После окончания рабочего дня он еще раз решил обойти здание, чтобы проверить, все ли в порядке. В кабинете офицера генерального штаба, секретаршей которого была фон Н. , он заметил свет. Войдя в комнату, он увидел фройляйн фон Н., сидящую за пишущей машинкой; неожиданное появление швейцара ее явно сильно испугало, однако она быстро взяла себя в руки и попыталась скрыть свой испуг усталым восклицанием: «Ах, эта вечная работа!»
Швейцар не сказал ничего. Он только взглянул на элегантные туфли, шелковые чулки, шубку, висящую на вешалке — и на открытый сейф. Пожелав фройляйн фон Н. доброй ночи, он пошел дальше, — но сомнения уже не покидали его. На следующее утро он доложил о своих подозрениях начальнику фон Н. — полковнику, пытаясь рассказать ему простыми словами о том, что он думает о фройляйн фон Н. Он не убежден в справедливости своих подозрений на сто процентов, сказал он, но ему не хотелось бы замалчивать это дело.
Сначала офицер вскипел и сделал выговор швейцару, сказав, что такие вещи его не касаются. Однако потом он вдруг остановился и взглянул на сейф — в нем лежали последние оперативные сводки, связанные с подготовкой войны с Польшей, а также материалы о тактических и оперативных проблемах современного полководческого искусства, о состоянии подготовки различных родов войск, по вопросам транспорта, о численном составе видов вооруженных сил, а также данные о военном производстве. Он поблагодарил швейцара и с этого момента начал наблюдать за своей секретаршей. Теперь ему сразу же бросилось в глаза, что она вечерами после конца рабочего дня постоянно остается в служебном помещении, чтобы сделать какую-то работу. Три раза, в различные дни, он делал проверку. Однако из сейфа ничего не пропадало. В четвертый раз он недосчитался последних страниц одной оперативной сводки. Он вспомнил, что еще в этот день он работал с другими офицерами над этим документом и просил фройляйн фон Н. напечатать кое-какие дополнительные материалы к нему. Однако это не давало ей права класть их не в его сейф, как он предполагал, а в свой. Полковник решил доложить об этом по инстанции. На следующее утро недостающие страницы в присутствии фройляйн фон Н. были изъяты из ее сейфа. Все это, однако, еще не подтверждало тяжких подозрений в шпионаже. После длительных совещаний специалисты из абвера единодушно решили установить всеобщую слежку. Немедленно было установлено беспрерывное наблюдение за многочисленными знакомыми фройляйн фон Н. Постепенно круг сужался. Мы установили, что фройляйн фон Н. часто посещает фешенебельные рестораны Западного Берлина и неоднократно встречается там с одним очень импозантным и представительным мужчиной, который бывает также в доме ее овдовевшей матери. Было выяснено, что речь идет о помощнике польского военного атташе в Берлине. Одному из сотрудников абвера удалось незаметно познакомиться с ним, выдав себя за агента «десятого бюро», так как этот поляк по фамилии Сосновский поддерживал контакты и с французской разведкой. Агент абвера предложил Сосновскому купить секретные немецкие материалы. Тот, чувствуя себя в полной безопасности, клюнул на удочку. Сосновский и наш агент договорились встретиться в зале ожидания первого класса на одном из берлинских вокзалов, где «товар» должен был быть передан из рук в руки за наличные. Здесь их и арестовали (нашего агента, разумеется, только для виду). Одновременно были произведены аресты всех подозреваемых по этому делу, среди которых была и фройляйн Н. В ту же ночь начались допросы. Результаты их были ошеломляющими.
