- Достань бутылку в моем столе и подпои его.
- Кого? Ревизора?!
- Да, ревизора. Сдается мне, что это никакой не ревизор... Я потом
объясню. Давай, давай, действуй. Подпои его и загляни ему в подкорку. Ты
же умеешь.
Всем нравится, когда говорят, что "они умеют".
Софье Сергеевне тоже.
15
Гостей ведут туда, где двенадцать столов и где все уже намарафетились
и изображают из себя перед телекамерой культурных людей - только хмурый
Дроздов всем на зло что-то режет, клеит и стучит на машинке. Остальные
греются в лучах славы, а Маринка застенчиво протягивает Космонавту
шоколадную конфету. Даже у Ведмедева не выдерживают нервы, и он,
поколебавшись, оставляет акт ревизии на мой произвол (не драться же со
мной из-за листка бумаги) и устремляется за Космонавтом, чтобы заглянуть
из-за его спины в телеобъектив. Но Софья Сергеевна уже берет ревизора под
свой контроль и ведет поить коньяком в комнату Ашота.
"А тут у нас..." - слышу я взволнованный голос Михаила Федотовича и
начинаю читать акт ревизии.
Что он тут понаписывал?..
"Мною выделена недостача материальных ценностей в особо крупных
размерах..." - читаю я, а Оля Белкин уже стоит передо мной, как лист перед
травой, очень похожий на маленького конька-горбунка. (В общем-то Оля
Белкин приносит счастье - его можно запускать первым, как черного кота, в
любое отчаянное предприятие, и все будет в порядке, - надо только вовремя
оплачивать ему проезд и командировочные да еще вызволять его телефонными
звонками из отделения милиции города Урванска Нахрапинского района за
Полярным кругом, объяснив товарищам милиционерам, что они поймали не
американского шпиона, а специального корреспондента "Науки и мысли",
ошивавшегося вокруг строящейся атомной электростанции по заданию
редакции).
- Оля, садись. Я голодный как волк. Что твоя маман сегодня завернула?
- Понял.
Оля приносит из коридора сумку и разворачивает гигантский сверток.
Сегодня его мама в связи с выездом редакции в дальнее благотворительное
путешествие завернула на всех с полсотни котлет. Я с жадностью жую
холодную котлету с чесноком и продолжаю изучать акт ревизии.
- Оля, ты у нас мудрый еврей, ты все знаешь... Кто этот человек? Что
ему от нас нужно?
- Кто, Ведмедев? - переспрашивает Оля. Он в самом деле все знает. -
Типичный этот самый. Фунциклирует. Из этих... куда пошлют. То в науку, то
в культуру, то в издательство. Год назад погорел за какой-то
комсомольско-молодежный почин... какая-то ересь, точно не помню. Кажется,
за военно-патриотическую экспедицию "По границам нашей Родины"...
Представляете - пешедралом с рюкзаками по линии границы. Интересное
путешествие, да? Все инстанции разрешили, и они пошли... До первого
пограничника. "Стой! Кто идет?!" - "Это мы, путешественники". В общем,
решили, что Ведмедев - дурак, и отправили его инспектором в наш отдел
кадров. А ревизия липовая, не беспокойтесь. Моргал хочет нас пощупать.
Знаете эту достоевщину... психическая атака... Не выйдет - не надо, а
нервы попортим.
Я доглатываю котлету, отрываю календарный листок, гляжу, нет ли на
нем какой-нибудь очередной дьяво... достоевщины, и использую листок вместо
салфетки. Потом протягиваю Оле акт ревизии, а он, проведя взглядом по
диагонали, возвращает акт мне.
- Что скажешь?
- Я уже знаю. Это какая-то очередная обстракция.
- Объясни хотя бы как выглядит эта штука... "Японский персональный
компьютер стоимостью в двенадцать тысяч условных долларов".
- Никогда не видел, впервые слышу. У нас в редакции такого никогда не
было.
- А какой у нас был?
- Никакого не было.
- Куда же он мог исчезнуть?
- Я же говорю: обстракция.
- А что такое "условные доллары"?
- Тоже обстракция. Все из той же оперы - кто-то с кем-то условился.
Наверно, какие-нибудь инвалютные рубли. Их тоже никто никогда не видел.
- А запись в издательской бухгалтерии о наличии присутствия? Вы меня
под монастырь подведете за двенадцать тысяч условных рублей! - рычу я.
- С этим компьютером надо разобраться. Не понятно откуда он взялся,
кто его принимал. Запись есть, компьютера нет. Тут какая-то липа.
