– От жись пошла! Руки опускаются… – выпил. – А ишо не то будет. Сейчас половину забирают, потом все начисто подметут, – Емельян Спиридоныч, как мог, подогревал свою злобу.
Егор слушал, обняв голову. Ему нездоровилось последнее время. Налил себе в стакан, выпил. Спросил:
– Знаешь, кто Макара убил?
– Яшка?
– Яшка.
Еще молча выпили. Лениво жевали хлеб и сало. Потом стали закуривать.
– Яшка – он змей подколодный. Таких еще не было. Спроси, почему я его оглоблей не зашиб, когда он у меня до переворота ишо на покосе робил. – Емельян Спиридоныч заметно пьянел. – А я мог… Имел права: он у меня жеребенка косилкой срезал, урод. А я – ничего… пожалел. Сирота. А сичас радуется ходит…
– Он нарадуется. – Егор провел ладонью по лицу. – Он нарадуется. – Ему передалась отцовская злость, охватило яростное нетерпение и страх. Показалось, что он навсегда упустил момент, когда можно было расквитаться с Яшей. Теперь Яша будет ходить и радоваться. А брат родной в земле гниет, неотмщенный. – Ты куда сейчас? – спросил он, поднимаясь.
– Никуда. Я загулял.
– Мне уйти надо…
– Иди. Я дождусь Маньку.
Егор оделся, вышел на улицу, надел лыжи и пошел скорым шагом из деревни. На окраине оглянулся – улица была пуста.
Он поправил ружье и скрылся в лесу.
– 6 -
Подойдя к знакомой избушке, Егор внимательно осмотрелся. От крыльца по поляне шла свежая лыжня. Больше следов не было. Егор двинулся по лыжне, старательно попадая лыжами в глубокие колеи.
Он шел так с час. Смотрел вперед, прислушивался… Один раз, остановившись, услышал далекий, похожий на треск сучка, выстрел. Прибавил шагу.
…В полдень он догнал Яшу.
Был ясный, морозный день. Снег слепил глаза.
– Здорово, Егор! – крикнул издали Яша.
– Здорово, – Егор глотнул пересохшим горлом. – Здорово, Яша, – он медленно приближался к нему.
Яша стоял, широко расставив ноги. На снегу рядом с ним лежала убитая лиса. Яша улыбался.
– Убил? – спросил Егор.
– Ага. Спускаюсь вон с той гривки, – гляжу: хромает, милая, – Яша показал носком валенка на переднюю левую ногу лисы: вместо ноги у нее был короткий огрызок. – Из капкана ушла, а под пулю угодила, дурочка.
Егор остановился шагах в трех от Яши. Снял рукавицы… странно улыбнулся. Яша чуть заметно приподнял одну бровь. Ружье у него было за спиной. У Егора ружье на плече. Он воткнул палки слева от себя…
– Что, Яша?… – Егор опять не то улыбнулся, не то сморщился. – Погань ты такая, ублюдок…
Яша побледнел.
Мгновение смотрели друг на друга… Одновременно рванулись к ружьям…
Грянул одинокий выстрел. С Яши слетела шапка, точно невидимая рука сорвала ее и откинула далеко в сторону; Егор взял сгоряча выше. Яша не успел снять свое ружье. Он теперь стоял, опустив руки, и как завороженный смотрел на Егора, – у Егора двустволка, и палец лежит на спусковом крючке второго ствола.
– Не надо, Егор, – тихо сказал он, с трудом разлепляя сведенные судорогой губы.
– Ты Макара убил!…
– Егор… прости… – Яша глядел в глаза Егору.
– Ты Макара угробил… паскуда! – Егора трясло все сильнее. Ему было жалко Яшу. – Ты Макару в висок попал. Рвань… – Егор матерно выругался.
– Егор, не губи… Егор… Эх ты, гадина! Су…
Грохнул выстрел. Яша схватился за лицо, упал и засучил ногами, залезая головой в снег. Егор рывком перезарядил оба ствола, добил Яшу в затылок. Закидал труп снегом и пошел обратно, так же старательно попадая лыжами в глубокий след. В горле стояла теплая тошнота, не проходила. Раза два он останавливался, ел горстями снег. Он вдруг страшно устал. Напрягал последние силы, передвигая лыжи.
…Перед самой деревней его вырвало. Стало жарко; жаром дышала в лицо дорога; глаза застилал горячий туман. Глядя на Егора со стороны, можно было подумать, что он беспробудно пил неделю. Его шатало из стороны в сторону.
Держаться он уже не мог. «Ну, все…», – подумал. И лег на дорогу. И вытянулся. И погрузился в теплый, глухой, непроглядный мир, ласково и необоримо влекущий куда-то.
Еще час, полтора – и Егор уже не вернулся бы из этого непонятного, сладостного мира. Даже молодая неистребимая сила не вернула бы его к жизни: он замерзал.
Подобрал его один мужик, ехавший в деревню с сеном.
