все из-за мертвеца.
– Он не был мертв, когда я сделал это, – завопил Гарион, – и умолял о помощи!
Никогда еще в жизни он не чувствовал такого гнева.
– Ему уже никто не мог помочь, – холодно, жестко возразила она.
– Что же ты за чудовище? – спросил Гарион сквозь стиснутые зубы, сдерживаясь из последних сил. – Неужели у тебя нет никаких чувств? Позволила бы ему умереть? Не так ли?
– Думаю, сейчас не время и не место это обсуждать.
– Нет! Сейчас, именно сейчас, тетя Пол! Знаешь, в тебе нет ничего человеческого! Ты перестала быть человеком так давно, что уже не помнишь, когда это произошло! Тебе четыре тысячи лет! Целые поколения успели родиться и умереть, а ты все живешь Мы для тебя просто развлечение, способ провести время.
Управляешь нами, словно марионетками, дергаешь за веревочки для собственного удовольствия. Только знай, я устал быть куклой! Между нами все кончено!
Гарион, скорее всего, и сам не хотел, чтобы дело зашло так далеко, но гнев затуманил рассудок, и вырвавшиеся слова уже невозможно было остановить Тетя Пол смертельно побледнела, будто он внезапно ударил ее, но тут же выпрямилась – Ты, глупый мальчишка! – сказала она спокойным, но казавшимся от этого еще более вызывающим ужас голосом. – Кончено? Да знаешь ли ты, чего мне стоило сохранить тебя живым и невредимым? Вот уже больше тысячи лет ты оставался моей единственной заботой! Я переносила муки, боль, потери, и несчастья мои были таковы, что и представить не можешь и не сумеешь понять – и все только ради тебя, жила в бедности и нищете – для одного тебя, оставила сестру, которую любила больше собственной жизни, – принесла в жертву тебе, прошла через огонь и невыносимое отчаяние, в миллионы раз худшее, чем любое пламя, – ты, один ты был для меня главным. И ты осмеливаешься говорить, что был для меня развлечением, способом убить время? Что нежность и ласка, забота и тревоги ничего не стоят?
Между нами никогда не будет кончено, Белгарион. Слышишь? Никогда! Мы будем вместе до конца дней, если понадобится! Всегда вместе! Слишком многим ты мне обязан!
Последовал миг ужасного молчания. Друзья, потрясенные силой слов тети Пол, застыли на месте, глядя то на нее, то на Гариона Не сказав больше ни слова, тетя Пол повернулась и медленно спустилась вниз.
Гарион беспомощно огляделся, чувствуя внезапный неодолимый стыд и непереносимое одиночество.
– Я ведь должен был это сделать, правда? – спросил он, ни к кому в особенности не обращаясь и не вполне понимая сам, что имеет в виду.
Взгляды всех присутствующих были обращены на него, но ответа на вопрос так и не прозвучало.


Глава 26

К полудню на небе снова собрались тучи, а где-то вдалеке слышались раскаты грома. Почти дымящийся от удушливого жара город вновь заволокло пеленой дождя.
Грозы гремели над страной ежедневно, почти в одно и то же время, и путешественники уже начали к ним привыкать Все ушли вниз, в тесное пространство кубрика, и сидели, изнемогая от духоты, ожидая, когда прекратится монотонный стук капель по дереву.
Гарион, сжавшись от напряжения, прислонился спиной к дубовому ребру корабля и, упрямо сжав челюсти, не сводил непрощающих глаз с тети Пол. Та, не обращая на него внимания, о чем-то тихо толковала с Се'Недрой.
Открылась узенькая дверь, и появился капитан Грелдик, смахивая воду, ручьями струившуюся со лба и бороды.
– Пришел этот драсниец, Дроблек. Говорит, есть известия для вас.
– Приведи его, – кивнул Бэйрек. Торговец еле протиснулся через узкую щель.
Он весь промок, и на полу тут же образовалась лужа.
– Ну и дождь! – пропыхтел он, вытирая лицо.
– Мы уже заметили, – кивнул Хеттар.
– Я получил послание от принца Келдара, – объявил Дроблек.
– Наконец-то! – воскликнула тетя Пол.