- Липа... - повторяю я. Это слово наводит меня на воспоминание о
вещем сне и о японских иероглифах. - Ты не помнишь, Оля... В десятом веке
идол Перуна в Киеве с золотыми усами был?
- Не знаю, не видел... Но так по летописи... - Оля смотрит на меня с
сомнением. Он что-то еще хочет сказать, но подозревает, что у меня начался
очередной заскок.
- Говори!
- По-моему, Ведмедева компьютер не очень-то интересует. Он чего-то
другого хочет...
- Стать моим заместителем?
- Нет, зачем... Фи! Тоже мне, пост! Тут же вкалывать надо!
- Так чего же он хочет?
- Он темнит. Он попросил, чтобы я напомнил вам про какой-то частный
договор многолетней давности, и тогда ваше отношение к нему переменится.
А вот это уже самая настоящая дьявольщина!
Я поражен. Этот Ведмедев не может знать о моем тайном договоре со
швейцаром. О нем никто на свете не знает! Я ищу кровавую записку, чтобы
сверить ее с почерком Ведмедева в акте ревизии, но записка уже куда-то
подевалась, и моя рука самопроизвольно тянется за второй котлетой.
Кто он такой, этот Ведмедев? Для САМОГО он, конечно, мелковат, но как
ЕГО посланник, как предзнаменование, как комета с хвостом...
- Оля, скажи... этот Ведмедев... Тебе ничего такого не показалось?
- Что именно?
С Олей можно говорить о чем угодно, он поймет. Я оглядываюсь и тихо
спрашиваю:
- Он... он человек или нет?
- В каком смысле? - Оля тоже переходит на шепот.
- В прямом, в прямом смысле. В биологическом. Он - хомо сапиенс?
- Он просто неразумный человек, - отвечает Оля. - Вы не сомневайтесь,
Юрий Васильевич, в нем нет ничего сверх... этого самого. Хотя...
- Ну? Что?
- Михалфедотыч в него заглянул и сказал, что у него внутри сидит еж.
- Кто сидит?
- Еж. Ну, еж.
- Больной он, что ли? Рак у него?
- Нет. Еж. У Ведмедева еж внутри - так говорит Михалфедотыч. Вы же
знаете его аллегории. Он так видит.
- Ну, братцы... - развожу я руками.
Нашел. Вот она, записка, под актом ревизии.
- Оля, сравни почерки. Мне утром кто-то подсунул эту записку.
Оля разглядывает календарный листок на просвет, сравнивает почерк с
актом ревизии и сообщает заключение экспертизы:
- Акт писал Ведмедев, а записку - вы. На записке ваш почерк, Юрий
Васильевич.
16
Я жую вторую котлету и сосредоточенно разглядываю календарный листок
за 28 февраля.
Предположим, что Оля Белкин прав, и эту склерозную записку писал я
сам для себя, сидя, предположим, на унитазе. Не помню, чтобы я ее писал,
но, предположим, что это мой почерк. Очень похож. Предположим, что я писал
эти строки не собственной кровью, а подвернувшимся под руку красным
ашотовым фломастером. Предположим, что размягчение моих мозгов крепчает.
Но что означают эти слова насчет "звездных войн"? Мне неудобно спрашивать
об этом у Оли, но он сам мне напоминает:
- Юрий Васильевич, дайте мне "ЗИМ" на часок, вы обещали. Неохота
"Запорожец" по льду гонять.
- Напомни, зачем тебе "ЗИМ"?
- Ну... для этой голливудской муры, - Оля показывает на склерозную
записку. - Нужно смотаться в аэропорт и встретить кинокритика со
"Звездными войнами".
- Откуда? Из США?
- Почему из США? Из Госкино. В благотворительных целях.
- А, ну да...
И это вспомнил.
С сегодняшнего дня мы становимся БЛАГОТВОРИТЕЛЯМИ как-никак. А что?
Надо совмещать приятное с полезным. Для приманки к своим
научно-непопулярным выступлениям мы будем крутить американские "Звездные
войны", а все доходы перечислять на счет детского дома, где рос и
воспитывался Владислав Николаевич Бессмертный.
- Оля, я еще кажется не проснулся... Объясни, почему в
благотворительных целях нужно крутить именно "Звездные войны"? Мы этот
вопрос согласовали? Нам тут идеологический фитиль не вставят?
- Ну, во-первых, это дело в Госкино решили без нас. Во-вторых,
"Звездные войны" - фильм для детей. Сейчас такое крутят!..
- Детский? Не знал, - удивляюсь я. - Ну, тогда ничего...