Германскому абверу в сети попалась «крупная рыба» — выяснилось, что Сосновский был подполковником польской службы и сотрудником варшавской разведки. Он был послан в Берлин с заданием выяснить состояние боеготовности германской армии и раздобыть как можно более точные документы о планах германского генерального штаба. Примечательны методы, которые он использовал в своей работе. Обладая большой привлекательностью, он завязывал романы с женщинами и с их помощью стремился достичь своих целей. Однако поначалу результаты его деятельности были довольно скудными, так как он не мог позволить себе значительных трат. После того, как Варшава увеличила ему ассигнования, он стал вхож в среду берлинских дипломатов, а также в круг избранного общества. Здесь он сначала познакомился с фройляйн фон Б., происходившей из обедневшей дворянской семьи и работавшей секретаршей в Главном командовании сухопутных войск, фройляйн фон Б. влюбилась в поляка и как-то с гордостью представила его своей подруге, фройляйн фон Н. Для Сосновского «коллега» фройляйн Н. представляла не меньший интерес. Он сразу же завязал с ней знакомство и с тонким расчетом постепенно стал приучать обеих женщин к более широкому образу жизни. Он появлялся с ними в лучших берлинских ресторанах, делал им королевские подарки и сумел настолько приохотить девушек к роскошной жизни, что обе они и думать не хотели расстаться со своим богатым почитателем. Когда фройляйн фон Н. ввела Сосновского в круг своей семьи, он обхаживал хозяйку дома с рыцарской вежливостью и, благодаря своим неисчерпаемым финансовым источникам, вновь придал обедневшему дому вид относительного благосостояния. Фрау фон Н., не подозревая ничего дурного, уже надеялась найти в лице Сосновского зятя.
Но со временем подруги стали все чаще устраивать друг другу сцены ревности из-за Сосновского, что было для него постоянным источником опасности. Ему нужно было теперь держать обеих девиц под неусыпным контролем, заставляя обеих верить в то, что только она — фройляйн фон Б. или фройляйн фон Н. — именно та, к которой он испытывает особые чувства. Эту игру он вел до тех пор, пока прочно не привязал обеих к себе, добившись от них полной покорности. Только теперь раскрыл он свои карты. Он рассказал им о подлинной цели своего задания и сообщил, что его, как сотрудника польской разведки, совершенно не справившегося со своим заданием, ожидает разжалование и направление в действующую пехотную часть. Такой тактикой Сосновский достиг своей цели, умело спекулируя на чувствах девушек — ни одна из них не хотела потерять возлюбленного. После того, как он каждой пообещал жениться, они начали работать на него.
Полученные от девушек планы и документы командования немецких сухопутных войск Сосновский перефотографировал по ночам. Чтобы пополнить свои материалы, он завязывал все новые интимные знакомства в лучшем берлинском обществе, не расставаясь в то же время с обеими девушками: его новые знакомые, в свою очередь, позволяли ему устанавливать новые ценные связи. Среди его новых подруг была и владелица салона мод на Курфюрстендам, дававшая ему немало ценных сведений, пересказывая содержание разговоров своих клиенток. Наконец Сосновский отправился в Варшаву, обремененный двумя туго набитыми кожаными чемоданами. И здесь произошло удивительное — его варшавское начальство начало сомневаться в достоверности его материалов, они казались слишком хорошими, чтобы быть подлинными. Сосновскому сказали, что он попался на удочку немецкой разведки и позволил провести себя, получив фальшивые материалы. Ему было предложено продать свою добычу какой-нибудь другой иностранной разведке. Удар, нанесенный Сосновскому, был настолько силен, что он совершенно отчаялся и потерял всякий интерес к своей работе. В конце концов «десятое бюро» приобрело у него часть документов, некоторые из них передав английской секретной службе. Германский генеральный штаб был вынужден после этого большинство своих планов переработать заново.
Фройляйн фон Б. и фройляйн фон Н. были приговорены к смертной казни. Гитлер отклонил их прошения о помиловании. Сосновского же обменяли на несколько немецких агентов, попавших в руки поляков. Обвинения против владелицы салона мод были не столь тяжкими, что позволило нам сохранить ей жизнь, однако мы принудили ее работать в будущем в качестве «двойного агента» польской разведки. Однако, как выяснилось, принуждение оказалось совершенно излишним, так как она чувствовала себя женщиной, обманутой Сосновским, а судьба обеих девушек, приговоренных к смерти, возбудила в ней безграничную ненависть к полякам. Она думала только о мести. Через некоторое время благодаря ее «двойной игре» в наши руки попалось не менее десяти польских агентов.