– Он и Белгарат сейчас находятся ниже по течению и, насколько понимаю, будут здесь через несколько дней, самое большее – через неделю. Понять слова гонца было довольно затруднительно. По-моему, он не совсем в себе.
Тетя Пол вопросительно взглянула на торговца.
– Лихорадка, – пояснил Дроблек. – Этот человек – драсниец и поэтому вполне надежен – один из моих агентов с торгового поста во внутренних районах страны, но, к сожалению, подхватил одну из болезней, которых полно в этом вонючем болоте. И вот теперь у него горячка, правда, есть надежда, что через день-другой полегчает и мы сможем расспросить его подробнее. Я пришел, как только удалось узнать в общих чертах, что велел передать принц Келдар, поскольку понимаю, как вы ждете вестей от него.
– Мы очень благодарны тебе за заботу, – кивнула тетя Пол.
– Я бы послал слугу, но в Стисс Торе трудно найти верных людей, да к тому же они могут все переврать.
И внезапно широко улыбнулся:
– Конечно, дело не только в этом.
– Понимаю, – улыбнулась в ответ тетя Пол.
– Конечно, такому толстяку лучше оставаться на месте и приказывать слугам выполнять все поручения, но из письма короля Родара я понял, что важнее вашей миссии сейчас нет ничего в мире, и решил хоть чем-то помочь Потом, криво усмехнувшись, добавил:
– Все мы впадаем иногда в детство, не так ли?
– Насколько серьезно состояние гонца? – осведомилась тетя Пол.
Дроблек пожал плечами:
– Кто может сказать? Половина всех гнусных заболеваний подобного рода даже не имеют названий, и мы их не можем различить. Иногда люди умирают от них очень быстро, иногда мучаются неделями. Некоторые даже в конце концов выздоравливают.
Все, что мы можем, – ухаживать за больными и ждать, чем все это кончится.
– Я сейчас же иду с тобой, – поднялась тетя Пол. – Дерник, достань, пожалуйста, из вьюка зеленый мешочек. Мне понадобятся кое-какие травы.
– Леди Полгара, к таким больным приближаться опасно, можно заразиться, – предостерег Дроблек.
– Мне ничего не грозит, поверь Просто хочу подробнее расспросить гонца, а пока не избавлю его от лихорадки, это сделать невозможно.
– Мы с Дерником отправимся с тобой. Осторожность не помешает, – предложил Бэйрек.
– Пойдем, если хочешь, – кивнула тетя Пол, накинула плащ и подняла капюшон.
– Возможно, я задержусь на всю ночь, – сказала она Грелдику. – Вокруг полно гролимов, так что вели своим матросам быть настороже. Поставь на вахту самых трезвых.
– Трезвых, моя госпожа? – с невинным видом спросил капитан.
– Я слышала пение, доносящееся из матросского кубрика, – чопорно заметила она. – Чиреки в трезвом состоянии петь не любят. Поплотнее закройте крышку на бочонке с элем. Ну что ж, идем, Дроблек?
– Тотчас же, леди, – заверил толстяк, лукаво поглядев на Грелдика.
Гариону сразу стало спокойнее после ухода друзей, потому что все труднее становилось поддерживать прежние гнев и злобу в присутствии тети Пол. Юноша не знал, что делать. Ужас и ненависть к себе, разъедавшие душу с того момента, как он вызвал пламя, охватившее Чемдара в лесу Дриад, росли и росли, пока выносить их не стало сил. Он начал бояться наступления ночи, потому что каждый раз видел один и тот же сон: горящего Чемдара с обугленным лицом, молящего о милости, и всепожирающий огонь, вырвавшийся из серебристой метки, приносящий еще большие муки погибающему человеку. Ненависть, сжимавшая сердце Гариона с того времени, как он побывал в Вэл Олорне, умерла в этом огне. Месть оказалась столь жестокой, что юноша ни на кого не мог переложить ответственность за совершенное им и избежать угрызений совести. Сегодняшний взрыв ярости был направлен скорее на себя, чем на тетю Пол. Он назвал ее чудовищем, но на самом деле считал лютым зверем именно себя. И когда тетя Пол объяснила, сколько ужасов и тягот ей пришлось пережить ради него, страстное обличение, звучавшее в этом спокойном голосе, – доказательство боли, которую причинили неосторожные слова, потрясло Гариона, а муки совести ни на минуту не давали покоя. Ему было стыдно, так стыдно, что он не мог смотреть в лица друзей и сидел в одиночестве, уставясь в пространство, а в мозгу громом отдавались слова тети Пол.