- С кровавой склерозной запиской все вроде бы прояснилось. Но чего
хочет Ведмедев? Откуда он знает о моем секретнейшем договоре со швейцаром?
Зачем он меня интригует и напрашивается на разговор?
- Вот что, Оля... Сделаем так: пригласи Ведмедева поехать с нами в
Кузьминки. Пообещай, что его покажут по телевизору от Москвы до самых до
окраин. Придумай, что хочешь, - он на все клюнет. Ему от нас что-то нужно,
а нам от него - ничего. Скажи, что в Доме ученых состоится закрытый
просмотр "Звездных войн". Только для избранных. Скажи, что я выделяю лично
для его ревизорского сиятельства персональный "ЗИМ". Передай Павлику,
чтобы взял с собой ревизора, встретил в аэропорту кинокритика со
"Звездными войнами" и дул с ними в Кузьминки. Без меня. Если будет
возражать, скажи, что расстреляю за невыполнение приказа. Подожди, это еще
не все... А сам садись в "Запорожец" и потихоньку поезжай за ними.
Понаблюдай. А потом все мне расскажешь.
- А зачем все это?
- Не знаю. Затем, что я хочу проверить одну свою обстракцию.
(Как все-таки удобно: сказал одно слово - и все понятно).
- Поезжай и пытайся не упустить их из виду. Но держись от "ЗИМа"
подальше. Это может быть опасно.
- В самом деле, обстракция, - бормочет Оля. Он еще что-то хочет
сказать.
- Говори!
- Юрий Васильевич, вы знаете, что я никогда не был фискалом, но, если
я не вернусь с задания...
- Давай без предисловий.
- Вы сегодня отняли у Дроздова бутылку коньяка... Так вот: после
разговора с вами он отправился в хозяйственный магазин и купил веревку.
- Какую веревку?
- Какую... Затрудняюсь... Обычную. Бельевую.
- В хозяйственном?
- Да. В "Тысяче мелочей".
- А зачем?
- Не знаю. Наверно, сушить белье. Если я не вернусь с задания, то
имейте это в виду.
У меня перед глазами появляется какой-то тесный городской двор с
вонючим покосившимся туалетом. Двор крест-накрест перетянут бельевой
веревкой, а на веревке, подпираемой длинным шестом, болтаются твердые
замерзшие простыни, пододеяльники и Дроздов.
- Понял. Действуй.
Съемки в редакции уже идут к концу, и Оля Белкин начинает действовать
- добывает из кучи шуб и пальто ревизорский кожух, пальцем выманивает
Ведмедева в коридор и что-то нашептывает ему. У ревизора поблескивают
глазки после дроздовского коньяка. Значит, тетя Софа его уже обработала.
Он заинтригован. Сейчас я попытаюсь провести самого дьявола, подсунув ему
вместо себя в черном "ЗИМе" этого живца - авось клюнет.
А от меня с Космонавтом не убудет - прокатимся в автобусе, как
простые смертные.
17
А кто сказал, что я не простой смертный?
Конечно, обыкновенному хомо сапиенсу ко мне в кабинет всегда было
трудно войти, но это не оттого, что я возгордился, - просто мои
заместители решали все эти неандертальские дела быстрее и лучше меня. Да,
у меня скверный характер. Да, на меня во все времена катали телеги - я
оглядываюсь и вижу за собой целый обоз грязных телег, как после
отступления Первой Конной из Польши. Да, я бывал высокомерен с
недостаточными людьми, иногда глупел на глазах от общения с ними, и,
случалось, меня так начинало трясти, что я готов был схватить свою трость
за обратный конец палки и трахнуть набалдашником по глупой макушке.
Нет, я никого не бил тростью по голове, но однажды растоптал
докторскую диссертацию, направленную мне на отзыв. Конечно, этого не
следовало делать хотя бы из уважения к труду машинистки. Но шарик в тот
момент улетел - так уж получилось. Я ничего на свете не боюсь, кроме
гололеда и неандертальского дуроломства, поэтому пытаюсь окружать себя
людьми из подвида "хомо сапиенс сапиенс". Этих людей на Земле не так уж
много, и я уйму шишек набил себе и другим, пока научился отличать их от
неандертальцев - высокий лоб отнюдь не признак; зато сейчас я безошибочно
узнаю хомо сапиенсов сапиенсов даже на уровне швейцаров.
Так я нескладно размышляю о своей персоне, пока Татьяна туго
завязывает мне шарф под бородой. Как все-таки надоедлива эта зимняя
тягомотина с раздеванием и надеванием шуб, шапок и шарфов. Кутают, как
ребенка.
Вот скоро умру за милую душу, как все нормальные люди, и будете
знать!