ВОЙНА С ПОЛЬШЕЙ
Операция на радиостанции в Гляйвице — В специальном поезде Гиммлера — Портрет Гиммлера — Поездки на фронт — Лейб-медик Морелль — С Гейдрихом в Варшаве — Шпионаж на военных заводах Рура.
Было 26 августа 1939 года. Изнуряющая духота нависла над Берлином. В первой половине дня мне позвонил Мельхорн и спросил, не свободен ли я сегодня вечером — ему необходимо поговорить со мной по личному делу, но ни в коем случае не в служебном кабинете.
Вечером мы встретились в центре города, в одном из ресторанов, за которым контрразведка установила наблюдение. Мельхорн выглядел очень озабоченным и, пока мы ужинали, не проронил почти ни слова. Выйдя из ресторана, мы поехали в западную часть Берлина — по Будапештерштрассе и Тауэнтциенштрассе на Курфюрстендам. В эти дни Берлин был еще совсем мирным городом — залитые огнями реклам улицы, роскошные, со вкусом убранные витрины магазинов, потоки автомашин, двухэтажных автобусов, трамваев, толпы беззаботных прохожих. Мельхорн попросил проехать к озеру Ваннзее — ему хотелось подышать свежим воздухом. Я чувствовал, насколько он взволнован, и предложил прогуляться вдоль озера.
Постепенно он разговорился, но поначалу казалось, будто он беседует сам с собой. Возбужденно бросал он отрывистые фразы: «Будет война. Она неизбежна. Гитлер давно решился на это. Ничего больше не поделаешь. Даже если западные державы и Польша попытаются что-то сделать, даже если Италия захочет вмешаться, — ничто не сможет изменить решения Гитлера. Все уже готово». Помолчав, он с еще большим жаром продолжал рассказывать отом, как Гейдрих вызвал его, своего старого противника, к себе и передал ему приказ Гитлера. Мельхорн остановился, схватил меня за руку и сказал: «Ужасный приказ». К 1 сентября необходимо было изыскать конкретный повод для нападения на Польшу, благодаря которому Польша предстала бы перед историей и в глазах всего мира агрессором. Запланировано, сказал Мельхорн, произвести нападение «польских» солдат на радиостанцию в Гляйвице. Гитлер уже поручил Гейдриху и адмиралу Канарйсу взять на себя руководство этой операцией. В конце концов ее единолично возглавил Гейдрих. (Канарис впоследствии рассказывал мне, что он сразу же отказался от участия в этом деле, аргументируя тем, что достаточно одного руководителя — ведь «у семи нянек дитя без глазу», а к тому же у Гейдриха гораздо больше опыта в таких предприятиях.) Польская униформа, добавил Мельхорн, уже доставлена со складов вермахта по распоряжению генерал-полковника Кейтеля.
Я спросил Мельхорна, откуда же думают взять поляков, необходимых для такого «нападения». «В этом-то вся дьявольская хитрость этого плана», — ответил он. «Решено одеть в польскую форму профессиональных преступников и заключенных концлагерей, дать им польское оружие и инсценировать, таким образом, вооруженное нападение на радиостанцию. Большинство из них безжалостно погонят на пулеметы нарочно для этого созданной „охраны“. Оставшиеся в живых в награду получат свободу». Мельхорн в смятении взглянул на меня. «Гейдрих ненавидит меня, — сказал он с отчаянием. — Он хочет уничтожить меня, дав мне это задание. Что мне теперь делать?»
Что мог я посоветовать Мельхорну? Наконец я сказал: «Попробуй отговориться как-нибудь — скажись больным, напейся вечером и ложись на пару дней в постель». Однако Мельхорн решил сопротивляться в открытую. На следующий день он заявил Гейдриху об отказе от поручения на том основании, что состояние его нервной системы не позволяет ему выполнить такой приказ. Несмотря на все угрозы, он продолжал стоять на своем. В тот же день Гейдрих откомандировал его в распоряжение министерства внутренних дел с предписанием дать ему хлопотливую, но низкую должность на Востоке.