– 7 -
Неделю Егор пластом покоился в жаркой перине, не приходя в сознание. Марья кормила его с ложки. Егор тихо стонал, не хотел открывать рот; Марья ножом разжимала стиснутые зубы и вливала молоко или бульон.
Мерещились Егору какие-то странные, красные сны… Разнимали в небе огромный красный полог, и из-за него шли и шли большие уродливые люди. Они вихлялись, размахивали руками. Лиц у них не было, и не слышно было, что они смеются, но Егор понимал это: они смеялись. Становилось жутко: он хотел уйти куда-нибудь от этих людей, а они все шли и шли на него, Егор вскрикивал и шевелился; на лице отображались ужас и страдание.
Чьи– то заботливые руки, пахнувшие древним теплом, укладывали ему на лоб влажное полотенце… Две женские головы склонялись над ним.
– Снится, что ли, ему?…
…Очнувшись, Егор увидел около себя Галину Петровну.
– Как вы себя чувствуете?
– Ничего, – Егор хотел посмотреть по сторонам, но тотчас прикрыл глаза: они так наболели, что в голове, подо лбом, заломило. – Где я?
– Дома. – Галина Петровна положила ладонь на лоб больного. Ладонь чуть вздрагивала.
– А где… Марья?
– Она ушла. У нее отец тоже заболел.
– А ты чего здесь?
– Я? Так просто. А вам что, неприятно?
– Почему?… Ничего, – Егор отвернулся к стене и замолчал.
Яшу нашли через три дня. Охотники с гор.
Притащили в избушку к Михеюшке:
– Знаешь такого, отец?
Яша стукнулся об пол, как чурбак, – застыл скрюченным.
Михеюшка заглянул в лицо покойнику, медленно выпрямился и перекрестился.
– Наш… Яша Горячий… Царство небесное… Кто его?
– Кто-то нашелся. Кто он был-то?
– Человек… кто? Надо сказать нашим-то.
Охотники поколготились в избушке, отогрелись и ушли.
Один на лыжах побежал в Баклань.
Кузьма, когда узнал об убийстве Яши, побледнел и, стиснув зубы, долго молчал.
– Из ружья? – спросил он Николая, который сообщил ему эту черную весть.
– Из ружья. Всю голову размозжили.
Кузьма накинул полушубок и пошел к Любавиным. Но по дороге одумался:
«Нет, так не пойдет. Надо умнее делать».
А как умнее, не знал. Пошел медленнее. Незаметно пришел к Фединой избушке.
Федя сидел в переднем углу, около окна, подшивал жене валенки.
– Здорово, Федор!
Кузьма присел на табуретку.
– Здорово, – откликнулся Федя.
И нахмурился… Швыркнул носом и низко склонился над валенком. Смерть Яши удивила Федю, крепко опечалила. Он ходил смотреть друга, долго стоял над ним, потрогал его холодную руку… Лицо Яши было закрыто полотенцем. И вот это полотенце, небольшая, конопатая, холодная рука, белая чистая рубаха – все это странным образом не походило на Яшу, а вместе с тем это все-таки был Яша…
– Что, Федор? – спросил Кузьма.
Федя медленно поднял большую взлохмаченную голову.
– Угробили Яшу, – тихо сказал он и снова склонился к валенку.
– Пойдем посмотрим то место? – попросил Кузьма.
На месте, где убили Яшу, была неглубокая ямка в снегу, несколько больших темно-красных ягодин крови – и все. Сколько ни искал Кузьма, ничего больше не обнаружил. Пошли обратно.
Когда подходили к деревне, Кузьма твердо решил:
– Федор, пойдем к Любавиным. Это они за Макара.
– Я не пойду, – сказал Федор.
– Почему?
– Так. Не могу пока… Шибко горько.
– Тогда я пойду один. К Егору сперва.
– Егорка хворый лежит.
– Он на этой неделе тоже охотился.
– Сходи. А я… не сердись – не могу. Я, может, выпью пойду.
Егор опять впал в беспамятство. Около него сидела Марья. Кузьма в первую минуту пожалел, что пришел сразу сюда, но отступать было поздно.
– Здравствуйте! – громко сказал он.
Марья от неожиданности приоткрыла рот… Молча кивнула.
Кузьма снял шапку прошел к столу. На Егора не посмотрел.
Вытащил из кармана замусоленную тетрадку, аккуратно расправил ее.
– Когда твой муж пришел с охоты? – спросил он.
– Неделю, как… – Марья вопросительно и удивленно смотрела на Кузьму.
– Он принес чего-нибудь с собой?
– Чего?
– Дичь какую-нибудь?
– Нет.
– Ничего не принес?
– Нет.
– Где его полушубок?
– Вон висит.
Кузьма подошел к полушубку, похлопал по карманам. В одном что-то звякнуло. Кузьма вытащил четыре пустых гильзы.
– Так, – значительно сказал он. Осмотрел весь полушубок, снял со стенки ружье, заглянул в стволы. – Понятно.
