– сказал детина и опять икнул.
Девушку Пашкино предложение поставило в тупик.
– Понимаете… я должна этот материал дать сегодня. А завтра я уезжаю. Просто не знаю, как нам быть. А вы коротко расскажите. Значит, вы из Баклани… Так?
– Так, – Пашка скис.
– Вы, пожалуйста, не обижайтесь на меня, я ведь тоже на работе. Где вы учились?
– В школе, в Баклани.
– Сколько классов кончили?
Пашка посмотрел на детину.
– Восемь. Не женатый.
– Отец, мать?…
– Матери нету. Отец плотничает.
– А дальше?… Служили?
– Служил. В танковых войсках.
– Что вас заставило броситься к горящей машине?
– Не знаю, – сказал Пашка.
– Ну, о чем вы подумали в первую минуту? Вы, наверно, подумали, что если взорвутся бочки, то пожар распространится дальше – на цистерны? Да?
– Да, – Пашка задумчиво смотрел на девушку. И эта торопится скорей уйти от него.
– Так, – сказала довольная девушка. – Ну, хорошо. А речь вы будете говорить?
– Нет. Раздумал, – Пашка обиженно поджал губы.
Девушка посмотрела на него и вдруг сказала:
– Я завтра приду к вам. Только… я вот не знаю, приемный ли день завтра?
– Приемный день в пятницу, – подсказал детина.
– Да мы сделаем! – напористо заговорил Пашка. – Тут доктор старичок такой… Я его попрошу, он сделает. А?
– Приду, – девушка улыбнулась. – Обязательно. Принести чего-нибудь?
– Ничего не надо!
– Я какую-нибудь книжку интересную принесу.
– Книжку – да, можно.
В палату вошел доктор, посмотрел на часы.
– Девушка, милая, сколько вы обещали пробыть?
– Все, доктор. Ухожу. Поправляйтесь, Павел.
Пашка взял девушку за руку подозрительно посмотрел на нее.
– А вы же сказали, что вам завтра уезжать надо.
– Я как-нибудь сделаю.
Пашка поманил ее к себе пальцем и, когда она склонилась, прошептал на ухо:
– А ты скажи, что ты захворала. Бюллетень у доктора достану… Ладно?
Девушка, не распрямляясь, близко заглянула в глаза Пашке, засмеялась. Пашка смотрел на нее, и ему опять казалось, что он самый «везучий» человек на свете.
– Я приду, – сказала она, поднимаясь. Потом опять склонилась и шепнула: – Только бюллетень не просите у доктора. Хорошо? Я так, просто останусь.
– Хорошо, – сказал Пашка. – А когда ты придешь?
Девушка оглянулась на доктора… Тот разговаривал с больным в углу.
– В это же время. Хорошо?
– Только не обманывай.
– Да что ты!…
– Девушка, милая, – сказал доктор, направляясь к Пашке, – пора и честь знать.
– До свидания, – сказала девушка, улыбнулась и вышла из палаты.
– Как дела, герой?
– Лучше всех, это я вам вполне авторитетно говорю, доктор. Пусть она завтра придет, а?
– Кто? Корреспондентка? – доктор усмехнулся. – Пусть.
– Пусть, когда захочет, тогда и приходит. Ладно?
– Ладно, – доктор похлопал Пашку по плечу и пошел в другую палату.
Пашка повернул голову к стене и задумался.
– Слышь, друг, – окликнул его детина.
– Спит, – сказал человек с «самолетом». – Не буди.
– Шебутной парень. Люблю таких, – сказал детина.
Пашка долго лежал с открытыми глазами, потом закрыл их и действительно заснул.
…И приснился ему такой сон.
Будто он в какой-то незнакомой избе – нарядный, в хромовых сапогах, которые оставил дома, в синей шелковой рубахе, которую ему разорвали в драке, – вышел на круг, поднял руку и сказал:
– «Барыню».
И три баяниста развернули баяны… И грянула «барыня». Пашка смахнул с плеч пиджак, раскинул руки и пошел осторожненько, пробуя незнакомый пол…

Барыня ты моя,
Сударыня ты моя.
Эх, барыня угорела!…

Дал крепче… И тут, откуда ни возьмись, в круг вышла девушка-журналистка. Вышла, вскинула гордо голову с желтыми волосами, пошла вокруг Пашки. Она была такая же, какой приходила в палату, только не в штанах, а в юбке.
Пашка хэкнул, сыпанул на пол четкую, крепкую дробь. Сверкала его ослепительная добрая улыбка, синим пламенем струилась великолепная шелковая рубаха…
…Вечером Пашку разбудили ужинать. Поужинали…
Пашка закурил и спросил детину:
– В стихах понимаешь?
– Понимаю, – с готовностью откликнулся тот, ожидая, что Пашка опять будет их смешить. Но Пашка сделал серьезное лицо и вполне серьезно прочитал:

Мечтал ли в жизни я когда
Стать стихотворцем и поэтом;
Тридцать лет из-под пера не шла строка,
А вот сейчас пишу куплеты!