1 сентября 1939 года в десять часов утра Гитлер выступил в рейхстаге с речью, обращенной к немецкому народу. «Многочисленные нападения поляков на германскую территорию, в том числе нападение регулярных польских войск на радиостанцию в Гляйвице…» — мне показалось, будто к резкому, звучному голосу примешивается возбужденный, отчаянный голос Мельхорна.
Так началась война с Польшей. Наступательные операции немецких войск начались уже за пять часов до речи Гитлера, после того, как шеф гестапо Мюллер «успешно отразил нападение» на радиостанцию в Гляйвице. За это его наградили пряжкой к железному кресту, полученному во время первой мировой войны.
Через два дня послы Англии и Франции передали Германии от имени своих правительств ультиматум. Но и это не могло уже остановить Гитлера. В тот же день с Ангальтского вокзала в Берлине отошли три специальных поезда в направлении к польской границе. Это были поезда Гитлера со штабами родов войск вермахта, Геринга и Гиммлера. Я, как будущий начальник отдела контрразведки внутри страны (группа IVE недавно созданного главного управления имперской безопасности), находился в специальном поезде Гиммлера.
Перед отъездом Гиммлер дал мне несколько советов: «Прежде всего обратите внимание на Волчонка». Он имел в виду шефа личного штаба Гиммлера, генерала СС Вольфа «Вольф» по-немецки — волк. — Прим. перев.
, многие годы бывшего ближайшим доверенным лицом Гиммлера. Без Вольфа Гиммлер редко предпринимал что-либо; обо всем он сначала советовался с ним. Обладая привлекательной внешностью и изящными манерами бывшего офицера вермахта, поддерживающего связи с избранным обществом, он охотно использовался Гиммлером в представительских целях. От него зависело, кого и как примет Гиммлер.
В рабочем вагоне нашего поезда громкий стрекот пишущих машинок смешался с голосами диктующих.
Бросалась в глаза безукоризненная работа связи между специальным поездом и Берлином, осуществлявшаяся с помощью телеграфа и по радио.
На второй день меня вызвали к Гиммлеру с докладом. Впервые я столкнулся с ним непосредственно в служебной обстановке. Я немного волновался и робел, когда Волчонок с довольно холодным выражением на лице провел меня в зал для совещаний.
Поначалу мне постоянно не давал покоя блеск пенсне Гиммлера. Его лицо с очками выглядело почти отвратительным. Когда я говорил, черты его оставались неподвижными, лишь время от времени он постукивал карандашом по столу. У меня было такое ощущение, как будто передо мной сидит учитель гимназии, который с бюрократической точностью проверяет мои школьные задания и за каждое из моих замечаний ставит отметки в свою записную книжку. Как я узнал позже, он на самом деле имел обыкновение «ставить» людям своего рода «отметки», однако раздавал их он не сам лично, а при помощи Вольфа. Когда что-то раздражало Гиммлера, он мог быть очень грубым. Чтобы не расстраивать напрасно свои нервы, он предпочитал использовать для этого других. Таким образом, он всегда мог в случае чего отмежеваться от любого дела, заявив, что люди, действовавшие по его поручению, неправильно его поняли. Этот «запасной выход» он держал открытым не только в личных делах, но и при принятии важных политических решений.
Во время этой поездки я делал свои доклады Гиммлеру несколько раз, и все-таки мне так и не удалось узнать, одобряет ли он мою точку зрения и насколько вообще его интересует содержание моих докладов. Хотя я старался быть как можно более кратким, моя манера докладывать казалась ему слишком многословной и растянутой, и он не упускал случая высказать мне свое неудовольствие по этому поводу. Однако временами он сам прерывал меня и начинал говорить на совершенно другие темы, например, о книгах, которые он прочел незадолго до этого. У меня создалось впечатление, что это он делает только для того, чтобы продемонстрировать свою начитанность и в то же время проверить мою образованность. Во всем его поведении при этом ощущался школьный учитель. Он выглядел часто довольно забавно, но его собеседники предпочитали не показывать ему этого, так как он мог страшно разозлиться. Однажды во время нашей поездки я, не зная, что Гиммлера к 11 часам ожидает Гитлер, затянул свой доклад до 11 ч. 15 мин. , чем вызвал большой гнев Вольфа. После вторичного напоминания Вольфа Гиммлер схватил свою шинель и вышел из вагона, чтобы пройти в специальный поезд фюрера. Нижняя ступенька нашего вагона (который стоял на свободном пути) отстояла от поверхности земли на полметра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Швейцар не сказал ничего. Он только взглянул на элегантные туфли, шелковые чулки, шубку, висящую на вешалке — и на открытый сейф. Пожелав фройляйн фон Н. доброй ночи, он пошел дальше, — но сомнения уже не покидали его. На следующее утро он доложил о своих подозрениях начальнику фон Н. — полковнику, пытаясь рассказать ему простыми словами о том, что он думает о фройляйн фон Н. Он не убежден в справедливости своих подозрений на сто процентов, сказал он, но ему не хотелось бы замалчивать это дело.