Надел шапку и вышел, не посмотрев на Марью.
В тот же день он собрался и уехал в район.
Не было его три дня.
Возвратился обновленным: похудевший, собранный, резкий.
Забежал на минуту домой. Клавди не было в избе. Дверь в горницу закрыта. По глазам домашних понял: что-то случилось.
– Что такое? – не поздоровавшись, с порога спросил он.
– Ничего, – усмехнулся Николай. – С прибавлением нас…
– Родила?
– Ага. Девку. Хорошая девка получилась.
Кузьма прошел в горницу – там никого не было.
– А где она?
– У наших. Вечером съездим за ними.
Кузьма пошел в сельсовет.
Приехал он не один – в сельсовете сидел тот самый работник милиции, которого привозил Платоныч.
– Жена родила, – сообщил ему Кузьма.
– Дело, – похвалил мужчина.
– Девку… елки зеленые! – Кузьма сел к столу и рассеянно стал смотреть в окно.
– Где председатель-то? – спросил мужчина.
– Сейчас придет. Сына хотел…
– Ничего. Девки тоже нужны.
Пришел Елизар, вопросительно уставился на приезжего.
– Здравствуйте, товарищ.
– Здравствуйте. В каком состоянии Егор Любавин?
– Ходит. Давеча видел – по ограде ходил.
– Надо вызвать его.
– Для чего?
– Для дела. Не надо ничего говорить. Вызывают – и все, – работник милиции говорил молодым звучным голосом, короткими фразами, уверенно. Был он в том же костюме, в каком приезжал прошлый раз.
Елизар ушел.
– Сына, говоришь, хотел?
– Сына, – упавшим голосом сказал Кузьма; он сразу как-то устал. Он, конечно, обрадовался, но он так свыкся с мыслью, что у него будет сын Василий, так много думал об этом, что теперь несколько растерялся.
– Ну-у… уж ты совсем что-то скис, брат! На, кури.
Кузьма закурил. Попытался представить свою дочь… Усмехнулся.
– Ничего. Я так просто, думаю.
…Егор сильно похудел за эти несколько дней. Держался, однако, прямо. Смотрел спокойно, угрюмо.
Кузьма так и не привык к любавинскому взгляду; всякий раз, когда кто-либо из них смотрел на него, его охватывало острое желание сказать что-нибудь резкое, вызывающее.
– Садись, – сказал приезжий.
Егор сел.
Елизар, сообразив что-то, вышел.
Кузьма и приезжий внимательно смотрели на Егора.
– Ты убил Горячего? – неожиданно, в упор, спросил приезжий.
Не столько спросил, сколько сказал утвердительно.
Голова Егора дернулась, точно его кто позвал сзади.
«Он», – подумал Кузьма.
– Нет.
– Это чьи гильзы? – приезжий расставил на столе рядком четыре штуки.
Егор посмотрел на патроны, потом на следователя и на Кузьму, на душе у него стало немного веселее: он думал, что им известно больше.
– Не знаю. Может, мои, – у меня такой же калибр.
– Ты охотничал в среду? Перед тем, как захворать?
– Охотничал.
– Видел Горячего?
– Нет. Я не дошел до избушки… плохо стало, я вернулся.
– В кого же ты стрелял?
– В зайцев.
– Не попал, что ли?
– В одного попал, но испортил шкурку, не взял. А зачем это все?
– Ты четыре раза стрелял?
– Четыре.
– Так… – следователь уставился на Егора угнетающе долгим, насмешливым взглядом.
Егору снова сделалось не по себе, он лихорадочно вспоминал: четыре раза он стрелял или больше? Один раз промазал, потом попал, двумя выстрелами добивал Яшу в голову – четыре. Двумя добивал или тремя?
– Вспомнил?
– Что?
– Сколько раз стрелял?
– Четыре.
Следователь пружинисто выкинул свое тело из-за стола, рявкнул в лицо Егора:
– А пятый раз в кого стрелял?!
Это было так неожиданно, что даже Кузьма вздрогнул.
– Почему у тебя в кармане было пять патронов? Почему?! Ну?!
– Ты не ори, – негромко сказал Егор. Он заметно побледнел; момент был жуткий.
– В кого стрелял?!
– Не ори, понял! – Егора душили страх и злоба. – А то не погляжу, что ты власть. Нечего орать.
Шрам у Кузьмы багрово накалялся.
– В кого стрелял? – сквозь зубы, тихо спросил он. Он сам в эту минуту верил, что в полушубке Егора было пять патронов.
Егор не шевельнулся, только настороженно прихмурил глаза. Он отчетливо вспомнил ясное морозное утро, Яшу, его побелевшее, растерянное лицо… Выстрел. Негромкое: «Не губи, Егор». Еще выстрел. Потом еще. И еще. Откуда же их пять?