Гроза прошла, дождь почти унялся, только редкие капли все еще падали в мутную воду реки. Небо постепенно прояснилось; солнце опускалось в последние облака, окрашивая их в пламенеющий алый цвет. Гарион вышел на палубу, безуспешно пытаясь справиться с угрызениями совести. Но тут сзади послышались легкие шаги.
– Ты, наверное, очень гордишься собой? – едко осведомилась Се'Недра.
– Оставь меня в покое.
– С чего бы? Наоборот, я желаю объяснить все, что думаю о твоем благородном негодовании.
– Не хочу говорить об этом!
– Жаль, но я все равно выскажусь.
– А я не буду слушать – Будешь! Будешь как миленький. Взяв Гариона за руку, она повернула его к себе. Глаза сверкали, крохотное личико пылало гневом.
– То, что ты сделал, непростительно. Тетя растила тебя с самого детства.
Была тебе матерью.
– Моя мать умерла.
– Леди Полгара – единственная мать, которую ты знал, и что же она получила в благодарность? Ты назвал ее чудовищем, обвинил в равнодушии и пренебрежении!
– Не желаю тебя слушать! – закричал Гарион и, прекрасно понимая, что ведет себя как избалованный ребенок, заткнул уши руками.
Принцесса Се'Недра, казалось, обладала странным свойством – мгновенно вызывать в душе Гариона бурю раздражения.
– Убери руки! – скомандовала она звенящим голосом. – Выслушаешь все, даже если мне придется кричать!
Гарион, испугавшись, что она исполнит обещание, отнял ладони.
– Она еще младенцем унесла тебя из горящего дома, – продолжала Се'Недра, по-видимому, безошибочно найдя самое больное место в и без того тяжко страдающем сердце Гариона, – находилась рядом, когда ты сделал первый шаг, кормила, следила за тобой, утешала, когда было больно и обидно. Разве чудовища так поступают? Леди Полгара неусыпно следит за тобой, знаешь это? Я сама видела: стоит тебе споткнуться, и она уже протягивает руки, чтобы прийти на помощь А сколько раз она укрывала тебя во сне. Похоже это на равнодушие?
– Ты вмешиваешься в то, чего сама не понимаешь. Оставь меня в покое, пожалуйста.
– Пожалуйста? – издевательски повторила она. – Самое время вспомнить о вежливости! Почему же ты не был так обходителен сегодня утром? Не слышала, чтобы ты хоть раз сказал «пожалуйста», да и «спасибо» тоже. Знаешь, кто ты?
Испорченный самодовольный мальчишка!
Это оказалось последней каплей. Слышать, как избалованная, привыкшая повелевать принцесса называет его испорченным мальчишкой?!! Такого Гарион не смог вынести и, окончательно выйдя из себя, начал орать. Смысл в его словах найти было трудно, но на душе полегчало.
Сначала они бросали друг другу взаимные несправедливые обвинения, но вскоре перешли на ругательства. Се'Недра визжала, как камаарская базарная торговка, а новообретенный баритон Гариона то и дело срывался на петушиные нотки. Они тыкали пальцами друг другу в лицо и орали. Се'Недра топала ногами, а Гарион размахивал руками. Должно быть, наблюдать ссору со стороны было весьма интересно, во всяком случае Гарион почувствовал себя немного лучше после того, как все закончилось Выкрикивать оскорбления в адрес Се'Недры оказалось невинной забавой по сравнению с теми ужасными непростительными вещами, сказанными тете Пол, да к тому же позволило сорвать гнев на ком-то, не причинив особого вреда.
Правда, Се'Недра в конце концов залилась слезами и убежала, оставив Гариона, сознающего, что он вел себя по-дурацки, хотя особого стыда он не испытывал. Юноша, не совсем еще остыв от сражения, пробормотал несколько отборных оскорблений, которыми не успел осыпать противницу, но потом, вздохнув, в задумчивости облокотился о поручни, наблюдая, как ночь окутывает город на болотах.