Сначала офицер вскипел и сделал выговор швейцару, сказав, что такие вещи его не касаются. Однако потом он вдруг остановился и взглянул на сейф — в нем лежали последние оперативные сводки, связанные с подготовкой войны с Польшей, а также материалы о тактических и оперативных проблемах современного полководческого искусства, о состоянии подготовки различных родов войск, по вопросам транспорта, о численном составе видов вооруженных сил, а также данные о военном производстве. Он поблагодарил швейцара и с этого момента начал наблюдать за своей секретаршей. Теперь ему сразу же бросилось в глаза, что она вечерами после конца рабочего дня постоянно остается в служебном помещении, чтобы сделать какую-то работу. Три раза, в различные дни, он делал проверку. Однако из сейфа ничего не пропадало. В четвертый раз он недосчитался последних страниц одной оперативной сводки. Он вспомнил, что еще в этот день он работал с другими офицерами над этим документом и просил фройляйн фон Н. напечатать кое-какие дополнительные материалы к нему. Однако это не давало ей права класть их не в его сейф, как он предполагал, а в свой. Полковник решил доложить об этом по инстанции. На следующее утро недостающие страницы в присутствии фройляйн фон Н. были изъяты из ее сейфа. Все это, однако, еще не подтверждало тяжких подозрений в шпионаже. После длительных совещаний специалисты из абвера единодушно решили установить всеобщую слежку. Немедленно было установлено беспрерывное наблюдение за многочисленными знакомыми фройляйн фон Н. Постепенно круг сужался. Мы установили, что фройляйн фон Н. часто посещает фешенебельные рестораны Западного Берлина и неоднократно встречается там с одним очень импозантным и представительным мужчиной, который бывает также в доме ее овдовевшей матери. Было выяснено, что речь идет о помощнике польского военного атташе в Берлине. Одному из сотрудников абвера удалось незаметно познакомиться с ним, выдав себя за агента «десятого бюро», так как этот поляк по фамилии Сосновский поддерживал контакты и с французской разведкой. Агент абвера предложил Сосновскому купить секретные немецкие материалы. Тот, чувствуя себя в полной безопасности, клюнул на удочку. Сосновский и наш агент договорились встретиться в зале ожидания первого класса на одном из берлинских вокзалов, где «товар» должен был быть передан из рук в руки за наличные. Здесь их и арестовали (нашего агента, разумеется, только для виду). Одновременно были произведены аресты всех подозреваемых по этому делу, среди которых была и фройляйн Н. В ту же ночь начались допросы. Результаты их были ошеломляющими.