– У меня на полатях еще двадцать пять патронов, – что же, я за всех покойников отвечать должен? – Егор обретал уверенность. Поднял глаза на следователя. На Кузьму упорно не смотрел. – Забыл, наверно, в кармане – и все. А где он, пятый-то? – Егор кивнул на патроны.
Следователь прошелся по комнате, закурил.
Егор отдыхал от великого напряжения.
«Его вовсе и не было, пятого-то, – думал он. – Ах, сволочи!… Чуток не влопался».
За спиной Егора следователь поманил Кузьму, вышли в сенцы.
– Отпустим его, – негромко заговорил он. – Сделаем вид, что все кончилось. Потом продолжим следствие.
– Я думаю, это все-таки он.
– Мало мы слишком знаем. Думать – одно, а… Пойдем. Извинись для блезиру… Надо успокоить его.
– Нет уж, сам извиняйся.
Вошли в избу.
– У меня один вопрос к тебе, – как ни в чем не бывало, добродушно заговорил следователь, – не знаешь, у Горячего не было врагов среди охотников с гор?
Егор не сразу ответил. Молчал, думал: «Подвох какой?».
– Не знаю. Может, в тайге встречались…
– Ну ладно, – легко примирился следователь. – Иди. Извини нас.
Егор спокойно поднялся, медленно пошел к выходу. В дверях излишне низко склонил голову, чтоб не удариться о притолоку.
«Ослаб, – подумал он, спускаясь с высокого сельсоветского крыльца, ноги дрожали. – Ослаб совсем».
– Где председатель-то твой? – спросил приезжий. – Позови, я ему передам… А то еще заартачится.
Кузьма нашел Елизара в соседней избе.
– Пошли, с тобой поговорить хотят.
– Про чо? – испугался Елизар.
– Скажут.
Елизар подозрительно посмотрел на Кузьму, пошел неохотно.
– Собери в субботу на сходку всех нелишенцев, – заговорил сразу приезжий.
Но Елизар перебил:
– В субботу – баня, черт их вытянет.
– Ну, в воскресенье.
– Мгм, так…
– Будут тебя переизбирать.
– Понимаю, – Елизар нисколько не удивился. – Его, да? – показал на Кузьму. – А мне какое место?
– Дело покажет. Я только передаю… В общем, приедут к вам два товарища из укома. Встретите.
– 8 -
Шел Егор из сельсовета и упорно думал: почему сразу вызвали его? Все сделано было аккуратно. В чем же дело? В чем дело?… И вдруг пришла догадка: проболтался в бреду. Когда бредил, наверно, поминал Яшу. А эта учительша слышала… тварь глазастая. Ее нарочно подослали.
Он завернул к своим.
– Эк тебя перевернуло! – заметила мать. – Не рано поднялся-то?
– Ничего… Где отец?
– Ушел куда-то. Не знаю, – Михайловна опять принялась месить тесто.
Егор сел на припечек, закурил. Стало отчего-то тоскливо – пусто было в родительском доме.
– Не хворает парнишка-то? – спросила мать.
– Нет пока.
– У Авдотьи Холманской запоносила девчонка. Говорят, поветрие ходит. Если прохватит, поите черемуховым отваром. У Маньки-то нет, наверно, черемухи? Пусть придет, я дам.
– Кондрат бывает здесь?
– Редко. С Феклой анадысь зашли посидели… Не любит наш ее чегой-то. Зря, – баба хорошая, работящая.
– Он всех их не любит, – Егор бросил в шайку недокуренную папироску, поднялся. – Не придет скоро, однако. Он не загулял?
– Нет вроде. А там бес его знает.
На крыльце заскрипели знакомые шаги. Зашуршал по валенкам березовый веник.
– Вон он… идет.
Емельян Спиридоныч вошел раскрасневшийся с мороза. Долго раздевался, кряхтел.
– Моро-оз, язви тя в душу! До костей пробирает. Скотине давала?
– Давала, – откликнулась Михайловна.
– Сейчас поболе давать надо. Такой навалился, черт те что… Воробьи падают. Поправился? – обратился к сыну.
– Поправился.
– Заходил к тебе раза два… Думали уж, каюк пришел. А чего училка около тебя сидела?
Егор нахмурился, полез за кисетом.
– Пойдем в горницу, поговорить хочу.
Отец искоса, вопросительно глянул на сына, прошел в горницу.
– Вызывали сейчас в сельсовет, – сказал Егор, прикрывая за собой дверь.
– Зачем?
– Думают, я убил Яшку.
Емельян опять внимательно посмотрел на сына.
Егор присел на подоконник.
– Ну? – спросил отец.
– Допросили.
– А ты что?
– Что? Ничего.
– А почто сразу к тебе пришли?
– А я откуда знаю? Патроны какие-то нашли в полушубке, привязались. Я в тот день тоже на охоте был.
– А Яшку видал? На охоте-то?
– Стречались, – уклончиво ответил Егор, не выдержав отцовского откровенного взгляда.