В глубине души он был благодарен принцессе, хотя даже себе не осмеливался признаться в этом. Глупая ссора заставила его опомниться, и теперь он ясно понимал, что должен извиниться перед тетей Пол, ведь все несправедливые обвинения в ее адрес были вызваны чувством собственной вины и желанием переложить на кого-нибудь ответственность за случившееся.
Но за все сделанное приходилось отвечать самому. И, придя к такому решению, Гарион почувствовал, что выздоравливает от тяжкой болезни.
Стемнело. Душная тропическая ночь опустилась на город; из непроходимых болот доносился удушливый запах гниющих водорослей и стоячей воды. Какое-то злобное насекомое, пробравшееся под тунику, вгрызлось в спину между лопаток, в том месте, куда он не мог дотянуться.
Он не успел услышать ни скрипа, ни шороха – ничего, предупреждающего об опасности: кто-то схватил его, заломил руки назад и прижал ко рту и носу мокрую тряпку. Гарион попытался вырваться, но безуспешно, а тяжелая ткань не давала высвободить голову и позвать на помощь. От тряпки шел какой-то странный запах, навязчивый, омерзительно сладкий и очень сильный. Голова его закружилась, а ноги и руки внезапно ослабели. Гарион сделал еще одно, последнее усилие вырваться, но тьма надвинулась, окутала его; юноша потерял сознание.


Глава 27

Они оказались в каком-то длинном коридоре. Перед глазами Гариона шпал вымощенный брусчаткой пол. Его несли лицом вниз, голова немилосердно болталась, во рту пересохло, в ноздрях все еще стоял густой сладковатый запах. Он чуть повернул шею, пытаясь осмотреться.
– Приходит в себя, – заметил тащивший его за руки человек…
– Наконец-то, – пробормотал кто-то. – Ты слишком долго держал тряпку у него на лице, Иссас.
– Я знаю, что делаю, – возразил первый. – Отпустите-ка его.
– Можешь стоять? – обратился Иссас к Гариону.
На бритой голове найсанца пробивалась щетина, ото лба к подбородку через пустую глазницу шел рваный шрам. Одежда его была грязной, покрытой пятнами.
– Вставай! – шипящим голосом приказал он, ткнув Гариона сапогом.
Гарион попытался подняться. Колени тряслись, пришлось опереться о влажные камни стены, покрытые плесенью.
– Несите его, – велел Иссас остальным.
Те, подхватив юношу под руки, поволокли его по сырому коридору в какое-то помещение без окон, походившее не столько на комнату, сколько на темноватый сводчатый погреб. Огромные колонны, покрытые резьбой, поддерживали высокий потолок; маленькие масляные лампы, подвешенные на длинных цепях или стоявшие на каменных полочках, вырубленных в колоннах, бросали неверные отсветы на стены и пол. Люди в многоцветных одеяниях беспорядочно перемещались с места на место в каком-то блаженно-бессознательном состоянии.
– Ты! – рявкнул Иссас пухлому молодому человеку с сонными глазами. – Пойди скажи Сэйди, главному евнуху, что мы схватили мальчишку.
– Пойди и скажи сам, – тоненьким голоском проверещал толстяк. – Я не подчиняюсь приказам таких, как ты, Иссас.
Тот, коротко размахнувшись, отвесил юноше звонкую пощечину.
– Ты ударил меня! – завопил толстяк, схватившись за щеку. – И раскроил губу, видишь, кровь!
Он сунул окровавленную ладонь под нос Иссаса.
– Если не будешь делать что велено, перережу твое жирное горло, – не повышая голоса, пообещал Иссас.
– Я все скажу Сэйди, вот увидишь!
– Беги скорее, да не забудь сообщить, что мы поймали мальчишку, которого требовала королева. Пухлый юноша поспешно удалился.
– Евнухи! – презрительно сплюнул один из тех, кто держал Гариона за руку.
– Такие, как они, тоже нужны, – ответил другой с грубым смехом.
– Ведите мальчишку! – велел Иссас. – Сэйди ждать не любит.
Они потащили Гариона из залы. На полу сидело несколько оборванных грязных мужчин с нечесаными длинными волосами и бородами, скованные длинной цепью.
– Воды! – прохрипел один из них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36