Германскому абверу в сети попалась «крупная рыба» — выяснилось, что Сосновский был подполковником польской службы и сотрудником варшавской разведки. Он был послан в Берлин с заданием выяснить состояние боеготовности германской армии и раздобыть как можно более точные документы о планах германского генерального штаба. Примечательны методы, которые он использовал в своей работе. Обладая большой привлекательностью, он завязывал романы с женщинами и с их помощью стремился достичь своих целей. Однако поначалу результаты его деятельности были довольно скудными, так как он не мог позволить себе значительных трат. После того, как Варшава увеличила ему ассигнования, он стал вхож в среду берлинских дипломатов, а также в круг избранного общества. Здесь он сначала познакомился с фройляйн фон Б., происходившей из обедневшей дворянской семьи и работавшей секретаршей в Главном командовании сухопутных войск, фройляйн фон Б. влюбилась в поляка и как-то с гордостью представила его своей подруге, фройляйн фон Н. Для Сосновского «коллега» фройляйн Н. представляла не меньший интерес. Он сразу же завязал с ней знакомство и с тонким расчетом постепенно стал приучать обеих женщин к более широкому образу жизни. Он появлялся с ними в лучших берлинских ресторанах, делал им королевские подарки и сумел настолько приохотить девушек к роскошной жизни, что обе они и думать не хотели расстаться со своим богатым почитателем. Когда фройляйн фон Н. ввела Сосновского в круг своей семьи, он обхаживал хозяйку дома с рыцарской вежливостью и, благодаря своим неисчерпаемым финансовым источникам, вновь придал обедневшему дому вид относительного благосостояния. Фрау фон Н., не подозревая ничего дурного, уже надеялась найти в лице Сосновского зятя.
Но со временем подруги стали все чаще устраивать друг другу сцены ревности из-за Сосновского, что было для него постоянным источником опасности. Ему нужно было теперь держать обеих девиц под неусыпным контролем, заставляя обеих верить в то, что только она — фройляйн фон Б. или фройляйн фон Н. — именно та, к которой он испытывает особые чувства. Эту игру он вел до тех пор, пока прочно не привязал обеих к себе, добившись от них полной покорности. Только теперь раскрыл он свои карты. Он рассказал им о подлинной цели своего задания и сообщил, что его, как сотрудника польской разведки, совершенно не справившегося со своим заданием, ожидает разжалование и направление в действующую пехотную часть. Такой тактикой Сосновский достиг своей цели, умело спекулируя на чувствах девушек — ни одна из них не хотела потерять возлюбленного. После того, как он каждой пообещал жениться, они начали работать на него.
Полученные от девушек планы и документы командования немецких сухопутных войск Сосновский перефотографировал по ночам. Чтобы пополнить свои материалы, он завязывал все новые интимные знакомства в лучшем берлинском обществе, не расставаясь в то же время с обеими девушками: его новые знакомые, в свою очередь, позволяли ему устанавливать новые ценные связи. Среди его новых подруг была и владелица салона мод на Курфюрстендам, дававшая ему немало ценных сведений, пересказывая содержание разговоров своих клиенток. Наконец Сосновский отправился в Варшаву, обремененный двумя туго набитыми кожаными чемоданами. И здесь произошло удивительное — его варшавское начальство начало сомневаться в достоверности его материалов, они казались слишком хорошими, чтобы быть подлинными. Сосновскому сказали, что он попался на удочку немецкой разведки и позволил провести себя, получив фальшивые материалы. Ему было предложено продать свою добычу какой-нибудь другой иностранной разведке. Удар, нанесенный Сосновскому, был настолько силен, что он совершенно отчаялся и потерял всякий интерес к своей работе. В конце концов «десятое бюро» приобрело у него часть документов, некоторые из них передав английской секретной службе. Германский генеральный штаб был вынужден после этого большинство своих планов переработать заново.
Фройляйн фон Б. и фройляйн фон Н. были приговорены к смертной казни. Гитлер отклонил их прошения о помиловании. Сосновского же обменяли на несколько немецких агентов, попавших в руки поляков. Обвинения против владелицы салона мод были не столь тяжкими, что позволило нам сохранить ей жизнь, однако мы принудили ее работать в будущем в качестве «двойного агента» польской разведки. Однако, как выяснилось, принуждение оказалось совершенно излишним, так как она чувствовала себя женщиной, обманутой Сосновским, а судьба обеих девушек, приговоренных к смерти, возбудила в ней безграничную ненависть к полякам. Она думала только о мести. Через некоторое время благодаря ее «двойной игре» в наши руки попалось не менее десяти польских агентов.
ВОЙНА С ПОЛЬШЕЙ
Операция на радиостанции в Гляйвице — В специальном поезде Гиммлера — Портрет Гиммлера — Поездки на фронт — Лейб-медик Морелль — С Гейдрихом в Варшаве — Шпионаж на военных заводах Рура.