– А больше ничего? Кромя патронов-то, ничего больше не нашли?
– Ничего не нашли.
– Посылай их подальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Егор слушал, обняв голову. Ему нездоровилось последнее время. Налил себе в стакан, выпил. Спросил:
– Знаешь, кто Макара убил?
– Яшка?
– Яшка.
Еще молча выпили. Лениво жевали хлеб и сало. Потом стали закуривать.
– Яшка – он змей подколодный. Таких еще не было. Спроси, почему я его оглоблей не зашиб, когда он у меня до переворота ишо на покосе робил. – Емельян Спиридоныч заметно пьянел. – А я мог… Имел права: он у меня жеребенка косилкой срезал, урод. А я – ничего… пожалел. Сирота. А сичас радуется ходит…
– Он нарадуется. – Егор провел ладонью по лицу. – Он нарадуется. – Ему передалась отцовская злость, охватило яростное нетерпение и страх. Показалось, что он навсегда упустил момент, когда можно было расквитаться с Яшей. Теперь Яша будет ходить и радоваться. А брат родной в земле гниет, неотмщенный. – Ты куда сейчас? – спросил он, поднимаясь.
– Никуда. Я загулял.
– Мне уйти надо…
– Иди. Я дождусь Маньку.
Егор оделся, вышел на улицу, надел лыжи и пошел скорым шагом из деревни. На окраине оглянулся – улица была пуста.
Он поправил ружье и скрылся в лесу.
– 6 -
Подойдя к знакомой избушке, Егор внимательно осмотрелся. От крыльца по поляне шла свежая лыжня. Больше следов не было. Егор двинулся по лыжне, старательно попадая лыжами в глубокие колеи.
Он шел так с час. Смотрел вперед, прислушивался… Один раз, остановившись, услышал далекий, похожий на треск сучка, выстрел. Прибавил шагу.
…В полдень он догнал Яшу.
Был ясный, морозный день. Снег слепил глаза.
– Здорово, Егор! – крикнул издали Яша.
– Здорово, – Егор глотнул пересохшим горлом. – Здорово, Яша, – он медленно приближался к нему.
Яша стоял, широко расставив ноги. На снегу рядом с ним лежала убитая лиса. Яша улыбался.
– Убил? – спросил Егор.
– Ага. Спускаюсь вон с той гривки, – гляжу: хромает, милая, – Яша показал носком валенка на переднюю левую ногу лисы: вместо ноги у нее был короткий огрызок. – Из капкана ушла, а под пулю угодила, дурочка.
Егор остановился шагах в трех от Яши. Снял рукавицы… странно улыбнулся. Яша чуть заметно приподнял одну бровь. Ружье у него было за спиной. У Егора ружье на плече. Он воткнул палки слева от себя…
– Что, Яша?… – Егор опять не то улыбнулся, не то сморщился. – Погань ты такая, ублюдок…
Яша побледнел.
Мгновение смотрели друг на друга… Одновременно рванулись к ружьям…
Грянул одинокий выстрел. С Яши слетела шапка, точно невидимая рука сорвала ее и откинула далеко в сторону; Егор взял сгоряча выше. Яша не успел снять свое ружье. Он теперь стоял, опустив руки, и как завороженный смотрел на Егора, – у Егора двустволка, и палец лежит на спусковом крючке второго ствола.
– Не надо, Егор, – тихо сказал он, с трудом разлепляя сведенные судорогой губы.
– Ты Макара убил!…
– Егор… прости… – Яша глядел в глаза Егору.
– Ты Макара угробил… паскуда! – Егора трясло все сильнее. Ему было жалко Яшу. – Ты Макару в висок попал. Рвань… – Егор матерно выругался.
– Егор, не губи… Егор… Эх ты, гадина! Су…
Грохнул выстрел. Яша схватился за лицо, упал и засучил ногами, залезая головой в снег. Егор рывком перезарядил оба ствола, добил Яшу в затылок. Закидал труп снегом и пошел обратно, так же старательно попадая лыжами в глубокий след. В горле стояла теплая тошнота, не проходила. Раза два он останавливался, ел горстями снег. Он вдруг страшно устал. Напрягал последние силы, передвигая лыжи.
…Перед самой деревней его вырвало. Стало жарко; жаром дышала в лицо дорога; глаза застилал горячий туман. Глядя на Егора со стороны, можно было подумать, что он беспробудно пил неделю. Его шатало из стороны в сторону.
Держаться он уже не мог. «Ну, все…», – подумал. И лег на дорогу. И вытянулся. И погрузился в теплый, глухой, непроглядный мир, ласково и необоримо влекущий куда-то.
Еще час, полтора – и Егор уже не вернулся бы из этого непонятного, сладостного мира. Даже молодая неистребимая сила не вернула бы его к жизни: он замерзал.
Подобрал его один мужик, ехавший в деревню с сеном.