– Как?
– Расскажи лучше еще чего-нибудь, – попросил детина. – Как ты с самолета прыгал, а?…
На другой день, утром, когда Пашка еще спал, в палату осторожно вошел Иван. Увидел Пашку, присел к нему на кровать, тронул за плечо. Пашка вскинул глаза… Не понял сперва, сон это или явь.
– Здорово.
– Здорово. Это на самом деле ты, или я сон вижу?
– На самом деле. За машиной приехал вчера… Как же ты так?
– Ерунда, – сказал Пашка. – С месяц полежу и все. Доктор сказал, что нога такая же будет.
Вид у Ивана был какой-то усталый.
– Ты чего такой?… Снулый какой-то.
– Буду на твоей полуторке работать, – сказал Иван, не отвечая на Пашкин вопрос. – А тебе потом новую дадут.
– Ушел из райкома?
– Да.
Несколько минут молчали. Иван держал в руках узелок с продуктами, смотрел на него.
– Вот Нюра собрала тебе… Куда его?
– Вон в тумбочку.
– В воскресенье Андрей приедет попроведать… Знаешь… У нас Родионов умер.
Родионов лежал в здании райкома, на первом этаже, в зале.
Играла скорбная музыка, шли люди… Белый, в цветах, в красном гробу крепко спал Кузьма Николаевич Родионов. И какой же это был нерушимый, какой глубокий сон! Отрешенно, непостижимо спокоен был он во сне своем.
Иван всматривался в знакомые черты лица – узнавал и не узнавал их. Трудно было понять, что человека Кузьмы Родионова больше нет. Будут другие – лучше, хуже, умнее, глупее, интереснее, а такого не будет.
«Вот тебе и сердце», – думал Иван.
…Могилу копали Иван, Степан Воронцов и еще два райкомовца. Иван показал место, где надо копать, рядом со своей матерью. Никто не стал спрашивать, почему именно здесь. Выкопали.
…Гроб несли на полотенцах. На ходу молча сменялись.
Впереди несли бесконечные венки, ордена на красной подушке.
Сзади шел оркестр, вызванный из города. Музыканты часто отдыхали.
Никто не выл. Огромная толпа медленно, с глухим шаркающим шелестом двигалась по дороге. Проходили так метров двести, потом оркестр, пугая тишину, громко ударял в медь, зыбкие, воющие звуки, покрывая шелест и дыхание толпы, плыли над головами людей, назойливо втискивали в грудь тяжелое чувство тоски. Без оркестра было лучше.
Ивлев шел рядом с Клавдией Николаевной, упорно смотрел в землю. Редко поднимал голову, видел блестящий белый лоб покойного, заострившийся нос, белые беспомощные руки на груди… Опускал голову, на скулах обозначились крепкие желваки, левое веко плясало. Он страшно похудел за эти три дня. Клавдия Николаевна плакала тихо, шепотом.
Иван в паре со Степаном подменял у гроба Николая Попова и Гриньку Малюгина.
Марии не было. Мария сидела дома за столом, обхватив руками голову, тупо смотрела в одну точку. На клеенку капали редкие крупные слезы.
…Поставили гроб на скамьи у могилы. Стало тихо. Долго стояли так. На Ивлева начали посматривать – ждали, что он будет говорить. А он упорно глядел на Кузьму Николаевича, молчал. Тогда к нему подошел председатель райисполкома, что-то негромко спросил. Ивлев отрицательно качнул головой.
Председатель взошел на сырой холмик, посмотрел на Родионова и сказал:
– Товарищи!… От нас ушел большой души и совести человек, наш дорогой друг и товарищ Родионов Кузьма Николаич. Он был верный сын партии и народа. Всю жизнь свою, не жалея сил, отдал он день за днем нашему общему делу. И пусть прямая и ясная жизнь твоя, Кузьма Николаич, будет служить нам примером. Память о тебе мы сохраним. Память о тебе светлая… кхах… Спасибо тебе за все. Спи спокойно.
Клавдия Николаевна заревела в голос.
Ивлев остервенело шаркнул ладонью по глазам.
Гроб накрыли крышкой, заколотили, опустили на веревках в могилу. Иван, Степан Воронцов и Николай Попов взялись за лопаты… Через пятнадцать минут все было кончено.
Весь остаток дня Иван не находил себе места. Хотел было заняться машиной, бросил, ушел в дом и стал ждать вечера. А вечером пошел на кладбище… Что-то не додумал он давеча днем. Хотелось одному постоять над двумя могилами – матери и Родионова, хотелось понять что-то для себя.
Могила была вся обложена венками. На кладбище тихо.
Иван навалился грудью на железную оградку, долго смотрел на могилы… Он ждал, что тут сейчас много будет думаться, а тут ни о чем не думалось. Просто хотелось стоять и смотреть.
Стал накрапывать дождик. Шуршал по бумажным цветам венков… Свежая глина могилы быстро темнела.
Сзади зашелестели чьи-то осторожные шаги… Иван обернулся – шла Мария. Подошла, стала рядом…
Большой дождь так и не собрался; туча сползла за гору. Потянул сырой теплый ветерок; крепко запахло прошлогодней полынью и молодой травой.
Как– то чисто, хорошо было в этот час на земле. Покойно.


***

Copyright © 2002 Электронная библиотека Алексея Снежинского



1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56