Было 26 августа 1939 года. Изнуряющая духота нависла над Берлином. В первой половине дня мне позвонил Мельхорн и спросил, не свободен ли я сегодня вечером — ему необходимо поговорить со мной по личному делу, но ни в коем случае не в служебном кабинете.
Вечером мы встретились в центре города, в одном из ресторанов, за которым контрразведка установила наблюдение. Мельхорн выглядел очень озабоченным и, пока мы ужинали, не проронил почти ни слова. Выйдя из ресторана, мы поехали в западную часть Берлина — по Будапештерштрассе и Тауэнтциенштрассе на Курфюрстендам. В эти дни Берлин был еще совсем мирным городом — залитые огнями реклам улицы, роскошные, со вкусом убранные витрины магазинов, потоки автомашин, двухэтажных автобусов, трамваев, толпы беззаботных прохожих. Мельхорн попросил проехать к озеру Ваннзее — ему хотелось подышать свежим воздухом. Я чувствовал, насколько он взволнован, и предложил прогуляться вдоль озера.
Постепенно он разговорился, но поначалу казалось, будто он беседует сам с собой. Возбужденно бросал он отрывистые фразы: «Будет война. Она неизбежна. Гитлер давно решился на это. Ничего больше не поделаешь. Даже если западные державы и Польша попытаются что-то сделать, даже если Италия захочет вмешаться, — ничто не сможет изменить решения Гитлера. Все уже готово». Помолчав, он с еще большим жаром продолжал рассказывать отом, как Гейдрих вызвал его, своего старого противника, к себе и передал ему приказ Гитлера. Мельхорн остановился, схватил меня за руку и сказал: «Ужасный приказ». К 1 сентября необходимо было изыскать конкретный повод для нападения на Польшу, благодаря которому Польша предстала бы перед историей и в глазах всего мира агрессором. Запланировано, сказал Мельхорн, произвести нападение «польских» солдат на радиостанцию в Гляйвице. Гитлер уже поручил Гейдриху и адмиралу Канарйсу взять на себя руководство этой операцией. В конце концов ее единолично возглавил Гейдрих. (Канарис впоследствии рассказывал мне, что он сразу же отказался от участия в этом деле, аргументируя тем, что достаточно одного руководителя — ведь «у семи нянек дитя без глазу», а к тому же у Гейдриха гораздо больше опыта в таких предприятиях.) Польская униформа, добавил Мельхорн, уже доставлена со складов вермахта по распоряжению генерал-полковника Кейтеля.
Я спросил Мельхорна, откуда же думают взять поляков, необходимых для такого «нападения». «В этом-то вся дьявольская хитрость этого плана», — ответил он. «Решено одеть в польскую форму профессиональных преступников и заключенных концлагерей, дать им польское оружие и инсценировать, таким образом, вооруженное нападение на радиостанцию. Большинство из них безжалостно погонят на пулеметы нарочно для этого созданной „охраны“. Оставшиеся в живых в награду получат свободу». Мельхорн в смятении взглянул на меня. «Гейдрих ненавидит меня, — сказал он с отчаянием. — Он хочет уничтожить меня, дав мне это задание. Что мне теперь делать?»
Что мог я посоветовать Мельхорну? Наконец я сказал: «Попробуй отговориться как-нибудь — скажись больным, напейся вечером и ложись на пару дней в постель». Однако Мельхорн решил сопротивляться в открытую. На следующий день он заявил Гейдриху об отказе от поручения на том основании, что состояние его нервной системы не позволяет ему выполнить такой приказ. Несмотря на все угрозы, он продолжал стоять на своем. В тот же день Гейдрих откомандировал его в распоряжение министерства внутренних дел с предписанием дать ему хлопотливую, но низкую должность на Востоке.
1 сентября 1939 года в десять часов утра Гитлер выступил в рейхстаге с речью, обращенной к немецкому народу. «Многочисленные нападения поляков на германскую территорию, в том числе нападение регулярных польских войск на радиостанцию в Гляйвице…» — мне показалось, будто к резкому, звучному голосу примешивается возбужденный, отчаянный голос Мельхорна.