– 7 -
Неделю Егор пластом покоился в жаркой перине, не приходя в сознание. Марья кормила его с ложки. Егор тихо стонал, не хотел открывать рот; Марья ножом разжимала стиснутые зубы и вливала молоко или бульон.
Мерещились Егору какие-то странные, красные сны… Разнимали в небе огромный красный полог, и из-за него шли и шли большие уродливые люди. Они вихлялись, размахивали руками. Лиц у них не было, и не слышно было, что они смеются, но Егор понимал это: они смеялись. Становилось жутко: он хотел уйти куда-нибудь от этих людей, а они все шли и шли на него, Егор вскрикивал и шевелился; на лице отображались ужас и страдание.
Чьи– то заботливые руки, пахнувшие древним теплом, укладывали ему на лоб влажное полотенце… Две женские головы склонялись над ним.
– Снится, что ли, ему?…
…Очнувшись, Егор увидел около себя Галину Петровну.
– Как вы себя чувствуете?
– Ничего, – Егор хотел посмотреть по сторонам, но тотчас прикрыл глаза: они так наболели, что в голове, подо лбом, заломило. – Где я?
– Дома. – Галина Петровна положила ладонь на лоб больного. Ладонь чуть вздрагивала.
– А где… Марья?
– Она ушла. У нее отец тоже заболел.
– А ты чего здесь?
– Я? Так просто. А вам что, неприятно?
– Почему?… Ничего, – Егор отвернулся к стене и замолчал.
Яшу нашли через три дня. Охотники с гор.
Притащили в избушку к Михеюшке:
– Знаешь такого, отец?
Яша стукнулся об пол, как чурбак, – застыл скрюченным.
Михеюшка заглянул в лицо покойнику, медленно выпрямился и перекрестился.
– Наш… Яша Горячий… Царство небесное… Кто его?
– Кто-то нашелся. Кто он был-то?
– Человек… кто? Надо сказать нашим-то.
Охотники поколготились в избушке, отогрелись и ушли.
Один на лыжах побежал в Баклань.
Кузьма, когда узнал об убийстве Яши, побледнел и, стиснув зубы, долго молчал.
– Из ружья? – спросил он Николая, который сообщил ему эту черную весть.
– Из ружья. Всю голову размозжили.
Кузьма накинул полушубок и пошел к Любавиным. Но по дороге одумался:
«Нет, так не пойдет. Надо умнее делать».
А как умнее, не знал. Пошел медленнее. Незаметно пришел к Фединой избушке.
Федя сидел в переднем углу, около окна, подшивал жене валенки.
– Здорово, Федор!
Кузьма присел на табуретку.
– Здорово, – откликнулся Федя.
И нахмурился… Швыркнул носом и низко склонился над валенком. Смерть Яши удивила Федю, крепко опечалила. Он ходил смотреть друга, долго стоял над ним, потрогал его холодную руку… Лицо Яши было закрыто полотенцем. И вот это полотенце, небольшая, конопатая, холодная рука, белая чистая рубаха – все это странным образом не походило на Яшу, а вместе с тем это все-таки был Яша…
– Что, Федор? – спросил Кузьма.
Федя медленно поднял большую взлохмаченную голову.
– Угробили Яшу, – тихо сказал он и снова склонился к валенку.
– Пойдем посмотрим то место? – попросил Кузьма.
На месте, где убили Яшу, была неглубокая ямка в снегу, несколько больших темно-красных ягодин крови – и все. Сколько ни искал Кузьма, ничего больше не обнаружил. Пошли обратно.
Когда подходили к деревне, Кузьма твердо решил:
– Федор, пойдем к Любавиным. Это они за Макара.
– Я не пойду, – сказал Федор.
– Почему?
– Так. Не могу пока… Шибко горько.
– Тогда я пойду один. К Егору сперва.
– Егорка хворый лежит.
– Он на этой неделе тоже охотился.
– Сходи. А я… не сердись – не могу. Я, может, выпью пойду.
Егор опять впал в беспамятство. Около него сидела Марья. Кузьма в первую минуту пожалел, что пришел сразу сюда, но отступать было поздно.
– Здравствуйте! – громко сказал он.
Марья от неожиданности приоткрыла рот… Молча кивнула.
Кузьма снял шапку прошел к столу. На Егора не посмотрел.
Вытащил из кармана замусоленную тетрадку, аккуратно расправил ее.
– Когда твой муж пришел с охоты? – спросил он.
– Неделю, как… – Марья вопросительно и удивленно смотрела на Кузьму.
– Он принес чего-нибудь с собой?
– Чего?
– Дичь какую-нибудь?
– Нет.
– Ничего не принес?
– Нет.
– Где его полушубок?
– Вон висит.
Кузьма подошел к полушубку, похлопал по карманам. В одном что-то звякнуло. Кузьма вытащил четыре пустых гильзы.
– Так, – значительно сказал он. Осмотрел весь полушубок, снял со стенки ружье, заглянул в стволы. – Понятно.
Надел шапку и вышел, не посмотрев на Марью.