Наша команда начинает загружаться в автобусы, а их у нас уже два:
один спальный малиново-полированный "Икарус" с белой клешнистой надписью
на борту: "ЦЕНТРАЛЬНОЕ ТЕЛЕВИДЕНИЕ "ОСТАНКИНО", второй - отечественный и
пожухлый. Его пригнала за нами красотка-администратор из кузьминкинского
Дома ученых (пригнал, конечно, водитель, но она ответственная за прием
благотворителей). Зовут ее Тамара. Она одета в рыжую шубу из лисьих
хвостов. С Татьяной они тайные соперницы, но разумно соблюдают нейтралитет
и сферы влияния - Тамара царствует на том берегу, в Кузьминках, Татьяна -
здесь, в Печенежках.
Царица Тамара просит у Павлика закурить и доверительно объясняет ему,
что известный кинокритик по путевке Госкино уже приехал и уехал на
аэродром встречать коробки со "Звездными войнами", и ой, что будет, если
"Звездные войны" застрянут по такой нелетной погоде - афиши давно
развешены, билеты распроданы, а на Кузьминки с раннего утра началось
нашествие окрестных сопливых брейкеров, фанатов и металлистов, и, что,
кроме благотворителей, под ее ответственность свалились Космонавт и
Центральное телевидение, а в Доме ученых полы еще не натерты, в гостинице
мест не хватает, а киномеханик третий день женится и пьян, как сапожник.
Ну, с Космонавтом и благотворителями она еще так-сяк разберется,
размышляет Тамара, а куда, скажите, ей девать бригаду Центрального
телевидения? Себе под юбку?
Пусть царица Дома ученых не беспокоится, успокаивает ее Павлик. Дай
Бог всякому такие шикарные бедра и юбку, но все равно под ее юбкой
Центральное телевидение ну никак не поместится. "Звездные войны" до
Кузьминок обязательно долетят, потому что у Павлика на аэродроме знакомые
вертолетчики. Пьяного же киномеханика он, Павлик, сумеет подменить, а
Кузьминки после показа "Звездных войн" будут разорены этими самыми
фантиками-лютиками и потом отстроятся заново, можно не волноваться. Так
что не желает ли царица Тамара сесть в роскошный "ЗИМ", как и подобает
царице, и совершить вояж в аэропорт за "Звездными войнами"?
Экий пошляк!
Павлик с реверансами распахивает дверцу, и я не успеваю глазом
моргнуть, как царица Тамара, забыв о своих администраторских обязанностях,
уже сидит на переднем сиденьи моего "ЗИМа", а ревизор Ведмедев с
неудовольствием перемещается на заднее.
Это поразительно!
Я впервые вижу своего шофера в главном деле его жизни - и ничего не
понимаю! Он же ей ничего не сказал... а если и сказал, то ровным счетом
какую-то чушь!.. но вот уже крутобедрая царица устроилась рядом с этим
кобелем, и они устремляются в аэропорт навстречу... увидим, чему
навстречу; а Оля Белкин, как заграничный шпион, выезжает из-за угла на
своем горбатом "Запорожце"... Черта лысого он их догонит.
Нас много. Мы долго загружаемся с лыжами, сумками и тортами. Мне с
Космонавтом выделяются лучшие места для инвалидов с детьми - отсюда удобно
глядеть на трассу. Ашот лезет в салон со здоровенным этюдником. Он
возбужден - в кои веки его на два дня отпустили на природу в Кузьминки
жена и семеро детей (это не метафора), и там он собирается писать этюды
для души, отдыхая от издательских обстракций. За Ашотом следует Дроздов,
заботливо подпихивая этюдник. На спортивной сумке Дроздова в надписи
"tennis" буква "t" изменена на "р". Это у него шутки такие. Работал,
значит. Старался.
"Ну, что? Кто он?" - мысленно спрашиваю я проходящую мимо Софью
Сергеевну, имея ввиду ревизора.
"Я пока не разобралась", - отвечает тетя Софа.
Где Татьяна?..
Вот Татьяна. Она благосклонно принимает ухаживания Владислава
Николаевича и демонстративно продолжает не замечать Дроздова.
Быть скандалу!
- Никого не забыли? - спрашивает Михаил Федотович.
- Никто не забыт, ничто не забыто, - конечно же бурчит Дроздов.
- Привет, а где Белкин?
- Уехал по особому заданию, - отвечает Маринка.
Эта пигалица уже что-то пронюхала - похоже, ее шептанья с Олей
Белкиным когда-нибудь закончатся свадьбой, а я буду у них свадебным
генералом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19