Так началась война с Польшей. Наступательные операции немецких войск начались уже за пять часов до речи Гитлера, после того, как шеф гестапо Мюллер «успешно отразил нападение» на радиостанцию в Гляйвице. За это его наградили пряжкой к железному кресту, полученному во время первой мировой войны.
Через два дня послы Англии и Франции передали Германии от имени своих правительств ультиматум. Но и это не могло уже остановить Гитлера. В тот же день с Ангальтского вокзала в Берлине отошли три специальных поезда в направлении к польской границе. Это были поезда Гитлера со штабами родов войск вермахта, Геринга и Гиммлера. Я, как будущий начальник отдела контрразведки внутри страны (группа IVE недавно созданного главного управления имперской безопасности), находился в специальном поезде Гиммлера.
Перед отъездом Гиммлер дал мне несколько советов: «Прежде всего обратите внимание на Волчонка». Он имел в виду шефа личного штаба Гиммлера, генерала СС Вольфа «Вольф» по-немецки — волк. — Прим. перев.
, многие годы бывшего ближайшим доверенным лицом Гиммлера. Без Вольфа Гиммлер редко предпринимал что-либо; обо всем он сначала советовался с ним. Обладая привлекательной внешностью и изящными манерами бывшего офицера вермахта, поддерживающего связи с избранным обществом, он охотно использовался Гиммлером в представительских целях. От него зависело, кого и как примет Гиммлер.
В рабочем вагоне нашего поезда громкий стрекот пишущих машинок смешался с голосами диктующих.
Бросалась в глаза безукоризненная работа связи между специальным поездом и Берлином, осуществлявшаяся с помощью телеграфа и по радио.
На второй день меня вызвали к Гиммлеру с докладом. Впервые я столкнулся с ним непосредственно в служебной обстановке. Я немного волновался и робел, когда Волчонок с довольно холодным выражением на лице провел меня в зал для совещаний.
Поначалу мне постоянно не давал покоя блеск пенсне Гиммлера. Его лицо с очками выглядело почти отвратительным. Когда я говорил, черты его оставались неподвижными, лишь время от времени он постукивал карандашом по столу. У меня было такое ощущение, как будто передо мной сидит учитель гимназии, который с бюрократической точностью проверяет мои школьные задания и за каждое из моих замечаний ставит отметки в свою записную книжку. Как я узнал позже, он на самом деле имел обыкновение «ставить» людям своего рода «отметки», однако раздавал их он не сам лично, а при помощи Вольфа. Когда что-то раздражало Гиммлера, он мог быть очень грубым. Чтобы не расстраивать напрасно свои нервы, он предпочитал использовать для этого других. Таким образом, он всегда мог в случае чего отмежеваться от любого дела, заявив, что люди, действовавшие по его поручению, неправильно его поняли. Этот «запасной выход» он держал открытым не только в личных делах, но и при принятии важных политических решений.
Во время этой поездки я делал свои доклады Гиммлеру несколько раз, и все-таки мне так и не удалось узнать, одобряет ли он мою точку зрения и насколько вообще его интересует содержание моих докладов. Хотя я старался быть как можно более кратким, моя манера докладывать казалась ему слишком многословной и растянутой, и он не упускал случая высказать мне свое неудовольствие по этому поводу. Однако временами он сам прерывал меня и начинал говорить на совершенно другие темы, например, о книгах, которые он прочел незадолго до этого. У меня создалось впечатление, что это он делает только для того, чтобы продемонстрировать свою начитанность и в то же время проверить мою образованность. Во всем его поведении при этом ощущался школьный учитель. Он выглядел часто довольно забавно, но его собеседники предпочитали не показывать ему этого, так как он мог страшно разозлиться. Однажды во время нашей поездки я, не зная, что Гиммлера к 11 часам ожидает Гитлер, затянул свой доклад до 11 ч. 15 мин. , чем вызвал большой гнев Вольфа. После вторичного напоминания Вольфа Гиммлер схватил свою шинель и вышел из вагона, чтобы пройти в специальный поезд фюрера. Нижняя ступенька нашего вагона (который стоял на свободном пути) отстояла от поверхности земли на полметра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58