В тот же день он собрался и уехал в район.
Не было его три дня.
Возвратился обновленным: похудевший, собранный, резкий.
Забежал на минуту домой. Клавди не было в избе. Дверь в горницу закрыта. По глазам домашних понял: что-то случилось.
– Что такое? – не поздоровавшись, с порога спросил он.
– Ничего, – усмехнулся Николай. – С прибавлением нас…
– Родила?
– Ага. Девку. Хорошая девка получилась.
Кузьма прошел в горницу – там никого не было.
– А где она?
– У наших. Вечером съездим за ними.
Кузьма пошел в сельсовет.
Приехал он не один – в сельсовете сидел тот самый работник милиции, которого привозил Платоныч.
– Жена родила, – сообщил ему Кузьма.
– Дело, – похвалил мужчина.
– Девку… елки зеленые! – Кузьма сел к столу и рассеянно стал смотреть в окно.
– Где председатель-то? – спросил мужчина.
– Сейчас придет. Сына хотел…
– Ничего. Девки тоже нужны.
Пришел Елизар, вопросительно уставился на приезжего.
– Здравствуйте, товарищ.
– Здравствуйте. В каком состоянии Егор Любавин?
– Ходит. Давеча видел – по ограде ходил.
– Надо вызвать его.
– Для чего?
– Для дела. Не надо ничего говорить. Вызывают – и все, – работник милиции говорил молодым звучным голосом, короткими фразами, уверенно. Был он в том же костюме, в каком приезжал прошлый раз.
Елизар ушел.
– Сына, говоришь, хотел?
– Сына, – упавшим голосом сказал Кузьма; он сразу как-то устал. Он, конечно, обрадовался, но он так свыкся с мыслью, что у него будет сын Василий, так много думал об этом, что теперь несколько растерялся.
– Ну-у… уж ты совсем что-то скис, брат! На, кури.
Кузьма закурил. Попытался представить свою дочь… Усмехнулся.
– Ничего. Я так просто, думаю.
…Егор сильно похудел за эти несколько дней. Держался, однако, прямо. Смотрел спокойно, угрюмо.
Кузьма так и не привык к любавинскому взгляду; всякий раз, когда кто-либо из них смотрел на него, его охватывало острое желание сказать что-нибудь резкое, вызывающее.
– Садись, – сказал приезжий.
Егор сел.
Елизар, сообразив что-то, вышел.
Кузьма и приезжий внимательно смотрели на Егора.
– Ты убил Горячего? – неожиданно, в упор, спросил приезжий.
Не столько спросил, сколько сказал утвердительно.
Голова Егора дернулась, точно его кто позвал сзади.
«Он», – подумал Кузьма.
– Нет.
– Это чьи гильзы? – приезжий расставил на столе рядком четыре штуки.
Егор посмотрел на патроны, потом на следователя и на Кузьму, на душе у него стало немного веселее: он думал, что им известно больше.
– Не знаю. Может, мои, – у меня такой же калибр.
– Ты охотничал в среду? Перед тем, как захворать?
– Охотничал.
– Видел Горячего?
– Нет. Я не дошел до избушки… плохо стало, я вернулся.
– В кого же ты стрелял?
– В зайцев.
– Не попал, что ли?
– В одного попал, но испортил шкурку, не взял. А зачем это все?
– Ты четыре раза стрелял?
– Четыре.
– Так… – следователь уставился на Егора угнетающе долгим, насмешливым взглядом.
Егору снова сделалось не по себе, он лихорадочно вспоминал: четыре раза он стрелял или больше? Один раз промазал, потом попал, двумя выстрелами добивал Яшу в голову – четыре. Двумя добивал или тремя?
– Вспомнил?
– Что?
– Сколько раз стрелял?
– Четыре.
Следователь пружинисто выкинул свое тело из-за стола, рявкнул в лицо Егора:
– А пятый раз в кого стрелял?!
Это было так неожиданно, что даже Кузьма вздрогнул.
– Почему у тебя в кармане было пять патронов? Почему?! Ну?!
– Ты не ори, – негромко сказал Егор. Он заметно побледнел; момент был жуткий.
– В кого стрелял?!
– Не ори, понял! – Егора душили страх и злоба. – А то не погляжу, что ты власть. Нечего орать.
Шрам у Кузьмы багрово накалялся.
– В кого стрелял? – сквозь зубы, тихо спросил он. Он сам в эту минуту верил, что в полушубке Егора было пять патронов.
Егор не шевельнулся, только настороженно прихмурил глаза. Он отчетливо вспомнил ясное морозное утро, Яшу, его побелевшее, растерянное лицо… Выстрел. Негромкое: «Не губи, Егор». Еще выстрел. Потом еще. И еще. Откуда же их пять?
– У меня на полатях еще двадцать пять патронов, – что же, я за всех покойников отвечать должен? – Егор обретал уверенность. Поднял глаза на следователя. На Кузьму упорно не смотрел. – Забыл, наверно, в кармане – и все. А где он, пятый-то? – Егор кивнул на патроны.
Следователь прошелся по комнате, закурил.
Егор отдыхал от великого напряжения.
«Его вовсе и не было, пятого-то, – думал он. – Ах, сволочи!… Чуток не влопался».
За спиной Егора следователь поманил Кузьму, вышли в сенцы.
– Отпустим его, – негромко заговорил он. – Сделаем вид, что все кончилось. Потом продолжим следствие.
– Я думаю, это все-таки он.
– Мало мы слишком знаем. Думать – одно, а… Пойдем. Извинись для блезиру… Надо успокоить его.
– Нет уж, сам извиняйся.
Вошли в избу.
– У меня один вопрос к тебе, – как ни в чем не бывало, добродушно заговорил следователь, – не знаешь, у Горячего не было врагов среди охотников с гор?
Егор не сразу ответил. Молчал, думал: «Подвох какой?».
– Не знаю. Может, в тайге встречались…
– Ну ладно, – легко примирился следователь. – Иди. Извини нас.
Егор спокойно поднялся, медленно пошел к выходу. В дверях излишне низко склонил голову, чтоб не удариться о притолоку.
«Ослаб, – подумал он, спускаясь с высокого сельсоветского крыльца, ноги дрожали. – Ослаб совсем».
– Где председатель-то твой? – спросил приезжий. – Позови, я ему передам… А то еще заартачится.
Кузьма нашел Елизара в соседней избе.
– Пошли, с тобой поговорить хотят.
– Про чо? – испугался Елизар.
– Скажут.
Елизар подозрительно посмотрел на Кузьму, пошел неохотно.
– Собери в субботу на сходку всех нелишенцев, – заговорил сразу приезжий.
Но Елизар перебил:
– В субботу – баня, черт их вытянет.
– Ну, в воскресенье.
– Мгм, так…
– Будут тебя переизбирать.
– Понимаю, – Елизар нисколько не удивился. – Его, да? – показал на Кузьму. – А мне какое место?
– Дело покажет. Я только передаю… В общем, приедут к вам два товарища из укома. Встретите.
– 8 -
Шел Егор из сельсовета и упорно думал: почему сразу вызвали его? Все сделано было аккуратно. В чем же дело? В чем дело?… И вдруг пришла догадка: проболтался в бреду. Когда бредил, наверно, поминал Яшу. А эта учительша слышала… тварь глазастая. Ее нарочно подослали.
Он завернул к своим.
– Эк тебя перевернуло! – заметила мать. – Не рано поднялся-то?
– Ничего… Где отец?
– Ушел куда-то. Не знаю, – Михайловна опять принялась месить тесто.
Егор сел на припечек, закурил. Стало отчего-то тоскливо – пусто было в родительском доме.
– Не хворает парнишка-то? – спросила мать.
– Нет пока.
– У Авдотьи Холманской запоносила девчонка. Говорят, поветрие ходит. Если прохватит, поите черемуховым отваром. У Маньки-то нет, наверно, черемухи? Пусть придет, я дам.
– Кондрат бывает здесь?
– Редко. С Феклой анадысь зашли посидели… Не любит наш ее чегой-то. Зря, – баба хорошая, работящая.
– Он всех их не любит, – Егор бросил в шайку недокуренную папироску, поднялся. – Не придет скоро, однако. Он не загулял?
– Нет вроде. А там бес его знает.
На крыльце заскрипели знакомые шаги. Зашуршал по валенкам березовый веник.
– Вон он… идет.
Емельян Спиридоныч вошел раскрасневшийся с мороза. Долго раздевался, кряхтел.
– Моро-оз, язви тя в душу! До костей пробирает. Скотине давала?
– Давала, – откликнулась Михайловна.
– Сейчас поболе давать надо. Такой навалился, черт те что… Воробьи падают. Поправился? – обратился к сыну.
– Поправился.
– Заходил к тебе раза два… Думали уж, каюк пришел. А чего училка около тебя сидела?
Егор нахмурился, полез за кисетом.
– Пойдем в горницу, поговорить хочу.
Отец искоса, вопросительно глянул на сына, прошел в горницу.
– Вызывали сейчас в сельсовет, – сказал Егор, прикрывая за собой дверь.
– Зачем?
– Думают, я убил Яшку.
Емельян опять внимательно посмотрел на сына.
Егор присел на подоконник.
– Ну? – спросил отец.
– Допросили.
– А ты что?
– Что? Ничего.
– А почто сразу к тебе пришли?
– А я откуда знаю? Патроны какие-то нашли в полушубке, привязались. Я в тот день тоже на охоте был.
– А Яшку видал? На охоте-то?
– Стречались, – уклончиво ответил Егор, не выдержав отцовского откровенного взгляда.
– А больше ничего? Кромя патронов-то, ничего больше не нашли?
– Ничего не нашли.
– Посылай их подальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56